Треть солнца

Волк

Я сидел в кабинете врача.

Кровоточащее правое плечо адски жгло. Не подобно пламени, или разъедающей кислоте - жгло изнутри, от самых костей до кончиков волос на коже.

Врач аккуратно вытирал кровь и зашивал уже давно потерявшую чувствительность руку. Вернее, её остатки.

Я всё ещё чувствовал, что могу сжать её в кулак. Но не мог.

Там, во тьме, чернота уже давно поглотила мою ладонь, затем кисть, затем и всю руку по плечо. Я так помнил... я помнил.

Уже не было больно. Только сильно жгло. Жгло. Жгло.

Врач обработал рану, зашил культю как подобает, и в какой-то момент я понял, что сдерживаю крик.

Но мне было всё равно.

Он наложил марлевую повязку на остатки руки и громко выдохнул.

- Что же, Коэлло. Скажи, почему ты это сделал?

Я молчал.

Он поднялся, встав прямо напротив, и посмотрел на меня своими внимательными глазами. Я не мог прочесть этот взгляд - сочувствующий, или обвиняющий? Кажется, что-то отдаленно похожее на попытку понять.

- Почему ты остался во тьме? Не хочешь говорить? - вопрос или... утверждение?

Я отвернул голову. Он вздохнул. Какой-то внеземной обмен отсутствием информации. Обмен недоумением. Отказ от обмена болью.

- Вижу. Что же, в любом случае я пропишу тебе лекарства. Вы должны их найти, - он отвернулся, нагибаясь над своей аптечкой, и начал рыться там.

- А пока я дам тебе то, что есть, и немного обезболивающего.

Я пожал плечами, с непривычкой отмечая, насколько пустым кажется это действие с правой стороны. Меня обожгло вновь и я тихо зашипел, но прикусил губу. Неосознанно. Рефлекторно.

Врач повернулся ко мне, выжимая из двух блистеров таблеток по одной. Он протянул их мне. Маленькие бордовые и большие белые. Смутно знакомые... что-то похожее пил Олеандр?

Я взял левой рукой таблетки и уставился на врача. Он без лишних вопросов потянулся за бутылкой воды и передал её мне.

Я проглотил таблетки. Не знаю, что это, и знать пока не желаю. Он же сказал, что выпишет. Значит, потом мы с Олеаном найдём всё необходимое. А необходимы ли они мне? Кажется, я и без того в полном порядке.

Но мы найдём то, что он посчитает нужным.

Снова погрузившись во тьму. Придётся через это пройти.

Меня передёрнуло.

Врач наблюдал за мной, как за диким зверем в клетке. Я наблюдал за ним, как дикий зверь из клетки.

За дверью уже ждал наш предводитель и мой спаситель. В мантии до сих пор оттягивающе-ощутимо лежали два предмета, что привели меня в чувство там. Холодили бок своим присутствием. Я, шатаясь, поднимаюсь с матраса, чувствуя, как всё переворачивается наизнанку. Голова кругом. Изнутри и снаружи - мир рушится.

- Осторожней поднимайся, - только и бросает мне врач, а затем, что-то чиркнув в блокноте, протягивает мне вырванный лист. - Ваши лекарства, - он смотрит мне в глаза. - Твои, Джонатана, Дэмиана, Олеана и против эпидемии.

Я беру листик, отчаянно силясь вспомнить, что за эпидемия и зачем она нужна. Это какой-то план? У нас всегда была эпидемия? Черви?

Как много имен. Им всем нужно лечение? Мы все чем-то болеем?

Я убираю листок в карман и киваю ему - только и всего.

Подхожу к двери и толкаю её целой рукой. Врач, чувствую, смотрит мне вслед.

В коридоре у двери действительно стоит Олеан.

Он бросает на меня взгляд и ухмыляется. Еле заметно.

- Ну что, теперь ищем тебе механическую руку, киборг?

Несомненно, он не очень переживает о том, что я потерял конечность. Или, я привык так думать. Или, он привык так проявлять заботу.

Я киваю и прохожу мимо, слыша, как он направляется за мной.

Мы идём вместе. Вперёд.

Ворон

Мы какое-то время молча идём по коридору. Наконец останавливаемся у двери в комнату полутрупа и я смотрю на него. Живого.

- Он там, - мёртвый.

Кивает. Молча. Слишком тихо. Тише, чем обычно... Как давно я потерял этого вечно бормочущего, раздумывающего вслух, бесящего Коула? Где-то там же, где потерял себя.

Я открываю дверь перед Хэллебором и пропускаю его. Сам захожу следом и стою в стороне.

Он вытягивает руку и приоткрывает закрытые тканью раны Августа. Наблюдает, изучает. Выводит какую-то систему в своей голове. Я не горю желанием смотреть на очередного мертвеца.

- Надо заменить сердце, - протягивает он глухо и хрипло. Я всё же поднимаю взгляд, перевожу с Коула на Августа и обратно - киваю.

- Да, как и ещё пару-тройку органов. Очень наблюдательно.

Коул задумчиво смотрит на раны, словно не слыша меня вовсе.

- Их можно заменить нечеловеческими органами, если будет человеческое сердце. Они приживутся. Тут пришить всего-ничего, органы пострадали, но восстанавливаемы. А вот сердце - сердце нет.

Полный бред. Но он ведь знает, что говорит, верно? Я опираюсь рукой на стену позади себя и пытаюсь успокоиться, чувствуя её холод. Только не думать о холоде мёртвого тела...

