Хроники Марионеток. Цель Офицера

Глава восьмая, в которой Анхельм смотрит на осколки воспоминаний 

  Waiting for the end to come
Wishing I had strength to stand
This is not what I had planned
It's out of my control 
(Linkin Park - Waiting for the end) 

Анхельм очнулся легко и непринужденно. Чувствовал он себя очень странно: тела словно бы и не было. Во всяком случае, он его не ощущал. Вокруг было пустое и безмолвное белое пространство. Он растерянно покрутился, не зная, что делать. Попробовал позвать Рин, но собственного голоса не было слышно. А потом на него внезапно обрушилась волна звуков, краски и картинки замелькали перед его глазами. Калейдоскоп из обрывков разговоров, звуков природы, музыки, вспышек картинок завертел его, словно ураган – маленький листочек, покружил и выплюнул...

Анхельм обнаружил, что лежит на песке. Песок белый с розоватым отливом, песчинки крупные и похожи на перетертое через мелкое сито крошево ракушек и камушков. Слышен шум волн и громкие крики каких-то птиц. Очень хорошо слышно, гораздо громче, чем Анхельм привык слышать. Каждая косточка ноет и болит, словно его хорошенько поколотили. Герцог поднялся, вытирая рукавом песок с лица и краем сознания отмечая, что тело стало двигаться иначе. Он осмотрел себя и понял, чтó было не так: рост, телосложение – вообще всё! Всё было не так! Он превратился в Рин!

Он видел происходящее глазами Рин, чувствовал то же, что и она, его сознание было словно раздвоено. Но тело ему не подчинялось, он был лишь пассивным наблюдателем, а все, что он сделал до того, – это делала Рин в своих воспоминаниях. Ему оставалось только наблюдать, что она сделает, и чувствовать все это.

«Вот уж расплатился сполна за свое любопытство!» – подумал он.

Рин встала и огляделась. Ее глазами Анхельм увидел нависающие над берегом пальмы, виднеющиеся невдалеке непролазные джунгли, валяющиеся тут и там кокосы и ракушки. Когда она повернула голову, их глазам открылось потрясающее своей красотой зрелище – бескрайний океан с прозрачной лазурной водой. Мелкие волны лениво облизывали розоватые песчаные берега, перекатывая камушки, ракушки и обломки кораллов. Полуденное солнце нещадно палило спину. От копны волос было слишком жарко и пекло голову, воздух был очень влажным, хотелось пить.

Потоптавшись на месте с минуту, Рин, прихрамывая, направилась к океану. Она умылась прохладной соленой водой, уселась на песок и осмотрела ноги. Как оказалось, на них живого места не было от синяков и ссадин и, похоже, правая лодыжка была вывихнута. Руки были в мелких порезах, и некоторые из них еще кровоточили.

Девушка отстегнула с бедра ножны и зажала в зубах кожаный ремешок. Анхельм сначала не понял, зачем это, а потом с ужасом осознал: она собралась вправить себе вывихнутую ногу сама. Рин взялась покрепче за поврежденную конечность, уселась удобнее и резко дернула... Внезапная боль прострелила тело от лодыжки до бедра; из глаз брызнули слезы, из груди вырвался тяжелый стон, а зубы крепко стиснули несчастный ремешок. Через пару секунд Рин обняла свою ногу, растирая и баюкая. Анхельм понял, что тянущая до того боль внезапно прекратилась, и еще раз подивился воле девушки, так безбоязненно справившейся с вывихом.

Рин еще раз умылась, зашла в океан по пояс, чтобы освежиться и стала рвать на лоскуты рукава рубашки.

Она перевязала, как могла, кровоточившие пальцы и двинулась к чаще джунглей. Ее чуткими ушами Анхельм услышал, как вдалеке кто-то разговаривает, и ощутил радостное чувство облегчения, которое испытывала Рин.

Девушка наверняка боялась, что остров необитаем. Но как же она попала сюда?

Пока Анхельм размышлял, Рин пристегнула ножны обратно и пошла на звук голосов. Минуты через две она внезапно вышла на разбитый лагерь и замерла. Рядом с большим костром сидели четверо мужчин. Один лицом к ней, трое – спиной. Неподалеку стояла еще одна группа, все были вооружены и о чем-то горячо спорили. Судя по тому, как они размахивали оружием, спор вот-вот грозил перейти в драку.

Опасность! Бежать! Немедля!

Был ли это его инстинкт или Рин – Анхельм не разобрался. Девушка тихо развернулась и направилась обратно в лес, стараясь ничем себя не выдать. Но удача ее явно покинула: тот парень, что сидел лицом к ней, заметил ее и окликнул. Рин оглянулась и увидела, как он вскакивает, указывает на нее пальцем и говорит своим товарищам хватать ее. Трое мужчин вскочили с места у костра и понеслись за ней. Рин сжала зубы и побежала вглубь острова со всей доступной ей скоростью, не оглядываясь.

Низко нависавшие пальмовые листья секли лицо, от одуряющей жары перед глазами плясали черные мушки. Не останавливаясь, Рин одной рукой схватила волосы, ловко скрутила их в пучок и заколола оторванной на бегу веткой.

«Правильно, – подумал Анхельм, – волосы в драке будут только мешать. Но какие шансы у одной девушки против трех громил? Беги, родная! Хотя исход мне уже ясен...»

Рин рвалась вперед, не жалея сил, а преследователи бежали не так уж и быстро. Они держали ее в поле зрения, но не стремились догнать. Ее глазами Анхельм увидел впереди просвет в зарослях мангровых деревьев. Рин отчаянно рванулась туда, выскочила и... замерла как вкопанная. Вверх поднималась почти отвесная скала, забраться на которую без снаряжения было невозможно. Путей налево или направо тоже нет. Преследователи знали, куда гнать жертву.

Растерянность, беспомощность, отчаяние, панический ужас.

И тут Анхельм ощутил вкус обжигающей волны ярости, приправленной острым желанием жить и не сдаться врагу. А затем весь бушующий океан эмоций оказался накрыт куполом ледяного спокойствия и холодного расчета. Рин круто развернулась и расстегнула ножны, откуда достала тонкий дамский стилет-заколку, которым заколола волосы, и оружие с изогнутым, как крыло сокола, лезвием, расширяющимся к концу. Его она заткнула за пояс штанов. Затем подобрала с дороги длинный острый камень и взяла его на манер кинжала.

Они вышли. Трое вооруженных мужчин, здоровых бугаев, против одной маленькой девушки. Он представил себе, что ее ожидало после поражения, и мог только наблюдать в бессильной ярости.

Она стояла прямо, глядя на соперников исподлобья. Все тело расслаблено, но готово к броску в любую секунду. Плечи опущены, спина чуть сутулая. Правая рука сжимает камень.

– О, какая боевая киска нам попалась! – развеселился один из мужчин. – Намереваешься царапаться?

– Ага, и всадить тебе нож между глаз, – презрительно выплюнула она. – Деритесь или валите.

– Детка, ты одна, нас трое, – говорящий был главным среди этих троих. Ростом он был немного меньше четырех локтей, мускулистый, широкий в плечах, коренастый. Обнаженная грудь иссечена паутиной шрамов. Широко расставленные светлые глаза смотрели насмешливо и несерьезно. На голове – жесткий ежик темных волос. Он явно чувствовал себя хозяином положения, в его позе и речи не чувствовалось напряжения. Очевидно, он рассчитывал на легкую добычу. – Оружия у тебя нет, ты ранена и истощена, а мы здоровые и полны сил. Сдавайся по-хорошему.

Рин промолчала, лишь издала низкий горловой рык, словно она была загнанным зверем.

– У нас нет причин вредить тебе, детка! Ты нужна нам здоровой, – сказал он и с нехорошей усмешкой переглянулся с товарищами. – На рынке за тебя дадут больше ста тысяч ремов.

Работорговцы! Анхельм пораскинул мозгами и понял, что сейчас для нее лучше было бы подчиниться и позволить себя продать. От рабовладельца сбежать будет легче. Однако мозги Рин работали иначе. Или, вернее, сейчас совсем не работали. Она хотела драться, Анхельм же чувствовал, что она не продержится против них и минуты.

– Да, киска, сдавайся! Ты же видишь, у тебя нет шансов! Мы тебя покормим, обогреем, обласкаем всей командой... Тебе понравится! – мерзко ощерился второй, которого Рин возненавидела с первого взгляда. Жирноватый, лет тридцати пяти. Смуглое лицо обезображено шрамом, проходящим через то место, где когда-то был почти черный глаз, а теперь черная повязка. Он ухмыльнулся, и наружу показались черные пеньки сгнивших зубов и пара золотых. В носу и ушах у него были серьги, а на шее болталось ожерелье из клыков какого-то хищного зверя.

За свои слова он тут же получил тумака от высокого поджарого мужика лет сорока с продубленной всеми ветрами и просоленной всеми морями смуглой кожей. Его голова была повязана синим платком, из-под которого выбивалась прядь черных как смоль волос. Он взглянул на девушку и высказался крайне лаконично:

– Будь разумна.

В ответ на это Рин переступила в боевую стойку. Анхельм лишь безмолвно взвыл и воззвал к ее рассудку, но тот, очевидно, отсутствовал. Мужчины шагнули к ней. Рин хищно оскалилась и зарычала, словно затравленный зверь.

– Ну, мы предлагали, – развел руками главарь и кивнул долговязому в платке:

– Харви!

Тот демонстративно сложил руки на груди.

– Эрни, это слабая женщина.

Эрни лишь пожал плечами и кивнул толстому.

– Слайк?

Мерзкий одноглазый вместо ответа двинулся к Рин, поигрывая длинным ножом для прорубания дороги через джунгли. Хотя Анхельм знал, что Рин опасна даже в полуобморочном состоянии, он все равно считал, что лучше ей сдаться без боя и попробовать договориться с этим долговязым Харви, который кажется вменяемым. Внезапно для Анхельма одноглазый сделал выпад и попробовал прижать Рин к скале. Он почувствовал лишь молниеносный бросок ее руки и увидел, как Слайк шарахнулся назад. С рассеченной бровью и окровавленным лицом он понравился Анхельму гораздо больше.

– А-а-а! Сучка выбила мне глаз! – заверещал дурниной одноглазый, утирая бегущую по лицу кровь. – Харви! Эрни!

Харви и Эрни, переглянувшись, пошли к ней, синхронно снимая с пояса абордажные сабли.

– Пошли на хер! Здесь вам ничего не обломится! – прошипела Рин, однако попятилась, прижавшись спиной к скале.

– Ты напросилась. Мы хотели по-хорошему, – с деланным огорчением сказал Эрни.

И они одновременно напали. В первую секунду Рин увернулась от ударов, и металл сабель высек искры из скалы. Маленькая девушка легко и ловко проскочила между двумя мужчинами, заходя им за спины и ударяя Эрни камнем в район почки. Оружие все еще оставалось за ее поясом, и Анхельм совершенно не понимал, почему. Однако Харви был хоть и долговязым, но тоже ловким, как белка. Резко развернувшись, он схватил ее за предплечье и ударил клинком плашмя по спине. Удар отозвался жгучей болью, и Анхельм понял, что пришелся он по явно раненному до драки месту. Рин взмахнула камнем, отбивая руку Харви, и отпрыгнула подальше, стараясь держать в поле зрения и третьего недоноска.

Эрни и Харви снова ударили синхронно, один сверху, другой снизу, подсекая ноги. Девушка увернулась и прыгнула в сторону.

