Гематофагия|Магическая битва фанфик

— Хэй, что вы там делаете?! — пьяный голос Нобары резанул по воздуху. — И только не говорите, что сосётесь!

Идёт к нам уверенно, размашисто, как будто на этой вечеринке всё принадлежит ей: алкоголь, музыка, сигареты, люди, даже воздух. Всё её. Сукуна усмехается, его мерзкое довольство отражается в уголках губ Итадори, а затем... тело снова становится его. Юджи моргает, его глаза, широкие, испуганные, скользнули по моим губам, по алым разводам, которые он не оставлял, но своих отпечатков не мог отрицать.

— Анами, я не... — начинает он, тихо, почти шёпотом. Извиняется. Пытается.

— Заткнись, Итадори. Ничего не было, — затыкаю его, не хочу этого разговора. Не сейчас. Не при ней.

Я резко подхватываю его ладонь легко, игриво. Чуть потянула за собой. Мол, всё норм, просто дурачимся, а сама подступаю к Нобаре. Просто вышли на воздух, блядь. Подышать.

— Там душно, — выдыхаю ей, когда подхожу.

Нобара стоит, смотрит. Прищур. Глаза блестят от алкоголя, но я вижу: она трезва внутри. Она медленно достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой. Вдох. Выдох — прямо в лицо Юджи. Тот тут же закашлялся, как школьник. А она будто кайфует.

И тут я замечаю. Её взгляд на мою руку, что всё ещё держит его, на моё лицо, на мои губы. И в этом взгляде ревность, тихая, злая, прячущаяся под тысячей фраз: «Он долбаёб», «Он не в моём вкусе», «Боже, Анами, ты серьёзно?». Но сейчас она вся дрожит внутри, и вот этот её жест как нервный тик, смахивает пепел с такой силой, будто хочет раскрошить сигарету пополам. Она будто делает это специально смотрит сквозь дым, не на него, не на меня. Сквозь нас. Я не выдерживаю отпускаю руку Юджи и ухожу. Просто разворачиваюсь и иду, словно меня вырвали из сцены. Внутри злость, стыд, отчаяние. Всё намешано в одном рюмочном коктейле, который уже хлещет по венам. Я прохожу в зал и замираю. Маки на столе танцует.

— Блядь... — шепчу в пространство.

Мы же ушли на пару минут. Где, нахуй, Мегуми? Где Тодо?! Где кто-то с хоть каплей мозга? Бегу к ней, спотыкаясь об чью-то сумку.

— Кому-то уже явно хватит! — ору, хватая Маки за талию и таща вниз.

Она с недовольством плюхается в кресло.

— Ты сама еле стоишь на ногах, — бурчит, пытаясь вернуть себе гордость.

— Яроми, ты испортила весь кайф! — Тодо закатил глаза, поднимая шот.

Я оглядываюсь: Мегуми сидит как всегда лицо, будто ему насрали в душу, с пустым бокалом смотрит на Маки. Нет, не пялится. Просто... смотрит. Вечно недовольный, вечно сдержанный. Ни хрена не поймёшь: пьян он или просто устал от всего. А у меня... поднимается. Глоток рвоты резко, как под дых без предупреждения. Я хватаюсь за живот, разворачиваюсь и бегу. До туалета два шага. Спотыкаюсь, падаю на кафель. Цепляюсь руками, сжимаю челюсть. Спасибо, что не вырвало прямо здесь. Подползла к унитазу. Фонтан. Жёлчь, алкоголь, воспоминания. Всё наружу, что не переварилось, сидело в горле комом. Мир плывёт, пол как на корабле. Голова тяжелее всего тела, хватаю край раковины, включаю воду. Холодная. Умываюсь, тру лицо, смотрю в зеркало и не вижу себя. Какая-то тряпка, оболочка пустая, уставшая. А внутри снова это желание: вскрыться, исчезнуть, перестать существовать.