- Значит, нам нужен протез для твоей руки и протез для Августа. Всё кардинально просто, - смеюсь с горечью. Он, не смотря на шутку, или её подобие, кивает.

- Да. И свежие органы животного.

Ощущая ладонью холод и шероховатость древней стены, я смотрю на Коула, опускающего пелёнку, на него, отходящего от Августа. Открываю рот - будто бы захлебываюсь этим холодным воздухом, всё же произношу:

- Почему врач сам об этом не догадался?

Коул поводит плечами. Выглядит непривычно... больно.

- Потому что он не в курсе, что я знаю, где достать искусственное сердце.

Как ни в чём не бывало подходит к двери и толкает её рукой. Я слышу в его голосе истерический, насмешливый и с тем же удушающе холодный тон:

- Идём, нельзя мешать мертвецам.

- У нас же... же был какой-то план, так ведь?

Он растерянно смотрит на меня. С тем же - отрешенно. Будто силясь вспомнить, где он находится... силясь понять, что он больше не во тьме. Вспышки то дерзости, то запутанности чередуются в нём, как в сбоящем роботе. Он точно живой?

Он живой. Должен быть живым.

Я наблюдаю за Коулом и киваю, тянусь достать его планшет из подобия стола. Краем глаза замечаю собственный матрас, на котором всё ещё лежали оставленные мною "предсмертные" подарки: нож, записка. Я отворачиваюсь от напоминания о собственном желании и вожу пальцем по планшету, показываю Хэллебору схему здания, из которого мы собирались достать провизии. Натыкаюсь взглядом на разбитое зеркало, стоящее за подобием рабочего стола Коула. На своё разбитое отражение.

Везде напоминания о том, как сильно я хочу исчезнуть.

- Все голодают, к тому же нас захлестнула вирусная инфекция. Нужны лекарства, еда...

Он кивает. Медленно, словно ему даже это малейшее движение даётся с титаническим трудом. Не дослушал, будто бы понял что-то по моим мыслям о себе же, что-то выяснил из моего хриплого голоса. Он смотрит на меня слегка ожившим взглядом.

- Точно. Я вспомнил.

Мы стояли с Коулом и остальной командой возле выхода из убежища. Центральный зал заполняли сейчас больные, кашляющие и чихающие ребята - им помогали, чем могли те, кто ещё не заболел, слушая указания врача. Но так дело продолжаться не могло, необходима вакцина.

Значит, мы должны были отправится за ней. Должны. Я это всё устроил. Я должен.

Команда наша состояла из немногих человек, что не заболели и были способны сражаться, если понадобится: Коул как главный информатор и лидер в своей чёрной мантии, прикрывающей отсутствие одной руки; Веймин Мэй с любимым автоматом наперевес; Эленд Фабио Раух с пистолетом, подходящим его размерам тринадцатилетнего парнишки; Юлиан Мордерлен - наш бывший одногодка.

"Чем меньше, тем лучше" - говорил Коул, пока мы готовились к этой миссии на протяжении всего следующего дня. "Главное, чтобы они смогли унести достаточно мешков с провизией".

Можно было взять Александру или Гоголя - но первая была занята больными, Гоголь - охраной Дэмиана от глупых поступков, Аляска же сам чувствовал себя неважно, Джонни и так уже достаточно погулял, а Эндрю я берёг от очередного потрясения в виде сломанной жизни относительно невинного человека и держал в убежище на случай экстренной связи друг с другом, как было в прошлый раз.

Мы раздали каждому по заданию - Мэй обчищает одну сторону склада, Эленд и Юлиан - другую, в то время как мы с Коулом переместимся на совсем другой аптечный склад, где можно по словам врача будет достать необходимые лекарства.

И это уже опасно, потому что склад был одним из самых больших в городе, значит вполне возможно, что придётся набивать мешки как можно быстрее и так же быстро удирать.

Я открыл портал, и тьма обрушилась на наши головы подобно снежной лавине. Меня подташнивало. Когда мы были окутаны ею полностью, я постоянно оборачивался и проверял, не отстал ли кто, - но Эленд близко жался к Юлиану и Веймину, а Веймин придерживал парнишку, положив тому руку на спину, потому всё должно было пройти без эксцессов.

Коула я схватил за шею сзади и вёл впереди себя, так, чтобы он вышел из тьмы самым первым. Она больше не противилась мне, не ставила подножки и не пыталась замедлить мой темп, будто примирилась со мной после того, как Коул оставил здесь свою руку. Часть себя. Возможно, это был по её мнению равноценный обмен.

Я усмехнулся, думая об этом. Чувствовать тьму, называть её живой - не это ли полное безумие? Но как я мог считать иначе, когда она звала меня, направляла меня, пыталась остановить и питалась мной? И моими людьми? И показывала мне что-то... Что-то?

Я снова оглянулся через плечо, но все были на месте и не отставали от меня. И никого постороннего не было видно. Значит, тьма действительно успокоилась - либо пресытившись, либо устав от живых существ, либо...

Меня словно пронзило током и я сжал шею Коула сильнее.

Не может быть.

Возможно ли, что всё это время ставил палки в колёса сам себе... я?

Я владею тьмой, её переливающимся ничем, и я же мог сам останавливать себя от того, чтобы вытащить Коула, потому что... злился на него. Всегда злился.