Она пошатывалась, от слабости ее тело било крупной дрожью, в глазах темнело, рука едва держала тяжелое оружие, и Анхельму стало ясно, что обморок не за горами. Утешало его только то, что он видит прошлое. А значит, Рин выберется из переделки живой и относительно целой.

– Эрни, стой! – сказал Харви и достал из кармана штанов странного вида трубочку. Поднес ко рту...

В следующий момент Анхельм почувствовал болезненный укол в шею, затем в глазах Рин потемнело, ноги от слабости подкосились, и последним, что он увидел, были ветви пальмы и сапоги Эрни.

Анхельм не знал, сколько времени прошло, прежде чем Рин проснулась от сильнейшей головной боли. Он не чувствовал рук и ног. Во рту было сухо, как в пустыне, язык приклеился к небу, губы слиплись. В ушах гудело и пищало. Ресницы склеились, открывать глаза было больно, смотреть на свет – еще больнее. Сильно тошнило. Анхельм разбирался в медицине достаточно, чтобы диагностировать у Рин сотрясение мозга. Девушка медленно оглядела себя, стараясь как можно меньше шевелиться. Руки были связаны за спиной, прочная и толстая веревка стягивала лодыжки и колени. На шее тоже была веревка, конец ее вел куда-то к потолку. Перед ней была лишь стена бурого камня и грязные пальмовые листья, устилавшие пол камеры.

– О, смотри-ка, очухалась!

Это Эрни. Точно. Высокий и веселый голос. Анхельм услышал, что дверь в камеру отпирают. В следующее мгновение ее весьма грубо развернули лицом вверх. Рин глухо застонала: с размаху опуститься на связанные в локтях и кистях руки было очень больно. Суставы заломило, конечности стали оживать.

– Ты в плену, – вещал между тем Эрни. – Да, мы собираемся продать тебя на рынке. Волноваться тебе не о чем. Аиргов кто попало не покупает. Скорее всего, ты попадешь к аристократии Маринея.

Он протянул руку и грубо погладил ее по волосам.

– Мы бы тебя оставили себе, но уж больно ты дикая штучка, – ухмыльнулся он. – С тобой опасно связываться. А губить такую красотку претит настоящему мужчине.

– Что-то я не заметила, – губы едва подчинялись Рин, она сильно охрипла. – Этому одноглазому только дай волю.

– Ну, детка, Слайк больше не одноглазый. Ты ему и второй выбила.

– Жаль, что не убила.

Эрни осклабился и заржал.

– Я, детка, много повидал рабов, но таких, как ты, еще не видел. Хотя аирги попадаются нам нечасто. В Маринее-то их уж почти не осталось.

– Так я попала к работорговцам и пиратам... Блеск.

– В последнем ты ошибаешься, – подмигнул Эрни. – Мы все здесь каперы Маринея. Мы не пираты, у нас есть бумаги и мы даже... О! – он осекся и замолчал. Где-то снаружи зазвякали шпоры: кто-то уверенной и твердой походкой направлялся в сторону ее камеры. Лицо Эрни посерьезнело, он отошел от Рин на пару шагов и встал у двери. Анхельм снова услышал, как отворяется решетка, а затем властный низкий голос приказал:

– Развязать!

Судя по тому, как метнулся исполнять приказ Эрни, это был капитан. Рин облегченно вздохнула, когда с нее сняли веревки, осторожно приподнялась на локтях и стала растирать затекшие руки. Наконец она чуть повернула голову и увидела капитана. Высокая и крепкая фигура, широкие и надежные плечи и гордая осанка выдавали в нем воина, а накинутый поверх камзола черный плащ с высоким стоячим воротом и красной каймой – человека, занимающего высокое положение в обществе.

Капитан был молод – на вид не больше тридцати. Судя по красноватому оттенку кожи, родом он был с севера Маринея. Его внешность показалась Анхельму знакомой, словно он где-то уже видел человека с таким же красиво очерченным, раздвоенным подбородком, тонким носом и строгим взглядом глубоко посаженных фиалковых глаз. Анхельм сначала не понял, что за волна паники поднялась в груди Рин при виде этого человека. Спустя мгновение герцог увидел герб на плаще, который капитан небрежно бросил Эрни, и полностью разделил чувства девушки. Гвинет Родерик Родемай, сын убитого военного советника Маринея, контр-адмирал, капитан печально известного корабля «Огненный шторм».

«Война... Это было до войны! – подумал герцог. – Война началась с работорговли. Но причем тут Рин? Неужели она была рабыней?..»

Работорговля стала одной из причин войны. Такой замечательный источник дохода не мог не привлекать пиратов и разбойные банды, а от них, в свою очередь, страдали все страны, чьи морские торговые пути вынужденно пролегали через территориальные воды Маринея.

Вейлор, вступив на престол в 3980 году, не стал терпеть работорговлю и разбойный кошмар на своих южных территориях и начал военную кампанию по очистке морей от «грязи». Аристократия Маринея, жившая за счет торговли рабами из других нейтральных, враждебных и порой дружественных стран, возмутилась вторжениями в свои территориальные воды и призвала императора Соринтии к ответу. Вейлор незамедлительно выступил на королевском собрании. Он сказал, что в Соринтии никогда не было и не будет работорговли, что любой монарх сопредельных стран, кто не поддержит его, Вейлора, стремлений к установлению мира и порядка, станет врагом короны, а также призвал правителей Маринея к отмене рабовладения. А для усиления эффекта ненавязчиво продемонстрировал военную мощь империи, перебросив самые сильные армии на юго-западные границы. Мариней замолчал, всячески способствовал ходу кампании, даже показательно отобрал каперские свидетельства у наиболее известных в своей среде работников, однако рабовладение отменить отказался.

Кампания продвигалась в целом удачно, но ослабила Соринтию. Морские бои требовали большого количества человеческих и материальных ресурсов. Значительный вклад в ослабление армий вносили морские чудовища, которых в Адвинском море до сих пор не счесть. А потом, в 3983 году, на одном из собраний военного совета убили военного советника Маринея сэра Родерика Родемая. Аристократия развернула расследование, по всем признакам выходило, что советник был отравлен. Всем было известно, что Родерик Родемай для Вейлора был, как заноза в заднице: старый, хитрый и мудрый вояка обводил всех вокруг пальца и никак не давал Соринтии возможности вмешаться в свою систему устройства общества.

У Вейлора не было никаких шансов добиться искоренения работорговли в Маринее до тех пор, пока сэр Родемай был на своем посту. После убийства советника Вейлор сильно пожалел о своих громких заявлениях о врагах короны Соринтии, так как тень подозрения упала, в первую очередь, на его монаршую особу. В качестве доказательства обвинению в нелояльности к Маринею Вейлору предъявили пойманного в королевском дворце соринтийского шпиона. В официальных источниках не упоминалось о том, почему Соринтия не смогла представить доказательства непричастности Вейлора к смерти советника.

Но дядя Орвальд, будучи лицом, приближенным к императору, имел доступ к закрытой информации и рассказывал позднее любознательному племяннику, что корабль посла Соринтии, везшего доказательства, потерпел крушение. На борту этого корабля находилась добытая соринтийским шпионом тайная переписка, компрометирующая некоторых высокопоставленных лиц Маринея. Если бы эти письма попали на королевский суд, послу удалось бы доказать, что его величество Вейлор Седьмой Соринтийский никоим образом не виновен в гибели Родерика Родемая, а шпион Соринтии обнаружил сговор аристократии, которая на самом деле причастна к смерти военного советника. Однако этому не суждено было случиться. Король Маринея, не увидев на слушаниях посла Соринтии, разорвал торговый и мирный договоры и ответил войной, которая продлилась двадцать шесть лет.

Однако к какому же году относятся воспоминания Рин? Когда она попала в плен? Анхельм так задумался, что чуть не пропустил мимо ушей слова капитана.

– Я понятия не имею, как ты выжила, – медленно сказал Гвинет. – И каких богов мне благодарить за то, что они послали мне тебя, Рин.

Он бросил Эрни свою черную треуголку с красным позументом и плюмажем из красных перьев тропической птицы, таким жестом, словно у него не было ни малейшего сомнения в том, что дорогой предмет одежды поймают. Затем подошел ближе и грубо поднял лицо Рин за подбородок, вынуждая ее смотреть на него.

– Эрни, ты свободен. С ней будет сидеть Харви. Пусть сюда придет врач. Наша гостья нужна нам живой и здоровой, у меня на нее большие планы.

Эрни помчался выполнять приказ, а капитан сел на скамью напротив девушки и стал ее рассматривать. Хотя ее руки и ноги были свободны, шею все еще обвивала толстая и тяжелая веревка, деваться ей было некуда. Гвинет Родемай встал и прошелся по камере, поглядывая на пленницу.

– Огромная удача! Мне попались сразу и посол, и капитан департамента безопасности Соринтии! И оба живые, с языками, что отрадно!

Анхельм пытался переварить полученную информацию. Как? У Рин было звание капитана? Она работала в департаменте безопасности? Но кем? И почему здесь посол?

– Ну как, сама все скажешь, или мне применить инструменты? – поинтересовался Гвинет. Рин недовольно дернула уголком рта.

– Полагаю, даже если я сдам всю агентуру Соринтии, мне это не поможет.

– Послушай, я ведь могу гарантировать тебе безопасность. Стоит мне отдать лишь один приказ, и никто из моих ребят и пальцем не посмеет тебя тронуть. Будь хорошей девочкой!

– Держишь меня за идиотку, да? – устало вздохнула Рин. – Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы не понимать, что гарантией моей безопасности будет мое послушание? Стоит мне хоть слово поперек тебе сказать – я труп.

– Мы можем договориться...

– Со всеми людьми можно договориться. Но со мной ты можешь договориться только до серьезных неприятностей, – ответила Рин.

– О... – Гвинет разочарованно поджал губы. – Значит, инструменты? Тогда, полагаю, ты не будешь на меня в обиде за все, что с тобой будет происходить дальше. Я ведь говорил Рико Гальярдо, чтобы не лез не в свое дело. Война все равно начнется. Вейлор – невыгодный для Маринея союзник. У него слишком длинный нос, который он сунул не в свое дело.

Контр-адмирал Родемай, капитан корабля «Огненный шторм», сын военного советника Маринея, вышел из камеры, оставив пленницу в одиночестве.

Анхельм не мог поверить своим ушам. Гальярдо? Тот самый Риккардо Гальярдо? Война с Маринеем? Рин сопровождала посла Соринтии в Мариней на том самом корабле, который потерпел крушение? Но что такого сделал Гальярдо? Разве что это как-то связано с Томасом, бывшим герцогом Финесбри. Гальярдо преследовал его по подозрению в антиправительственном сговоре с маринейцами и, судя по сведениям, добытым шпионами, небезосновательно. Демоны бы побрали дядюшку с его любовью к тайнам! Он ведь наверняка знал, кто такая Рин! И каков фрукт, а? Ни словом не обмолвился! И она тоже хороша! Наверняка ведь она знакома с Орвальдом, не последним человеком в Соринтии была когда-то!

Анхельм бушевал: выходит, от него все время скрывали такие важные вещи! Ну и что, что это происходило двадцать с лишним лет назад?! Он имел право знать о ней! Почему дядя не рассказал? И как вышло, что Рин потеряла все, что имела?

Молодой герцог и не подозревал, как скоро он получит ответы на свои вопросы и насколько исчерпывающими они будут.

