Глава двенадцатая
Глава двенадцатая, в которой Анхельм выступает на Дворянском собрании и находит семейные реликвии
Here we are. Born to be kings.
We're the princes of the Universe.
(Queen - Princes of the Universe)
За окном было еще темно, когда Милли разбудила Рин, и стрелки часов, как ей показалось, показывали не шесть утра, а неприличный жест. Девочка помогла ей одеться и причесаться, затем проводила к Анхельму. Герцог отвел Рин в парикмахерскую и оставил на попечение местных работниц, объяснив, что нужно сделать и предупредив, чтобы не болтали языком. Рин клевала носом и раза два успела заснуть, пока сидела в кресле. Все же не быть ей ранней пташкой, как бы рано она ни легла.
Когда ее повернули к зеркалу, Рин с трудом узнала себя: длинные золотисто-белые локоны аккуратно лежали на плечах, выгодно оттеняя фарфоровую кожу. Рин молча рассматривала незнакомую девушку в отражении и не сразу расслышала, что ее зовут.
– Госпожа, желаете уложить волосы в прическу для торжества? – осведомилась парикмахер, убирая ножницы.
– А? Нет, спасибо. Я сама.
– Вам нравится? Вам очень идет.
Рин кивнула. Нет, ей и раньше случалось пользоваться краской и изменять цвет волос, но никогда еще не было таких радикальных изменений.
– О боги! – охнул мужской голос сзади.
Рин обернулась и увидела Анхельма. Герцог обошел ее кругом, осмотрел внимательно и хмыкнул.
– Что ты на меня так смотришь? – занервничала девушка.
– Тебе очень идет. Просто поразительно... Выглядишь потрясающе!
– Пойдем скорее, у нас дел по горло! – попросила Рин, так как ответить на комплимент была не способна.
– Да...
_________
В обыкновенно тихом доме воцарилось сущее безумие: его превосходительство забывал не одно, так другое, прикрикивал на Анхельма, а тот, в свою очередь, огрызался на дядю. Милли носилась между кухней и кабинетами, подгоняемая окриками не бабушки, так Орвальда, а мадам Пюсси читала Анхельму и Орвальду бесконечные нотации и так довела этим домашних, что даже Тиверий, образец спокойствия и хладнокровия, повысил голос на супругу: «Без твоего кудахтанья обойдемся, шумная же ты баба!»
Фрис наотрез отказался покидать комнату Рин, объяснив, что от суматохи и дядюшкиных воплей у него болит голова и он может кого-нибудь нечаянно съесть. И вполне вероятно, что этим кем-то окажется Орвальд. У Рин не было времени переубеждать его, да и ее рабочий костюм надевать было долго и муторно, так что ей в любом случае нужна была его помощь. Когда со сборами было покончено, Рин удостоверилась, что стилет легко и просто вынимается из волос и прическа при этом не распадается, все метательные ножи, дротики и звезды заправлены ядом, револьвер вычищен и заряжен, а дополнительные патроны лежат в пристяжном кармане. От переживаний ее мутило, ладони стали противно липкими и холодными, она беспорядочно хваталась то за одно, то за другое дело и никак не могла успокоиться.
– Что ты опять мечешься, как рыба на берегу? – спросил Фрис, обнимая ее за плечи.
– Нервы, – вздохнула Рин, прижимаясь спиной к его широкой груди и закрывая глаза. Его тепло подействовало на нее странным успокаивающим образом, тошнота отступила, руки согрелись. – Нервничаю, как перед экзаменом.
– Ты справишься.
– Надеюсь, – ответила она, накидывая полушубок. Фрис ободряюще улыбнулся ей на прощание и улегся на ее кровать.
Когда она спустилась, Анхельм уже ждал внизу и перебирал бумаги в папке.
– О, вот и ты. Дядя, выходим!
Рин придержала его за рукав.
– Анхельм, подожди. Расскажи мне коротко, в чем заключается моя задача.
– Охранять нас, конечно же, – ответил за него подошедший Орвальд. – О деталях поговорим по пути. Вперед, вперед! Опаздываем!
________
Как выяснилось, ее задачи действительно были крайне просты, такие задания она выполняла, когда только-только поступила на службу в департамент.
– Вы следуете за Анхельмом, как тень. Не отходите ни на шаг. В случае покушения нужно задержать убийцу, но не убивать, – объяснял Орвальд уже в карете.
– Ваши опасения связаны с чем-то конкретным или это исключительно мера предосторожности? – уточнила Рин.
– Пока мера предосторожности, я не предполагаю что-то конкретное. В конце концов, это заседание совета дворян, не думаю, что семейка Дорсенов пойдет на такую глупость, как покушение, – задумчиво ответил он, а потом взглянул на нее. – Ах да, ты же не знаешь, от кого исходит угроза. Я хочу, чтобы ты вошла в курс дела как можно скорее, поэтому слушай. Дворянское собрание сейчас состоит из семи герцогов, по числу герцогств в империи. Пять лет назад мы внесли кое-какие изменения, так что теперь каждый год глава совета меняется. В этом году главой является Анхельм, и сегодня он впервые выступает в этом качестве. Как ты, наверное, знаешь, все герцоги в какой-то степени родственники друг другу и императору. Есть в совете такая герцогиня – Амалия Дорсен, она приходится родной сестрой покойной королеве. Ее дочка, Виолетта Дорсен, – вторая претендентка на трон после Анхельма. Так как он мужчина, первенство наследования за ним. Пару недель назад Анхельм получил для герцогства Танварри квоту на строительство академии, слышала?
Рин кивнула.
– Так вот, Амалия, она же герцогиня Зальцири-Дорсен, тоже претендовала на строительство академии в одном из городов ее герцогства. Анхи, напомни, в каком.
– В Райденцири, – отозвался племянник, еще раз просматривая лист, на котором была написана длинная речь-обращение.
– Именно. Мы с Анхельмом провернули один хитрый трюк, о котором тебе знать не обязательно, и Дворянское собрание на последнем совете единогласно поддержало герцогство Танварри, так что мы увели квоту на строительство у нее из-под носа. Здесь надо сделать пояснение. Видишь ли, строительство учебных учреждений дает приличные налоговые послабления для правящих герцогов, но такую квоту довольно сложно получить. Нам выгодно развивать свои территории: идя таким путем, мы отдаем меньше денег в государственную казну и получаем дополнительные привилегии. Волки сыты, овцы целы. Все это политика, вам это просто для общего развития полезно знать.
– Не представляю, как жила без этого бесценного знания.
– Не язвите.
Рин показала, что закрывает рот на замок и выбрасывает ключ.
– Умница. Так вот, если раньше герцогиня просто недолюбливала нас и считала главными соперниками в борьбе за трон, однако реальных угроз с ее стороны не поступало, то теперь, когда дело коснулось денег, а не просто власти, она превратилась в худший мой кошмар. Так что я всерьез опасаюсь, что рано или поздно она подошлет убийцу.
– Поняла. Какие-то еще рекомендации?
– Молчи, не говори ни слова, даже если тебя спрашивают. Объясняйся жестами, словно ты немая. Когда служба безопасности спросит, предъявите свой значок, но не раскрывайте удостоверение. Им совсем не обязательно знать, кто вы такая. Я представлю вас как личную охрану. На этом все. Анхельм, ты разобрался с речью?
– Да... Тут, конечно, келпи ногу сломит, слишком вычурный язык, но если того требует случай...
– Еще как требует. Помнишь, что я сказал про герцогиню Доунбридж?
Анхельм поморщился, как будто лимон съел.
– Я совсем забыл об этой дуре.
– Какие выражения! Потрудись при ней так не говорить.
– Как еще назвать женщину, которая после пяти отказов продолжает с упорством, достойным лучшего применения, навязывать свои балы и пытается кокетничать и флиртовать каждый раз, как меня видит? – он покачал головой, не отрывая глаз от речи.
