глава 17
Сегодня, заснеженным холодным днём, вернувшись из школы домой, под дверью я обнаружила фотографию самой себя.
Меня, это, конечно же напугало. Это что за нафиг? За мной идёт слежка? Кто-то хочет совершить на меня покушение как в старые детективных фильмах?
А может, все не так страшно? Я думаю, это была Ханна. Она вечно говорит, что у меня даже фотки нормальной нет. Что в социальных сетях, что в галерее телефона, куда она однажды залезла без спросу, и увидела там кучу милых картинок с медвежатами и щенками.
Фотография была профессиональная. Я редко видела такие живые фото. Мне нравится эта фотография, даже если она — маньяческая уловка. Этот маньяк неплохо ладит с фотоаппаратом.
— Кто есть дома? — провопила я, положив фотографию на кухонный стол.
Отзывается мама со второго этаже, а потом кричит Тедди, что играет там в видеоигры. Папы дома нет. И дедушки тоже нет... вспомним и о нем. Он всегда был дома, ждал меня со школы, а Тео — с уличной прогулки на собачьем холоде.
— Вивиан, как школа?
— Просто замечательно, — я лживо улыбаюсь, чувствуя лёгкое покалывание от холода на кончиках пальцев. А ещё, от холода меня дико клонило в сон.
После возвращения из царства Морфея, я, в полумраке посмотрела добротный фильм про сильных и добрый женщин, который носит забавное название: «зеленые жареные помидоры» в кафе у дороги, название которого не помню.
За ужиным столом, мама спросила меня, кто из моих друзей так замечательно фотографирует. Секундой позже, мама протянула мне фотографию, которую я днём нашла на пороге парадной двери.
— На обратной стороне написано, что от косолапого, — читает мама, снимая очки, чтобы не выронить их от смеха. — Боже, ну кто придумал такое милое прозвище!
— Правда? Так и написано? — забирает у мамы фотографию папа, и расплывается в дурацкой улыбке, убедившись, что там и вправду написано именно так.
Убедиться в этом хочет и Тедди, но я забираю фотографию и ухожу к себе, рассматривая фото: на ней я, но когда эта фотография сделана — почти что невозможно узнать, так как в этой одежде, что на фото — я почти каждый день хожу в школу; я смеюсь, держа за локоть, видимо, Ханну (её не видно); у меня на макушке ворох снежинок, что кажется, будто-бы это изумруды. Фото в бледно-голубом оттенке. Как синева.
На следующе утро, как только я попала в школу, я начала расспрашивать всех, мол не вы ли так отлично меня сфоткали.
Все отвечали одно и тоже — нет.
— Это точно была ты, дура, — твержу я уже в сотый раз, попивая кофе.
— Да ты посмотри! — темно-синий ноготь Ханны втыкается в фотографию. — Это моя куртка. Это мы с тобой идём домой. Как я могу тебя сфоткать? Поставить скрытую камеру что-ли в кустах?
Я проглатываю горький горячий кофе, пытаясь сдержать улыбку от слов про скрытую камеру в кустах. Встаю и иду отнести поднос на мойку. Спиной слышу, как Ханна говорит, что к тому же, она не умеет так классно фоткать, а потом у меня подкашиваются ногти и поднос улетает у меня. С бешено колотящимся сердцем, я смотрю на пострадавшего, а им оказывается парень в бейсболке, кто дал мне в лоб вчера. Его футболка вся в кофе, а на головах тех, с кем он сидел, красовался недоеденный мной салат.
— Извините меня, я не хотела, — притуплённым голосом пробормотала я под аплодисменты и ржание учеников.
Мне стало страшно. Я что, опозорила их всех? Теперь из-за меня все будут над ними подшучивать, мол это те парни, на которых перевернули поднос с едой?
— Извините, — вторично извинилась я, как можно быстрее удалившись оттуда. Ханна меня, конечно же, быстро нагнала и стала расспрашивать, не сошла ли я часом с ума. Говорит, как я так могла.
— Ты что? Это случайно. Я не нарочно так поступила! Ты что, дура? — сердце все никак не могло угомониться. Я шла как можно быстрее, дабы ускользнуть от глаз видящих только что весь этот ужас.
