22
Проснулась Дана под серый дневной свет. Сквозь щель между шторами в комнату проникали полоски солнца — мягкие, ленивые, как будто даже оно сегодня было не в настроении. Черри медленно повернулась на бок, её тело гудело от усталости. Глаза не хотели открываться, но внутреннее беспокойство уже шептало: вставай.
Она приподнялась и тут же пошатнулась. Голова закружилась, перед глазами поплыло, и пришлось ухватиться за край дивана, чтобы не грохнуться.
Живот издал предательское урчание.
— Сука, — прошептала Черри. — Опять ты.
Глупая привычка — не есть, когда больно. Вроде бы взрослая, взрослее всех в своей чёртовой команде, как минимум морально, а до сих пор лечила боль голодом, как в девятнадцать.
На кухне раздавался глухой стук — кто-то резал что-то, потом звякнула кастрюля. Сима. Она вспомнила, где находится. Серафим — единственный человек, который всегда впускает её в любой час, в любом состоянии, с любым сердцем — разбитым, пьяным, пустым.
Черри натянула на себя худи, прошла в коридор босиком. Телефон валялся под подушкой, почти полностью разряженный, экран мигал. Она на секунду закатила глаза, не желая даже смотреть.
Зашла на кухню.
Серафим стоял у плиты, жарил тосты, рядом в кастрюле варилось что-то похожее на суп — пахло курицей, укропом и чем-то знакомым из детства.
— Ну привет, королева, — сказал он, не оборачиваясь. Голос у него был хриплый, но мягкий. — Я уже начал думать, что ты решила остаться здесь жить.
— Та встала я уже. Только тело не в курсе.
— Ты как, цела?
— Физически — да. Морально — в говно.
Дана пошла в спальню за телефоном. Взяла телефон, глянула на экран — 14:03.
Тридцать два пропущенных.
Шесть сообщений от Андрея.
Четыре от Леры.
Остальные — по мелочи.
Она просто нажала кнопку выключения. Экран погас. Вернулась на кухню к своему другу.
Тяжёлый выдох сорвался с её губ. Как будто вместе с этим телефоном она пыталась выключить и весь хаос вокруг.
Сима, наконец, обернулся.
— Он бесится? — спросил он, указывая глазами на телефон.
— Андрей? Да.
— Ну, ты же его выставила за дверь.
— Потому что я не железная. Я не могу. Он давит, он требует, он ревнует. Он хочет, чтобы я жила по его таймеру. А у меня внутри — как на чёртовом вокзале: поезда из прошлого, поезда в никуда, и все гудят одновременно.
Сима усмехнулся, сел напротив неё, поставил перед ней тарелку с супом и ломтик чёрного хлеба.
— Ешь.
— Не хочу.
— Черри. — Он смотрел внимательно, без упрёка, но твёрдо. — Ты пришла ко мне, потому что доверяешь. Значит — слушай. Сейчас ты не гламурная директорка съёмок, не железная Дана Вэй. Ты моя. Маленькая, растрёпанная Черри, которой я сварил суп. Так что — ешь, блять.
Она фыркнула.
— Окей. Только потому, что ты матом сказал.
Она закатила глаза, но подчинилась. Суп — похлёбка с овощами и курицей — оказался на удивление вкусным. Первые ложки — словно отогнали туман в голове.
— Ты же вчера была на ногах сутки, — сказал Серафим мягко. — Неудивительно, что организм орёт. Ты себя в зеркало вообще видела? Как будто сбежала из концлагеря.
— Спасибо за комплимент, — хмыкнула она, продолжая есть. — Очень мотивирует.
— Да не комплимент, а напоминание. Тебя все тащат на куски. А ты — даже не сопротивляешься.
— Я не хочу думать.
— Не получится, — сказал он просто. — Придётся.
Повисла тишина. Но ненадолго.
— Ну что, — сказал Сима, опираясь о столешницу. — Что будешь делать с этим всем?
— С чем «всем»? — отмахнулась она.
— С Андреем. С Глебом. С собой. С памятью. С тату на груди и координатами на руке.
Она молчала, ела. Ложка звякала в тарелке.
Потом вздохнула.
— Ой, Сима... Ну что мне делать? Я же себя знаю. Как обычно — прощу Андрея, вернусь в Питер, буду заниматься очередным проектом. Он снова будет ревновать к каждому, кто посмотрит на меня не так. А я снова буду делать вид, что это ок. Потому что так проще.
Сима уставился на неё, приподняв брови.
— Проще? Серьёзно?
— Да, проще. Потому что больно — это про Глеба. А с Андреем — стабильно. Там нет счастья, зато есть предсказуемость.
— Это хуйня, Черри. Ты себе врёшь. Ты выбираешь не "проще". Ты выбираешь "страшно".
Она поставила ложку, уставившись в тарелку.
— Ты боишься позволить себе снова быть рядом с тем, кто может тебя уничтожить. Но ты не подумала, что он не пришёл тебя уничтожать? Что он пришёл с пустыми руками, а ты сразу в него выстрелила?
— Сима, он сказал: «Ты жива?». А я блять четыре года думала, что он умер для меня. Я думала, что он забыл меня, бросил. А он говорит, будто я исчезла. Это всё... — она вздохнула. — Я просто не знаю, как быть.
— Черри. — Сима пододвинулся ближе. — Ты же знаешь, как я тебя люблю. Но если ты вернёшься к Андрею только потому, что «так надо», я тебя ударю ложкой по лбу. Поняла?
Она фыркнула сквозь слёзы.
— Ложкой?
— И вилкой. Я женщин не бью, но могу и ножом, если сильно разозлюсь.
Они оба рассмеялись. Но ненадолго. Смеялись — и плакали одновременно.
— Я боюсь, Сима. Боюсь, что если подойду к Глебу и скажу «давай поговорим» — всё вернётся. И снова начнётся. А если не подойду — буду жалеть всю жизнь.
— Так подойди. И если снова начнётся — может, в этот раз вы не будете убивать друг друга, а спасать.
Дана опустила взгляд.
Пальцы коснулись шершавого сердца на ключице.
Потом — координат.
Он всегда говорил, что если потеряюсь, то могу найти его здесь.