Сразу после ухода Гвинета Родемая к Рин приходил врач, наложил швы на рану на спине, которую она не заметила, дал выпить какое-то горькое лекарство и потом приходил еще трижды каждый день, чтобы перевязывать. Анхельм не знал, сколько времени они провели здесь. Только по визитам врача он мог догадываться, что прошло больше трех суток. У Рин действительно было сотрясение мозга: к вечеру первого дня ее стошнило, в голове помутилось и начался жар. Ныло все тело, саднили все мелкие порезы и зашитая рана. От жары невыносимо хотелось пить, но вода, которую ей приносили, отдавала тухлятиной и не утоляла жажды. Круглые сутки досаждали мухи и москиты, а вечно орущие ночные птицы постоянно прерывали чуткий сон. Рин была измотана, больна и подавлена. Анхельм переживал все это вместе с ней и мучился от того, что ничем не мог ей помочь.

Как и приказал Гвинет, ее стерег тот самый долговязый Харви. Первые два дня он исправно нес пост, сменяясь с Эрни, и за все это время не сказал пленнице ни слова. Рин пыталась завязать разговор, чтобы хотя бы выяснить, где она, но безуспешно. На третий день у нее началась лихорадка от укусов москитов. Анхельм молча страдал вместе с ней, разбиваясь на части от бессилия и невозможности разрушить транс. Если еще на третий день он понимал, что находится всего лишь в трансе, что ему это ничем не грозит, то на четвертый происходящее стало казаться ему реальностью, и временами он не отличал себя от Рин. На пятый день он настолько слился с ее разумом, что стал чувствовать отдельные, наиболее сильные ее мысли.

Когда на шестой день Эрни пришел сменить Харви на ночном посту, Анхельм понял, что Рин решительно настроена сбежать. Он эту безумную идею не одобрял: выбраться с острова в одиночку девушка не смогла бы никак. Любую лодку, если в ней будет всего один человек, свирепый прибой перевернет, как скорлупку. Анхельм это понимал, Рин, несомненно, тоже. Но в мыслях билось одно: приказ должен быть исполнен, я должна сбежать отсюда любой ценой.

Планы побега были жестоким образом разрушены. Утром десятого дня к ней в камеру пришел Эрни в сопровождении трех матросов. Ее насильно раздели донага, переодели в холщовый мешок с вырезанными дырками для головы и рук, надели наручники и потащили на веревке, как собаку, прочь от лагеря.

Рин привели к шлюпке, на дне которой лежал без сознания связанный посол, а на носу восседал Гвинет Родемай.

Девушку грубо толкнули, и только природная ловкость помогла ей не упасть. Сын военного советника встал со своего места, прошел к ней и оглядел с ног до головы, словно лошадь на торгах.

– Присаживайся, нечего стесняться, – деланно ласково обратился он.

Рин стояла прямо, вызывающе глядя на капитана. Тот схватил ее за руки и силой усадил на жесткую скамью для гребцов. На его губах заиграла гнусная улыбочка, он наклонился и насильно поцеловал Рин. Девушка сжала зубы, взбрыкнула, но жесткие и сильные руки удержали ее на месте.

– Капитан! – послышался с берега низкий и суховатый голос, в котором Рин узнала Харви. – Сигнал дали. Нужно плыть.

Гвинет огорченно оторвался от нее и снова уселся на свое место. Анхельм мог бы поклясться, что в глазах Харви, когда он забирался в шлюпку, было что-то похожее на сочувствие. И ему стало крайне интересно – откуда же оно взялось?

Вопросов пока что становилось больше, чем ответов. И что-то слишком затянулось объяснение на вопрос, почему Рин не может иметь детей. Хотя теперь Анхельму стало ясно многое о прошлом девушки.

На палубу великолепного корвета с огненно-красными парусами, шедшего под флагом короны Маринея, ее затащил Харви. Посол пришел в сознание, однако ни слова не сказал, лишь трясся в ужасе, ничуть не ободряя этим Рин.

Гвинет Родемай прошелся перед ними, набивая и раскуривая трубку и обдумывая свою речь. Наконец он сказал:

– Господин Доунбридж... Дорогая Рин... Я рад приветствовать вас на борту знаменитого «Огненного шторма»! Я уверен, вы понимаете свое положение, так что не будете делать глупостей. Хотя сейчас вы, безусловно, мои пленники, я постараюсь устроить вас на этом корабле со всем возможным удобством. Что-то хотите сказать, господин посол? У вас есть возражения?

– Вы хоть понимаете, какие проблемы грозят Маринею? Мой император так этого не оставит! Какая дерзость – захватить посла!

Рин с сожалением отметила, что ни в голосе, ни в глазах господина Доунбриджа не было ни малейшей уверенности, один лишь животный страх.

Анхельм развеселился, когда уловил ее раздосадованную мысль о том, что посол – «вскормленная на сливках трусливая свинка». Посол Генри Доунбридж на всех портретах виденных им ранее, действительно напоминал свинью в парике.

Капитан снисходительно улыбнулся, подошел вплотную к белому от страха Доунбриджу и посмотрел ему прямо в глаза.

– Ваш император обвиняется в организации убийства военного советника Маринея, моего отца. Я знаю, что вы везли доказательства его невиновности на суд и должны были выступать от его имени. Однако... Было бы крайне невыгодно, если бы его величество Вейлор сумел выкрутиться. Поэтому я решил, что появляться на суде вам не нужно. Право слово, вашему императору стоило бы крепче подумать о сохранности своего посла. В любом случае вы не в том положении, чтобы чего-то требовать. Вам следовало бы радоваться, что вы еще живы.

Он перевел взгляд на Рин.

– Что же касается тебя, Рин... Ты исполняла приказ, но не знала, на что подписываешься... Это же Гальярдо тебе приказал, верно? Ах, Рико! Бедный старый Рико... Слишком стар он стал для должности главы департамента безопасности. Потерял хватку и чутье. Не видит крыс в собственной агентуре. Это ведь его вина, что вы оба оказались здесь. Если бы он был чуть дальновиднее и почаще устраивал чистку в собственном департаменте, нам не удалось бы потопить «Джиневру».

– Нас... предали?! Как такое возможно? Это абсурд! – забормотал себе под нос посол.

– Если до вас это дошло только сейчас, господин Доунбридж, – сквозь зубы прорычала Рин, – то даже хорошо, что вы здесь. Очевидно, вам давно пора в отставку по причине слабоумия.

– Я не потерплю оскорблений! – взвизгнул он. Гвинет заткнул его пощечиной.

– Знаешь ли ты слухи, которые о тебе ходят? – обратился он к Рин с явной досадой, что пришлось применять силу.

– Вероятно, даже если не захочу знать, ты все равно расскажешь, – с ленивым спокойствием ответила девушка.

Гвинет прошелся вокруг нее, а затем повернулся к ней спиной.

– Должен сказать, что у вас отвратительно соблюдается секретность, – он обернулся и вкрадчивым голосом продолжил. – Личное дело на заместителя главы особого отдела я смог просто купить!

Он щелкнул пальцами, и матрос передал ему небольшую папку, которой Гвинет помахал перед носом у Рин.

– Смотри, какая интересная папка. Что на ней написано? «Рин Кисеки». Открываем...

Он открыл папку и показал ей первую страницу. Портрет Рин был нарисован превосходно, но без цвета. Девушка на нем выглядела моложе, чем та Рин, которую он знал. На портрете ей на вид было около пятнадцати, а он видел перед собой женщину лет двадцати пяти. Анхельм успел разглядеть на досье странную эмблему – бегущий черный волк на золотом круге. Это же... Быть того не может! Брошь, которую подарил Рин ее погибший жених! Одинаковые волки!

– Прекрасный портрет. Сходство потрясающее. Жаль, не в цвете, – пощелкал языком Гвинет. – Смотрим дальше. Рин Кисеки. Раса: аирг. Год рождения: три тысячи девятьсот тридцать пятый. Ох, а на вид как девочка.

Он прошелся из стороны в сторону, зачитывая вслух:

– Должность: заместитель главы особого отдела. Звание: капитан. Список заслуг очень длинный. Ой, как интересно. Неудивительно, что тебя сделали заместителем главы. Смотрим дальше. Личные характеристики. Стиль боя: школа аиргов. Владение коротким мечом – «превосходно». Владение экзотическими и редкими видами оружия – «превосходно», владение стрелковым оружием – «превосходно». Способности к магии. Да ты просто кладезь чудес, Рин!

Она отрицательно покачала головой. Гвинет подошел к ней и заглянул в глаза.

– Ах, Рин... В прошлую нашу встречу нам не удалось прийти к согласию в некоторых вопросах, но я буду корить себя, если не попробую еще раз. Не скрою, это будет большой потерей для Маринея, если мы не сможем договориться. Нет, серьезно! Что тебя держит в Соринтии? Гальярдо тебя ни в грош не ставит, не продвигает по службе, а ведь ты этого заслуживаешь! Только подумай, как они предали тебя: продали твое личное дело врагу. Корона Маринея обеспечит твою безопасность, даст имя, деньги... После стольких лет рабской службы на Соринтию ты сможешь наконец-то распоряжаться своей жизнью сама.

– В том, что касается рабской службы, ты обескураживающе прав, – с неохотой согласилась девушка.

– Вот именно! – радостно подхватил Гвинет. – Подумай только о том, какие перспективы откроются перед тобой, если ты окажешь услугу короне Маринея и мне лично! Тебе достаточно лишь поделиться с нами некоторыми сведениями о том, куда пропали доказательства моей вины в смерти отца...

Анхельма словно обухом по голове огрели. Вот это интрига! Гвинет убил собственного отца? Ради чего? Неужели лавры отца честолюбивому сыночку покоя не давали?

– Ушли на дно к русалкам, – ответила Рин, не моргнув глазом, и даже Анхельм не смог понять, правда это была или нет.

– Брось, я же знаю, что их везли в бутылках.

– О, тебе даже это рассказали, – притворно удивилась Рин.

– А также, что их было всего шесть и что их охрана была поручена тебе.

– Ладно, я соврала. Бутылки я разбила, а письма съела. Такие гадости в них написаны, что до сих пор изжога мучит, – она уже откровенно веселилась.

Гвинет нервно дернул щекой, на скулах заходили желваки.

– Не шути со мной, – предупреждающе сказал он холодным тоном, но спохватился и затем продолжил уже ласково: – Послушай... Я понимаю, ты боишься рассказывать мне все здесь и сейчас, пока нет гарантий твоей безопасности. Но... Ты можешь существенно облегчить господину Доунбриджу жизнь и не допустить сеанса его общения с моими дознавателями. И сама избежишь того же. Более того, я сегодня великодушен настолько, что готов в обмен на твою откровенность предоставить вам хорошую каюту вместо трюма с крысами.

Анхельм подумал, что голос капитана хорошо подошел бы коту, который уговаривает птичку открыть клетку. Рин молчала, в ее голове происходил напряженный мыслительный процесс.

– Твои предложения очень заманчивы... – сказала она после долгого молчания. – Я подумаю.

Фиалковые глаза капитана хищно блеснули. Рин ответила ему спокойным взглядом, в котором не было ни капли страха.

– Я знаю, что тебе нужно, – сказала она. – Я подумаю и решу, когда получу, как ты выразился, гарантии моей безопасности.

Анхельм был готов завопить.

Капитан корабля не соврал: каюту им предоставили неплохую. Анхельм уловил мысль Рин, что похуже, чем была у нее на «Джиневре», но требовать большего от вражеского корабля было бы глупо. Как только матросы убрались и за ними защелкнулся замок на двери, Рин принялась вытряхивать из шкафов все тряпье в поисках подходящей одежды. Доунбридж рухнул на койку, безучастно глядя в пол.

