глава 15
— Лин, я предупреждал, не вмешивайся, — зарычал Ли Соджун, словно реальное дикое животное глядя на Ли.
Черен просто не могла на это смотреть. Она не верила, что все это происходит на самом деле. Слезы не переставали лить из глаз, наверняка, потек макияж, но сейчас это было последним, что ее волновало. Брат сейчас не выглядел таким, как раньше. Нет, он и раньше любил бить за нее морды, но не доходил до таких крайностей.
Вон.
Она не могла на него смотреть. Черт, там не на кого было смотреть. Просто мешок с кровью, не больше. Почему он не ответит? Почему не ударит Джуна в ответ? Он ведь может! Она знает, что может! Только вот за всю драку он ни разу не замахнулся на Соджуна, позволяя тому нещадно его избивать.
Неужели он до сих пор винит себя?
Идиот. Какой же он идиот.
Но тут началось то, чего она не хотела, хотя и смотрела на Минхо с мольбой. Снова драка. Только вот тут исход не очевиден. Черт, хватит уже. Хватит издеваться над ней, хватит ломать. Она не позволит, чтобы еще двое дорогих ей людей пострадали из-за гиперопекаемости Джуна.
Но она не знает, что может, кроме того, как смотреть, как кулак Соджуна бьет Лино в челюсть. Как кровь окрашивает его лицо. Как бы она сейчас его не презирала за то, что он рассказал, за то, что он допустил это, она не могла позволить ему страдать. Он ведь старается все исправить.
Он не может.
Просто не может остановить Соджуна, не причиняя ему вреда. Удар. Еще один. И Джун слизывает кровь с губы, казалось, совершенно забыв о том, кого он вначале мутузил. Глаза горели такой полыхающей яростью, что она и на километр к нему не подошла бы, если бы не знала, каким он может быть на самом деле.
Но у нее должно получиться. Он не тронет ее. Соджун просто не сможет ее оттолкнуть, только как выбраться из рук этого придурка она не имела ни малейшего понятия. Он был слишком сильный, чтобы она могла хоть как-то ему противостоять. Чтобы могла хоть что-то сделать, кроме как смотреть.
Смотреть и плакать.
Хотя даже возможность смотреть Субин пытался отобрать, так как уже добрался до края коридора, где был поворот, который перекроет ей весь обзор. Но она не позволит этому случится. Резко впивается зубами в ладонь Субина, который шипит от боли. Да, получай, сукин сын.
Опешив, он отпускает, матерясь.
Главное, не потерять возможность.
Только бы получилось.
Бежит, сломя голову, чтобы, наконец, остановить это гребанное кровопролитие, которое довело ее до такого состояния. До истерики, до слез, до помутнения. Она хотела остановить это. Только она это и может сделать, иначе они просто поубивают друг друга в этом коридоре.
Давай, Черен! Ты сможешь, просто сделай то, что у тебя всегда хорошо получалось!
Успокаивать своего брата. Сдерживать его гнев и эмоции. Он всегда был более вспыльчивым, легко воспламеняющимся по пустякам, в отличии от нее. Нет, она никогда не была сильно спокойной, она копила в себе все мелкие обиды, которые собирались, как снежный ком, только потом выливая в чистый, незамутненный гнев.
Джун не раз испытал на себе его.
Маленькая девочка с забавными косичками раздосадовано смотрит на сломанную куклу, которую она так любила. Эта кукла всегда была самой лучшей для нее, потому что ее подарил папа, которого она так редко видела. А кукла была напоминанием о нем. Она порой даже уснуть без нее не могла, когда злобная няня Джина запрещала спать с игрушками.
— Джун~а! Ты сломал куклу! — обиженно проговорила девчонка, глядя на старшего брата, играющего в современную приставку.
Он кинул на нее недовольный взгляд, потому что она отвлекла его от игры, и он проиграл.
— Ну, у тебя же их много, возьми другую, Рен, — недоброжелательно проговорил Соджун, снова уткнувшись в свою приставку.
