5 глава
Когда остаётся четыре дня — всё кажется одновременно слишком быстрым и мучительно долгим.
Ты хочешь остановить время, но оно не подчиняется.
Ты просыпаешься утром, смотришь на небо и думаешь:
ещё один... ещё только один...
Утро восемнадцатого дня было невероятно светлым.
Тепло проникало сквозь всё — сквозь занавески, волосы, кости.
Ироха проснулась первой и долго просто лежала, слушая, как рядом дышит Мока.
Дыхание уже не было ровным.
Иногда оно сбивалось.
Иногда Мока замирала, как будто прислушивалась к чему-то внутри себя.
Но сегодня она проснулась с улыбкой.
Слабой, но настоящей.
— У нас осталось четыре дня, — прошептала она. — Мы успеем?
Ироха не спросила, что именно. Она только сказала:
— Да. Мы успеем всё, что нужно.
Они составили список.
Он был написан на мятой странице из школьной тетради, фломастером, который уже почти не писал. Но он был.
Он был детский, наивный. Но в этом — всё:
**"4 дня:
1. Съесть арбуз руками
2. Купить одинаковые открытки и отправить себе в будущее
3. Пройтись босиком по полю
4. Сделать фото, где мы будто на обложке фильма
5. Залезть под плед, пить чай и слушать дождь
6. Попробовать сделать блины (хоть кривые)"**
Мока держала этот список у изголовья. Как обещание. Как последнее «мы всё ещё живы».
День 1 из 4.
Арбуз купили на рынке — огромный, холодный, тяжёлый. Несли вдвоём. Смеялись. Сок тек по локтям. Брызгал в глаза. Пальцы липли. Но им было всё равно.
Они сидели во дворе на бетонной ступеньке и ели. До самого низа. Пока не осталось ничего, кроме мокрых семечек и кожуры.
Ироха запомнила этот смех.
Не потому, что он был самым громким.
А потому, что он был… отчаянно счастливым.
День 2 из 4.
Открытки.
Они выбрали две одинаковые: с нарисованным летом — поля, облака, девочка с велосипедом.
Написали короткие послания.
Адрес: «город, где когда-нибудь будет светло».
Мока писала дольше. Почерк у неё дрожал.
Но она старалась.
Потому что хотела, чтобы будущее знало: она пыталась остаться.
— Представь. Если бы мне дали ещё одно лето. Что бы мы написали тогда?
Ироха не ответила. Просто взяла её за руку.
Вечером они гуляли. Поле, босые ноги, закат.
Мока шла медленно. Всё чаще останавливалась. Говорила, что ей просто жарко. Просто немного кружится голова. Просто — устала.
Но Ироха знала.
Это уже не просто.
Это уже почти.
Ироха держала Моку за талию, будто боялась, что та рассыплется, если отпустить.
А потом наступило утро 3-го дня из 4.
Утро, когда они должны были начать собираться домой.
Бабушка упаковала вещи в коричневую сумку.
На столе — коробка с печеньем, банка варенья, сложенное письмо.
Сердце стучало громче, чем звон ложек в чашках.
— Ещё один день, — сказала Мока. — Один. Пожалуйста. Я хочу, чтобы завтра было последним. Не сегодня.
Ироха кивнула.
Она не плакала. Но глаза её были наполнены дождём.
Последний день у бабушки — день 4 из 4 — был таким красивым, что почти больно.
Утро пахло липой и карамелью.
Мока почти не вставала. Она сидела на пледе у окна, закутанная в кофту, смотрела, как шевелится тюль.
Ироха приготовила чай с малиной. Они пили его из эмалированных кружек, у обеих руки дрожали.
— Мы похожи на героинь книги, — сказала Мока. — Только у нас не будет второй части.
— Но у нас есть эта.
— И она красивая?
Ироха кивнула.
— Она — как дыхание перед сном. Тёплое. Чистое. И чуть-чуть вечное.
Днём они посмотрели старый фильм. Без звука. Просто сидели, слушали, как тик-так на стене отбивает последние часы.
Потом Ироха принесла плед.
Они залезли под него, как дети. У Моки голова легла ей на плечо.