Орвальд засмеялся:
– Представляю: когда она увидит рядом с тобой Рин, у нее будет паника. А когда она еще услышит, что ты отправляешься в Левадию на смотрины к королевской дочке, то сорвет с себя платье и предложит взять ее прямо на столе, лишь бы ты остался.
Рин закрыла рукой лицо.
– И он еще говорит, что я – язва... – пробормотала она себе под нос.
______________
День был ясный, снег морозно скрипел под санями, следы конских копыт заминались неглубокими рытвинами от полозьев. Оставшуюся часть пути Рин молча смотрела в окно кареты и отстраненно слушала разговор дяди с племянником. Она все пыталась понять, что же за предчувствие не покидает ее с тех самых пор, как она появилась в этом доме. Неприятности, которые преследовали ее до самого порога поместья на Каштановой аллее, словно потеряли след. Рошейл не обманул: ее жизнь круто изменилась. Не совсем так, как она представляла, но Рин готова была отдать правую руку, что Рошейл тоже не смог бы себе вообразить подобного. Дружба с Анхельмом, к которому девушка за это очень недолгое время успела сильно привязаться. Отношения с Фрисом, которые были такими же волшебными, как и сам келпи. Больше всего ее поражали не сами события, а то, как быстро они происходили – с просто небывалой скоростью, словно она бежала вниз с крутой горы и не знала, как остановиться. Да, ей это определенно нравилось: словно по волшебству, в жизни закончилась долгая полоса невезения. Вопрос в том, надолго ли?
______________
Рин была глубоко убеждена, что хорошего в жизни человеку отмерено столько же, сколько и плохого, и что за порцией меда обязательно идет ложка дегтя. Вот взять, к примеру, ее: жила себе хорошо в деревне, потом поссорилась с родителями, поступила по-своему, сбежала, стала служить в департаменте. Затем получила за свои художества по тыкве: потеряла службу, страну, имя и лишь чудом спасла голову. Зато нашла верных друзей и любимого человека, что вовсе не мало. Но хорошего понемножку: любимого убили, родной дом спалили, покоя лишили. И отправилась обиженная на весь свет девчонка искать людей, которые помогут ей покарать обидчиков. И нашла, что характерно, – с ее-то упорством. И что опять же характерно, нашла на свою голову. Нет, сначала было хорошо. Платили много, работа хоть и опасная, но не вывинчивала мозг, как задания в департаменте, к тому же была уверенность, что все это нужно ей самой. Как известно, ничто не мотивирует человека на подвиги так, как личная выгода. Рин считала, что ей оставалось только сидеть и ждать, когда по реке проплывет труп ненавистного врага. Но как известно, хочешь насмешить богов – расскажи им о своих планах. Предприимчивый бывший начальник сделал ход конем и превратился в настоящего. И тут же озадачил подчиненную: мол, долг зовет, ты должна, и вообще на самом деле нет тебе смысла ломаться, потому что за тебя все давно решили; так что вот тебе мой племянник, охраняй. Рин хотела заявить, что вот уж кто-кто, а она должна быть только счастлива и больше никому ничего не должна, но начальник знал, за какую ниточку дергать, и сделал это раньше, чем она успела возразить. Племянник оказался уж больно хорош и до зубовного скрежета настойчив, хотя Рин до сих пор считала, что в этой области для нее уже все закончено. Так что хрен бы с вами, думала она, сделаю что скажете, только не впутывайте меня в разного рода интриги. Но как уже говорилось, хочешь рассмешить богов...
______________
Рин как-то спросила Анхельма, почему он не живет в Кандарине, на что тот ответил, что не переносит большие города, да и семейное поместье жаль оставлять. Город Кандарин был основан около восьмисот лет назад кем-то из рода Танварри в качестве военной базы и поначалу представлял собой большую цитадель, располагавшуюся на неприступной скале. Но время шло, разрушительные войны, для ведения которых нужны были такие постройки, изменили свой масштаб и вышли за пределы границ страны. А замок оставался, потому что такие сооружения строят на века. Те люди, что когда-то жили в качестве простых крепостных, стали строить свои дома, обзаводиться хозяйством и семьями. Так город разросся до весьма внушительных размеров, а замок был отдан законным хозяином, то есть Анхельмом, под нужды города во временное пользование. Так что теперь там разместилась мэрия, музей истории, несколько крупных торговых гильдий и одно питейное заведение с заоблачными ценами для состоятельных клиентов. А рядом с древними стенами замка потихоньку отстраивались новенькие многоэтажные дома, являя гостям города резкий контраст между старой и новой историей.
В этот замечательный город, где буквально кипела жизнь, они въехали около двенадцати часов дня. Инспектору гвардейцев на посту хватило одного грозного взгляда его превосходительства, чтобы позабыть о том, как спрашивать документы у высшего начальства. Им пришлось оставить Тиверия с санями на почтовой станции и там же нанять верховых, чтобы добраться до места назначения. Центральный вход в замок поприветствовал их закрытыми воротами и надписями «ремонт». Каменную кладку перед и за воротами разобрали и вырыли огромные канавы, в которые теперь клали железные трубы. Орвальд на правах хозяина хотел поскандалить, но Анхельм напомнил ему о времени, и пришлось спешно искать другой вход.
– Какой, к горнидам, ремонт?! – возмущался Орвальд. – Почему со мной не согласовывали? Совсем страх потеряли...
– Дядя, закончится заседание – оторвешь им головы, а сейчас нет времени. Ты видишь хоть где-то красные двери?
– Вон там, – указала рукой Рин.
Дверь, как оказалось, вела в южное крыло замка, а им нужно было попасть в центральный холл.
Анхельм встал посреди площади и растерянно повертел головой.
– Я не помню, как идти, – признался он. – Я здесь не был уже года два, и совершенно забыл, где здесь что находится. А половину двора еще и перестроили.
– Что-то потеряли, господин Ример? – послышался жизнерадостный женский голос с сильным южным акцентом позади них.
Рин повернулась и увидела, кто их звал. К ним приближались трое. Пожилой господин с белыми от седины волосами, облаченный в серый деловой костюм, юноша лет двадцати трех в церемониальных одеждах пажа со множеством свитков в руках и очаровательная дама лет двадцати пяти с пухлыми алыми губками на миловидном лице, обрамленном темными локонами. Аккуратной белой шапочкой из стриженого песца леди берегла голову от холода, а руки прятала в меховой пенуле, под которой было теплое на вид терракотовое платье со скромным кринолином. Рин поняла, что это кто-то из Дворянского собрания, потому что она не обратилась к Анхельму по титулу.
– Ах, дорогая Франсуаза! – расплылся в улыбке Анхельм, галантно поцеловал ей руку и поздоровался с ее сопровождающими.
– Здравствуйте, господин советник! – она сделала реверанс перед Орвальдом, и тот в ответ поцеловал ей ручку и обменялся рукопожатиями с седовласым господином. Рин молча поклонилась.
– Как вы вовремя! – радостно воскликнул Анхельм. – Представьте себе, так давно был здесь, что совершенно забыл, куда нужно идти.
– Понимаю, – улыбнулась дама, и лучики мелких морщинок окружили ее добрые серые глаза. – Я прибыла рано утром и успела немного осмотреться. Нам туда.
Когда они вошли в центральный холл, поражавший воображение богатым убранством, Рин невольно почувствовала себя крошечной беднячкой в этой царственной обстановке. Высокие белые сводчатые потолки были расписаны старинными фресками со сценами сражений, своды – украшены лепным гипсовым орнаментом на сюжеты Древнего мира. Резные колонны из белого мрамора словно вырастали из таких же полов и сверкали холодным великолепием в свете множества свечей на люстрах. Посреди зала стоял массивный круглый стол из драгоценного черного хельвея, его окружали кресла с высокими резными спинками. На противоположной входу стене над огромным камином висела карта мира, которая во много раз превосходила размерами и детализацией ту, что Рин видела у Анхельма дома.
– Этот зал изумителен, дорогой Анхельм! – похвалила дама, оглядываясь. – Работа маэстро Стронци впечатляет!