Ярость охватила маленькую девочку, потому что это была не первая кукла, которую ее брат по неосторожности сломал. Ее теперь никто не сможет починить. Ее любимая кукла больше не будет ей верной подругой.
Слезы навернулись на глаза.
— Ты противный хулиган, Джуна, понятно? — закричала она, перехватывая у него джойстик от игры и швыряя в стенку так, что он разбивается. — Эту куклу подарил мне папа, а ты ее сломал. А еще ты сломал Мину и Тедди. Ты плохой мальчик.
Первая детская взрослая ярость, которую он мгновенно успокоил, погладив ее по волосам, и клятвенно пообещав, что больше не будет трогать ее игрушки. Он всегда ненавидел, когда малышка плакала.
— Прекратите это! — закричала она, вставая между двумя парнями, которые были готовы перегрызть друг другу глотки.
И тут.
Вдруг. Она даже не смогла понять, что произошло. Потому что все было слишком быстро. Слишком резко. Чей-то сильный кулак ударяет ее в челюсть. Так сильно, что сбивает с ног, а в глазах мутнеет от невыносимой боли.
***
Она смотрит на него и совершенно ничего не понимает. Она не понимает, зачем сделала это, не может найти причину в своей черепной коробке. Да и сейчас не хочется копаться в мыслях. Смотрит на него и не может понять, как такой человек может оскорблять, унижать, втаптывать в грязь, доводить до слез.
Сейчас она не видела этого в нем.
Сейчас он был таким умиротворенным и беззащитным, что она не могла оторвать взгляд. Корить себя за то, что произошло на этой крыше, не хотелось, хотелось просто нацепить снова на себя это платье, спуститься с этой крыши и делать вид, что ничего этого никогда не было. А тянущая боль внизу живота лишь оттого, что она съела что-то не то на балу.
Но нет.
Забыть такое никогда не удастся.
Боже, если бы кто-то сказал, что ее первым мужчиной будет Хван Хенджин, то она покрутила бы пальцем у виска. Но ей была нужна поддержка. Нужно было за кого ухватиться, чтобы не упасть с этой крыши. И Хван дал ей эту поддержку.
Он такой красивый.
Опасно-красивый. Нереально красивый, когда спит. Как он смог уснуть на холодной крыше совершенно нагим, одному только Богу известно, хотя ее тоже прикрывал лишь его пиджак. В спутанные черные волосы хотелось зарыться рукой, а идеально вычерченные губы хотелось поцеловать. Сильная шея, плечи, ее укус, который кровоточил и выглядел весьма болезненно.
Щеки покрылись густым румянцем, когда она вспомнила о том, как укусила его. О том, как он оставлял на ней свои отметины, как прикасался там, где еще никто и никогда… Она была уверена, что обнаружит красные следы на своей шее, на плечах, на груди, когда посмотрит в зеркало.
Но она боялась.
Боялась того момента, когда эти холодные, ледяные глаза откроются, как вся желчь польется на нее бурным потоком. Когда он скажет о ней столько всего грязного и лживого, что она сорвется. Нарушит данное себе обещание. И заплачет.
Необходимо было что-то предпринять.
Чтобы избежать его гнева, его ярости, когда он встанет. Да и ей необходимо помочь Сон Чонхве запустить салюты, так что бежать отсюда, сломя голову, было необходимо, только вот рука Хвана крепко сжимала талию. Согревая, даря такое тепло, что она и не чувствовала морозного воздуха.
Она просто не узнавала себя.
Хван Йеджи не могла целовать Хван Хенджина, не могла наслаждаться его объятиями, не могла, черт возьми, заниматься с ним… этим! Черт, она уже стала женщиной, а даже в мыслях не может произнести слово «секс». Но тем не менее она не могла отметить этот факт.
Она просто не в себе.