– Зря рассиживаетесь, Генри, – заметила девушка, примеряя парусиновые штаны. – Скоро они придут за нами и пожелают узнать, где мы спрятали письма. Потрудитесь придумать достойную ложь.

– Вы же знаете, что все утонуло, – вяло отреагировал тот.

– А они этого не знают. Они знают, что письма были в бутылках, и не верят, что такие ценные сведения можно было просто взять и утопить. Они считают, что я спасла письма и могу их достать, если они будут достаточно настойчивы. А еще они пожелают узнать правду у вас, ведь вы же вслед за мной прыгнули за борт.

Рин подкатала брючины, подпоясалась тесьмой, оторванной от старого дырявого плаща, и приступила к поискам рубахи.

– Не надейтесь, что бы мне ни обещал Родемай-младший, я не буду спасать вас ценой своей жизни.

– Вы должны охранять меня! Это приказ! Это ваш долг! – вскинулся Доунбридж.

– У меня был приказ охранять письма, а не вас, – поправила она. – И я этот приказ выполнила. Так что идите на хер.

– Что?! – истерично завопил посол, вскакивая. – Да что вы себе позволяете?! Я буду жаловаться Гальярдо! Нет! Я пожалуюсь...

– Да жалуйтесь кому хотите! Можете даже истерить, как маленькая девочка, что плохая Рин вас обидела. Жалуйтесь, на здоровье! – поморщилась девушка. – Если выживете, в чем лично я очень сомневаюсь.

– Думаете нас... убьют? – испуганным шепотом спросил посол. Надменность слетела с него мигом.

– Вас – да, – уверенно ответила та. – Ну, если не продадут в рабство. Хотя раб из вас, как из меня балерина. Скорее, вас просто бросят на корм домашним тиграм его величества. Вы жирненький, им понравится.

Посол тихо взвыл и забился в угол каюты. В этот день никто к ним не пришел, и Анхельм чувствовал лишь напряженность и раздражение Рин. Ей хотелось скорой развязки.

Но и на следующий день никто не явился выбивать из них сведения. И через день тоже. По утрам и вечерам им приносили еду: мерзкую на вкус похлебку из рыбьей требухи и две кружки воды; два раза в день выводили в отхожее место. Доунбридж худел не по дням, а по часам, что очень ему шло: наконец-то стал походить на человека, а не на откормленную свинью. В первый день он вообще отказался от «этих гнусных помоев», на второй одумался и, зажмурившись и зажав нос, стал есть. На третий день он уже поглядывал на порцию Рин.

Напряжение девушки сменилось расслабленностью. Ее раны зажили, поэтому она стала чувствовать себя лучше и спокойнее. И это было очень вовремя, потому что на пятый день плавания капитан сообщил им, что корабль уже подошел к берегам Маринея и совсем скоро решится их судьба.

Их вели, как рабов: на веревках, с мешками на головах, в спину утыкалось дуло мушкета. Руки Рин не связали, решив, что под прицелом она все равно никуда не денется. Анхельм чувствовал, как Рин изо всех сил напрягала слух, стараясь определить по говору портовых обывателей, в какой город их привезли. Судя по тянущимся гласным, это была Маскарена, юго-запад Маринея. Их вели долго, жаркое солнце припекало, и невыносимо хотелось пить. Когда караван наконец остановился и с голов пленников сняли мешки, Анхельм обнаружил, что их привели в зал, который, судя по убранству, располагался где-то во дворце. На стенах висели дорогие гобелены с золотым шитьем и картины знаменитых художников. Полы из черного хельвея, дерева, произраставшего только на дальнем севере века назад, говорили о том, что это дом весьма богатого аристократа.

Доунбридж выразил надежду, что их привели к нормальному человеку, с которым можно будет договориться, на что девушка только хмыкнула и посоветовала врать побольше, когда его притащат на сеанс общения с палачами. Анхельм никак не мог понять, почему Рин так грубо обходится с послом и отказывается делать что-либо для его спасения. Что такое ей известно об этом человеке? И что, демоны вас всех побери, вообще происходит?

Спустя некоторое время к ним вышел мужчина средних лет неопрятного вида, по левой стороне его неказистого лица – от шеи до виска – расползалось фиолетовое пятно. Он был одет в дорогую бархатную мантию, какие носили ученые люди в университетах, на шее у него было множество цепочек, подвесок и других украшений; на каждом пальце сверкали перстни с камнями. Его редкие кудрявые волосы были ярко-малинового цвета, и это означало, что перед ней стоял волшебник. Анхельм с любопытством рассматривал незнакомца, почти не замечая напряжения Рин и струйку холодного пота, потекшего по спине.

Незнакомец быстрым шагом подошел к пленникам, деловито осмотрел каждого, попутно переговариваясь о чем-то с Гвинетом Родемаем на непонятном наречии. Когда он стал ощупывать ноги Рин, та еще терпела, хотя была уже очень зла. Анхельм услышал, как бьется в истерике ее разум, споря с природной горячностью и умоляя не делать глупостей, как она сгорает от стыда, а потом как наливаются силой руки и ноги. Но когда нахал бесцеремонно стал лапать ее и залез под рубашку, ее кровь вскипела от ярости, доводы разума рухнули под звериной жаждой крови.

Анхельм даже не понял, как именно она нанесла удар, но в следующую секунду волшебник уже валялся на полу, корчась от боли в паху и зачем-то дуя на пальцы, – те торчали веером под странными углами. И сразу же последовала серия болезненных ударов от матросов позади Рин, ее повалили на пол, рванули веревки на руках и скрутили за спину, зажав, словно в тисках. Что будет дальше, молодой герцог догадался моментально, и его это совсем не обрадовало. Но кто его спрашивал?

Побитый незнакомец вскочил, гневно заорал на нее, на Гвинета, пнул несколько раз лежащую пленницу и указал куда-то в сторону. Матросы подхватили ее и поволокли. Посол за все это время не сказал ни слова.

В темном помещении, похожем на какую-то подсобку, ее усадили на жесткий стул, привязали ноги и руки. Сидеть со связанными за спиной руками было страшно неудобно и больно, но не это заботило Анхельма. Кто был тот тип? Почему Гвинет Родемай так беспрекословно слушается его? Рин, похоже, знала ответ... Потому что сейчас, несмотря на боль, она стала тихонько раскачиваться на стуле из стороны в сторону, закрыв глаза и проговаривая в мыслях какое-то заклинание. Анхельм заметил, что голоса вокруг стали затухать, а фигуры людей размывались. Руки и ноги стали наливаться тяжестью. Девушка уходила в транс. Словно сквозь вату, он слышал, как незнакомец начинает допрашивать посла:

– Отвечай, где письма?

– Утонули!

– Не лги мне! – он схватил Доунбриджа за горло и сжал. – Я точно знаю, у вас были копии! Где они? Кто вез?

– Их... не было... Я не знаю... – прохрипел задыхающийся посол.

– Не заставляй меня лезть в твою голову! Говори правду, и тогда я тебя пощажу!

– Я клянусь, они правда утонули! – на Доунбриджа было жалко смотреть.

Мужчина швырнул посла на пол, сделал несколько пассов руками и стал читать нараспев заклинание, одновременно словно погружая указательные пальцы в виски Доунбриджа. От дальнейшего зрелища Анхельму стало плохо: из ушей посла потекло что-то серовато-белое, глаза закатились, в горле забулькало, и изо рта потекла струйкой кровь. Спустя полминуты посол перестал дергаться и затих. Навсегда. Колдун вытер руки и разочарованно сказал Гвинету:

– Странно. Он действительно видел, как письма тонут. Ты сказал, что твои люди прочесали все вокруг обломков корабля и ныряли на риф? Ты уверен, что писем не было?

– Там нет течения, риф неглубокий, мои ребята прочесали все дно в округе, даже использовали морских собак. Письма не попадали в воду, поэтому я и не верю тому, что видел посол. Явно была задействована магия для отвода глаз. Давай эту спроси. Только не убивай, она мне еще понадобится.

Колдун сердито дернул щекой.

– Не люблю я эти чистые методы. Возни много. Зачем она тебе?

– Пригодится, – ухмыльнулся Гвинет.

– Не вздумай спать с ней! Эта сучка тебя выпотрошит, как рыбу!

– У меня для нее будет роль поинтереснее.

Колдун закатал рукава камзола, снова сделал несколько сложных пассов руками и приставил невыносимо горячие ладони к ушам девушки. Рин закрыла глаза и провалилась в глубокий транс.

Сначала была тьма и ничто. Затем появились чарующие звуки и запахи. Заливались трелями птицы, журчали ручьи, свистел легкий ветерок, несущий ароматы свежескошенной травы, ромашек и чистой ледяной воды. А вслед за этим появились сказочной красоты поляны: изумрудная трава и поле, усеянное полевыми гвоздиками, колокольчиками и дикими тюльпанами. Нежно-голубое небо с сияющей вдали полной радугой, сверкающие белизной коры молодые березки, древние дубы с раскидистыми кронами, ослепительной красоты вишневые деревья, словно невесты в белых одеждах. Теперь Анхельм видел все словно со стороны. На большом валуне лазурита сидела маленькая девочка с длинными черными волосами и сиреневой кожей. Над ней вспыхивали золотистые лучики, она счастливо улыбалась и смотрела в маленькое зеркальце. Анхельм без труда узнал в этой малышке Рин и понял: так она защищала свое сознание от вторжения колдуна. Какая-то медитативная техника, доступная аиргам. Но надолго ли ее хватит? И что будет, если они все же решат действовать грязно?

Недолго Рин и Анхельм наслаждались райскими видами и отдохновением. Внезапно небо треснуло пополам, разрезанное кривой черной полосой. Поднялся сильный ветер, жалобно застонали деревья. Девочка встала, обвела вокруг себя зеркалом, черпнула им из ручейка и махнула в небо. Тут же все вернулось обратно, как было.

Однако на голове малышки появилась прядь снежно-белых волос, а сама она заметно подросла. Она снова села на камень и принялась чертить в воздухе узоры своим зеркальцем. Спустя некоторое время тишину нарушил дикий крик мужчины, вопящего так, будто его живьем резали. А затем вопль отчаяния и боли перешел в яростное рычание. Небо снова треснуло, ураган расшвырял вырванные с корнем деревья, солнце померкло. Мир, созданный Рин, трещал по швам и осыпался кусочками разбитого зеркала. Малышка хлопнула в ладоши, снова черпнула воды и бросила в небо, но ничего не произошло. Лишь крик оборвался булькающим всхлипом. Девочка на глазах выросла до молодой женщины и полностью поседела, а мир рухнул и канул в черноту.

В следующий момент Анхельм увидел перед собой физиономию колдуна с бегущей изо рта струйкой крови. Его лицо застыло перекошенным в гримасе боли. Зрачки потухли. Кривые пальцы мертвой хваткой вцепились в горло. Рин убила его. Но, судя по всему, козырей в ее рукавах больше не было.

Гвинет то серел, то зеленел, то краснел от гнева и разочарования. Крупные капли пота стекали по его лицу, руки смяли в тряпку треуголку и выдрали из нее все перья. Он дернул воротничок рубашки, срывая банты.

– Ты убила лучшего мага Маринея, – прошипел он, срываясь на вопль. – Ты убила визиря Маринея! Ректора академии магии! Кто ты, мать твою?! Знаешь, что с тобой будет?!

Рин широко зевнула, выказывая полное презрение к его угрозам.

– Харви! – рявкнул он, и долговязый матрос молча шагнул вперед. – Охраняй! Сбежит – я тебя отправлю на корм рыбам! Эрни, за мной!