– Я рад, что вам понравилось, дорогая Франсуаза! Но этот зал не идет ни в какое сравнение с вашим дворцом в Лилли, – улыбнулся герцог. – Вот где маэстро действительно воплотил весь свой талант! Голубая оранжерея – настоящее произведение искусства...
Рин поняла, что начался церемониальный обмен любезностями, и решила, что лучше осмотреться, чем вслушиваться во взаимную лесть. Анхельм уже успел надеть неинтересную для нее маску аристократа и полностью вошел в роль, так что ее теперь интересовала только работа.
Они прошли и заняли свои места за круглым столом: Анхельм – спиной к карте, Франсуаза – через два стула по левую руку от него. Ее спутники встали рядом с ней: пожилой господин по правую руку, юноша со свитками по левую. Орвальд встал рядом с Анхельмом справа, а Рин натянула капюшон полушубка и заняла место слева. Отсюда ей открывался удобнейший обзор каждого уголка зала. Она зябко передернулась, покосилась на камин и подумала, что неплохо было бы его разжечь.
– Собрание будет длиться часа три точно, а дальше как пойдет, – шепнул ей Орвальд, – но регламент на самом деле соблюдается только в начале, пока Анхельм будет читать речь. Вам полагается стоять все его выступление, а затем нам принесут стулья, и мы сможем сесть. Кстати, вот это – герцогиня Мелуа. Франсуаза Женевьева Мелуа. Анхельм с ней очень дружен.
– А камин разожгут? – тихо спросила она.
– Нет. В холоде легче работать и голова быстрее соображает.
– Лучше я семь раз покроюсь потом, чем один раз инеем, – ответила Рин. Орвальд улыбнулся и занялся бумагами.
Рин гадала, кто же охраняет герцогиню Мелуа из ее сопровождающих? Юноша совсем не похож на охранника, у него хилое телосложение и совершенно испуганный взгляд. Пожилой мужчина вряд ли сможет эффективно защищать ее светлость. Хотя, может быть, у герцогини нет врагов, как у Анхельма, поэтому опасаться ей на собрании нечего? Но больше всего Рин хотелось узнать, почему Орвальд, который имеет более высокий титул, чем Анхельм, находится здесь в качестве помощника своего племянника?
Пока Рин размышляла, двери зала отворились вновь и зашел сухонький старичок, которого вела под руку барышня в платье бутылочно-зеленого цвета. Внешность барышни была интересной, хотя красавицей назвать ее Рин не могла бы. Возможно, потому что на лице барышни застыло выражение крайней скуки, большие серые глаза взирали на всех с легким раздражением, а напомаженные губки недовольно кривились. Но когда она увидела Анхельма, то немного просветлела и показалась симпатичнее, чем на первый взгляд. Но кто же это с ней? Этот тщедушный низенький старичок со строгими, по-юношески молодыми карими глазами очень напоминал кого-то, с кем она была знакома раньше. Рин с минуту задумчиво смотрела, как он ковыляет к столу, опираясь на руку барышни, а потом вспомнила. Генри Первый Доунбридж, герцог Вейнсборо, отец трагически погибшего на ее глазах посла Соринтии в Маринее Генри Второго. Когда Рин только начинала работать в департаменте, Генри Первый был тайным советником его величества, а его сын занимал высокий пост в министерстве иностранных отношений. Стало быть, Орвальд принял его должность после отставки. А с ним, наверное, его внучка – герцогиня Арлен Доунбридж, о которой так нелестно отзывался Анхельм? Сколько же ей лет? Дайте подумать... Двадцать шесть? Семь? И она все еще не замужем, раз вешается на Анхельма. Ну и дела, ревниво удивилась Рин. Обеднела Соринтия женихами, что ли?
Орвальд радушно поприветствовал герцога Доунбриджа и помог ему сесть. Анхельм тоже поздоровался, галантно поцеловал ручку герцогине и поспешил завязать разговор с только что вошедшим герцогом Атриди. Хотя опасаться Рин было нечего, она натянула капюшон еще сильнее и подняла воротник полушубка, чтобы максимально скрыть лицо. Ни к чему ему знать, что она здесь. А то еще прилипнет, начнет задавать ненужные вопросы и привлечет внимание.
Тем временем в зал зашла дама в черном парчовом платье с золотым шитьем и пышным кринолином, горностаевой накидкой на плечах и тростью. С нею были две юные девушки-фрейлины и один здоровяк туповатого вида. Герцогиня была мертвенно-бледна. Темные глаза с залегшими под ними глубокими тенями смотрелись на высохшем лице словно провалы. Угольно-черное кружево платья лишь подчеркивало ее бледный и нервный вид, и потому в свои пятьдесят с чем-то лет она выглядела древней старухой. Герцогиня смотрела на собравшихся в зале людей с чувством собственного превосходства, однако без пренебрежения. Шла быстро, каблучки ее сапожек и трость стучали по мраморному полу едва ли не дробью, и Рин удивилась, откуда в такой высохшей и болезненной фигуре столько прыти.
Ее помощницы бросились вперед: одна отодвинула единственный свободный стул, который пришелся прямо напротив Анхельма, и помогла ей сесть; другая девушка поставила на стол бокал и наполнила его из фляги. Герцогиня выпила и поприветствовала собравшихся кивком.
– Я рад вас видеть, миледи Дорсен, – чуть склонил голову Анхельм. – Как поживает ваша семья? Был ли легок ваш путь сюда?
– Благодарю за заботу, мой мальчик. Все в порядке, – не глядя на него, ответила Амалия. – Полагаю, вы ждали меня? Я здесь. Начнем.
Анхельм поднялся со своего места и зачитал приветственную речь.
В ее начале он коротко прошелся по темам, о которых вещал с трибуны в Лонгвиле на празднике Середины зимы. Основой же его речи было завершение войны с Маринеем, и затем последовали многочисленные призывы к... Рин так и не поняла, к чему конкретно. Все это было настолько тщательно завуалировано, что продраться сквозь витиеватые фразы мог бы только человек, привыкший к подобному с младенчества. Общий смысл его выступления был таков: обратите внимание на то, что творит наш монарх.
За военными событиями, которые, несомненно, больше всего сказались на герцогствах Уве-ла-Корде и Мелуа, говорил Анхельм, власти предержащие, и это касается не только Дворянского собрания, но и его величества, стали забывать о том, что происходит внутри страны.
Когда он наконец закончил, в зал вошли слуги, принесли стулья, и Рин с Орвальдом сели.
– Вы говорите очень неоднозначные вещи, господин Ример, – сказал один из герцогов. Рин не знала его, но внешность этого мужчины казалась ей смутно знакомой. Это был средних лет господин в черном костюме и черной рубашке, с пышными черными волосами и смугловатой кожей, широким скуластым лицом и пронзительно-серыми, очень серьезными глазами. Герцог смотрел на Анхельма с подозрением, прищурив правый глаз, и тем самым немного напоминал Ростеди.
– Если я правильно вас понял, то вы считаете, что за военными делами мы пропустили нечто важное во внутренних делах страны, и кризисная ситуация, в которой Соринтия пребывает сейчас, является не следствием затяжной войны, а монаршего... Как бы это мягко сказать? Попустительства?
– Мы многое пропустили. Экономику страны трясет, как лихорадочного больного. Закрытие торговых путей с Маринеем и одновременное повышение расходов на содержание армии и государственного аппарата я не могу назвать иначе как безумством. И это лишь часть беды! Расширение личной императорской гвардии в десять раз! – Анхельм потряс свитком. – Страна не может позволить себе рекрутство, на котором настаивает его величество. Мне категорически не нравится эта идея.
– Не нравится? А вам нравится, когда на ваших территориях орудуют разбойные банды? Ах, простите! Виноват! Вы даже не знакомы с этими проблемами, ведь север-то у нас жирует, как это простолюдины говорят.
Анхельм презрительно улыбнулся.
– Север не жирует, как это говорят простолюдины, а эффективно распределяет средства и не принимает поспешных решений, которые провоцируют безработицу.