Рядом лежала миска с кривыми блинами, которые они так и не доели.
Ветер качал ставни. Начался дождь.
Это был день, когда слова больше не спасали.
Когда всё уже сказано. Всё прожито. Осталось только быть рядом.
Вечером они вышли на улицу. Медленно. Вместе.
На шее у обеих — одинаковые верёвочки с кулоном.
Они не говорили — «на память». Потому что это было сейчас. Не «потом».
В небе — розово-серые облака. На деревьях — сверчки. Воздух — пах пеплом и яблоками.
Они сели у крыльца. Молчали.
— Завтра мы поедем домой, — сказала Мока. — А через три дня ты останешься.
— Нет, — ответила Ироха. — Завтра мы просто поменяем декорации. А наша история — она всё ещё будет продолжаться.
Мока закрыла глаза.
— Если я не проснусь в один из этих дней — знай. Я была.
Я жила.
Я помнила вкус блинов, липкий арбуз, твои фломастеры на моей коже.
Я была твоим летом.
Ироха не сказала ни слова. Она просто заплакала — впервые по-настоящему.
Но Мока не просила остановиться.
Потому что иногда — любовь звучит именно так.
Последний день у бабушки — это не конец. Это начало памяти.
Той, что будет жить в письмах, в фотографиях, в жарком августовском воздухе.
Той, что будет шептать:
«Я была. И я осталась.»
Возвращение
Они уезжали рано утром, когда трава ещё мокрая, а свет — молочный, не до конца проснувшийся. Вещи были собраны с вечера: аккуратно сложенные футболки, банка с вареньем, маленький мешочек с фломастерами и бумажный список, свернутый вчетверо.
Мока стояла у калитки. Пальцы сжаты в кулак, плечи немного дрожали.
Ироха стояла рядом, пытаясь запомнить этот момент. Каждый оттенок — от трещинки на дереве до запаха ночного воздуха, который ещё не улетучился.
Они не попрощались с садом. Не попрощались с качелями, с пледом, даже с тюлем на окне. Просто — уехали.
Как будто обещали себе: мы вернёмся. Обязательно. Пусть даже только внутри.
Бабушка провожала их до автобуса. Она держала Моку за руку — ту, на которой ещё слегка виднелся фиолетовый бутон, нарисованный несколько дней назад.
— Напиши мне, — сказала бабушка. Голос был крепким, но взгляд — стеклянный.
— Напишу, — ответила Мока, хотя обе знали: письмо может и не прийти.
Когда автобус тронулся, Ироха обняла Моку крепче. Девочка была тёплая, но очень лёгкая.
Словно уже частью уходила.
Дорога была долгой. Лес, поле, заборы, коровы, старые переезды, пыльная дорога и редкие остановки.
Мока смотрела в окно. Не говорила ни слова. Только иногда касалась браслета на запястье, будто проверяла: всё ещё здесь. Всё ещё держит. Всё ещё жива.
Ироха пыталась читать, но буквы путались. Потом достала фломастер и нарисовала у Моки на запястье — маленькую ленту.
— Это якорь, — прошептала она. — Пока он здесь, ты здесь.
Мока кивнула. Её губы дрогнули — то ли от усталости, то ли от слов.
Город встретил шумом. Автобус выехал на широкую улицу, автомобили, пыль, резкие цвета. Воздух был тяжёлый. Уже не тёплый, а горячий.
Где-то кричали дети. Где-то пела музыка из магазина. Мир вертелся дальше. Без них.
Они вышли. Ироха помогла донести сумку. Мока шла медленно. Словно каждая ступенька вела не к дому, а куда-то... туда, где придётся признать:
лето закончилось.
(Просто представьте, что родители Моки ушли куда-то. Я просто не хочу упоминать в этом фанфике ещё кого-то)
Они остановились у двери квартиры.
Мока посмотрела на Ироху.
— Я боюсь.
— Я с тобой.
— Но вдруг это... вдруг я...
Ироха приложила палец к губам.
— Пока ты здесь — ты живая. А я здесь. Значит, мы — вместе.
Они вошли. Внутри пахло замкнутым воздухом и книгами.
Было тихо.
И с этой тишины начиналась последняя глава их лета.