Ее чуть ли не столкнули с крыши. Кто это был? Почему он желал ей смерти? Она пообещала, что подумает об этом позже, потому что сейчас совершенно точно не было на это времени.
Она, стараясь не разбудить монстра, выкарабкалась из его объятий, встала. К счастью, платье особо не пострадало, а вот простенькие белые трусики можно было смело выкидывать, потому что они были порваны. Как она упустила этот момент? Поэтому пришлось идти совершенно без белья.
Позор.
Это полный позор, Йеджи!
Подсознание просто сгорало от стыда. От одного только осознания факта, что ей придется щеголять без трусов, потому что их порвал Хван, когда они занимались… этим на крыше! Боже, за что ей все это?
К счастью, платье не пострадало, поэтому переживать о том, как она будет объяснять всё Черен, не нужно было. Она окинула Хвана еще одним взглядом, перед тем, как покинуть крышу. Он даже не пошевелился. Она не могла смотреть ему ниже пояса, просто не могла. Щеки мгновенно окрашивались в алый цвет.
— Хван Йеджи, — прохрипел он, а она замерла на месте.
Холодок прошелся от позвоночника до самых пят. Он проснулся. Он сейчас самостоятельно скинет ее с этой долбанной крыши. Она зажмурилась, встала, как вкопанная, ожидая, что сейчас в нее чем-то швырнут.
Но ничего дальше не последовало.
Она обернулась. Он все так же спит. Все такое же умиротворенное лицо. Странно. Может быть, ей просто послышалось? Ну, нет, такое не слышится. Неужели Хвану она снится? Этого просто не может быть. Но тогда почему он зовет ее во сне? Почему он произнес ее фамилию?
Она просто не могла поверить.
Не обольщайся, идиотка, скорее всего, он во сне рубит тебя на куски.
Она, как могла, поправила прическу и покинула злополучную крышу, мысленно обещая себе, что больше никогда сюда не вернется. Хотя так любит это место. Больше никогда и ни за что.
Идти одной по пустому коридору было до ужаса страшно. Скорее всего, тот, что столкнул ее с крыши, все еще ходит по замку. А она не знает, кому рассказать, с кем поделиться, потому что тогда спросят, что она делала на крыше, где запрещено ходить. Это единственное правило, которое она нарушила.
А вдруг ее выгонят из пансиона за нарушение этого правила.
Губа предательски задрожала. Нет, она не скажет. Не сможет. Родители этого просто не вынесут. Они так много работают, чтобы она тут училась, она так старается быть круглой отличницей, занимать места на олимпиадах, чтобы давали бонусы родителям. Нет, она не может это потерять.
Может, это просто нелепая случайность?
Вдруг она врезалась в чью-то грудь, которая пахла таким знакомым ей одеколоном, который она не могла спутать ни с каким другим. Ёнбом.
— Йеджи, что происходит? — серьезно спросил он. — Что у вас с Хваном было на крыше?
Дыхание перехватило.
Нет, не может быть, чтобы он все видел.
Боже мой, пожалуйста, сделай так, чтобы он ничего не видел.
— Я сидела на крыше, мне просто нужен был свежий воздух, а Хван просто пришел сказать, что Сон Чонхва хочет, чтобы я помогла ей с салютами, — солгала она.
Впервые в жизни она солгала Бому. И испугалась того, как легко это оправдание сорвалось с губ. Она даже и не задумывалась. Сказала первое, что пришло в голову. Подумав всего несколько секунд, она поняла, что он не мог видеть из окна то, чем они занимались. Мог видеть только их по пояс.
Оставалось надеяться, что он не видел поцелуй.
И то, как ее руки путались в его волосах, как он крепко сжимал ее талию. Черт, Йеджи, прекрати! Этого больше никогда не повториться. Ни-ког-да! Она больше не позволит ему касаться себя, больше не позволит даже дышать в ее сторону. Это было помутнение. Чертово помутнение, которое навязало ей мнимую привязанность к ублюдку.
Но вот теперь, когда его нет рядом, она понимает это.