Дверь захлопнулась, Рин хрипло рассмеялась, обмякла на стуле и чуть огляделась. В комнате горела лишь одна свеча, окон не было. В углу валялись щетки и ведра. Ну, точно, кладовка для инвентаря. Харви неловко потоптался, а потом сел рядом с ней прямо на пол.

– За что ты его так? – спросил он, и Рин изумленно уставилась на него.

– Ненавижу, когда ко мне в голову лезут, – пожала она плечами.

– Могла просто сразу сказать, где письма.

– Я и сказала. Но Гвинет мне не поверил. И посол говорил правду. Письма утонули.

Харви лишь хмыкнул.

Рин тяжело было дышать, силы иссякли, тело бил озноб. Очевидно, тот магический трюк дался ей очень нелегко.

– Харви, дай воды, а? Раз уж все равно убьют, дай хоть напиться последний раз.

Харви поднес ей к губам бурдюк с теплой, но чистой и вкусной водой. Рин напилась от души и искренне поблагодарила его.

– Я так давно не была дома, – зачем-то сказала она, глядя в потолок. – А ты? Ты давно был дома?

– Лет пять уж не был. Нельзя мне.

– Почему?

– Не твое дело.

– Да ладно тебе! – хрипло засмеялась она. – У меня просто праздный интерес. Меня скоро убьют, так что твои тайны уйдут со мной в могилу.

Анхельм поразился перемене ее настроения: Рин была сама доброта. Харви чиркнул спичкой и закурил.

– Был у меня дом. Была девушка, которую я любил. И она меня любила. Но однажды меня призвали служить на корабле в королевских войсках. Она обещала ждать. Пять лет меня не было. Когда я вернулся к ее отцу, он сказал, чтобы я убирался и не портил его дочурке жизнь, потому что она вышла замуж за богача. Я за порог – а он ее сделал своей законной женой. Ох, проклятье! Морской черт бы побрал всех этих лживых баб, которые наобещают, а потом обманут! В общем, я ушел оттуда с разбитым сердцем, набрался в портовой таверне до зеленых мышей. А когда проснулся, выяснил, что спьяну стал третьим помощником капитана на одном каперском фрегате. Ну а потом... долгая история. В общем, спустя пару лет я встретил Эрни, и мы вместе стали служить на «Огненном». Я люблю этот корабль.

– А работорговля?

– Надо же на жизнь зарабатывать. Этим мы без капитана промышляем. Флаг только для серьезных дел. Барыши неплохие, с рабов-то. Мы и тебя продать хотели, да видишь, как оно вышло... А так, поверь, малышка, ты бы попала в хорошие руки. Аиргов только богачи позволить себе могут. Жаль тебя. Что, плохо тебе?

Девушка только кивнула. Сил на большее не было. Анхельм чувствовал, что она вот-вот провалится в обморок.

– Ну на, попей еще немножко.

Он снова дал ей воды, и вроде бы ее немного отпустило.

– Хороший ты мужик, Харви. Знаешь, не все женщины такие. Однажды и тебе повезет. Ты только не обижайся, но если я освобожусь, то убью тебя.

– Вот те раз!

– Приказ есть приказ. Но я обещаю сделать это быстро и безболезненно.

Харви коротко улыбнулся ей и кивнул.

Они сидели в тишине, Рин пребывала на грани потери сознания. Из полузабытья ее вырвал хлопок двери: в подсобку зашел Гвинет. Лицо его все еще выражало гнев: губы сжались в тонкую полоску, крылья носа раздулись. За ним стоял необычайно серьезный Эрни.

– Итак, Рин, тебя будут судить. Тебя обвинят в убийстве великого визиря Маринея и служебной халатности, которая привела к утере важных государственных документов и гибели посла. Так как нет никого, кто мог бы тебя оправдать, тебя ждет в худшем случае виселица, в лучшем – пожизненная каторга. В любом случае во всем обвинят тебя.

– Ну, все как обычно. Иди-ка поцелуй горнида в мохнатый зад, а? И не беси меня своей мерзкой рожей.

Гвинет дернул щекой, перекинулся парой фраз с Харви и Эрни на том же непонятном наречии, на котором говорил с колдуном, и вышел. Харви, тяжело крякнув, поднял труп посла и куда-то понес, кинув на прощание долгий взгляд на Рин. Девушка ободряюще ему подмигнула, словно прося не беспокоиться за нее. Эрни сочувственно поцокал языком и осмотрел ее.

– Э-хе... Эх, детка, жаль тебя. Но уж извиняй, помочь ничем не могу.

– Эрни, почему тебе меня жаль? Я же враг.

Эрни помялся и неохотно ответил:

– Я не слишком-то рад прислуживать этому ублюдку Родемаю-младшему. По правде сказать, вся команда терпеть его не может. На «Огненном» я уже давно, почитай лет десять, двух капитанов пережил. Так вот, по секрету тебе скажу, ни при одном начальнике такого, как сейчас, не было! Раньше мы чем занимались? Служили исправно, нам платили хорошо. А с тех пор как этот засранец у штурвала встал, жалованье сократили, приходится вот... рабами торговать. Мы подолгу на границах без капитана ходили, вот и придумали себе дело. Капитану не говорим, а то он известный хапуга, и здесь себе кусок отхватит. Он хоть и сопляк, но в этом деле сечет. Мы и тебя продать хотели, но видишь, как оно вышло... Слизень этот, Слайк, попался на глаза капитану и нажаловался. Ну, тот и спрашивает, мол, кто. А тот ему сразу, мол, девчонку-аирга нашли. Ну а дальше ты знаешь.

– И это все? Только потому, что ты не любишь своего капитана?

– А еще ты красотка. Таких всегда жаль... Слушай, а правда, мол, аирги бессмертные?

– Нет. Лет пятьсот живем, но не бессмертные.

– Аа-а... Ладно, что-то я заговорился. Пойду, пожалуй.

– Эрни, постой... – слабо попросила Рин, и мужчина обернулся, заинтересованно глядя на нее.

– Когда суд?

– Да кто ж знает? – пожал плечами тот. – Может, завтра, а могут и на месяц затянуть... Ты только дотяни до него.

И ушел, закрыв дверь на ключ. Рин осталась одна в темной комнате, привязанная к стулу, в полубессознательном состоянии.

«Гады, хоть бы свечу оставили!» – подумал Анхельм. Рин это, казалось, не заботило. Она закрыла глаза и провалилась в сон, граничащий с обмороком.

Следующим, что увидел Анхельм, когда мрак беспамятства рассеялся, был зал суда. Он обнаружил себя в камере, прикованным кандалами к железному креслу. В голове было пусто и звонко, каждый услышанный шаг, слово и шепоток отзывались тупой ноющей болью где-то над бровями. Глаза слезились, а во рту творилось такое, что лучше бы и не думать об этом. В настроении Рин он уловил лишь полное безразличие к происходящему, усталость и желание скорейшего конца.

Ее переодели в темно-серую тюремную робу и тяжелые ботинки. Волосы наконец-то были вымыты и даже причесаны. К чему нужны такие ухищрения с заключенной, которую должны приговорить к смерти, Анхельму было совершенно непонятно. Но когда пристав приказал всем встать и объявил выход судьи, вопрос разрешился сам собой: верховным судьей была сама королева Маринея, ее величество Ивения Маринейская. Сия персона, которая умерла, когда Анхельм был еще совсем маленьким, отличалась очень тяжелым характером и не менее тяжелой рукой. Она не терпела неопрятность, безвкусицу и уродливые вещи, поэтому при ее правлении мода и искусство в Маринее переживали расцвет. Нельзя сказать, чтобы это было плохо для страны, даже наоборот, но любой, кто находился рядом с ее величеством, неизменно страдал, если что-то в его виде было не по нраву королеве. Так как Рин о себе позаботиться не могла, надсмотрщики потрудились привести ее в состояние более-менее приемлемое для глаз королевы, чтобы самим не получить на орехи.

Много лет спустя Анхельм на различных заседаниях суда, коих ему пришлось посетить множество, не раз вспоминал суд над Рин. Обвинение было сфабриковано до последней запятой. Это был тщательно выверенный спектакль, в котором не было места импровизации. Обвиняемой предоставили адвоката, вызвали представителя из посольства Соринтии и от императорского двора, пригласили заместителя главы департамента безопасности. И все это были лица, которые, как показало время, давно состояли в сговоре с аристократией Маринея и конкретно с Гвинетом Родемаем. Те, кому Вейлор Седьмой оказался неугоден в качестве императора.

«Ваша честь! Случилось страшное несчастье! Корабль, на котором плыли на королевский суд официальные представители Соринтии, преследовали морские чудовища. По их вине «Джиневра» потерпела крушение на рифах близ северного атолла в Адвинском море. Погиб весь экипаж и почти все пассажиры. Удалось спастись лишь подсудимой Рин Кисеки, заместителю главы особого отдела департамента безопасности Соринтии. Ее выбросило на берег недалеко от лагеря контр-адмирала флота Маринея капитана корабля «Огненный шторм» Гвинета Родемая. Да, ваше величество, вы его знаете. Этот славный юноша – сын почившего Родемая-старшего. Матросы позаботились о подсудимой, а затем ее доставили во дворец его превосходительства визиря Редгарда, чтобы доложить о невозможности посольской миссии и ходатайствовать о перенесении слушаний. Тем же вечером обвиняемая совершила два преступления. Ею была предпринята попытка выкрасть вещественные доказательства по делу об убийстве военного советника Маринея. Визирь обнаружил ее на месте преступления и попытался схватить, но злоумышленница убила его. Следствие пришло к заключению, что в качестве орудия убийства подсудимая использовала ментальный удар. Так как ее магия чужда силе погибшего, он не имел возможности защититься.

У обвиняемой были мотивы для совершения кражи. Да-да, уважаемая судья, вы не ослышались, она потеряла документы, с которыми посол Соринтии, светлая ему память, должен был выступать на суде его величества. Возможно, она пришла в ужас от того, что провалила возложенную на нее миссию, и решила таким образом исправить положение и спасти своего императора от меча правосудия.

...Какая миссия была у нее на корабле? Охрана его превосходительства посла и документов. Да, к сожалению, халатное отношение к своей работе не редкость в наше время. Ну, возможно, всему виной ее происхождение... Аирги только в рабы годятся.

...Нет, ваша честь, мы не строим догадки! Подсудимая действительно все время после спасения выказывала глубокое недовольство и досаду от провала миссии и просила нас поискать документы. Мы прошли вокруг всего атолла, однако затонувших документов не нашли, как не нашли и тела посла Соринтии. Нет, ваша честь, у нас действительно нет прямых доказательств вины подсудимой. Нет, очевидцев преступления тоже нет, но она была рядом с трупом, когда ее обнаружила стража, и тело было еще теплое. Вот страж, его имя Слайкенс Хорнби, подсудимая выбила ему глаз, когда оказала сопротивление при задержании.

...Таким образом, подозреваемая Рин Кисеки обвиняется в попытке кражи государственных документов и убийстве с особой жестокостью. То есть преступлениях, предусмотренных следующими законами: частью второй, статьей двадцатой, пунктом шесть Кодекса о преступлениях против королевства и частью первой, статьей сто тридцать второй, пунктом три Кодекса о преступлениях против человека. Также подозреваемой вменяется в вину членовредительство в отношении Слайкенса Хорнби, стража дома погибшего. У обвинения все, ваша честь».