Возвращаюсь за стол. Тишина только в моей голове. Музыка грохочет, смех, звон бокалов. Но всё как будто в вакууме. Кто-то орёт песню в караоке, кто-то хлопает по столу, пьяный смех. Нобара и Юджи уже вернулись. Тодо с ним чокается шотами, что-то орёт, как всегда. Маки снова смеётся, заливается так, будто только что выиграла миллион. Нобара смотрит прямо на меня, я сначала не понимаю просто встречаюсь взглядом мимоходом, случайно. А потом... замедляется всё. Этот взгляд не как обычно. Раньше была дерзость, флирт, смех, наезды, шуточные угрозы, подначки, она не ревновала, не ставила границ, не играла в это. А теперь щёлкнуло. Смотрю на неё и не узнаю. Она смотрит на меня, как на врага. И в этой тишине в моей голове начинает бить мысль: она влюблена в Юджи. Мне становится не по себе. Словно внутри меня оборвалось что-то важное. Потому что до этого момента она была моей. Своей. Близкой. Подругой, чёрт возьми. Единственной, кто знал, каково это — быть не такой. А теперь... Чужая.

— Все. Мы едем обратно, — Мегуми встал. Его голос глухой, отрезвляющий. — Одна танцует на столе, как последняя... — он запнулся, бросив взгляд на Маки, — вторая блюёт в унитаз.

Хватает Маки за руку и тащит к выходу, как будто спасает остатки мозга. Маки ржёт, волочится за ним, как хулиганка из старших классов. А мы как послушные зомби плетёмся следом. Тодо, сука, в отличной форме. Гогочет, что-то орёт, хватает телефон, делает селфи. Я стою с ним, он в кадре показывает «мир», я тупо фон. Нобара идёт рядом, но даже не пытается присоединиться, а ведь она любит делать селфи. Любила быть в центре. А сейчас, что, мать его, происходит?

— Вы все сюда хотите влезть? — Нитта смотрит на нас из машины с выражением: «Блядь, серьёзно?» и приподнятой бровью.

Вариантов нет. Эти идиоты приехали на метро, которое уже к херам не ходит. Мегуми садится в середину. Маки, усмехаясь, устраивает Нобару к себе на колени. Тодо уже впереди, рядом с Ниттой. А я, конечно, как всегда лишняя, стою.

— Анами, садись к Итадори на коленки, — предлагает Маки, словно предлагает нечто абсолютно нормальное.

Я боюсь то ли Нобару, то ли того, что он опять сорвётся и в нём всплывёт этот выродок Сукуна. Пока стою в раздумьях, Юджи сам тянет меня за руку. Падаю на него всем телом. Задницей к нему, лицом к Мегуми. Дверь захлопывается с глухим щелчком.

Я лежу на Юджи. На том самом, кто всего пару часов назад целовал меня неловко, мягко, как будто впервые. На том, внутри кого живёт ебаный демон, который... который меня ебал. Да, это звучит дико. Но это же правда. Абсолютно ёбнутая, нелепая, шизофреничная правда: я лежу на человеке, с которым у меня всё было. И с которым у меня ничего не было одновременно. Юджи. Сукуна. Две стороны одной монеты. Как будто это нормально. Как будто у нас... дружеский пикник. Что за пиздец? Я закрываю глаза, но мысли не глушатся, они бесятся, бьются о череп, как мухи в банке. Смешно. Если смотреть со стороны всё вроде мило. Ну подумаешь, девушка упала на колени мальчику, сидят в машине, спят вповалку, как уставшие дети.

А в реальности я лежу на теле, внутри которого сидит он. Сукуна. Тот самый, чьи руки были у меня на шее. Чей язык был у меня во рту. Чей голос шептал, как будет разрывать меня изнутри, которого я, черт возьми, тогда не остановила.

Что со мной не так?

Юджи дышит спокойно. Не двигается. Может, уже спит, а может, просто делает вид. Интересно, о чём он думает? О том, что это был не он? Что можно всё свалить на проклятие, на «это не я», на «прости, Анами, я сам не понял»? Или о том, как я выгляжу сейчас, растянутая между ним и Фушигурой. Иногда мне кажется, что я тоже проклятие собранное из осколков боли, желчи и недоёбанной ярости, цепляю за собой всех, кто ещё не успел сдохнуть. Может, мы все тут такие, из лоскутов, сшитые страхами делим свои тела с теми, кого не выбирали. Я прижимаюсь чуть ближе, но не из нежности, просто... места мало, я устала. Устала притворяться, что контролирую хоть что-то, будто весь вечер был сном, и только сейчас я просыпаюсь. Интересно, а если бы Сукуна сейчас вылез я бы кричала? Или позволила снова? Мысли ножницы режут изнутри, а я не могу ничего сделать. Просто лежу.