Я его ненавидел, как я мог забыть?

Возможно, никакая тьма не пресытилась. Пресытился я.

Я отогнал эти мысли вон, когда понял, что мы на месте и быть во тьме более нет смысла. Я с напряжением в пальцах взмахнул рукой, отгоняя её, и перед нами открылся вид на тёмный город, заснеженный и молчаливый.

Мы пришли.

Мы с Коулом должны были проверить коробки перед тем, как ребята начнут собирать из них провизию. Коул отколупал первую попавшуюся своим аномальным ножом - точнее, кинжалом, он сделал это резко и грубо, одной рукой. Как будто не хотел, чтобы кто-то подумал, что он слабый.

Мне было знакомо это чувство.

Внезапно, как падение метеорита, его лицо озарила кривая улыбка. Он достал из коробки пачку сухого... какао. И бросил мне.

- Как насчёт тёплой кружки какао, мой король?

Я ухмыльнулся в ответ и, аккуратно погладив пальцами упаковку в руке, принялся убирать её в собственный рюкзак. - Заткнись, Хэллебор.

Я любил произносить его фамилию так. Будто мне нет дела, но на самом деле что-то в ней было, что-то было в этом сочетании слов с оттенком его янтарного цвета глаз. Что-то в этом было.

Но Коул выглядел дерьмово.

Залегшие под глазами тени делали его похожим на тяжелобольного пациента. Отсутствие руки было не так заметно под плащом, но некая неловкость его движений и редкие болезненные сморщивания выдавали его состояние.

Он был плох. Его только что вытащили из могилы, из которой он не особо сильно хотел выбираться.

Я бы тоже не хотел. Но порой боль настолько сильна, что выбрать можно лишь одно: немедленно её прекратить. Бывает так, что боль прекращается, когда умираешь.

Но когда ты уже мёртв и танцуешь на грани жизни и смерти - в коме, или как со случаем с Коулом - во тьме, ты всё равно испытываешь боль. И тогда от неё избавиться выходит лишь обратным путем, реверсивный круг замыкается: тебе приходится снова возвращаться к жизни.

Я жестом указываю Коулу на дверь и мы оставляем остальных наедине с их миссией. Нас с киборгом ждёт другая цель. Возможно, не стоило брать именно его с собой - но и оставлять его с кем-либо другим желанием я не горю. Пусть лучше будет в опасности со мной, чем без меня.

Я вновь протягиваю руку и морщусь от резкой головной боли. Серый коридор с выходящими на улицу заснеженными окнами напоминает о чём-то древнем и затхлом, о чём-то запретном и не совсем реальном. Как наш лицей. Наша... тюрьма.

Мир переливается едва заметными, полупрозрачными красками: кажется, это называется дереализация. Всё вокруг кажется не совсем сном, но и не совсем реальностью, и я в ней - не существую. Меня нет в этом пространстве, я с ним сливаюсь, я - само это ветхое здание. Я - просто прошлое.

Которое тоже, в какой-то степени, является иллюзией.

Чувствую едва ощутимое касание, и медленно, слишком медленно - мой мозг так плохо соображает?, оглядываюсь на Коула.

- Если ты не можешь, мы придём в другой раз.

Я не хочу выходить из этого состояния, да и не могу - это словно лёгкий пьяный туман, только никакого удовольствия или смелости он не прибавляет. Ты словно в пустыне - только вокруг всё то же, что и всегда, заметённое невидимым, слегка резонирующим с реальностью песком.

Реальности нет. Реальности нет.

И я не могу понять, действительно лучше мне в этом состоянии или без него.

Лучше никак. Лучше никак.

- Всё нормально. Я в порядке, - я чувствую, как из пустоты пространства разрезом начинает течь кровь бытия. Чёрт... Я просто призываю тьму. Я просто призываю её, как обычно.

- Держись покрепче, - я чувствую, что Коул без особых сопротивлений впивается левой рукой в моё плечо и шагает в никуда вместе со мной.

Тьма кажется реальнее всего остального.

И с тем же такой незначительной.

Когда мы появляемся возле аптеки, кажется, будто мир ни капли не изменился. Улица, фонарь, аптека. Снег, лёгкий туман, мороз. Я не знаю, почему, но меня пробивает дрожь и складывает пополам. Коул стоит позади и молча наблюдает.

Я пытаюсь отдышаться, сплевываю и вдыхаю через нос ледяной воздух.

Улица пуста. Фонарь не работает. Аптека на самом деле превратилась в склад.

Я выпрямляюсь и подхожу ко входу. Замок не совсем надёжный, но судя по исследованиям Хэллебора, с сигнализацией. Я медленно обхожу здание.

Снег хрустит под ногами, а руки холодеют с каждым шагом. Пальцы начинает покалывать. Но даже это не возвращает мне чувство того, что я живой человек. Что у меня есть прошлое, настоящее и будущее. Что я состою из плоти и крови, а не атомов и частиц. Из пыли.

Я чувствую неведомый ранее страх - не потому, что боюсь попасться, а потому, что боюсь утонуть в ощущении нереальности навсегда.

Я смотрю под ноги и слегка бьюсь головой о дверь. Слышу сзади хрустящие шаги Хэллебора. Даже сейчас его едва можно расслышать - он крадётся, как кошка.

- Ты нашёл запасной выход. Если сделаем всё правильно, сигнализация заработает на несколько секунд позже, чем со входной двери. И не поймут, что это именно мы вломились с помощью аномальной, и не поймают.