Осознает.
— Но он стоял так близко, если бы я не знал, что у вас не самые лучшие отношения, то подумал бы, что ты хочешь его поцеловать, — произнес Бом, почесав затылок. — Надеюсь, он не сильно тебе докучал?
Поверил.
Надо же.
Может, просто и допустить не может, что она солжет? Мгновенно стало так противно на душе. Предательница. Чертова предательница. Чертов Хван, который заставляет ее лгать. Какого хера он ответил ей? Почему не оттолкнул, если считает ее грязью на ботинках? Почему целует ее, касается, если считает ее уродкой? Почему, почему, почему…
Столько вопросов накопилось, а ни одного ответа.
— Нет, я уже перестаю обращать внимание на его фразочки, — произнесла она, мило улыбнувшись, наблюдая за реакцией блондина.
Тот подозрительно прищурился, глядя на нее, но ничего не ответил на это.
— У нас тут есть проблемы покрупнее, — протараторил он, к счастью Йеджи, меняя тему. — Приехал брат Черен, и они с Воном ушли куда-то. Он запретил мне идти с ним, так что я понятия не имею, что делать.
Вон.
Черт возьми.
Этот день вообще закончится когда-нибудь?
***
Холодно. Это было единственным, что он сейчас чувствовал. Какого хрена так холодно? Он постарался разлепить глаза и понять, какого хрена тут вообще происходит. Получилось далеко не с первого раза, но он все-таки это сделал.
И тут все воспоминания накрыли с головой, когда он увидел россыпь звезд на небе. Он на крыше. На гребанной крыше, на которой хуй знает, сколько времени назад трахал гребанную Хван Йеджи.
Блять.
Почему от только одного воспоминания о ней, член предупреждающе затвердел? Только от одного воспоминания о ее руках, о губах, о ее гребанной промежности, в которой было так узко, так влажно, так тепло.
Она свела с ума.
Заставила хотеть ее, возбудила в нем дикое желание обладать ею. И он сдался, позволил ей. Какого хера? Ты думал это все пройдет, когда ты трахнешь ее? Спешу тебя расстроить, друг мой, эта неведомая хуйня только еще больше разрослась прямо внутри тебя. Но… где она, блять?
Он осмотрел пространство вокруг себя? Неужели ускакала в свою норку?
Он ведь у нее первым стал.
Какого хера она не сказала ему об этом? Почему позволила? Он не думал, что заучка окажется девственницей, учитывая их близкие отношения с педиком и тупым. Он серьезно думал, что кто-то из них уже давно ее пробил в каком-то пыльном коридоре. Но ошибся. Она была невинна.
И он испортил ее.
Он всего лишь раз трахал девственницу. Они с
Джиен тогда встречались всего два дня, но он успел за это время развести ее на трах прямо на столе старенького историка. Лино долго возмущался, потому что проиграл знатную сумму денег, утверждая, что Хенджину не удастся нагнуть ее за такое короткое время.
Но это же Хван.
О нем грезят большая половина женского населения пансиона. Поэтому уговорить малышку Джиён отдаться ему не составило особого труда. А потом он ее бросил, потому что не впечатлило.
Но сейчас.
Ни одна еще так не заводила, как эта серая мышка. Ни одна так не выгибалась, ни одна так не стонала его имя, черт, ни в одной девушке он не чувствовал себя так… правильно. Блять, что за чушь ты сейчас городишь, Хван? Она — ничтожество и трахал ты ее только потому, что был пьян и зол.
Не потому, что она сама поцеловала тебя. Не потому, что член от одного только поцелуя топорщился из брюк. Не потому, что она такая сладкая, что невозможно оторваться. Явно не потому, что хотел этого до гребанной дрожи.
Просто возьми и трахни кого-то еще. Чтобы окончательно понять, что ты не ошибся, что заучка просто не может вызывать эти блядские эмоции и мысли. Что она просто ничто для него. Пустое место.
