7.Не убил бы я тебя...
Он приближался медленно, будто сквозь густой туман, хотя каждое волокно его существа рвалось броситься вперед. Остановился в метре от нее, ощущая на спине любопытные взгляды пацанов.
— Говорил, что убью? — прошептал хрипло, внезапно сжимая ее горло ладонью.
Ксюха не сопротивлялась. Ее глаза, широко раскрытые, впитывали его образ: расширенные зрачки, дрожащие веки, бледную кожу с каплями пота. Слухи оказались правдой — перед ней стоял уже не Кощей, а лишь тень того мужчины, которого она...
Ее пальцы мягко легли на его сжимающую руку, ласково провели по шершавой коже. В легких горело от нехватки воздуха, но она продолжала смотреть в его глаза — туда, где когда-то плескалась жизнь, а теперь осталась лишь пустота.
Уголки ее губ дрогнули в слабой улыбке.
Пацаны зашевелились, готовые вмешаться, но что-то в этой сцене заставило их замереть.
И тогда его пальцы дрогнули. Ослабли.
Он отпустил.
Громкий вдох Ксюхи смешался с коллективным выдохом наблюдателей. Она стояла, качая головой, не отводя взгляда от его дрожащих рук — тех самых рук, что только что могли лишить ее жизни, но предпочли подарить еще один шанс.
Тишину разорвал ее хриплый шепот:
— А говорил, что убьешь...
В его глазах, на миг, будто что-то вспыхнуло. Что-то знакомое. Что-то... живое.
Но момент прошел. Он резко развернулся и зашагал прочь, оставив ее стоять среди чужих людей, с красными отметинами на шее и новой болью в груди.
— Я воров сегодня жду, — бросила она ему вслед, и его плечи напряглись. Он замедлил шаг, повернул голову, но не оглянулся — только резче зашагал к выходу, хлопнув дверью.
Ксюха обернулась к оставшимся, привычной дерзкой ухмылкой растягивая губы:
— Ну что, знакомиться будем? Меня Ксюха зовут.
Пацаны переглянулись. Самый рослый выступил вперёд, скрестив руки:
— Иди отсюда. Баб у нас не держим.
Она неспешно сделала шаг навстречу, ловко закуривая одной рукой:
— А я и к вам и не набиваюсь. Вопросы есть — ответьте, и я смахнусь.
— Ты вообще блять кто? — бровь бандита поползла вверх.
— Я? — её смех прозвенел, как разбитое стекло. — Говорю же — Ксения. А так... — вдруг запнулась, осознавая абсурдность попытки объяснить, кто она этим пацанам. Не бывшая, не любовница, не... — Короче, называйте как хотите. Любовь Кощея.
В зале повисло молчание. Взгляды, полные недоверия, скользили по её стройной фигуре, останавливаясь на свежих красных отметинах на шее. Красивая. И с ним? Да он же её чуть не придушил...
— Вопрос простой, — выпустила дым колечками. — Есть у него сейчас кто?
Пацаны переглянулись.
— Ходит тут одна... Но он нас в свою личную жизнь не посвящает.
— Ладно... — Ксюха до конца докурила, швырнула окурок под ноги и раздавила каблуком. — Счастливо, пацаны.
***
Она ждала.
Снова.
Тщательно уложенные волны каштановых волос (уже не короткое каре, а роскошные локоны, спадающие на плечи), белье черного кружева, чуть заметный аромат духов за дверью — все говорило о подготовке. Хотя сама себе в этом не признавалась.
За два года стрессы выточили ее фигуру, о чем беспокоились и мать, и Любка. Но сегодня в зеркале отражалась прежняя Ксюха — с вызывающим блеском в глазах, только тени под ними выдавали бессонные ночи.
Привычного пьяного стука в дверь не последовало. Лишь едва слышный шелест отмычки, осторожные шаги по паркету.
Она не повернулась, когда дверь спальни бесшумно открылась.
— Встречай воров, красавица, — его голос прозвучал ближе, чем она ожидала. И — что было новым — почти трезвый.
Ксюха медленно обернулась, встречая его взгляд.
Тот же Кощей. Но не вчерашний опустившийся пьяница, а человек, в чьих глазах снова появилась искра.
— Опоздал, — сказала она, закидывая ногу на ногу.
Между ними пробежала молния понимания.
Игра продолжалась.
Но правила, похоже, изменились.
Ксюха затаила дыхание, когда он приблизился. Всё в ней приготовилось к привычной схватке — к жарким поцелуям, к яростному слиянию после двух лет разлуки. Она уже настроилась играть по новым правилам — без колкостей, без защитных шипов, только чистая, обжигающая нежность.
Но Кощей преподнёс иной сюрприз.
Молча, без слов, он сбросил рубашку, освободив тело, изборождённое новыми шрамами. Скинул брюки и просто... лёг рядом.
Не на неё.
К ней.
Его крупная голова опустилась на её грудь, как когда-то давно, в те редкие моменты, когда позволял себе слабость. Пальцы сжимали её бок, не требуя, а прося.
— Скучал... — выдохнул он в её кожу, и это признание стоило всех несказанных "люблю".
Ксюха замерла, затем медленно опустила пальцы в его волосы — короче, чем раньше, но такие же жёсткие. Вдохнула знакомый запах — табак, дорогой одеколон и что-то неуловимо его.
За окном падал снег, укутывая город в белое молчание.
Они лежали так — не любовники, не враги, просто два уставших человека, нашедшие друг друга после долгой разлуки.
Её губы коснулись его макушки.
Его руки обвили её талию.
И в этом не было страсти — только покой, которого так не хватало обоим.
Пока часы отсчитывали минуты этой хрупкой передышки, Ксюха вдруг поняла:
Иногда самое интимное — это не страсть, а право увидеть другого без масок.
А он, кажется, понял это раньше.
Тишина между ними длилась десять минут, измеряемая только мерным дыханием и биением сердец.
— Зачем уехала тогда, Ксень? — его вопрос прозвучал прямо в её грудь, где прятались все невысказанные ответы. Он так и не открыл глаз, будто боялся увидеть правду в её взгляде.
— Побоялась, — её пальцы нежно вплелись в его волосы, движением, больше подходящим для убаюкивания ребенка, чем для человека, чьё имя наводило страх на весь район.
— Чего побоялась? Меня, что ли? — в его усмешке не было веселья, только горечь долгих ночей с бутылкой.
— И тебя. И чувств твоих. И того, что блатные не одобрят. Всего побоялась, — она вдруг странно усмехнулась, — Представь, никогда особо не боялась ничего, а тут затряслась, как маньяк перед расстрелом.
Кощей поднял голову, и в его глазах — обычно таких твёрдых — стояла неприкрытая боль.
— Прости, ради Бога, Ксень, — прошептал он, и в этих словах была вся его сломленная гордость. — Не убил бы я тебя... Правда, не смог бы.
Лунный свет скользил по их лицам, выхватывая слёзы, которые никто из них не хотел признавать.
Она потянулась к нему, прижимая его голову обратно к груди, где он мог слышать, как её сердце наконец перестало метаться в клетке страха.