Я устало отдираю лоб от холодной двери.

- Ну так вперёд, ходячая открывашка.

Он как-то странно улыбается мне - что-то между пьяной и снисходительно улыбкой. Но он не пьян и не снисходителен. У него что, программа сбилась?

Коул достаёт из кармана заготовленные заранее отмычки и сосредотачивается. Я молча наблюдаю за процессом.

Конечно, я смотрю только на его руку. Насколько мне известно, взломать замок удобнее двумя. Но Коул использует свою аномальную, позволяющую ему знать о мире больше, чем все остальные - и он справляется с одной. Тем более, осталась целой у него как раз пишущая, левая рука.

Я наблюдаю за его пальцами уже без особого интереса. Реальность вновь ускользает от меня, и я падаю в пропасть этого сомнамбулического состояния, наблюдаю за тем, как Коул дышит, как он вертит отмычки между пальцев и как его глаза начинают темнеть.

Я пару раз моргаю слишком медленно, так, что сам замечаю это, и тру кулаком глаз. Но видение чёрных глаз Хэллебора не пропадает.

Разве его глаза не пришли в норму после возвращения из тьмы?

Белки будто заполнены чернилами, и лишь маленький огонёк янтаря просвечивает сквозь них. Коул открывает дверь и замечает моё замешательство. Он кивает на проход и убирает инструменты в карман.

Я смотрю ему в спину, пока не вспоминаю, что скоро заработает сигнализация.

Мы шарим по полкам, шкафам и коробкам. Некоторые ящики закрыты на замок, но ключи висят рядом на специальной доске. На разборки времени нет, так что стараемся запихнуть всё, что лезет, и параллельно пройтись по списку врача. Чёрт его знает, как всё это обыскать за такое короткое количество времени, а тем более под вой бешеной сигнализации.

Голова раскалывается. Она просто вот-вот треснет.

Пора заканчивать. Хоть с чем-то я могу покончить прямо сейчас - с этим тупым заданием. Всего этого можно было бы избежать, не устрой я эту дурацкую, бесполезную революцию... И я бы был также недоволен своим решением. Любым, в принципе.

Я хватаю мешки и бегу к выходу, когда слышится гудение полицейских машин. Коул смотрит в большое панорамное окно на горящие пока вдалеке красно-синие фонари. Я кричу ему, но тот не реагирует. Мои руки заняты. Машина подъезжает и из неё выкарабкиваются два офицера, а он просто стоит и смотрит на них.

Его глаза пришли в норму в какой-то момент - не уверен, когда, а сейчас снова начали темнеть. Он применяет свою силу?

- Чёртов идиот, погнали!

Я бросаю мешок и пытаюсь вызвать тьму, но ничего не работает. Моя голова еле варит, я чувствую, как из носа начинает течь кровь и лихорадочно стираю её рукавом так, чтобы капли не попали на пол. В конце концов копы врываются внутрь и я толкаю Коула, одновременно хватая мешки и бросая их вслед за ним. Портал из тьмы открывается под нами и мы падаем, падаем, падаем. Я пытаюсь вспомнить, куда.

Падаю на жёсткие мешки рядом с Хэллебором и смотрю на три пары глаз, вылупившихся на нас.

- Что так долго? Валим отсюда.

Веймин, Эленд и ещё кто-то кивают на собранную ими провизию и я, уже не помня, как, открываю портал.

Помню только, как я очнулся где-то в снегу, и как меня куда-то тащат.

А потом - лишь болезненный жар.

...Я?

Я открываю глаза.

Это... очередной странный сон?

Моргаю несколько раз. И снова, и снова. Пытаюсь осознать, в какой реальности я нахожусь.

Потолок - угрюмо серый, но все маленькие лампочки на месте. Я шевелю пальцами - на одной руке они затекли. Так сильно, что я на секунду задумался, не отняло ли её на совсем.

Спустя какое-то время, я понимаю, что всё в порядке. Пальцы при мне, все органы тоже. И сердце бьётся... Спокойно.

Тук-тук. Тук-тук.

Я чувствую, будто что-то... Не так. Не на своём месте.

Странный сон... Я был в каком-то апокалиптическом мире, и там были какие-то смутно знакомые люди. Ощущение, будто я упускаю что-то важное: будто бы сон длился целую декаду, но прошло всего несколько часов.

Будильник раздражающе тарабанит под боком, и я раздражённо выключаю его.

Ещё какое-то время лежу и пытаюсь вспомнить сон детальнее: кажется, я был каким-то инженером, или хотел им стать. И я был школьником.

Чёрт. Почему мне всё время, из раза в раз, снится школа или её подобие?

Этот ад никогда не выйдет из моей головы.

Я лениво встаю с кровати и смотрю в окно. Свет блекло напоминает о том, что пора собираться. Свет блекло... напоминает... нет, я всё забыл. Да и вряд ли это важно.

Я иду в ванну, здороваюсь с матерью, которая лишь едва поднимает брови, отпивая кофе. Подготавливаю себя к очередному пустому дню.

Одеваюсь, собираю сумку. Мать спрашивает, буду ли я есть, но я успею только взять с собой бутылку воды - я как всегда затупил перед зеркалом, рассматривая свои веснушки и круги под глазами, и поэтому могу опоздать на пару, а лишнее внимание к себе привлекать не хотелось.