— Если блеванёшь мне на ноги я тебя убью, — спокойно говорит Мегуми.

Я знаю, он не шутит, глаза чёрные, прожигают насквозь. Моргаю. Пытаюсь что-то сказать. Но... Меня наконец-то вырубает.

***

Маки, сбивчиво дыша, прилипла к дивану, Тодо перешёл в стадию «помоги брату» и теперь доёбывает Юджи. Тот от него сливается, как вода в раковину, и они два идиота, носятся по двору. Нобары нет. Где она? Я встаю.

Коридор поглотил меня целиком, лишь бледные лунные блики скользили по стенам, в голове крутилось: Что случилось? Почему все разваливается?. Слышу своё дыхание, чувствую что-то не то. Поворачиваю за угол и вижу дверь полуоткрытая. Комната Мегуми. И изнутри слышен стон, тот самый, после которого внутри начинает трясти. Шаг ближе. Тень. Нобара на полу. Он держит её за шею. Глаза холодные, пустые, но в них пляшет удовольствие.

«Не моя проблема», — пронеслось в голове, уже развернулась, но...

— Яроми, — голос густой, бархатный. Фушигуро. — Ты вряд ли избежишь этого.

Замираю.

— Заходи. — уже спокойно. Даже нежно.

Я вошла. Потому что ебучая мазохистка.

— Что, черт возьми, происходит? — мой голос звучал хрипло, будто все еще не отмылась от той желчи в туалете. Нобара вздрогнула, ее глаза мокрые, злые, униженные метнулись ко мне.

— Она решила, что может указывать, кто и как должен жить, — Мегуми усмехнулся, пальцы слегка сжались на её шее. — А я просто напомнил, что у неё нет права судить.

— Он... — Нобара попыталась дернуться, но он сжал сильнее. — Он сказал, что Юджи...

— Что Юджи что? — я почувствовала, как скручивает живот от напряжения.

Мегуми наклонился, его губы почти коснулись уха Нобары:

— Что он никогда не посмотрит на нее так, как смотрит на тебя.

Я смотрю на Фушигуро.

— Ты больной.

Фушигуро улыбается. Не той привычной сдержанной усмешкой, а чем-то гнилым, будто под его кожей шевелятся черви.

— Ты не лучше. — голос скользит по мне, как лезвие по незажившему шраму. — Лежала у него на коленях, помнишь? На том, кто ебал тебя, нравилось же. Ты такая же, Яроми.

Где-то в районе живота сжимается, не потому что он лжет, а потому что прав. Нобара замирает рядом. Ее дыхание стало резким, глаза расширились. Они поняли сразу, особенно Маки. Юджи пока нет. Мысль обжигает черепную коробку. Я должна была злиться. Должна была рвать ему глотку, выцарапывать эти слова из его гортани, заставить замолчать навсегда, но я сижу на полу в его комнате. Потому что где-то в глубине, под всеми этими слоями ненависти к себе, есть стыдное удовольствие.

— Ты кончила, когда он называл тебя грязной? — Мегуми наклоняется ближе, его дыхание спирт смешанный с персиком. — Или когда говорил, что твоё тело сначала принадлежит ему?

Нобара резко втягивает воздух. Я чувствую, как ее пальцы впиваются в мое запястье не для поддержки, а чтобы сдержать удар, который сейчас прилетит ему в челюсть.

— Заткнись...

Но Фушигуро уже вошел во вкус.

— Ты думала, мы не заметим? — смех, звонкий, противный, так смеются только те, кто реально имеет тебя в глотку, ибо знает слишком много. — Ты вся дрожала, когда он приказывал тебе открыть рот. Как сука. Как...

Я бью его. Больше не могу это слышать. Кулак врезается в лицо, костяшки скользят по скуле, оставляя кровавую полосу. Он даже не отшатывается просто улыбается шире.

Хватаю Фушигуро за ворот футболки, прижимаю к себе.

— Ты получишь удовольствие, если я тебя убью? — шиплю ему в лицо. — Это твой способ почувствовать что-то, да?

Его глаза пустые. Мегуми не отвечает. Только щелкает пальцами, и из тени вырывается его гончая. Белые клыки впиваются в мое бедро, рвут плоть, не кричу, просто задыхаюсь, ногти впиваются в ладони, пока боль растекается по ноге горячим свинцом.