Но кто ее столкнул? Что за тип в черном пытался убить ее к чертям собачьим? Кому эта несносная девчонка могла перейти дорогу? Да и, в конце-то концов, почему она свалила отсюда?
Сука.
Маленькая, нежная, ласковая, податливая сука, которая по непонятной причине не хотела выходить из мыслей. У которой такая мягкая кожа, такая нежная и хрупкая талия, такой теплый и сладкий рот, от которого не хотелось отрываться, такие длинные светлые волосы, которые он оттягивал руками, расчищая себе доступ к шее.
Ее шея. Наверняка он оставил много болезненных засосов.
Как ты будешь скрывать это от своих дружков, Йеджи?
Дотронулся до саднящего кровоточащего укуса на плече, который поставила она, который еще месяц не сойдет с его тела, потому что слишком глубокий. Как он позволил ей это сделать? И какого хуя ему это понравилось? Он ведь никогда не позволял этого делать. Никогда и никому. Но ей позволил. Какого хера она стала гребанным исключением из правил, Хван?
Просто заткнись. Он не знает.
Быстро оделся. И вдруг взгляд зацепился за белое пятно на черной крыше. Ее долбанные трусы. Какого хера она оставила их? Такие чертовски простые, но почему-то ее маленькая упругая задница в них смотрелась просто идеально. Энж никогда бы такие не надела, посчитав их детскими. Да и вряд ли большая накаченная задница Энж вообще влезла бы в них.
Они порваны. Он разорвал их, даже не заметив в порыве этого гребанного безумства. Да, он часто рвал кружевное бельишко Энж, да и многих других девушек, но осознанно, понимая, что он творит. Но тут такого не было. Он просто не контролировал этот процесс, как обычно.
Он, блять, перестал себя контролировать, как только эта маленькая дьяволица врезалась своими губами в его рот.
Не понимая, что творит, он просто запихнул эту нижнюю часть белья в карман брюк и ушел с этой долбанной холодной крыши, где до сих пор стоял запах ее духов.
Нужно было забыться. Необходимо выцарапать ее вкус из себя. Плевать чем. Или кем. Просто вытащить. Вырвать. И в голове уже созрел план, когда он увидел дефилирующую по коридору брюнетку из Б-класса. Плевать, что она совсем не та, с кем он обычно делает. Ее трахни-меня взгляд решил все за нее.
Она симпатична.
Совсем не такая, как Йеджи.
Бирюзовое пышное платье облепливало стройную фигурку, а кудри обрамляли красивое личико брюнетки. Что ж, он сделает это. Прямо сейчас. И убедиться, что то, что было на крыше, совершенно ничего не изменило, что это ничего не значит. Что гребанная Хван, мать ее, Йеджи, продолжает быть никем в его жизни.
Просто предметом издевательств. Не более.
— Привет, кошечка, — хрипло произнес он, подойдя вплотную к девушке. — Прекрасно выглядишь.
Девушка обворожительно улыбнулась, что едва ли не вызвало рвотный рефлекс. Она была слегка пьяна, он почувствовал это, когда подошел ближе. Значит, все будет в разы проще. Слишком доступна, чтобы не взять ее в этом коридоре, впечатав лицом в стенку.
Он выебет ее. Раком.
А она позволит. Потому что еще никто и никогда не отказывал ему в сексе. Ни одна девушка. Вот теперь он постепенно начал узнавать себя. Да, он всегда так делал. Брал то, что хотел, не отказывая себе в удовольствии попробовать симпатичную девушку.
— Привет, Хен, взаимно, — муркнула она, как бы невзначай касаясь его ширинки рукой.
А затем из ее рта вырвался стон, потому что он резко накрыл ее промежность рукой, больно сжимая, мгновенно проникая пальцами внутрь, отодвигая пальцем тонкие трусы. Она даже не сопротивлялась. Теперь он контролировал процесс. Теперь все было под его неоспоримым контролем, под его властью.