– У меня никогда и не было работы для такого количества беженцев! Я все прекрасно понимаю, они хотят есть и спать под крышей, а не в поле. Они бы рады работать, но работы нет, и первый путь к заработку для них в таких условиях – грабеж. Но я что сделаю? Отберу у своих и отдам чужим? Или закрою глаза на преступления? Нет уж. Расширение личной гвардии императора – необходимая мера. Его величество заботится о безопасности своих подданных после столь долгой войны, и я не вижу ничего плохого в его действиях.
– Пусть забирает в свою гвардию отслуживших солдат, которые сейчас, с окончанием войны, будут без дела отсиживаться в гарнизонах и получать надбавки к жалованию. Я не вижу необходимости в рекрутстве, а не в страже!
– Вы прекрасно знаете различия между личной гвардией императора и солдатами регулярной армии. Последние не способны эффективно навести порядок в краткие сроки, а для меня, прошу заметить, это крайне важный вопрос. Господин Ример, услышьте меня! Мои границы осаждают беженцы из Маринея! В моих владениях царит разбойный бардак!
– Повторюсь: это прекрасно иллюстрирует итоги вашего решения о снижении финансирования областей и массовых сокращениях на фабриках и заводах.
– Добыча меди несла мне сплошные убытки!
– Конечно же, она несла убытки, вы ведь так и не решились подписать договор о стратегическом партнерстве с Канбери, верно? Вы отвергли мои проекты о развитии предприятий с выкупом доли собственности, госпожа Дорсен вам предлагала массу совместных проектов, но вы сочли добычу меди невыгодным делом! Вы задрали налоги до потолка, а потом удивились: как это так? Почему же баланс компаний пошел в минус? А теперь вы хотите охраны ваших территорий, на которых сами же спровоцировали разбой!
– Не я спровоцировал войну!
– Смею напомнить, что именно ваше семейство сыграло в этом решающую роль.
– Хватит! – хлопнула по столу герцогиня Мелуа. – Господа, не ссорьтесь! Господин Ример, я полностью разделяю ваше мнение. Господин Гальярдо, вас я перестаю понимать.
Рин прислушалась: Гальярдо? Стало быть, это Хавьер Гальярдо, старший сын Риккардо? Рин знала, что у Альберто есть брат, но никогда не видела его. В свое время Альберто отказался от управления герцогством Уве-ла-Корде и пошел по стопам деда, возглавив департамент безопасности. А старший брат взял бразды правления в свои руки. Так-так, очень интересно. Что же, получается, один брат поддерживает императора, а другой – сообщество революционеров?
– Мои владения точно так же наводняют беженцы, однако я не прошу защиты у императора и не надеюсь на его так называемую охрану. Господин Ример совершенно прав. Потратить такое безумное количество денег и рекрутировать еще больше здоровых мужчин – это отрубить ноги Соринтии. Кроме того, если говорить откровенно, то меня очень беспокоят те люди, которых его величество рекрутирует. Я не хочу, чтобы нас контролировал тюремный сброд!
– Согласен, – кивнул Анхельм.
– Я предлагаю написать его величеству петицию, – продолжила герцогиня, – и оспорить вызывающие у нас сомнение пункты законопроекта, чтобы мы могли прийти к консенсусу.
– Госпожа Мелуа, вы, кажется, оговорились, – приторно сладко улыбнулся ей герцог Гальярдо. – Вы сказали «контролировал», а имели в виду, конечно же, «охранял».
– Я сказала то, что хотела сказать, – холодно бросила герцогиня. – Всем прекрасно известен смысл личной гвардии императора. Надзор за нашими владениями.
– Но неужели в ваших делах есть что-то, чего его величество не должен знать? – притворно ужаснулся Гальярдо.
– Не переворачивайте все с ног на голову, господин Гальярдо, – вмешался Атриди. – Госпожа Мелуа имеет в виду, что не хочет, чтобы за ее владениями надзирал тюремный сброд, только и всего. Это не значит, что ей необходимо что-то скрывать, верно, герцогиня?
Франсуаза кивнула, с благодарностью глядя на Атриди. Гальярдо с недовольным видом поджал губы и хмыкнул.
– Господа, я прошу вас вернуться к теме, – призвал Анхельм. – Я поддерживаю предложение герцогини Мелуа о петиции его величеству. И, да, я согласен с тем, что личности тех, кого набирает его величество, внушают опасение.
– Да что вы такое говорите, господин Ример? – снова взвился Гальярдо. – Откуда у вас и госпожи Мелуа такая уверенность, что в гвардии его величества служат заключенные?
Анхельм пристально посмотрел на герцога, и во взгляде его было раздражение с легким презрением.
– Вы шутите?
– Вполне искренне недоумеваю.
– Помилование даруется всем заключенным под стражу преступникам, кто пожелает служить в личной гвардии его величества, вне зависимости от степени тяжести преступления. Это написано вот здесь, – Анхельм листнул некий документ и протянул его Гальярдо. Тот бегло осмотрел страницу и снисходительно улыбнулся.
– Но это еще не значит, что его величество специально набирает таких людей.
– Мой мальчик, вы не то глухи, не то слепы! – раздраженно процедила герцогиня Дорсен. – Половина гвардии – бывшие убийцы, насильники и воры, отрицать это – детская наивность и бесполезная трата нашего времени. А значит, неуважение к нам.
– Но наш монарх добр к своим подданным! Он милостив и дарует всем возможность начать жизнь заново! – с горячностью воскликнул герцог. Все присутствующие, словно по команде, усмехнулись, и даже лицо герцогини Дорсен перестало напоминать восковую маску: глаза ее блеснули, а рот искривился.
– Да что с вами сегодня, мой мальчик? Съели что-то не то за завтраком? – насмешливо спросила она, и по смуглым щекам Хавьера пошли пунцовые пятна. – Чего я не понимаю, так это почему личная гвардия, состоящая из таких сомнительных персон, должна содержаться на мои деньги.
– Соглашусь с вами, госпожа Дорсен, этот вопрос тоже необходимо поднять. Полагаю, гвардия нуждается в капитальном обновлении кадрового состава, – сказал Анхельм.
– Позвольте, а что же станет с теми, кто уже служит в гвардии и является, как вы утверждаете, помилованным преступником? – не сдавался Хавьер.
Анхельм задумался ровно на секунду.
– Спорный вопрос. Полагаю, будет справедливо выносить решение в зависимости от тяжести преступления. Убийца и насильник должен трудиться на карьерах, а не отягощать казну своим бессмысленным существованием.
– Хорошенькое дело! Столько лет жизни гвардейцы отдали родине, а теперь мы вышвырнем их со службы и снова отправим за решетку или в карьеры!
– Как я уже сказал, судьба помилованных преступников – это спорный вопрос, он требует тщательной проработки. Тем не менее, лично у меня нет к ним никаких симпатий, и я склоняюсь к тому, что сказал ранее: убийца и насильник должен трудиться на карьерах.
– И кто же будет выносить это, как вы утверждаете, справедливое решение? Если этим займетесь вы, полагаю, очень скоро ваших рабочих на ваших же серебряных рудниках заменят бывшие гвардейцы.
Рин чуть не присвистнула: вот это да! Так смело предполагать, что Анхельм замешан в темных делах... Хавьер с огнем играет! А Анхельм лишь снисходительно улыбнулся.
– Слабовато. Вы можете лучше. Отвечу на ваш вопрос, пока вы не придумали что-нибудь острее. Это справедливое решение будут выносить штатные судьи и архивариусы, – сказал Анхельм таким тоном, будто объяснял ему нечто совершенно очевидное.
– И почему же они должны взяться за такое? Вы представляете, какое количество архивов придется перебрать?
– Не надорвутся, им за это будут превосходно платить, – отрезал Анхельм, и игнорируя возмущение герцога, продолжил: – В петиции мы должны урегулировать спорные вопросы и заставить его величество считаться с нашим мнением. В конце концов, рекрутируют наших подданных из наших владений и содержат на наши же деньги. Подведем итог. Кто за петицию?