— Довольно, — он проводит рукой по воздуху, и тень отступает.

Поднимаюсь, если бы не алкоголь, я бы сдохла от боли, а так я на полном адреналине. Шатаюсь. Делаю шаг. Мегуми поворачивается к Нобаре. Пальцы впиваются в ткань футболки. Звук рвущейся материи.

— Эй! — Нобара дергается, но он прижимает её к кровати одной рукой.

Бросаюсь вперед, кулак летит в его лицо. Мегуми даже не смотрит. Просто отводит руку и следующий момент я уже лечу назад. Спина бьется о стену. Деревянные панели трескаются, я падаю на колени, мир плывет, в висках стучит, тело не слушается.

— Нобара... прости...

Слова тонут в гуле крови в ушах. Она сидит на его кровати, обнаженная до пояса. Грудь вздымается часто-часто, кожа покрывается мурашками. Но не от холода — его взгляда. Мегуми стоит над ней, глаза темные, голодные.

— Тебе нравится? — наклоняется, пальцы скользят по её ключице. — Когда он смотрит на тебя, как на кусок мяса?

Нобара сглатывает.

— Мегуми...

— Или когда он заставляет тебя чувствовать грязной?

Я хватаюсь за стену, пытаюсь подняться.

— Перестань!

— Почему? — он поворачивается ко мне, ухмыляясь. — Ты же знаешь, каково это. Когда тебя ломают. Когда внутри остается только стыд... и кайф.

Нобара вдруг дергается.

— Я не ты! — её ладонь со всей силы бьет его по лицу.

Тишина. Мегуми замирает. Потом медленно поворачивает голову обратно. По его губе стекает кровь. Улыбается.

— Нет, ты хуже.

Рука сжимает её запястье.

— Потому что терпишь.

— Фушигуро...

Он не обернулся.

— Ты проиграла, Яроми.

Падаю на колени. Не от боли, её я уже проглотила, прожевала. Падаю от стыда. Содранные колени, соль засохла на щеках, стягивая кожу. Он смеётся. Будто изломанные души — это смешно. Смеётся громко, с надрывом. Настоящий отбитый ублюдок! Его пальцы скользят по её животу, впиваются в резинку спортивных штанов. Один резкий рывок, ткань рвётся по шву. Она даже не вздрагивает. Мегуми дышит ртом, слюна тянется нитями между его зубами. Он прижимается к ней, впечатываясь всем телом, будто хочет вжиться под кожу. Целует жадно, глухо, с этим ебанным хлюпаньем, от которого внутри всё обрывается . Их слюна смешивается, капает ей на грудь.

Нобара поворачивает голову ко мне. Слёзы. Две ровные полосы, блестящие в лунном свете. Глаза — стекло. Сжимаю кулаки, но мои ногти впиваются только в мои же ладони.

Мегуми хватает её за бёдра, пальцы вминаются в плоть.

— Ты же хотела этого, — он шипит ей в ухо. — Всё это время.

— Мегуми, пожалуйста, — Нобара почти не дышит.

— Кугасаки, хватит ныть! — голос прозвучал резко, с какой-то неестественной веселостью. — Тебе выпал такой шанс!

Он хотел доказать что-то. Нам, себе. Что он сильнее, он — не Юджи. Что не слабак, не жертва, не тот, кого можно отбросить в сторону. И тогда он шагнул ко мне. Я не успела отреагировать. Рука схватила за горло, пальцы впились в кожу, перекрывая дыхание. Я инстинктивно вцепилась в его запястье, но он был сильнее. Намного сильнее. Воздух рвался в легкие, не находил выхода. Я ловила его жадными, беспорядочными глотками, он знал, куда надавить. Знакомым движением, отработанным до автоматизма. Перед глазами поплыла темная дымка.

— Она стесняется, Яроми. Поспи, — его голос звучал почти ласково, он отпустил. Я рухнула грузом на пол, не смогла удержать сознание. Не хотела...

Фушигуро медленно подошёл к кровати, его тень накрыла Нобару целиком. Она не шелохнулась, только пальцы сильнее впились в простыню, белые от напряжения.

Пальцы цепляются в бедра, переворачивая на живот одним резким движением, кости хрустнули, она ахнула, но звук тут же подавила, закусив губу.