Ситуация складывалась непростая. Гвинет Родемай, обладающий положением в обществе, поддержкой сообщников, доверием королевы, сфабриковал обвинение от первой буквы до последней, удачно примазав к делу побитого Слайка. К счастью, королева не участвовала в сговоре, поэтому обвинители не обнаглели настолько, чтобы утверждать, что у них есть еще и прямые доказательства вины Рин. У Рин, не имеющей ни сторонников, ни юридических знаний и действительно, по сути, виновной в смерти визиря и в избиении этого одноглазого, не было никаких шансов оправдаться. Едва только она начала свою речь, Анхельм понял, что девушка прекрасно осознавала свое положение.

На вопросы судьи Рин отвечала со всем возможным уважением, вину свою признала лишь частично. Отказавшись от адвоката, она коротко рассказала свою версию событий, подчеркнуто вежливо игнорируя возмущенные реплики «потерпевших» и отвечая только по существу вопроса. Анхельм понял, что девушке пришлось вспомнить все свои знания этикета, чтобы у королевы сложилось о ней хорошее мнение. Ситуация осложнялась тем, что на аиргов в этой стране смотрели как на мусор, а сейчас все зависело от впечатления судьи.

Но почему она решила довериться королеве?

Суд удалился для вынесения приговора, и девушка снова обмякла в кресле, безучастно уставившись в мозаичный потолок. Весь этот цирк порядком ее доконал, и все, чего хотелось, – спать.

Когда королева вернулась и зачитала вердикт, Анхельму показалось, что Рин восприняла его как милость богов. Конечно, Рин знала, что решение в любом случае будет не в ее пользу, но все же надеялась, что хотя бы останется в живых, как и случилось. В связи с недостатком доказательств у обвинения и принимая во внимание чистосердечное признание, суд приговаривает подсудимую к пожизненным исправительным работам на золотых рудниках на благо короны Маринея. Со стороны работодателя и короны Соринтии осужденная подлежит следующим санкциям: увольнение без выплат, лишение звания и всех сопутствующих привилегий, а также экстрадиция из страны гражданской принадлежности в связи с запросом королевства Мариней, обоснованным двухсторонним договором о выдаче.

Гвинет при этих словах пошел зелеными пятнами и попытался оспорить вынесение слишком мягкого приговора, предупреждая, что осужденная обязательно сбежит. Королева слушала молча, а затем перебила коротким жестом и холодно вопросила, действительно ли контр-адмирал такого плохого мнения об охране рудников и считает ли он ее королевское величество глупее себя. Юный капитан покраснел, заткнулся, попросил прощения и спешно удалился из зала, не в силах выносить позор. Рин только скромно улыбнулась.

Ее конвоировали в камеру, в ближайшие несколько часов должна была прийти повозка, в которой заключенных отправляли на рудники. Оставшись одна, Рин легла на жесткие нары и стала рассматривать свой браслет с рисунком из бегущих друг за другом волков. Единственное, что у нее осталось после всех злоключений. При взгляде на эту вещицу горячие слезы потекли по щекам, а в горле встал колючий комок. Рин плакала беззвучно, не всхлипывая, тихо оплакивая все, что имела когда-то. Тоска и горькая печаль в душе Рин копились слишком долго, и это маленькое воспоминание о доме и прежней жизни стало последним камешком, разрушившим столь кропотливо возводимые стены спокойствия и безразличия.

Анхельм заразился ее мрачным настроением и погрузился в сладкие мечты о том, как бы он ее оправдал, если бы присутствовал на суде, и что бы он сделал с теми, кто ее подставил. Хотя, конечно, задним умом мы все гении. А что бы стало с ним самим в такой ситуации? С большой неохотой герцог признал, что сам он не дожил бы даже до суда.

И потянулась бесконечная вереница дней, где сегодня похоже на вчера и завтра тоже не будет отличаться разнообразием. Анхельм стал беспокоиться примерно через неделю. Он никак не мог понять, почему воспоминания так долго тянутся? Он всем существом своим чувствовал: что-то случилось и Рин больше не управляет трансом. Сколько времени прошло в реальности? Очнется ли он в то же мгновение или уже прошли недели? С одной стороны, вряд ли Рин стала бы начинать такое долгое дело, если бы в реальности время шло соразмерно. С другой стороны, а вдруг она и не собиралась показывать ему так много? Что, если что-то пошло не так, как она рассчитывала, и теперь им не выбраться из транса? Как мог, он гнал прочь эти мысли, но они возвращались вновь и вновь.

Работа на золотом руднике была не тяжелой физически, но жара, мухи, пекущее солнце и монотонность действий изнуряли и превращали все в рабский труд. Надсмотрщики не давали спуску: чуть-чуть замешкаешься – получишь хлыстом по спине. Кормежка была неплоха. Видимо, управляющие понимали, что им гораздо выгоднее заботиться о рабах, чтобы производительность труда была выше, а добыча больше. Анхельм удивлялся выносливости девушки: с рассвета до заката она трудилась, прерываясь только на сон и еду.

Пренеприятный инцидент случился на третий день ее пребывания на руднике. Пара арестантов, уже давненько отбывавших свой срок и считавшихся здесь главными, решили, что одинокая, нелюдимая красотка хрупкого вида нуждается в их защите. Первые два раза Рин просто небрежно отмахнулась от всякой помощи. В третий раз ей дали понять, что без покровительства она не сможет остаться нетронутой и лучше быть хорошей девочкой, позволив себя оберегать... за разумную плату. Естественно, подразумевалась плата собственным телом, с чем Рин (и Анхельм вместе с ней) была категорически не согласна.

Вечером перед сном, когда девушка отмывала руки от грязи, стоя в едва освещенном умывальном закутке между общими комнатами и столовой, к ней подошли сзади двое и предложили прогуляться. Рин устало вздохнула, накинула на шею мокрое скрученное полотенце, молча обогнула непрошеных ухажеров и вышла на улицу.

– Я что, неясно дала понять, чтобы вы отвалили? – нахмурилась она, стоя к ним спиной.

Чуткие уши ловили каждый шаг и движение потенциальных противников. Рин стояла в нарочито расслабленной позе, внутри же у нее все кипело от злости и каждый нерв и мускул были натянуты.

– Полегче! Давай переговорим! – сказал один из вышедших за ней.

Вслед за этими двумя из барака вышли еще трое, и Анхельм уже не на шутку встревожился. Справиться с двумя противниками для Рин не составило бы проблемы, но если их будет больше? Не тот ли это роковой для девушки момент, который она хотела ему показать? Стража далеко: все бараки расположены в углублении каньона и защищены с трех сторон голыми отвесными скалами, так что под охрану берут лишь высокие ворота перед лагерем.

Рин резко развернулась на шум и очень недобро посмотрела на собравшихся. Впереди стоял здоровяк с абсолютно лысой головой и крупным горбатым носом. Рин бросила оценивающий взгляд на него и мгновенно успокоилась. Анхельм воспринял от нее чувство, что этот человек не представляет опасности. Народ прибывал, из всех бараков выходили зеваки. Среди них были не только мужчины, но и те женщины, с которыми Рин делила комнату.

– Вам известно, за что я здесь? – нехорошим тоном спросила она. – Вы дергаете дракона за хвост. Я профессиональная убийца, наемник.

На толпу это произвело мало впечатления.

– Вранье! – послышался визгливый голос откуда-то с задних рядов. Девушка выругалась себе под нос.

– Вы еще больше народа собрать не могли, придурки тупорылые? Может, еще стражу позвать, чтоб посмотрели, а? Кто хочет драки – вперед! – рыкнула она и добавила: – Только я ведь и убить могу, так что подумайте дважды.

Толпа довольно быстро поредела, перед ней теперь осталось человек десять.

– Ну что же ты так, детка, – сказал лысый. – Мы же не для драки здесь, а потолковать.

– Ваши предложения я слушала, мне они неинтересны. Я вам не девочка для развлечений. Если не хватает тех девок, – она кивнула в сторону дома, – то можете из соседних бараков приглашать.

– Чё мы с ней цацкаемся? – сердито возмутился второй мужчина, худой, высокий, со смуглым лицом и очень злым взглядом. – Я вам сразу говорил, эта п... только по-плохому понимает.

– Ну, не по-хорошему, так по-плохому, – согласился лысый, а потом нагнул к себе длинного и зашептал ему что-то неразборчиво на ухо. Рин хищно оскалилась и приготовилась драться... Но кто-то из толпы коротко вскрикнул и указал на приближающийся к ним фонарь и темный силуэт в его свете: стража совершала вечерний обход. Никому не хотелось нарваться на неприятности, и все быстро убрались обратно в дом. Рин осталась во дворе, сомневаясь, стоит ли ей заходить сейчас.

– Команда «отбой» была час назад, – сообщил ей подошедший охранник. – Почему на улице?

– Вышла повесить полотенце, – ответила Рин и, предъявив охраннику мокрое полотенце, демонстративно повесила его на веревку, а затем ушла в барак. В тот раз стычки удалось избежать.

Но через три дня вечером случилась беда. Ее зажали в безлюдном углу далеко от бараков. Пятеро громил, которые крутили колеса для подачи воды и никогда к ней раньше не приставали, почти что окружили ее. За спиной был высокий забор из железных труб, бежать было некуда. Рин крепко сжимала в руках обломок трубы и острый камень, понимая, что противников придется убить. Слова не подействовали, так как громилы были слишком тупы, чтобы понять, с кем связались. Первые удары Рин парировала, ловко увертывалась от тянущихся к ней рук и била в ответ. В какое-то мгновение она выпрыгнула за спины нападавшим и перешла из защиты в атаку.

И если сначала Анхельм ощущал лишь раздражение и злость, то в этот момент он почувствовал, как глаза застилает багровый туман слепой ярости, жажды крови, а в голове остается только желание нарезать всех тонкими ломтиками.

– Ах вы суки паскудные! – прорычала Рин. – Ну, молитесь сами себе, ублюдки!

То, что последовало за этим, Анхельму казалось чем-то нереальным и иррациональным. Нет, он знал, что страх расширяет границы физических возможностей человека, но чтобы настолько...

Любой из противников мог вбить Рин по пояс в землю, как колышек, если бы смог дотянуться до нее. Но она была недосягаема. Реакцию девушки можно было сравнить со змеиной: будто кобра, она выскальзывала из-под ударов, парируя и жаля в ответ. Атаки приходились точно в самые уязвимые места: позвоночник, шея, солнечное сплетение, виски, и один за другим здоровые бугаи падали на землю.

Через какие-то секунды Рин осталась стоять одна в круге из тел. Багровый туман перед глазами рассеивался, руки задрожали, и ноги подкосились. Девушка, сильно покачнувшись, едва не упала на месте. Камень выпал из ее руки на голову поверженному противнику. Сжимая обломок трубы, Рин медленно побрела к баракам. Анхельм, отходя от шока, осознал, что только что она добавила себе проблем.

Рин не удалось уснуть этой ночью, она до утра пролежала в полудреме, прислушиваясь к каждому шороху и словно ожидая нападения.

На следующий день все обидчики обходили ее стороной и смотрели на нее со страхом. Нервы Рин расшалились, она была как на иголках, вздрагивая от каждого подозрительного шороха. Девушка потеряла сон, работа валилась из рук, и потому почти каждый день она получала несколько плетей от надсмотрщиков. Однако постепенно рутина снова поглотила ее, как тогда, на острове, во время болезни, и Анхельму становилось все хуже: вновь путалось сознание, он с трудом вспоминал, кто он такой и почему все это видит. Герцог перестал отличать один день от другого, накатила странная депрессия. А еще усилилась их с Рин ментальная связь: теперь он воспринимал все ее мысли, желания, как если бы это были его собственные. И от этих мыслей Анхельму хотелось выть – тоскливо и долго, как волку холодной зимой. Водоворот боли, тоски и апатии Рин затягивал его все глубже, он разрывался между ее и своим собственным разумом. Герцог понимал, что еще немного – и он просто сойдет с ума. На каждом витке водоворота мыслей он проходил одну и ту же точку, в которой задавался вопросом: почему Рин затеяла все это, если знала, что это опасно?