Я накидываю куртку и закрываю за собой дверь. Скольжу по лестнице, не ожидая старого стрёмного лифта, и быстрым шагом направляюсь в сторону университета.

По дороге уворачиваюсь от луж подтаявшего снега, которыми меня норовят облить проезжающие машины. Уже подходя к зданию универа, я бросаю быстрый взгляд в сторону, и не ошибаюсь - мой так называемый лучший друг бежит навстречу, и машет мне рукой с зажатой между пальцев сигаретой... или чем-то ещё.

Я улыбаюсь.

- Утра, - киваю ему за спину и автоматически тяну на себя, чтобы его не облило очередным порывом грязи от проезжающей мимо машины. - Удивлён, что ты не опаздываешь.

Он озорно ухмыляется, что тоже не характерно в такой час для любого нормального человека, и затягивается.

- Это просто ты опоздал, кретин.

Его забавный акцент заставляет что-то щёлкнуть в моей голове. Я всматриваюсь в его карие глаза и уже открываю рот, чтобы сказать, но в момент, когда передумываю, с моих губ уже срывается:

- Ты мне снился сегодня.

Август приподнимает брови, театрально кашляет и разводит руки в стороны.

- Боже мой, Коул, я не готов к такому развитию событий.

Я толкаю друга в бок и шиплю.

- Не позёрствуй. Мне снилось, что мы что-то типа... супергероев, только готичнее. А ещё ты мне вообще был не особо другом и у тебя были красные глаза.

Август делает ещё затяжку и скалится, словно бешеный пёс.

- Как всегда задаюсь вопросом, кто из нас упорот, дружище. Как всегда задаюсь вопросом...

Он снова театрально хохочет и я со вздохом вспоминаю - недаром он учится на актёра. Это у него просто течёт по венам. Как странно, что в моей ночной пьесе он был... на заднем плане?

Никогда бы не дал ему такую роль по собственному решению.

С другой стороны, я простой оператор. Точнее, студент третьего курса операторской мастерской.

Нас учат, что мы должны быть наравне с режиссёром. Но я не был уверен, что придурки, учащиеся на режиссёрском, вообще могут быть людьми, с которыми можно кооперироваться.

Мы с семьёй переехали в «проклятую Америку», как её называл отец, по его же работе - как обычно. Я был в гостях у родителей на выходных, но сегодня снова вернусь в своё пустое одинокое пристанище-общагу, где я живу без соседа. К счастью или сожалению.

Август давно живёт в Северной Каролине, насколько я понимаю, приехал учиться остаток лет по обмену, стремясь к большим высотам актёрского мастерства.

В целом, завидую ему. Я для себя потенциала не вижу - работать с людьми я не умею, а режиссеры вызывают во мне лишь два чувства - пренебрежение и страх.

Зачем я выбрал эту профессию?

На входе в универ, мы разделяемся - Август топает в отдельный актерский корпус, а я иду на свои лекции в обычных аудиториях.

Я хотел бы, чтобы так и случилось.

Но я всё же опоздал, и торопясь тихо войти с задних рядов, лишь приземлившись, замечаю - все разделились на группы, и только я сижу, как идиот, в одиночестве.

Нет. Только не совместная практика... Нет...

- Итак, вижу, вы уже разделились на пары. Чудненько! - вместо обычного преподавателя по драматургии, за кафедрой стоял наш мастер - Эрнест Юниган. Он был главным в моей и других группах операторского факультета, но сегодня его не должно быть здесь. Не в этой аудитории. Я уже был готов подремать...

- О, там, на задних рядах. Вы же объединитесь вместе? Все работаем по четверо, но вы вдвоём тоже справитесь.

Я оборачиваюсь назад - и натыкаюсь взглядом на угрюмое лицо... Смутно знакомого мне парня.

Он вскидывает бровь - как-то знакомо, и я смотрю, смотрю, и вдруг понимаю: он тоже был в моём сне.

Он отворачивает голову и молча двигает плечом.

...что? Ты предлагаешь мне пересесть к тебе? Я же только сел, блин...

Почти с первого взгляда я понял, с кем мы работаем сегодня.

Это режиссёры.

Я скомкал свои вещи и максимально тихо переместился на заднюю парту. Парень подвинулся, явно недовольный моим вторжением.

Я видел его где-то ещё. Где-то на других лекциях, или в столовой, или возле универа - мы могли пересечься где угодно, но так, лицом к лицу, мы сталкиваемся впервые.

Он оглядывает меня своими серыми, пронзительными и цепкими глазами, и лениво, вроде как надменно, но с тем же устало, произносит:

- Наслаждаешься зрелищем? Хватит пялиться.

Я дёргаю плечами, словно от холода, но на самом деле это нервный тик. Смотрю на препода, который, не глядя на нас, объяснял какой-то группе что-то по заданию, и снова перевожу взгляд на парня.

- Привет, эм... Я Коул. Третий курс, операторская.

- Я догадался.

Догадливый, конечно же, какой догадливый.

Грёбаные режиссёры.

А я идиот.

- Ну раз ты такой прозорливый, не просветишь меня, что мы делаем?

Он какое-то время смотрит на меня снисходительно, затем пожимает плечами и показывает раскадровку.

- Снимаем вот это. На всё - сорок минут.

Достаточно стандартное время для задания, но кадров слишком много. За такое время мы не успеем сделать столько. Я говорю ему об этом.

- Успеем.