— Ноги шире.

Голос спокойный, почти ласковый. Он подложил подушку под её таз. Какая забота... и провёл ногтями по спине, оставляя на кровавой коже пять ровных, алых полос. Она вздрогнула, но не закричала. Только всхлипнула, уткнувшись лицом в одеяло, пропахшее дешёвым порошком. Слёзы текли острой солью, что царапала нежную кожу.

Не стал ждать. Вошел одним резким толчком без подготовки, жалости. Кугасаки вскрикнула коротко, отрывисто.

Ему было хорошо. Очень хорошо. Горячий. Твёрдый. Безжалостный. Каждый толчок заставлял её тело подаваться вперёд, каждый удар бёдер вырывал из груди новый стон. Она чувствовала каждую его прожилку, каждый нерв, каждую каплю пота, стекающую с его кожи на её спину.

Он вытащил из неё член с хлюпающим звуком, оставив между её бёдер липкую лужу. Нобара ахнула, но звук тут же оборвался. Фушигуро перевернул её с животрепещущей жестокостью. Их носы столкнулись, хрящи болезненно сжались, и она почувствовала, как тёплая кровь побежала по верхней губе.

— Скажи это, сука! — его рык разорвал тишину, слюна брызнула ей в лицо.

Он одной рукой продолжал яростно дрочить свой ещё пульсирующий член, другой вцепился в её волосы, заставляя кожу лба натягиваться до боли. Стон. Пряди её волос затянуло в его рот, они прилипли к языку, застряли между зубов, мешали дышать.

— Ты... ты сильнее Юджи, Мегуми... — выдавила она каждую букву.

Он зарычал, его пальцы сжали член так, что костяшки вот-вот разорвут тонкую, бледную кожу.

— Да, детка, о да...

Оргазм накрыл током, который отдался по кончикам пальцев. Три мощных толчка, три горячих потока. Первая струя попала Нобаре прямо в глаз, заставив её зажмуриться. Вторая растеклась по щеке, смешиваясь с кровью из носа. Третья, самая густая, шлёпнулась на язык, когда она инстинктивно открыла рот, чтобы вдохнуть. Фушигуро наблюдал, как она давится, как её горло судорожно бьётся, пытаясь не проглотить. Он ухмыльнулся и резко дёрнул её за волосы, заставляя сглотнуть.

— Всё до капли, шлюха.

Потом отпустил. Нобара рухнула на спину, её грудь судорожно вздымалась. Сперма капала с ресниц, пульсировала в ушах, забивала ноздри. Она чувствовала, как липкая жидкость медленно стекает по шее. Мегуми между тем спокойно застёгивал ширинку, дыхание уже ровное.

— Завтра повторим с твоей подружкой, — бросил он на прощание, хлопнув дверью.

Нобара лежала, уставившись в потолок. Отвращение подползало к горлу тошнотворной волной, смешиваясь с противным послевкусием его спермы на губах и ощущением, что она вот-вот сдохнет. Когда я пришла в себя, она уже встала. Надела рваную футболку, штаны. Движения механические, будто её тело двигалось само по себе. Я подошла, помогла ей подняться.

— Анами, только молчи, — хрипло выдавила она, губы слиплись, волосы спутаны, глаза красные.

Я кивнула. Подхватила её под мышку, мы доковыляли до её комнаты, уже тянулась к двери, когда её ладонь легла мне на плечо.

— Останься... пожалуйста. Я не хочу переваривать это одна.

И я осталась. Конечно осталась. Теперь эта хуйня навсегда связала нас чёрной вязью. От этого было только хуже. Она ушла в душ. Я слышала, как вода бьёт по кафелю, как она скребёт кожу мочалкой. Я знала, максимум, что ты можешь вымыть, это кожу. Когда она вернулась, волосы были мокрыми, глаза — пустыми. Она просто обняла меня, и мы легли. Её тело прижалось ко мне, холодное, дрожащее.

Я слышала её дыхание. Понимала её. Понимала даже Мегуми. Мы все были разными, но нас родила одна мать — боль. Сломанные, треснутые, но гордые, мы цеплялись друг за друга так, как только умели. Через насилие. Через крик. Через эту ебучую ломку внутри.

Мы не умели иначе. Мы были выкормлены ею. Болью.