В один день рутина была разрушена: всех арестантов согнали вместе, затем погрузили в обозы и повезли куда-то. Когда женщина-страж тщательно обыскала Рин на выходе и сообщила, что их везут на обследования в госпиталь, девушка слегка расслабилась. Анхельм, словно выдернутый из жуткого сна, снова смог вздохнуть и разграничить ее разум и свой.

«Нас везут в госпиталь? Зачем? Откуда такая забота об арестантах?»

Он – или Рин? – прислушался к болтовне двух арестанток, которые были на этом руднике не первый год. Из их бестолковой речи он смог понять, что всех заключенных каждые полгода привозят в госпиталь на обследование. Затем он напряг память и вспомнил из уроков истории, что одной из реформ Ивении Маринейской было основание госпиталя для арестантов и издание указа об обязательном обследовании каждые полгода. Сделано это было затем, чтобы избежать вспышек болезней и снизить смертность на рудниках. Здоровые рабы приносили гораздо больше пользы, чем слабые и больные.

Рин сидела спокойно, однако нахохлилась, словно филин. Попытки соседок заговорить с ней провалились, и вскоре от нее отстали. Мерный перестук колес успокаивал ее, и девушка понемножку проваливалась в сладкую дрему.

Грохнувшие разом гром, пальба и визги девушек вырвали ее из сна и подкинули на лавке. Мгновение она соображала, где находится и что происходит. Снаружи донеслись звуки драки: оружейные залпы, звон мечей, ржание лошадей, свист и разбойничье улюлюканье. Фургон вдруг встал и закачался, Рин вместе с еще одной женщиной полетела на пол, больно стукнувшись головой. Рыжая девчушка лет шестнадцати пробралась к маленькому зарешеченному окошку, едва не наступив в суматохе на голову Рин.

– Головной опрокинули! – сообщила она. – Там засада! Разбойники! Много!

Рин заскрежетала зубами. Они находились в закрытом железном фургоне, закованные в наручники. Кандалы слишком крепкие. Либо попытаться открыть их отмычкой, либо пробовать вытащить руки. Звуки битвы приближались, казалось, кричат уже в соседнем фургоне.

– Девоньки, не хочу помира-ать! – заголосила одна из арестанток.

– Молчи, дура! Может, сбежим! – огрызнулась другая, у окошка. У Рин на этот счет было свое мнение.

– Ты, – обратилась она к девчонке у окна, – зажми мои наручники меж коленей, я попробую выдернуть руку!

Та послушно подскочила к ней и сжала так, что Рин охнула.

– Не руку, а наручник!

Анхельму показалось, что Рин ободрала руку до мяса: боль была такая, что аж в глазах потемнело. Девушка ругалась, как портовый грузчик, рука нестерпимо горела. Стараясь не обращать внимания на боль, она вырвала с помощью цепи от оков торчащий из пола гвоздь и по очереди освободила всех женщин. Затем она стала бить ногами в двери фургона, но те не поддавались.

Девушки, глядя на нее, тоже забарабанили руками и ногами, но все было без толку.

– Так, стоять! – скомандовала Рин, переводя дыхание. – Бейте одной ногой, по моей команде и желательно ближе к середине. И не орите. Неизвестно, кто там, снаружи.

Но даже их общих усилий хватило лишь на то, чтобы дверцы приоткрылись и появилась щель шириной в полпальца. И тогда Рин поняла, что двери заперты не на замок, а на прочные металлические засовы.

– Вега, – обратилась она к рыжей девчонке, – как тебя зовут, я знаю, такие глаза не делай. Эту доску мне оторвать помоги.

Вместе у них получилось разломать лавку, и Рин просунула доску в щель, одновременно приподнимая нижний засов. С первого раза ничего не получилось, и только когда Вега поняла, чего от нее хотят, дело пошло быстрее. Оба засова упали на землю, Рин распахнула двери, и воздух свободы ворвался внутрь фургона.

Рин окинула взглядом поле боя: тут и там валялись тела стражи и разбойников, свистели арбалетные болты, грохотали оружейные залпы, лязгала сталь сошедшихся в ближнем бою людей, бегали лошади без всадников, визжали женщины. Несколько фургонов были перевернуты, один горел... вместе с людьми.

– Резня... – пробормотала девушка себе под нос.

Женщины за ее спиной боязливо жались по стенам фургона, не решаясь бежать. Рыжая Вега молча похлопала Рин по плечу и указала на бегущих к ним бандитов. Четверо мужчин были вооружены до зубов, против них безоружная девушка не смогла бы сделать ничего в одиночку. Арбалетный болт просвистел прямо рядом с ухом девчонки и воткнулся в горло другой женщины. Та с бульканьем и хрипом замертво упала на пол. Вега сдавленно пискнула.

– Бежим! – скомандовала Рин и пинком выкинула из фургона рыжую девчонку. – И вы бегите! Я вас спасать не буду! – крикнула она оставшимся женщинам.

– Самой бы спастись, – вполголоса добавила она, снимая с трупа бандита перед фургоном боевой топорик и заряженный арбалет. Рин увидела, как первый бандит достает большое ружье и целится в нее, кувыркнулась в сторону, и тут же земля в том месте взорвалась. Рин схватила Вегу за руку и понеслась прочь в ближайший лес, не оглядываясь, а вслед им свистели болты и гремели оружейные выстрелы. Вега давилась рыданиями и старалась не отставать от Рин. Наконец, погоня отстала, звуки битвы почти стихли, а беглянки достигли небольшой опушки. Оглянувшись по сторонам, Рин остановилась, развернула к себе перепуганную девчонку, с силой сжав ее плечи.

– Вега! Послушай меня! – из глаз Веги катились слезы, губы дрожали, она сумасшедшим взглядом таращилась сквозь нее. Рин резко прижала ее к себе, поглаживая по жестким, как проволока, волосам и зашептала: – Успокойся, все хорошо, все будет хорошо!

Когда напуганная девица перестала всхлипывать, Рин продолжила:

– Вега, ты должна одну вещь запомнить. Если случится так, что меня схватят, а тебя нет, запомни: меня зовут Рин. Рин Кисеки. Рин из Иствана, что в Соринтии. Я служила в департаменте безопасности, была заместителем главы особого отдела. Вега, ты должна убежать на север Маринея, добраться до Винетры и сообщить моим друзьям, где я нахожусь. На рынке в Винетре ты найдешь Желтоглазого Кервина, он свяжется с моими друзьями. Скажи, что мы ехали с золотых рудников в Присполи в госпиталь для арестантов, они выяснят дорогу сами. Я в долгу не останусь! Повтори.

– Рин Кисеки из Соринтии... Забыла.

Рин повторила ей еще пару раз и добилась, чтобы Вега запомнила нужное.

– А теперь расскажи мне, кто ты, чтобы я могла сделать то же самое для тебя.

– Я... Я Вега, – тихо начала девочка. Она с трудом фокусировала взгляд на Рин. – Я из Маскарены, я воровала. У меня нет никого, я сирота...

– А друзья? Есть у тебя друзья? – Рин успокаивающе гладила девочку по голове, вглядываясь в ее огромные карие глаза и проецируя ауру спокойствия.

– Есть Карим, – взгляд ее становился осмысленным. – Он меня любит. Он в Маскарене. Он наемный убийца!

– Шутишь? Хотя, я смотрю, нет. Наемный убийца и воришка. Мило. Хорошо, я запомнила: Карим, Маскарена, наемный убийца. А теперь бежим. И пусть хоть раз Светлейшая смилостивится над нами!

Анхельм пребывал в состоянии перманентного обалдения. Так просто доверить свою судьбу первой встречной девчонке... очень в духе Рин. Ничему жизнь ее не учит. Весь происходящий бред просто не укладывался в его голове, и потому Анхельм просто абстрагировался от всего и прекратил попытки анализировать происходящее с точки зрения разума. В конце концов, реальность никакой логике не поддается, заключил он.

Рин пробиралась по лесу осторожно, ее ноги утопали в волглой хвое, мокрые после дождя еловые ветви больно хлестали по лицу, осыпая ледяными каплями. Следом за ней шла Вега, тихо хныча и сжимая свой арбалет. Рин прислушивалась к каждому шороху: сзади все еще гремела битва, раздавались женские визги и ор солдат. Впереди не было слышно никого и ничего, лишь дремучий лес простирался настолько далеко, насколько хватало глаз.

То ли усталость сказалась на ее внимательности, то ли постоянное напряжение, но слышала и видела Рин все хуже и хуже. В ушах у нее зашумело, в глазах стало темнеть, однако шаг девушка не сбавляла. Впереди между деревьями показался просвет, и Рин, обрадовавшись, побежала туда. Едва она достигла маленькой полянки, заросшей заячьей капустой и папоротником, и вышла из-за деревьев, как земля под ее ногами рухнула, и она со всего маху упала на твердый пол. От боли она даже не могла вздохнуть несколько секунд. А затем где-то наверху послышался свист натянутой веревки, и раздался оглушительный медный звон.

– Вега, беги! – заорала Рин, с ужасом понимая, что угодила в ловушку. – Беги!

Топот ног достаточно ясно дал понять, что девчонка побежала прочь со всей доступной ей скоростью. Рин огляделась и поняла, что находится в очень глубоком и длинном рве, выстланном по стенам абсолютно гладким камнем. Словно в колодец угодила... Выбраться оттуда у нее не вышло бы при всем желании.

Поэтому она села и принялась ждать, экономя силы.

За ней пришли очень быстро.

– Я могла бы догадаться... – устало выдохнула Рин, глядя на надоевшую ей до тошноты физиономию Гвинета Родемая.

Позднее, когда вся история с воспоминаниями кончилась, Рин долгое время не могла убедить Анхельма, что, хотя когда-то ей пришлось несладко, сейчас-то все с ней в порядке, а потому не надо смотреть на нее так.

Но Анхельм не мог успокоиться. Он вообще слабо представлял себе, как можно вынести подобное и не свихнуться.

Рин волокли по земле, связанную по рукам и ногам и для пущей надежности завернутую в мелкие рыболовные сети. Пару раз она стукалась головой о корни деревьев и ненадолго теряла сознание. Ее приволокли в мрачную сырую камеру с каменным полом и малюсеньким зарешеченным окошком, ударили пару раз в живот и бросили в угол. У нее болело все тело, были нарушены зрение и слух. От полученных ударов Рин тошнило, и Анхельм только надеялся, что никакие внутренние органы не повреждены.

Она лежала на грязной, пожухлой соломе, не делая попыток освободиться. Анхельм кричал на нее, пытался достучаться до ее разума, заставить двигаться, понимая, однако, бессмысленность своих усилий... Он знал, что с ней сейчас сделают и совсем, совершенно не хотел это перенести. А Рин, казалось, потеряла ко всему интерес. В ее мыслях крутилась какая-то песенка, вместо страха ею овладело безразличие.

Когда распахнулась дверь и в камеру вошли, она даже не дернулась. Стражи грубо обыскали ее, распутали и силой подняли на ноги. Рин стояла, низко опустив голову. Ее прекрасные длинные волосы сейчас спутались, покрылись слоем грязи и свисали плетьми, закрывая обзор. Потом она увидела сапоги со шпорами прямо перед собой. Ее лицо грубо подняли за подбородок. Во взгляде холодных фиалковых глаз капитана Родемая горела ненависть и плохо скрываемое веселье, оттого что враг наконец-то угодил в ловушку.