Наконец, он улыбается. От этой улыбки... В моей голове что-то щелкает. Будто бы это уже случалось. Де-жа-вю.

И в груди что-то жутко болит: будто полоснули лезвиями. Дважды.

- Посмотрим, - мрачно отвечаю я, и достаю из чехла камеру.

Во время просмотра итогового материала прямо после его съёмки, препод как обычно на подобных мероприятиях указал на ошибки и достоинства. Наша с доставшимся мне режиссёром работа была снята с ним в главной роли за неимением второго и третьего человека в группе, и играл он неуверенно, будто боялся камеры, но сносно. На удивление, он не настаивал на собственном видение кадра - я сам выбирал ракурс и его это полностью устраивало. Своего имени он так и не сказал.

Под конец дня мы зашли с Августом в бар и пропустили по стаканчику, а затем я вернулся в свою тёмную берлогу. Включил ночную лампу и сел за стол - разложил вещи, аккуратно поставил сумку с камерой, пролистал записи...

Дверь в комнату распахнулась.

Август жил на другом этаже общежития, так что частенько забегал - но обычно предупреждал меня о своём прибытии парой сообщений. Не суть важно, может, он перебрал. Я выключил лампу и хотел пройти к двери, встретить его, включив основной свет.

Освещённая лампами из коридора фигура была похожа на Августа, но не совсем ему подходила... Это был кто-то более напряжённый и с тем же грозный. Кто-то более... Властный? Если это можно увидеть по фигуре.

Можно. Операторы должны видеть подобные вещи.

- Отойди.

Я узнаю этот голос.

- Ты?

- Какое счастье снова видеть это радостное лицо.

Я более чем уверен, что это сарказм.

- Извини, я не...

- Я твой новый сосед.

Я пусто смотрю на фигуру, которую всё ещё не могу разглядеть из-за расстановки света, оборачиваюсь назад: да, кровати действительно две, и одна из них завалена моими вещами... Мне становится немного стыдно.

Я дотягиваюсь через внезапного гостя до переключателя и включаю освещение.

Невысокий, светловолосый парень с косичкой на боку угрюмо смотрит на меня. Даже не угрюмо - уже раздражённо. И щурится.

- Чёрт побери, нахрен так резко-то?

Он швыряет чемодан вперёд и тот скользит точно к заваленной вещами кровати.

- Я... Я не думал, что в середине года ко мне могут кого-то подселить... я не знал.

Он достаёт из кармана толстовки сигарету и окидывает меня очередным взглядом. Закрывает дверь, затем проходит к окну, открывает его и смотрит на меня вопросительно.

- Что встал? Убирай свои шмотки с моей кровати.

Я хочу сказать, что тут нельзя курить, но он уже зажигает сигарету и дымит в окно. Я хочу сказать, что если его увидят снаружи, будут проблемы, а если дым учует сигнализация, будут ещё большие проблемы.

- Я знаю, что ты хочешь сказать. Заткнись.

Я убираю вещи, складываю их и прижимаю к себе. Смотрю на него. Он смотрит в окно.

- Олеандр ла Бэйл.

Я вспоминаю что-то... Ширма. Шум волн. И кровь.

- Приятно познакомиться, - добавляет он и хищно улыбается.

Белый Листонос

Мы шли по улице, и люди плыли мимо нас, словно призраки или опасные твари самых низших слоев океана: бездны Челленджера, Марианской впадины. Кто-то носил чёрные дорогие панорамные респираторные маски, кто-то был в белых изнашиваемых противогазных респираторах-полумасках, кто-то - с повязанным на нос и рот платком, а порой показывались даже люди в респираторах с двумя сменными фильтрами. И все - словно на самом дне. Во тьме. Без воздуха. Без возможности сделать вдох. Тонущие. Едва с видимым проблеском света в виде искусственного огня города.

Я думал, что сам могу в любой момент утонуть в этой бездне. Но вдыхая сквозь маску воздух, я набирался сил для того, чтобы продолжать жить.

Необходимо было забрать одного из бессмертных на работу к Совам, так как теперь туда брали всех, а не отправляли их в лицей. Насколько я знал, лицей оставили для других целей. Каких? Не так уж много мне позволено.

Я смотрю вокруг себя и думаю о том, как изменился мир за всё это время. Мир, в котором я родился - и какое-то время рос, отличался от того, что люди пророчили себе. Будущее не так уж разочаровало, но и не давало лишних надежд. Не случилось атомной войны, не произошло зомби-апокалипсиса, бункеры остались пустыми. Одинокими.

Я не знаю, почему так вышло, и стараюсь не задаваться лишними вопросами, даже внутри самого себя - потому что понимаю, что так будет лишь сложнее вытерпеть правду.

Порой лучше не слышать. И не слушать.

Я как никто другой это понимаю.

Люди закрылись за масками - не теми, что изображают эмоции или чувства, а за обезличенными, и с тем же персонализированными респираторами, медицинскими масками или масками с дизайном, за шарфами, платками и капюшонами.

На самом деле, так ли это далеко от того, что было раньше?

Воздуха оставалось мало, но это не было главной проблемой. Из-за умеренно-обильного наплыва бессмертных, многие банки обанкротились. Некоторых преступников так и не нашли. Подорвалось доверие к полиции и другим учреждениям, которое заменили собой Совы. Разумеется, полицейские никуда не делись, как профессия, но вряд ли могли соперничать с организацией Сов. Многие бизнес-проекты закрылись из-за паники, потери сотрудников, пытавшихся сбежать от катаклизма, который наступил везде, некоторые города вовсе стали дикими и пустыми. По крайней мере, я сам такое видел.