Руки подняли все, кроме Гальярдо, что было вполне предсказуемо.
– Можете объяснить причину своего отказа? – холодно поинтересовался Анхельм.
– Я не собираюсь участвовать в ослаблении государственной охраны. И если вы пошлете его величеству петицию об отклонении закона, то я лично от себя направлю ему письмо, в котором попрошу обратного.
– Выступаете против мнения большинства, Хавьер? Смело. Настолько смело, что граничит с глупостью, – нахмурился Томас Кимри, до сих пор не участвовавший в разговоре.
– В самом деле, – вкрадчиво вторил ему Атриди. – Уже который раз вы подозреваете нас в чем-то недостойном, но сами поступаете по отношению к нам не лучшим образом.
– Еще раз говорю, я не буду принимать и поддерживать никакие решения, которые идут во вред государству! Я лоялен императору и полностью подчиняюсь его воле.
– Довольно ломать комедию! – воскликнула Амалия. – Ваш ситуативный патриотизм здесь никого не обманет.
– Господин Доунбридж! – позвал Гальярдо. – Вмешайтесь же! Разве я неправ?
Генри Доунбридж с сомнением пожал плечами, видно было, что ему не слишком хочется вступать в разговор с Гальярдо.
– Вы молоды, друг мой, и мало видели, а я пожил при двух монархах и видел самое разное. Когда отец его величества, Вейлор Огненный, был на троне, Соринтия представляла собой разобранную на части лошадку: одна нога – у одного герцога, голова – у другого, а поводья – у третьего. А так далеко не ускачешь. С объединением у нас стало поменьше власти, зато живем спокойнее и друг с другом не деремся.
– Но причем здесь гвардия?
– Согласие с соседом – ключ к безбедному и счастливому проживанию. Не идите наперекор большинству. Монарх приходит и уходит, а вот соседи ваши остаются. Вам ведь не нужно напоминать историю печально известного герцога Финесбри? Вот именно. Видите ли, Хавьер, вы не понимаете одной вещи. Господин Ример размышляет в стратегическом смысле, а не в тактическом, как это делаете вы. Отдать такие суммы, каких затребует его величество, равносильно отложенному самоубийству. Знаете, в Арании был некогда изобретен занятный механизм для бомбы. Она взрывалась спустя некоторое время после удаления пломбы. То, что навязывает нам сейчас его величество, совершенно справедливо можно сравнить с этой самой бомбой.
– Со временем могут найтись другие источники дохода! Но нас грабят прямо сейчас, неужели вы не можете этого понять?
– Господин Гальярдо, вы опасаетесь, что ваше герцогство бросят на растерзание бандитам, и потому выступаете против петиции?
– Опасаюсь? – фыркнул Хавьер. – Я совершенно точно уверен в этом! И вам, господин Ример, не провести меня красивыми словами.
– В таком случае позвольте вас уверить, что в петиции мы обстоятельно рассмотрим необходимость усиления охраны именно ваших территорий. За ваш счет, разумеется.
– Анхельм, вы не помогаете ситуации, – упрекнула его герцогиня Мелуа. – Разговор идет не об отмене охраны, Хавьер, а лишь об отмене рекрутства. Так что же, вы все еще против?
Хавьер сложил руки на груди и откинулся в кресле.
– Я определенно против, – заявил он и обвел взглядом присутствующих. – Вы все, господа, в последнее время недовольны решениями его величества. О чем ни спроси, все плохо. Это наводит меня на определенные мысли, что далеко не все верны государю... И вы, господин Ример, недовольны больше других. Если вспомнить, что именно вы – прямой претендент на трон, то...
– То что?
– Уж не думаете ли вы занять место нашего монарха досрочно?
Рин затаила дыхание: что ответит на это Анхельм.
– Занятно, что именно вы об этом спросили, – тихо проговорил Орвальд, до того молчавший, и хитро посмотрел на Гальярдо. – На публике вы весь из себя лоялист и готовы целовать землю, по которой император ходил.
– Я действительно верен государю, – нахмурился Хавьер.
– Да? А я вот вспомнил одну историю про вас, денежный вопрос и оружие. Думаю, господин Доунбридж ее тоже хорошо помнит. Да, Генри? – Орвальд с усмешкой посмотрел на пожилого герцога, и тот смущенно кивнул. Гальярдо отвел взгляд в сторону и нервно дернул щекой.
– Тогда вы так не переживали об охране государства. А стоило бы делать это именно в то время. В то тяжелое военное время. Хавьер, как думаете, что бы сказал император, узнай он о той истории?
Герцог побелел и нервно кивнул.
– Я... Да. Хорошо, я принимаю ваше предложение. Но мои интересы должны быть учтены!
– Всенепременно, – медовым голосом пообещал Анхельм.
– Предлагаю проработать петицию прямо сейчас, – сказала герцогиня Мелуа. – Мы все в сборе, и отлагательства ни к чему.
С ней все согласились, и начался утомительный процесс обсуждения конкретных действий. Через полчаса каждый выложил на стол список своих претензий, на основании которых Орвальд взялся составлять итоговое письмо. А Рин, тем временем, размышляла, что такого было известно Орвальду, что так быстро заткнуло рот Гальярдо. Да, ходили какие-то слушки о темных делах с вооружением армии, но Рин мало интересовалась этим и не придавала слухам значения. Выходит, это было правдой?
Спустя какое-то время Анхельм объявил перерыв. Рин взглянула на часы и обнаружила, что уже половина третьего. Однако же, быстро летит время.
– Как давно мы не виделись, дорогой Анхельм! Совсем вы перестали посещать светские мероприятия. Несколько превосходных балов прошли без вас, – сказала подошедшая к ним герцогиня Доунбридж.
– Похоже, сами боги против того, чтобы я посещал подобные мероприятия, дорогая Арлен! – чуть улыбнулся он. – Каждый раз, как я получаю приглашение, обязательно возникает дело государственной важности, которое обязательно требует моего присутствия.
– Возможно, боги хотят, чтобы я лично пригласила вас? – она кокетливо похлопала ресницами. – Двадцать четвертого января я устраиваю бал в своем загородном имении под Эрисдрей. Я надеюсь, вы составите мне компанию?
Анхельм притворно тяжело вздохнул.
– К сожалению, я завтра отбываю и буду отсутствовать довольно долгое время.
– Какая жалость! Далеко ли вы едете?
– В Левадию. Мой троюродный брат, его величество Илиас Левадийский, хочет представить меня своей дочери, – улыбнулся он, и на лице Арлен отразилось чрезвычайное удивление.
– Ах, какое... Неожиданное событие, – герцогиня поджала алые губки. – Вас прочат в женихи?
– Я и сам заинтересован. Принцесса – выгодная партия.
– Но иностранка... А у нас в Соринтии есть не менее выгодные невесты. И ездить так далеко не нужно.
– Я не знаком с ними.
– В этом нет ничего удивительного, – улыбнулась Арлен несколько злорадно, – вы же не появляетесь на моих торжествах. Если бы появились, то знали бы всех возможных невест в лицо. Что же, весьма любопытные известия. Могу сказать, что этой юной особе очень повезло. Всего хорошего, ваша светлость!
Не дожидаясь его ответа, она развернулась и ушла к своему деду. Анхельм тяжело вздохнул и закрыл лицо рукой. Он бросил короткий взгляд на Рин: та стояла, как статуя, словно происходящее ее нисколько не трогало.
– Мне бы твою выдержку, – тихо шепнул Анхельм, так чтобы услышать могла только она. – Потерпи еще немного, мы скоро закончим, и будет обед.
