17 глава.Убили его.
Всё произошло так быстро, что Аня едва успела осознать. Теперь она сидела в машине рядом с Дедом, мчавшимся по ночным улицам к больнице. Сердце бешено колотилось, мысли путались, но она цеплялась за одну слабую надежду: пуля могла пройти так, что не задела ничего жизненно важного. Они спасут Костю. Они обязаны его спасти.
Машина резко остановилась у входа. Не дожидаясь Деда, Аня выскочила и стремительно вбежала в здание, подбежав к стойке регистрации.
— Здравствуйте! Кощеева Константина привезли? — голос её дрожал, но она старалась говорить чётко.
Женщина за стойкой медленно подняла на неё взгляд, оценивающе окинула с ног до головы и холодно спросила:
— Вы кто ему?
Аня не задумываясь выпалила:
— Жена!
Слово сорвалось с губ раньше, чем она успела его обдумать. Медсестра на секунду замерла, затем неодобрительно скривилась, перевела взгляд на журнал и равнодушно бросила:
— Привезли. Сейчас на операции.
Аня закрыла глаза, сжала кулаки и тихо выдохнула. Слава Богу… Успели.
— А когда его можно будет увидеть? — спросила она, стараясь не дрожать.
— Завтра, — отрезала женщина, даже не глядя на неё.
Аня кивнула и быстро вышла на улицу, где в машине её ждал Дед. Едва она опустилась на сиденье, как ни от куда появились пацаны.
— Ну что, как он? — Виталик смотрели на неё с тревогой.
— Врачи сказали, ничего критичного не задели, — ответил Гена.
Аня откинулась на спинку кресла и прошептала:
— Слава Богу…
Больше слов не было. Дед тронулся с места, и вскоре машина остановилась у общаги. Аня молча вышла, поднялась в комнату и, едва коснувшись подушки, провалилась в тяжёлый, беспокойный сон.
***
Аня не пошла на пары. Не было ни сил, ни желания. Механически собравшись, перекинулась парой фраз с Юлей — что-то невнятное, лишь бы отвязались — и сразу направилась в больницу. Ноги сами несли её, будто на автопилоте.
У стойки администратора сидела уже не вчерашняя строгая женщина, а молодая блондинка с мягкими чертами лица. Она улыбнулась Ане, когда та подошла.
— Здравствуйте. Кощеев Константин… в какой он палате?
Девушка быстро провела пальцем по списку, затем подняла на неё доброжелательный взгляд.
— 205-я. А вы ему кто?
— Жена, — бросила Аня, даже не моргнув, и тут же рванула к лестнице, не дожидаясь реакции.
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Каждый шаг по ступенькам отдавался в висках. Он жив. Он здесь. Всё будет хорошо.
Дверь в палату была приоткрыта. Аня замерла на пороге, впитывая картину перед собой: Костя лежал, прикованный к капельнице, бледный, но живой. Грудь поднималась ровно, пусть и чуть тяжелее обычного.
Она тихо подошла, опустилась на стул рядом и осторожно, словно боясь разбудить, провела пальцами по его лбу, поправляя растрепавшиеся волосы. Кожа под её прикосновением была прохладной, но не ледяной — и это уже было счастьем.
— Кость… — прошептала она так тихо, что даже сама едва услышала.
Его ресницы дрогнули. Веки медленно приподнялись, открывая мутный, ещё не до конца осознающий взгляд. Но когда глаза наконец сфокусировались на ней, Аня не сдержала лёгкой улыбки.
— Привет, — сказала она, и в этом слове было столько тепла, столько невысказанного, что даже воздух вокруг будто стал мягче.
Он не ответил — не мог или не успел, — но его пальцы слабо шевельнулись, будто искали её руку. Аня накрыла их своей ладонью и сжала.
Главное — он здесь. Всё остальное
—Ты зла не держи, Анют... Дурак был, прости...
Его голос был хриплым, едва слышным, но каждое слово отозвалось в ней теплой волной. Аня молча кивнула, наклонилась и легонько коснулась губами его лба, ощущая под ними прохладу кожи и слабый, но такой родной запах — больничный антисептик, смешанный с едва уловимым ароматом его одеколона.
—Да простила уже давно...— прошептала она в ответ, и в этих словах не было ни капли упрёка, только тихое облегчение.
Уголки его губ дрогнули в слабой улыбке. Пальцы, ещё вялые от лекарств, лениво провели по её руке — медленно, будто запоминая каждый изгиб, каждую линию.
Время шло.
С тех пор всё изменилось. И слава Богу.
Костя словно повзрослел за эти месяцы — стал осмотрительнее, серьёзнее. А может, просто наконец-то понял, что в жизни есть вещи куда важнее лихой бравады. Аня тем временем встретила свои семнадцать, а скоро грянет и восемнадцатилетие. И Костя, к её удивлению, оказался не из тех, кто забывает о таких датах.
Однажды вечером он протянул ей маленькую бархатную коробочку. Внутри сверкали изящные серёжки с бриллиантами, переливающиеся даже в тусклом свете лампы.
— Ты... — начала она, но он лишь приложил палец к её губам, не позволяя досказать.
Аня не стала спрашивать, откуда они. Не хотела знать. Не хотела разрушать этот хрупкий момент сомнениями. Вместо этого просто обняла его, прижалась щекой к плечу и закрыла глаза.
***
Октябрь 1983 года
Холодное утро. Серое небо низко нависло над городом, и редкие прохожие кутались в пальто, торопливо шагая по промозглым улицам. В машине было тихо — только равномерный стук дворников по стеклу да глухой рокот двигателя.
Костя крепко сжимал руль, пальцы слегка побелели от напряжения. Он долго молчал, будто собирался с мыслями, а Аня, сидевшая рядом, уже чувствовала — что-то не так. Его взгляд, обычно такой уверенный, сейчас казался отстранённым, будто он смотрел не на дорогу, а куда-то далеко, за горизонт.
— Ань, дело такое... — наконец начал он, голос чуть хриплый, будто слова давались с трудом.
Аня приподняла бровь, повернулась к нему. В его глазах читалось что-то тяжелое, невысказанное.
— Дед уезжает. Я замещать его остаюсь, — выпалил он, не сводя глаз с дороги.
— А чего уезжает? Куда? — удивилась Аня, но уже по тому, как напряглись его плечи, поняла — ответа ей не понравится.
Костя глубоко вздохнул, сжал губы. Машина замедлилась перед светофором, и он наконец посмотрел на неё.
— Ну, не уезжает, а... короче, убили его.
Тишина.
Аня замерла, словно её тело на секунду отказалось понимать слова. Глаза широко раскрылись, губы слегка дрогнули. Она опустила взгляд, уставилась на свои руки, сжатые в коленях. В груди стало тяжело, будто кто-то положил туда камень.
Костя не стал ничего добавлять. Он просто протянул руку, накрыл её ладонью и крепко сжал — так, чтобы она почувствовала: он здесь. Он с ней.
А она... Аня не плакала. Не кричала. Просто сидела, глотая ком в горле, и смотрела в окно, где за стеклом медленно плыл хмурый октябрьский день.
А машина тем временем ехала дальше — к университету, к обычной жизни, в которой теперь не было такого родного Виталика.