И вот я и ещё несколько человек под командованием Витольда Сорокина идут мимо блуждающих душ, спрятанных за собственной усталостью, туда, где должны завербовать в главную мировую аномальную организацию очередного духа - человека похожего отчасти на живого, но на самом деле давно умершего. Во всех возможных смыслах. Теперь - и невозможных тоже.

Мы достаточно быстро выходим с оживленной улицы в какой-то закоулок по другую сторону домов. Возможно, это похоже на нас, бессмертных - блуждать где-то по ту сторону. Мы идём, и сапоги моих товарищей скрипят за моей спиной - только их я и могу различить. Это странно, слышать пение птиц, биение сердца, шелест травы и лязг металла - а потом слышать только выстрелы и скрип сапог.

Пока я пытался заглушить этот звук - он откровенно мне не нравился, впрочем, разве не должен я радоваться любому доступному мне шёпоту мира? Но нет. Этот звук был кличем войны. Предвестником крови. Как тот, когда Олеандр поднял своё восстание... звук был такой же. И это заставляло меня нервничать. Они ведь... не будут делать то же, верно? Совы представляют собой организацию соединенных стран, то есть это представители мира. Они не должны проливать кровь. Но я уже видел, как они это делают. Когда они пытались... поймать его. А я не дал этому случиться.

Я не хочу больше видеть кровь. Не хочу.

Снова прихожу в себя и оглядываю окрестности. Мы остановились. Пришли?

Я медленно тяну руку, чтобы дернуть Витольда за рукав, но тут он резко выставляет плечо в сторону, веля нам отойти назад.

Я не вижу его губ за маской, чтобы понять, говорит ли он, но замечаю, как напряглись его челюсти и как молчат сапоги Сов за моей спиной.

Я слышу выстрел. Быстро тяну за руку Сорокина, с усилием заставляя подойти ближе ко мне, и пуля проскакивает ровно мимо его уха.

Он изумленно смотрит на меня, затем в сторону пальбы: я замечаю быстрее него. Из-за заваленной двери в дряхлое на вид здание стрелял юноша лет двадцати или старше, весь в пирсинге, короткостриженный, с будто бы слегка опухшими красными глазами. Он плакал? Платок был спущен со рта на шею.

Я пытаюсь разглядеть, что он кричит, и соединяю слова в единый смысл:

- Пошли вон! Вы убили её! Это всё ваша вина!

Смотрю на Витольда, он сорвал с себя маску с явным раздражением: «Мы не те, о ком вы, вероятно, подумали».

- Вы же Совы, верно? - парень расходится в истеричном, кажется, хохоте. Из его глаз вновь брызгают слезы, а затем он прицеливается и я снова слышу этот звук.

Бах.

Витольд ныряет за ближайшее здание и распоряжается. Я не смотрю на него, хотя должен понять приказ: мой взгляд прикован к парню в пирсинге, который хмуро, буквально уничтожающим взглядом целится в нашу сторону. Кажется, он замечает выглядывающего меня, и целится точно в голову. Всё равно... хочу видеть его глаза.

Он замирает, глядя в ответ, а затем отводит взгляд и снова его лицо становится похоже на разъяренный вулкан. Он говорит что-то. Видимо, отвечает на вопрос Витольда:

- Он застрелил её. Она долго истекала кровью, просила помочь... а он не верил! Не верил, что она обычный человек. Не бессмертная! Как он мог этого не знать? Как, скажите мне! - ещё один выстрел.

Витольд с силой поворачивает меня на себя и медленно произносит, хоть и знает, что я умею читать по губам намного быстрее:

- Мы. Пришли. За ним, - он поворачивается к остальным и добавляет: - Видимо, кто-то из наших или притворяющийся нашим убил человека. Не бессмертного. И человек... умер. Надеюсь, до ваших мозгов ещё доходит понятие смерти для простых людей. Но по моим данным этот пацан - один из нас, поэтому на рожон не лезть. Все подохните - он выиграет себе время.

Я тянусь за блокнотом и вывожу там надпись: «Разве не нужно сначала его успокоить? Он потерял близкого человека».

Витольд, прочитав послание, слегка приподнимает бровь.

- С чего ты взял, что убили близкого?

Я снова вывожу короткую надпись.

«Слёзы».

Командир задумчиво кивает.

- Ты прав. Но мы вряд ли успокоим его, пока он верит, что это вина Сов, - он хмурится и снова кричит, на этот раз я вижу, что:

- Отставить обстрел! Мы пришли помочь тебе, а не обмениваться патронами. Кто бы не убил её, мы найдем этого человека и он понесёт заслуженное наказание.

Я слышу, как гнётся металл. И потом - несколько новых выстрелов. Что это был за звук? Остальные тоже слышали это?

Витольд смотрит на меня и, кажется, цикает.

- Бесполезно. Несговорчивый парень.

Когда он отворачивается, чтобы обсудить план с более опытными бойцами нашего отряда, я снова выглядываю. Юноша вновь нацеливает на меня свою пушку, но почему-то не стреляет. Он смотрит на меня, будто узнает кого-то. Я показываю ему языком жестов:

«Мать?»