Рин едва заметно кивнула. Как уже говорилось ранее, для нее не впервой было находиться на подобных мероприятиях в качестве охраны. Высокопоставленные персоны нередко прибегали к помощи агентов особого отдела, но практически всегда это было оправданно, потому что случались попытки нападения. К агентам обращались тогда, когда это действительно было нужно, а не для перестраховки. Поэтому сейчас ее удручало ощущение, что она здесь только для мебели. Даже несмотря на то что объект охраны в этот раз был ей более симпатичен, чем все, с кем она работала до того, вместе взятые. Речи герцогов для нее были непонятны. Голова трещала по швам от всех этих милых улыбочек, за которыми скрывались шелковые языки с ядовитыми зубами. А Анхельм, гляди-ка, уже полчаса ожесточенно спорит с герцогиней Дорсен о серебряном прииске на границе. Почему она все время называет его «мой мальчик»? Она не видит, что он сейчас взбесится? Уже готов послать ее куда подальше, весь покраснел даже. Или она специально его доводит, чтобы он начал делать ошибки? О, герцогиня Мелуа очень вовремя выступила с хорошим предложением. Интересно, она тоже состоит в сообществе? Писем за подписью Мелуа Рин никогда не доставляла, но герцоги вообще редко подписывались и даже не ставили свои печати, предпочитая им шифр и кодовые слова, разработанные Арманом. Интересно, как там Арман и остальные? Им так и не удалось толком поговорить, а ведь есть что сказать друг другу... Узнать бы, где похоронили Илара... Рин так задумалась, что едва не пропустила момент, когда Анхельм, Орвальд и все помощники снова встали, чтобы герцог произнес заключительную речь, подводя итоги собрания. Выглядел он не лучшим образом: бледный, хмурый. Волосы растрепались и стали похожи на гнездо – столько раз он ерошил их во время споров с герцогиней Дорсен. Впрочем, она выглядела не лучше.
– Итак, подвожу итоги собрания, – сказал Анхельм. – Первое: петиция его величеству касательно законопроекта о расширении личной гвардии готова и будет выслана сегодня же. Его светлость герцог Атриди взял на себя труд доставить ее во дворец.
Второе: перепись населения страны начнется с апреля, а не с февраля и продлится по сентябрь включительно. За это шесть из двадцати процентов ежегодных налоговых отчислений герцоги имеют право сохранить у себя в качестве компенсации расходов на оплату труда.
Третье: модернизация серебряных рудников, находящихся на границе герцогств Танварри и Зальцири, будет проведена за общий счет владетельных герцогов, то есть за мой и ваш, миледи Дорсен.
Амалия быстро и нервно кивнула, взгляд ее был очень сердитым, и бледное осунувшееся лицо стало еще страшнее. Анхельм долго спорил с ней по поводу этих рудников и не хотел уступать ни рема, что вывело герцогиню из себя.
– Четвертое, – продолжал Анхельм. – Строительство дамбы на Арне в Кимри будет поддержано всеми герцогствами в виде ежемесячных отчислений в течение одного года.
При этих словах одобрительно кивнул Томас Бертран Кимри-Валеуолл. Рин сразу перевела умиленный взгляд на дорогого начальника. Томас руководил военными операциями сообщества, и Рин относилась к нему с большой симпатией и уважением. Было отчего: воистину талантливый полководец, в свои пятьдесят пять лет он имел звание фельдмаршала; множество раз был награжден за подвиги в войне с Маринеем. Провел более пятидесяти сражений, командуя войсками лично и являя собой пример отваги всем солдатам на поле боя. Когда Рин познакомилась с этим человеком, то долго сокрушалась, что ее учеба в военной академии Кимри закончилась раньше, чем Томас стал ее ректором.
– Пятое: северная экспедиция начнется в середине апреля, каждое герцогство выделяет корабли, людей, провиант – в зависимости от того, что может предоставить, с этим разберемся в марте. Освоение новых территорий – наша первостепенная задача, мы должны успеть взять их раньше, чем это сделает Альтресия или Левадия.
Шестое: двадцать третьего декабря было принято постановление о переходе на единую международную систему измерения единиц длины, массы и времени. В связи с этим во всех образовательных учреждениях вводятся новые дисциплины, а университеты открывают бесплатные курсы повышения квалификации для преподавателей. Герцоги обязуются проследить за качеством преподавания и предоставлять гранты всех видов. Подробности о нововведениях можно прочесть в газете «Время Соринтии», номер от двадцать шестого декабря.
Седьмое: расширение сети железных дорог спонсируется на пятьдесят процентов за счет короны. Пятьдесят процентов стоимости строительства оплачивает тот герцог, по чьей территории будет пролегать дорога.
Анхельм перевел дыхание и отпил воды прямо из графина.
– И наконец, восьмое: Мариней платит репарацию в размере одного миллиарда ремов. Из этого тридцать процентов идет в казну государства, по пятнадцать процентов получают герцогства Мелуа и Уве-ла-Корде, по восемь процентов получают остальные. Таково решение монарха, и обжалованию оно не подлежит, господин Гальярдо, – Анхельм помахал в воздухе свитком, который Рин видела у него в Лонгвиле на празднике Середины зимы.
Последнее, что я хотел бы сообщить, прежде чем мы разойдемся до следующего собрания: завтра, четвертого января, я отбываю в Левадию с визитом к его величеству Илиасу Третьему Левадийскому. Он пожелал представить меня своей дочери. Как обычно, на время моего отсутствия все обязанности по управлению принимает на себя мой дядя, его превосходительство Орвальд Бернан Танварри Ример. Обратно я вернусь в первой половине марта. На этом все. Собрание объявляю закрытым.
Судя по повисшей мертвой тишине и изумленным взглядам, которые все присутствующие, исключая герцогиню Доунбридж, обратили на Анхельма, последнее известие было ошеломляющим.
– Вы едете с целью заключения помолвки? – медленно проговорила Амалия. На мертвенно-бледном лице заиграли краски, и она стала больше походить на женщину, а не на старуху.
– Я еду познакомиться с принцессой, это не значит, что помолвка будет заключена. Однако же, если это случится, я извещу всех вас об этом письмом.
– Вы понимаете, что это будет значить?
– Если вы говорите о том, что, женившись на принцессе Левадийской, я стану принцем-консортом и потеряю права на трон Соринтии, то я это понимаю, – он коротко и холодно улыбнулся и добавил, серьезно глядя на герцогиню Дорсен, – но вы же помните, что может случиться и обратная ситуация, в которой принцесса станет консорт-королевой, не так ли, миледи?
– Я прекрасно это помню, мой мальчик, – сквозь зубы ответила она. – Желаю удачи в поездке. Да благоволят вам боги!
– Благодарю, миледи, вы очень добры ко мне, – Анхельм склонил голову в поклоне. Обмен любезностями был закончен, совещание завершилось, и все стали расходиться. Орвальд прощался, а Анхельм снова сел в кресло, слепо уставившись перед собой.
– Благодарю за прекрасную работу, дорогой Анхельм, – сказала подошедшая герцогиня Мелуа, и Рин сделала маленький шаг вперед, чтобы оказаться чуть ближе.
– Ох, дорогая Франсуаза! Это я должен благодарить вас! – Анхельм поднялся, взял руку герцогини и поцеловал, тепло улыбнувшись ей. – Ваши советы сегодня не раз меня спасали. Эта удивительная способность находить компромиссы в сложных ситуациях просто поражает! Благодарю, моя спасительница!
Франсуаза улыбнулась и спросила:
– Вы льстите. Впрочем, я это прощаю. Но... Я так и не узнала, а мне страсть как любопытно. Кто это с вами? Ваша спутница кажется мне знакомой...
Рин растерялась: что делать? Приказ был молчать, словно немой, и скрывать лицо. Но если герцогиня попросит, не подчиниться будет оскорблением ее светлости.
– Это моя охрана, Франсуаза. Ее ко мне приставил департамент безопасности.
Рин учтиво поклонилась и решила, что капюшон можно оставить. Герцогиня улыбнулась ей и попыталась заглянуть под капюшон.
– В самом деле, мне кажется, я где-то видела вас, – задумчиво протянула она.
– Едва ли такое возможно, Франсуаза. Вероятно, моя охранница просто на кого-то похожа.
– Возможно, и так, – сказала герцогиня, все же оставив попытки рассмотреть лицо Рин. Та выдохнула с облегчением. – Но, дорогой Анхельм, вы никогда ранее не прибегали к услугам охраны. Неужели чего-то опасаетесь?