– Попалась! Я же говорил, что ты от меня не уйдешь.

– Значит, это ты организовал нападение на обоз, – она не спрашивала, а утверждала. Родемай медленно кивнул, продолжая сверлить ее взглядом.

– Я хочу знать, где мои письма, и хочу знать это сейчас.

Рин слабо улыбнулась.

– Я же сказала, на дне морском, – проворковала она. – Ты задницей меня слушал?

Ох, вот это было зря! От резкого удара по щеке словно искры из глаз посыпались. Она поморщилась и сплюнула кровь.

– Не дерзи мне! – заорал он, больно сжимая пальцами ее подбородок и шею. – Твоя судьба полностью в моих руках! Я хотел заботиться о тебе! Я предлагал тебе деньги, власть, свою постель! Тебе надо было лишь раскрыть мне, где письма!

– Я же сказала... – прохрипела она.

– Ничего ты не сказала. Но сегодня ты заговоришь, клянусь. В пятую комнату ее!

На дыбе Рин не сказала ничего, лишь упрямо сжимала зубы едва ли не до хруста и молчала. Палач Гвинета постепенно переходил к более изощренным орудиям пыток.

Когда раскаленные прутья стали хлестать ее по спине, девушка кричала, пока не потеряла голос. Она проваливалась от боли в обморок, а ушат ледяной воды вырывал ее из желанного забвения, и зверства продолжались. Когда ей по очереди сломали все пальцы на руках и ноги, у нее не осталось даже сил на крик.

Едва слышным стоном Рин клялась, что бутылки с письмами выбросила в воду, едва только первые залпы ударили по «Джиневре». Но Родемай не верил.

Анхельм чувствовал, что она сказала не все, что ей есть что еще скрывать, и отчаянно желал, чтобы она выдала тайну, лишь бы только прекратились эти ужасные пытки. От слепящей боли он едва не лишился рассудка. Замкнутый внутри близкого к безумию разума, он мог лишь кричать и надеяться не сойти с ума самому...

В какой-то момент палач сказал, что больше пыток в этот день Рин не вынесет, и предложил продолжить на следующий день. Гвинет неохотно согласился. Девушку снова бросили в карцер.

Почти нагая, выбивающая от холода дробь зубами, Рин снова лежала в куче грязной соломы. Из глаз катились крупные слезы, комната вертелась волчком перед глазами, ее пару раз стошнило.

Усилием воли она заставила себя приподняться и осмотреться: в углу камеры пленница заметила ведро с водой и более-менее сухую солому почище. Едва живая от боли, доползла до ведра и жадно напилась воды, отдающей мокрой псиной. Кое-как устроила себе лежанку из соломы и провалилась в забытье.

Рин разбудили грубым пинком, подняли и снова поволокли куда-то. На сей раз ее привели в относительно чистое помещение, где стояли лишь три обычных стула, письменный стол и высокие пороховые бочки. Охранники не стали даже привязывать ее, решив, что со сломанными ногами она все равно никуда не денется. Следом вошел Гвинет Родемай вместе с женщиной, которая затем не раз снилась и Рин, и Анхельму в кошмарах. Дама лет сорока на вид, с непропорционально маленькой для ее тяжелого тела головой. Ежик кипенно-белых волос подчеркивал квадратный подбородок. Пунцовые пятна на щеках и носу выдавали проблемы с алкоголем. На лице ее застыло выражение брезгливости и желание сделать кому-нибудь гадость. Но когда она увидела Рин, то щеки ее, и без того пунцовые, запылали от гнева, тонкие губы перекосило, на лбу вздулись синие вены. Она круто развернулась к Родемаю.

– Вот это?! Вы протащили меня аж из самой Маскарены, чтобы показать мне вот это? Я не занимаюсь подобным мусором!

Ее визгливый голос отдавался эхом от каменных стен. В своем возмущении волшебница стала похожа на рассерженную индюшку, и Рин не удержалась от смешка.

Фиалковые глаза сына военного советника сузились.

– Ты будешь работать, как я скажу, с кем скажу и когда скажу. Такие указания ты получила, когда получала задаток, не так ли? – холодно отчеканил он.

Лицо дамы побагровело.

– Не хамите! Вы хоть понимаете, кто я?!

– Да мне все равно, кто ты. Твой хозяин у меня в долгу. Так что работай, – выплюнул Гвинет. – Мне нужны сведения. И помни, о чем я предупреждал.

Он приказал страже выйти, кивнул женщине и грациозно опустился на стул за письменным столом.

Рин расслабилась и обмякла на стуле настолько, насколько позволяли сломанные ноги. Анхельм прочел ее мысли, что проделать такой же трюк, как с визирем, в этот раз будет сложно, так как сил почти не осталось, нужной степени концентрации просто не достичь. К тому же волшебница предупреждена. Для чего тогда ее притащили?

Женщина расправила складки на мантии, вскинула руки и начала нараспев читать заклятие. Сначала не происходило ничего. А затем жуткая, невыносимая режущая боль пронзила огненной стрелой все тело от макушки до пяток. Рин истошно завизжала. Боль прекратилась.

– Хочешь повторения? – медовым голосом спросил Родемай. – Если нет, тогда скажи, что ты сделала с письмами?

– Я клянусь! Я взяла бутылки и выбросила их в воду!

– Почему мои люди не нашли их?

– Не знаю!

– Знаешь, – он кивнул волшебнице.

– А-а-а! Я не знаю! Не знаю! – рыдала девушка. От боли она почти ослепла, голова разрывалась осколками, но, когда казалось, что она больше не выдержит, все стихло. Гвинет подождал, пока она прорыдается, и снова спросил.

– Так почему же?

– Они у русалок... – всхлипнула она. – Я клянусь, я говорю правду. Письма у русалок.

– Ложь, – коротко подытожил Родемай, жестом показывая продолжать пытки.

– Едва ли, – усомнилась волшебница. Родемай устало потер переносицу и поморщился.

– Русалок в моих водах уже давно истребили. На всех границах стоят сети и магические ловушки. Им не пройти. К тому же, с какой стати волшебным тварям вроде них помогать людям?

– Я же не человек, – тихо возразила Рин. – Я клянусь, письма у русалок! Они не помогали мне, просто схватили бутыли, когда я их выбросила за борт, и унесли на дно!

Родемай приторно-ласково улыбнулся, подошел к ней и обнял за плечи.

– Отпусти, я для тебя бесполезна, – плакала Рин. – Мне уже на всех наплевать. На Вейлора, на департамент, на все... Я больше не выдержу.

– Сначала тебе придется пойти со мной в море, вызвать этих тварей и забрать то, что принадлежит мне.

– Они не послушают меня...

– Опять обманываешь? – усмехнулся он и взглянул на волшебницу. – Нора!

– Нет! – завизжала Рин. – Нет! Нет! Я сделаю! Только убери эту крашеную сучку!

У волшебницы вздулись на лбу вены так, что, казалось, сейчас полопаются. Она указала рукой на Рин.

– Оскорблять меня вздумала! – прошипела она. – Вы, аирги, всего лишь паразиты, которых надо раз и навсегда извести! О-о! У меня есть одно средство, придумала специально для этого...

Она выкрикнула слова заклятия, с руки сорвалось пламя и устремилось к замершей от ужаса Рин. В тот миг Анхельму показалось, что это конец, но пламя беспрепятственно прошло сквозь кожу живота. В тот же миг в нем разгорелась жгучая, невыносимая боль, словно внутри полыхал костер. Рин повалилась на пол, она пыталась кричать, но ни звука не вырывалось из ее рта, лишь сиплое хрипение. Анхельм краем глаза увидел, как Гвинет вскочил, выхватил клинок из ножен и одним ударом снес волшебнице голову. Голова покатилась и остановилась в пыльном углу, а тело рухнуло, заливая кровью дощатый пол.

Но Рин и Анхельму не было до этого дела: внутри все горело, распаляясь еще жарче.

«Пожалуйста! Пожалуйста, хватит! Не надо больше! Хватит! Потушите этот пожар, кто-нибудь! Умоляю!»

Герцог уже решил, что мука никогда не кончится, что они сейчас сгорят заживо в магическом огне... Внезапный удар холодной воды в лицо заставил ее раскрыть глаза. Над ней склонился крайне обеспокоенный Гвинет с полупустым ведром.

– Живая? – он потряс Рин за плечо, похлопал по щекам. То полубезумное от боли существо, которое являла собой сейчас пленница, не отзывалось. Она обеими искалеченными руками сжимала свой живот и лишь стонала. Гвинет поднял ее на руки и положил на стол.

– Не смей сдыхать! Ты мне нужна! – потребовал он, выливая на нее еще воды. Рин едва не захлебнулась, закашлялась. Гвинет продолжал обливать ее, и пожар в животе постепенно потухал. И наконец стих совсем. Она лежала, не шевелясь, казалось, что малейшее движение вернет боль. Анхельм изо всех сил надеялся, что больше ничего подобного не произойдет.

– Живая? – спросил Родемай, шлепая Рин по щеке и грубо хватая за лицо. Она уставилась на него совершенно бессмысленным взглядом.– Живая, вроде... Вот гнида! Чуть не испортила мне все...

Рин сильно тряхнуло от остаточного действия заклятья, аж зубы лязгнули, а из глаз брызнули слезы.

– Ну-ну, будет тебе! Убил я твою обидчицу.

Закрыв глаза, Рин прохрипела:

– Про себя забыл.

– О, вернулась способность язвить, – ухмыльнулся Гвинет. – Значит, все будет хорошо. Не волнуйся, я не дам тебе умереть, пока ты мне нужна. Эй, стража!

Вошли два охранника и удивленно уставились на обезглавленное тело. Гвинет щелкнул пальцами, привлекая их внимание, и кивнул на Рин.

– Бросьте ее обратно в карцер, умойте, оденьте, и пусть к ней зайдет врач. Если она помрет, вы пожалеете, что родились.

Охрана приволокла Рин в камеру, ее облили из ведер ледяной водой, от которой аж зубы сводило, и бросили драный мешок с прорезями для рук и головы. Хотя он вонял гнилыми овощами, девушка была рада и такой одежде, ведь от ее тюремных штанов и куртки остались жалкие обрывки, едва прикрывавшие интимные места. Анхельм прочитал в мыслях Рин, что Эрни или Харви с ней бы так не поступили. А его самого не оставляла мысль, что в камере нет Родемая-младшего, лишь охрана: трое здоровяков, явно не отягощенных приличиями и моралью. И его опасения подтвердились.

Рин не стали перевязывать. Вместо этого охранник, мохнатый, словно медведь, и такой же огромный, кивнул двум товарищам на нее и мерзко ухмыльнулся. Липкий холодный ужас пронзил ее от макушки до пяток. Стражники схватили девушку и прижали к каменному полу, причиняя еще большую боль сломанным ногам... Рин завизжала, зарыдала, стала умолять не делать этого... Но кто бы стал слушать ее? Охранник протянул грязную лапищу к ее штанам и резко сдернул их. Рассудок Рин и Анхельма затмил слепой страх насилия...

В тот же миг в центре мрачного карцера появилось алое сияние, и раздался смутно знакомый Анхельму громкий недовольный голос:

– Силой своею разделяю вас! Сила моя – сила крови Земли. Воля моя – воля Хозяина мира. Слово мое – закон Жизни!

Что-то дернуло герцога за голову, перед глазами завертелся калейдоскоп картинок...