Под его, сука, покровительством.
Она уже была мокрой. Для него. А он даже не знал ее имени.
Извивалась на его пальце, а не было даже желания содрать с нее это платье. Совершенно точно не было интересно, что под ним. Она ничем не выделяется. Наверняка там грудь второго с половиной размера и кружевной прозрачный лифчик. Он хотел ее просто нагнуть, чтобы вытрахать из нее всю душу, чтобы она забыла, как ее зовут, а он получил драгоценные минуты забытья. Чтобы не думал ни о чем. Ни о мертвом отце, ни о матери, ни о Йеджи, извивающейся в его руках.
Отвечающей на его поцелуи, на его ласки.
— Хенджин, — вырвалось из ее рта, когда его руки легли на ее задницу, грубо сминая ее, совершенно не заботясь о ее чувствах. — Я хочу тебя.
Не удивила.
Все его хотят. Каждая чертова девчонка этого пансиона хоть раз думала о нем в неприличном смысле. Даже семиклассницы. И это льстило. Его хотели ровно столько же сколько и боялись. Уважали. Смотрели с нескрываемым ужасом в глазах, когда он шел не в настроении. И ему нравилось это.
Чувствовать себя главным.
Он знал, что может выбрать любую, и она отдаст ему свое тело в любом уголке этого огромного здания.
Только одна упрямая сучка всегда пыталась кричать на него, глядя пылающими лазурными глазами. Но и на нее он находил управу. В прошлом году. Сейчас слишком много возомнила о себе.
Хочет поцеловать его, когда он вводит в нее второй палец, но противный запах табака и алкоголя отбивает полное желание целовать эти губы, хоть она и ластиться, просит, извиваясь на его пальцах, словно кошка. Такая искусственная. Такие пошлые стоны, что просто хочется заткнуть ей рот ладонью.
Шлепок прямо по клитору.
Сильный. В его духе.
Она смотрит на него расширенными от ужаса глазами, когда он резко разворачивает ее так, что она упирается руками в стену, задирает платье и входит на полную длину, заставляя ее вскрикнуть от боли. Она не привыкла к такому размеру. Это заставило его самодовольно улыбнуться.
Тянет за волосы так, что голова девушки запрокидывается назад, а в уголках ее глаз собираются слезы. А он долбиться в нее с такой силой, что изо рта уже вырываются не стоны, а всхлипы. Малышка, похоже, ожидала нежного секса. Что же, это не по его части. Он слишком грубый.
Да, Йеджи?
Почему же именно тебя хотелось иметь нежно? Почему о твоих чувствах он так беспокоился? Почему не хотел причинять боли? Куча гребанных почему. В этой девушке, как он успел заметить все не так.
Слишком громко стонет. Не так тихо, нежно, как Йеджи. Слишком темная кожа. Не такая болезненно-бледная кожа, на которой так ярко смотрятся его отметины. Слишком короткие волосы. Не такая длинная светлая шевелюра, в которую можно зарыться пальцами и потеряться.
Какого хера происходит?
Зарычал.
Он не должен думать о заучке, когда трахает совершенно другую. Не должен представлять на ее месте белобрысое недоразумение с большими лазурными глазами, что так раздражало его всегда.
Это ненормально. Это. Блять. Ненормально.
Йеджи не та, о которой нужно думать во время секса, не та, которая должна занимать все его мысли. Она, блять, просто не та. Она создана для того, чтобы ее унижали, гнобили, втаптывали в грязь. Вот. Правильно. Она — никто. Ни-кто. Просто очередная дура, которую он трахнул.
Ничего больше.
Слышишь, подсознание?
Ни-че-го.
— Будь хорошей кошечкой, встань на колени, мне очень хочется попробовать твой милый ротик, — прошипел Хван на ухо безымянной девушки, как только резко вышел из нее, вызвав судорожный выдох.
Посмотрим, как удастся гребанному воображению представить Хван Йеджи, делающую ему минет.