— Ты поскользнулось?
— Да нет же, просто оступилась!
— Наплевать. Мальчиков не жалко, — заверила Ханна, и мы покинули столовую. Мне хотелось, чтобы навсегда. Боже, ощущение в грубо было такие же, как если бы я чудом отпрыгнула от грузовика, мчащегося на меня.
Урок за уроков кончался. Если подумать, это даже грустно. Скоро уроков не будет и вовсе. А там глядишь, и взрослая жизнь Вивиан Блэр.
— Блин, ты сегодня тепло одета? — спрашивает Ханна чуть громче, чем эти позволительно во время урока. Кликает на лайки и хмурится.
— Ну, если посудить, что сейчас зима, то думаю, что да, — съязвила я, хитро покосившись на неё.
— Зато я тупая, и надела утром осеннее пальто.
— Как тебя пустила твоя бабка?
Ханна скорчила рожицу, видимо сама недоумевая, как это действительно она смогла выйти в таком виде их царства страшной миссис ********.
— Не знаю, — сказала Ханна, и до ушей донесся звон колоколов. На сегодня уроки окончены.
***
По пути до дома, я размышляла над утренней фотографии, которую я нашла на коврике, под которым всегда лежат запасные ключи.
А не спер ли этот «фотограф» их? Надо будет проверить по приходу домой. И не окажись их там, дело начнет становится страшнее. Не хочу сниматься в хорроре, где следят за жертвой, и в конце концов безжалостно закалывают ножом.
Я такие фильмы не смотрю, да и не буду. Точно до тех пор, пока не замнется дело с фотографией.
— До завтра. Можешь приходить, если хочешь, — не смотря под ноги, обращаюсь я к Ханне перед тем, как завернуть за угол. — Целуй Бена от меня.
— Зайду, поглядим.
Приближаясь к тропинке, я настроилась на то, что кого-нибудь засеку в кустиках. Извращенца, маньяка, или... фотографа модных журналов. Но никого не было. Все в порядке. Ключи на месте, никаких подвохов, ничего настораживающего.
Хватаю ручку двери, чтобы открыть и меня поражает колючая боль. По ощущения было похода на разряд тока, но это была красная, очень красная роза. Словно ненастоящая. И как выяснилось, она действительно было не живая.
Из безымянного пальца стала течь кровь. Шип этой игрушечной розы в разы острее. Ну для чего делать такие орудия убийства в милой обложке?
От кого Роза? От Бена? Ханна? Мама? Фотограф? О Господи, я только только выдохнула, что игра подошла к концу. И тут бац тебе, новый уровень!
— Мама, от кого роза? — без излишней доброты в голосе спросила я всех, находящихся на кухне, когда вошла в тепленький дом.
— А подарки-то не кончаются, — мама игриво цепляет волосы заколкой и машет мне рукой.
— Мама, нет. Это не подарок. Человек, который это делает точно не умеет флиртовать.
— Флиртовать? — папа удивился.
— Не важно. Делать подарки. Удивлять. Или ещё чего там. В общем, мне это не нравится.
— Что плохого в розе? — как только папа задал этот вопрос, он сразу обратит внимание на мой палец с засохшей кровью. — Это что, кровь?
— Да, это кровь. Поранилась о сие великолепную розочку.
Я бросила розу на стол, и ушла к себе в комнату, очень недовольная, что моя жизнь становится бардаком. Я ненавижу беспорядок. Никогда не любила грязь в комнате, и сейчас не потерплю, чтобы грязь была в моей жизни. Перфекционизм занимает в моей жизни большую роль, ага. Хочу знать, от кого все это. Кто меня фоткает. Кто чего от меня хочет.
Ближе к ночи я позвонила Ханне, чтобы заставить ее расколоться. Она клянется, что это не она. Только ржет надо мной и отнекивается. А Бен бы сразу сказал мне о таком. Он не любитель тайн, расследований и сюрпризов. К тому же, ему не очень-то в этом поможет зрение и нога теперь уже. Это точно не он.
Гудит телефон. Я поднимаю и вижу, что кто-то шлет мне пару фотографий. Подпись снизу «от косолапого». И стало мне уже совсем не смешно.