– В долгой поездке в Левадию мне необходимы сопровождающие.
– Вы всерьез намерены жениться?
– Не говорите никому. Это просто визит вежливости. Мы с королем приходимся друг другу дальней родней, его дочка – моя троюродная племянница. И хотя мы очень далекие родственники, я все же против подобных союзов.
– И совершенно зря! Все мы в какой-то степени друг другу родня. Возможно, только потому и не придушили друг друга до сих пор, – засмеялась герцогиня. – Когда же вы наконец женитесь, дорогой Анхельм? Ваш дядя так переживает по этому поводу, а вы, мне кажется, легкомысленно смотрите на брак. Герцогиня Доунбридж очень опечалена, а ведь она могла бы составить вам хорошую партию. Вы могли бы объединить территории.
Анхельм легко рассмеялся, снова подхватил ручку Франсуазы и прижался к ней губами.
– Дорогая Франсуаза, с тех пор как вы вышли замуж, я потерял всякую надежду на счастливый брак!
– Ах, будет вам, Анхельм! – улыбнулась Франсуаза, пряча руку. – Я уверена, принцесса вам понравится. Года четыре тому я приезжала в Левадию, мы с ее величеством и ее высочеством посещали оперу. Малышка была прелестным цветком в свои четырнадцать. А теперь она, должно быть, превратилась в очаровательную юную леди. Присмотритесь и хорошо подумайте, Анхельм. Этот союз вам на пользу.
– Если только я смогу забыть о вас... – печально улыбнулся Анхельм.
– Обещайте мне, слышите? – требовательно спросила Франсуаза, ткнув его в грудь тонким пальчиком с изящным маникюром.
– Не могу противиться вашей воле. Обещаю, – сказал Анхельм, снова целуя ее ручку.
– Всего хорошего, дорогой Анхельм! Увидимся в марте, – ответила она. Герцог поклонился ей.
– Доброго пути, дорогая Франсуаза! Я напишу вам.
Герцогиня ушла, одарив на прощание Анхельма и Рин теплой улыбкой. Орвальд, задержавшийся с герцогами Атриди и Кимри почти у самого выхода из зала, также поцеловал ей ручку и попрощался. Анхельм повернулся к Рин и некоторое время молчал, разглядывая ее.
– Ладно, я потом все объясню.
Она пожала плечами.
– Устала? Я тоже. Пообедаем здесь, а потом поедем домой.
Она кивнула.
– Так... Кого бы мне позвать? – задумался Анхельм и, подозвав слугу, сказал, чтобы тот отыскал управляющего замком. Некоторое время ушло на сбор оставшихся документов, какое-то время они потратили в ожидании обеда. Рин ходила за Анхельмом тенью, стараясь не отставать от его светлости. Длинные запутанные коридоры, в которых Анхельм успел уже два раза заблудиться, напоминали ей здание академии в Кимри. Наконец его светлость нашел нужный коридор и дверь, и они зашли в кабинет.
Рин осмотрелась. Стены и мебель здесь были из рыжего хельвея. Хотя этот оттенок дерева скрадывал пространство, он создавал теплый уют и был очень приятен глазу. Посреди кабинета стоял накрытый к обеду стол. У внешней стены между двух широких ростовых окон был выложен большой черный камин с коваными решетками. Над камином висел портрет мужчины. Рин подошла ближе, чтобы рассмотреть его. Герой портрета был облачен в парадные доспехи, его плечи покрывал алый плащ с меховым подбоем, в ножнах на бедре висел меч с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. На благородном красивом лице с четко очерченным квадратным подбородком и широкими скулами выделялись широко расставленные яркие голубые глаза. Кудрявые каштановые волосы венчала золотая корона, инкрустированная сапфирами. Мужчина стоял, гордо расправив плечи и положив одну руку на стол, покрытый красной бархатной скатертью. Позади него была массивная белая колонна, отчасти скрытая красной портьерой.
Рин залюбовалась портретом и чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда Анхельм тронул ее за плечо.
– Это мой дедушка по папиной линии. Бернан Танварри Ример, великий герцог Соринтийский, младший родной брат Вейлора Шестого, прежнего императора. Этот портрет написала моя мама.
– Она была художницей?
– Да. У нее был настоящий талант к живописи.
– Потрясающая работа. Он будто живой.
– Лучше садись обедать, а то все остынет. Если у нас будет немного времени, пока дядя скандалит в мэрии по поводу ремонта моста, то я тебе покажу семейные реликвии. Вообще, надо бы забрать их отсюда, а то, не ровён час, все растащат местные ценители.
В этот момент как раз подошел Орвальд вместе с камердинером.
– О, Анхи, ты здесь? А я тебя искал. Молодец, прекрасная работа на совещании. Послушай-ка, мне нужно разобраться с мостом, так что поезжайте в Лонгвил без меня. Если поедете сразу после обеда, то успеете до темноты.
– Нет необходимости так спешить. Тем более что я хотел посмотреть замок.
– Тебе напомнить, кто заблудился при входе? – весело усмехнулся дядя.
– Я возьму с собой кого-нибудь.
– Хорошо. Теперь давайте скорее обедать, а то у меня уже сил нет никаких.
Они быстро пообедали жарким из кролика и десертом из медовых персиков и простились до вечера. Анхельм хотел взять Рин под руку, но та красноречиво позвенела оружием, и он передумал. Он показал ей северное крыло и малахитовую залу, где Рин с немым изумлением рассматривала каждый предмет декора. В южном крыле находилась мэрия, где и посмотреть было не на что, поэтому они направились в восточное крыло, где организовали музей истории.
Последний раз Рин была в музее около тридцати лет назад, в герцогстве Мелуа. Тогда в столице Мелуа, Лилли, в музее изобразительных искусств проходила выставка знаменитого художника Ференса Луарье. Сейчас девушка с упоением бродила по огромным залам, разглядывая древние картины с изображениями баталий, религиозные фолианты с инкрустациями и семейные драгоценности.
– А! Вот портретная галерея, здесь почти все мои предки, – объявил Анхельм и вдруг изменился в лице. Рин проследила за его взглядом: он смотрел на большую картину в дальнем углу зала. Они подошли ближе, Анхельм тихо объяснил: – Это мои родители, дедушка и бабушка по папиной линии, сестра и я.
Рин обеспокоенно взглянула на него и увидела, что лицо его стало бледным, а глаза – печальными. Анхельм замер в нерешительности.
– Вот, это моя мама, – сказал он и указал на женщину в белом платье. Она напоминала Рин луну, сошедшую с небосклона к людям.
Волосы герцогини, уложенные в совсем простую прическу вроде пучка, были того же цвета, что и у Анхельма: лунный свет и игристое вино. Снежно-белая кожа, чувственные и четко очерченные нежно-розовые губы изгибались в легкой улыбке, которой вторили большие зеленые глаза миндалевидной формы. Она смотрела на художника весело и ясно, но Рин казалось, что в глубине их затаилась грусть или нечто похожее. Правым плечом она прильнула к мужу и держала под мышки сидящего на ее коленях очаровательного мальчика лет четырех.
– Ты такой милый! – умилилась Рин, и Анхельм улыбнулся.
На картине маленький герцог был просто прелестным крохой с почти по-девичьи длинными волосами, большими голубыми глазками и носиком пуговкой. Он с интересом смотрел на художника, чуть наклонив голову и приоткрыв ротик. Детское любопытство во взгляде, ничего больше.
– Это папа, – Анхельм потянулся рукой к картине, но не дотронулся.
Мужчина с темными вьющимися волосами и ярко-голубыми глазами был очень похож на Орвальда, своего брата. Такие же твердые тонкие губы и широкий нос, раздвоенный подбородок, плечистая фигура и крепкое телосложение. Рин сразу поняла, что он был очень высоким, так как жена герцога Римера едва доставала до его предплечья, отчего казалась совсем маленькой и хрупкой. Рин подумала, что она с Анхельмом выглядит примерно так же и кисло усмехнулась.