Он смотрит на мои руки так внимательно, как только может. А затем едва заметно произносит одними губами: «сестра».

Я сглатываю образовавшийся в горле ком и смотрю под ноги. А затем - снова на него. Прямо в эти печальные, опухшие от тоски и скорби глаза. Я показываю ему:

«Я сожалею. Я могу помочь. Сбежать», - не думаю, что он специалист в языке жестов, поэтому пытаюсь быть проще, но постоянно оглядываюсь назад, чтобы Витольд не понял, что я говорю с нашей целью. Кажется, кто-то другой это замечает. Высокий светловолосый придурок хватает меня за плечо и снимая маску, улыбаясь, шепчет, наклонившись прямо ко мне:

- Что это ты там делаешь?

Я пишу в блокноте: «Пытаюсь успокоить его. Задобрить. Чтобы вышел к нам». И, подумав, добавляю, чтобы избежать лишнего взаимодействия с этим уродом: «Не получается».

Он ухмыляется и отпускает меня, разворачиваясь на каблуках сапог. Я не вижу, что он говорит теперь остальным, но уверен, это какой-нибудь «гениальный», то есть тупой план по штурму вооруженного чёрт знает сколькими патронами, убитого горем бессмертного.

Витольд кивает и подаёт знак, означающий тип построения (клин), а затем начало атаки (вперёд). Они выскакивают, а я замираю на месте, как всегда. В моих руках из ниоткуда оказывается пистолет и я растерянно смотрю на него.

Зачем? Почему снова всё кончается так?

Я медленно выхожу из укрытия, забывая обо всех построениях и приказах. И с удивлением понимаю. Только сейчас, понимаю... Я не слышу выстрелов.

На нас направлена целая куча различного оружия - одни дула, дула, дула. Дверь наружу из здания, в котором таился парень, распахнута, и перед нами стоит толпа. Целая толпа людей в платках и шарфах. Разных возрастов, люди с битами, усеянными гвоздями, с пулеметами и пистолетами, и просто ножами.

Я смотрю на их губы. Они все кричат.

- Пошли вон, вшивые Совы!

- Мы так просто не сдадимся!

- Что, и нас всех тоже перестреляете?

И тут я осознаю. Осознаю, что все они - простые люди.

Не бессмертные.

Парень, что стоит среди всей этой толпы, с пирсингом и опухшими глазами, находит мой взгляд и улыбается мне.

Так отчаянно-неизбежно.

И я понимаю, что всё не закончится так, как всегда заканчивается.

Витольд не сможет просто приказать убить всех этих простых людей. Он не имеет права...

Я смотрю на него.

Он велит остальным опустить оружие.

- Так, так. Генерал-лейтенант Витольд Сорокин к вашим услугам. Может, расскажете, что у вас тут произошло?

Я быстро перевожу взгляд на парня, являющегося словно центром всего этого опасного собрания.

- Конечно, расскажем, - выстрел. Витольд валится с ног прямо на землю, и легкий иней под нами становится алым. - Мы - повстанцы. Мародёры. Ваш конец.

Мародёрство, значит... Военное преступление. И мы... мы - это военное преступление. Потому что один из «нас» убил человека.

Простого человека.

Я тупо смотрю на растекающуюся кровь, пока стою посреди явно удивлённых поворотом событий остальных Сов. Люди перед нами готовы стрелять, и в отличие от нас, они могут. Потому что мы-то... Бессмертные. Что взять с нашей смерти?

Бух. Бух. Бах.

Я медленно сажусь на землю и кладу руки на окровавленный иней. Мне холодно. Я ничего не слышу. Снова. Я ничего не слышу... потому что всё как под толщей воды.

Я тону в этом алом омуте.

Я прислоняюсь лбом к крови, уже ставшей холодной благодаря инею.

Когда выстрелы затихают, кто-то поднимает меня за предплечья и тащит куда-то. Я едва что-то вижу.

Когда я приземляюсь на стул - удивительно, стул... Надо мной склоняется тот самый повстанец, которому я ещё предлагал помощь в побеге. Который и без меня неплохо справился. Который... даже не умер при всей это перестрелке? Или уже восстановился?

- Привет, - он едва заметно улыбается, но глаза его всё ещё глубоки от печали, что навсегда останется в нём. - Ты не такой, как они. А значит, ты будешь нам полезен.

Я киваю, не особо понимая, что мне теперь делать. Где остальные? Они их убили и оставили там? И как я могу им помочь, если сейчас сюда придёт уже, возможно, другой отряд предупреждённых Сов и их так или иначе сильно ранят и захватят?

- Мы вас отпустим. Но ты получишь это, - он даёт мне какое-то приспособление из металла, и я смотрю на него вопросительно. - Смотри, ничего не нужно трогать. Просто держи его при себе и никому не показывай. Спрячь прибор подальше и ни при каких обстоятельствах не выбрасывай его, - я смотрю на маленький... вероятно, маячок для слежки, и снова беспомощно киваю. - Когда они оживут, то не должны понять, что тебя оставили целёхонького... Так что прости, - он поднимает дуло пистолета, а затем, кажется, откашлявшись, добавляет: - Кстати, да. Меня зовут Тибальт. А ты...?

Я несколько мгновений не двигаюсь. Затем медленно достаю испачканный в крови блокнот и еле-еле вывожу на нём: «МАРЕК».

- Марек, да? Очень приятно.

И он стреляет прямо мне в голову.