– Бабушка с дедушкой. Я их едва помню, – тихо сказал он.
В дедушке она узнала сразу того же мужчину, что и на портрете в кабинете, а рядом с ним стояла статная женщина лет сорока в меховом манто и жемчужно-сером платье с кружевным декольте. Она строго, но нежно смотрела на детей выразительными серыми глазами.
– Каролина. Моя покойная сестра.
Сестра была полной противоположностью маленькому Анхельму: серьезная, собранная, с плотно сжатыми губами и не по-детски умным блеском глаз. Аккуратно сложенные на коленях руки были сжаты в кулаки. Если взрослый Анхельм напоминал отца только ростом, то она была похожа на обоих своих родителей: волосы, телосложение и глаза папины, а овал лица, нос, лоб и подбородок – матери.
«Интересно, – подумала Рин, – как бы выглядели наши дети?»
– Ну, полагаю, – сказал Анхельм, – у них были бы мои глаза. Это семейная, так сказать, реликвия. Все в моем роду голубоглазые. Но волосы и кожа, безусловно, были бы твои. Рост, я надеюсь, тоже. Представляешь? Голубоглазые брюнеты с сиреневой кожей.
Рин оторопело подняла на него взгляд.
– Я что, вслух это сказала? – ужаснулась она.
Анхельм кивнул и засмеялся. Рин зажмурилась и обругала себя мысленно последними словами. Он, посмеиваясь, снова перевел взгляд на картину.
– Я просто... на секунду представила. Не подумай ничего... – оправдалась она. – Ты же знаешь, это невозможно.
– Все равно приятно, что ты хотя бы на мгновение задумалась об этом, – мягко заметил он и перевел тему: – Я даже не знал, что здесь есть такой портрет. Я думал, что все сгорело вместе с имением.
– Ты что, вообще сюда не заходил?
– Нет. Не хотелось. Я хочу забрать ее отсюда.
– Забери. Ты же хозяин, в конце концов.
– Ты походишь здесь одна, хорошо? Я пока поговорю со смотрителем музея.
И ушел. Рин бродила по музею, читая таблички, и знакомилась с историей семейства Танварри. Анхельм вернулся спустя полчаса вместе со смотрителем. То был полный розовощекий мужчина с пышными усами и приличным животиком. Анхельм указал ему на портрет.
– После пожара у меня не осталось ни единого портрета семьи. Это все, что есть. И я очень хочу забрать его из музея, – говорил он.
– Но, ваша светлость, как же посетители будут знакомиться с историей? Как они узнают своих правителей, если вы не позируете для портретистов, что лично я считаю просто преступлением?
– Мы можем найти компромисс? – устало спросил Анхельм. – Я только что провел тяжелейшее собрание, я почти четыре часа говорил, и у меня больше нет никаких сил спорить еще и с вами.
Смотритель помолчал, очевидно перебирая возможные варианты.
– Мы могли бы сделать копию картины. Я думаю, маэстро Шевье за это возьмется. Конечно, это займет время и средства...
– Я уеду на два месяца. Сколько времени ему потребуется?
– Не могу сказать. Объем работы грандиозен... – задумчиво покачал головой смотритель. Анхельм вздохнул.
– Я плачу сто тысяч ремов.
– И позируете для портретиста.
– Вы подберете лучшего.
– Я рад, что мы договорились, ваша светлость!
– Договорились! – фыркнул Анхельм. – Да вы просто вымогатель, но у меня нет сил и времени с вами спорить. Кстати, я требую улучшить условия хранения, они просто чудовищны. Сюда может зайти кто угодно!
– Этот вопрос надо согласовать с мэрией... – замялся смотритель.
– Я вам согласую... – стал закипать Анхельм. – Я вам сейчас так все согласую, что на всю жизнь запомните! Я единственный, с кем что-то кто-то должен согласовывать! Я, а не мэрия! Какого горнида книги в библиотеке отсырели? Почему никто не смотрит за температурой, я вас спрашиваю? Почему оружие выставлено нечищеное и пыльное? Какого демона в экспонатах нет бриллиантового колье моей матери? Куда дели, скоты? Я вам, мать вашу, что, свою коллекцию семейных ценностей подарил, по-вашему? Совсем распоясался, бездельник! Еще торговаться он с герцогом вздумал! Забыл, кто тебе жалование платит? Так я тебя вмиг отсюда выкину, сукин ты сын!
На смотрителя стало жалко смотреть. Он весь посерел, губы задрожали, руки затряслись. Рин впервые видела, чтобы Анхельм так злился и орал на кого-то, и даже сама испугалась.
– Охрану поставить в каждом зале, оружие вычистить, книги привести в порядок! Колье найти сию секунду, я подарю его принцессе Левадии в качестве свадебного подарка! Портретиста мне герцогиня Мелуа найдет, я освобождаю вас от этой заботы.
– Ваша светлость... – выдавил смотритель.
– Ты все еще тут? – грозно вопросил Анхельм, нависая над ним, как грозовая туча. Тот не выдержал и, коротко всхлипнув, хлопнулся оземь.
– Смотри-ка, точно баба какая свалился! Мало я их чихвостил, вконец обнаглели, бестолочи, забыли, кого бояться, – процедил герцог. – Плесни на него водой.
Рин присела и пальцем приподняла веко смотрителя. Глаз мужчины совершенно остекленел, зрачок не реагировал на свет.
– Анхельм, у нас проблемы, – известила она, и, проверив пульс мужчины, добавила: – Он мертв.
Джаккомо Стронци (3767 – 3825) – архитектор и скульптор из Лилли. Первым использовал стрельчатую арку в архитектуре, тем самым положив начало новому направлению. Его принято считать основоположником стиля натурализма в скульптуре, однако споры на этот счет продолжаются. Наиболее продуктивный период творчества – с 3796 по 3809гг, когда шло строительство Собора Сиани в Экро (Альтресия), и замок для короля Арании. Джаккомо Стронци был в большом почете у многих титулованных особ, владел особняком в Лилли и сколотил приличное состояние. Но несчастливое стечение обстоятельств заставило его закончить свою жизнь в нищете. Умер архитектор от голода. Биографы сходятся во мнении, что до столь бедственного положения маэстро довели собственные жены, коих у него было семь, – по одной в каждой стране, где работал Д. Стронци. Как указывает один из его биографов Зинар Логре в своей книге «Ошибочное мнение короля архитекторов», жены узнали друг о друге, вступили в сговор и полностью дискредитировали Стронци в глазах потенциальных клиентов. Тем не менее, первая жена маэстро, Верея Стронци, получив наибольшую долю имущества, все же основала в Лилли музей архитектора, который просуществовал до 4257г. В феврале 4257г. Лилли был наполовину разрушен землетрясением, унесшим жизни более 35000 человек. При восстановлении города музей архитектора решили не реконструировать, потому что землю под ним выкупили для строительства сенсотеатра*. Общественной организации сохранения культурных и исторических ценностей так и не удалось добиться передачи дела о самовольном захвате земли в Верховный суд Соринтии.
*Сенсотеатр – театр дополненной реальности, в котором зритель имеет возможность прикоснуться к изображению. При этом специальные датчики, размещаемые в сенсошлеме, передают информацию к мозгу о запахах и вкусах. Таким образом, к примеру, при просмотре фильма о лошадях, зритель имеет возможность погладить проекцию животных и ощутить незабываемые ароматы конского навоза. Технология была разработана в 4247 году ученым-кинестезиологом из Альтресии Моадом Сатихфе и впервые применена для лечения людей, больных тяжелыми формами депрессии и некоторых видов диссоциативных расстройств. Успешное применение изобретения привлекло внимание общественности, и совсем скоро лицензию с исключительным правом на использование выкупил альтресийский финансовый магнат Альбейн Джарим. Он нашел применение технологии в сфере развлечений, и уже через 3 года сенсотеатры стали строиться повсеместно, отправив в прошлое технически устаревшие кинотеатры.