Блатной роман||Кощей

— Ну и что у тебя с этим... бандитом? — Любка произнесла слово шёпотом, будто боялась, что её услышат через стенку соседи.

Ксюха медленно выдохнула дым, глядя куда-то за горизонт, где серые крыши хрущёвок сливались с пасмурным небом. 

— Спим. 

Люба ахнула так, словно ей сообщили о смертельном диагнозе. Для неё, выросшей в строгости, сохранившей невинность до брака, сама мысль о такой близости без любви была кощунством. В её мире это стояло на одной ступени с продажным телом у трассы. 

— Господи! Да как же так-то? 

— Само как-то вышло, — Ксюха пожала плечами, но в её глазах мелькнуло что-то неуловимое. — Ты смотришь на меня, будто я тебе сейчас призналась, что по ночам младенцев ем. 

— Ксюша, так нельзя! — Люба схватила её за руку, но та уже отстранилась, мысленно свернув диалог. 

Где-то глубоко она знала — было между ними больше, чем просто симпатия. Это она поняла в тот миг, когда его грубые руки вдруг становились нежными, а в голосе появлялись ноты, которых не слышал никто другой. 

Но связываться с Кощеем — всё равно что копить на собственные похороны. Хотя... в её комоде уже лежала пачка купюр, аккуратно перевязанная лентой — "на позорный случай", как она мысленно её называла. 

Деньги на молчание. 

Деньги на побег. 

Деньги на то, чтобы однажды исчезнуть, когда игра станет слишком опасной. 

А пока — дым сигареты затягивался в форточку, унося с собой несказанные слова. Люба качала головой, продолжая бормотать что-то о грехе, но Ксюха уже не слушала. 

Она давно перестала верить в рай.

Слишком много грехов накопилось за её недолгий век — они висели на душе, как тяжёлые медали на изношенном пиджаке. Но где-то под рёбрами, в самой глубине, теплилась крохотная надежда — настолько тихая, что Ксюха почти стыдилась её. Надежда на то, что конец этой истории будет счастливым. 

Она никогда не думала, что доживёт до тридцати. В её мире сроки измерялись иначе: 

— Может, другие ОПГ придут и зарежут в тёмном переулке. 

— Может, посадят — и тюремные стены станут последним, что она увидит. 

— Может, сама жизнь станет настолько тошной, что однажды она распахнёт окно и шагнёт в пустоту. 

— Может, на неё наконец найдётся киллер — ведь авторитет в криминальных кругах она имела немалый. 

Но в этом списке возможных концов была одна мысль, от которой Ксюха морщилась: 

— А Любку-то кто подхватит? 

Особенно если Витя окончательно сопьётся. 

Она затянулась сигаретой, глядя, как пепел падает на подоконник. Где-то внизу кричали дети, играя в войнушку — такие же бесстрашные и глупые, как она когда-то. 

А надежда под рёбрами тихо стучала, будто прося ещё одного дня. 

***

— Привет, красавица, — Кощей переступил порог, и его обычно каменное лицо неожиданно оживилось улыбкой. Сначала из-за спины появились цветы – пышные алые розы, чуть примятые по дороге, но от этого ещё более живые. Потом показалась знакомая бутылка с прозрачной жидкостью, блеснувшая в свете лампы. 

— Спасибо, — Ксюха приняла букет, и на миг её губы дрогнули в чём-то похожем на настоящую нежность. 

Он прошёл за ней на кухню, не скрывая восхищённого взгляда. Короткий шёлковый халат обвивал её тело, как дымка, то открывая, то скрывая изгибы. Мелькнуло кружевное бельё – чёрное, как её иногда бывавшие мысли. Но сегодня ему хотелось не этого. Не игры в соблазн, а просто её – без притворства, без масок. 

Бутылка с глухим стуком встала на стол. Утром он даже задумался: а не купить ли вина? Сделать всё "как у людей" – со свечами, с романтикой. Но вспомнил её слова: 

"Вино – на вкус – как прокисший сок". 

Да и сам он всегда предпочитал что-то покрепче. Так что выбор пал на проверенную классику. 

Ксюха расставила рюмки. Кощей разлил, стараясь, чтобы руки не дрожали – смешно, сколько крови на них было, а сейчас он нервничал, как пацан на первом свидании. 

А она тем временем быстро поставила перед ним тарелку – ужин, приготовленный явно с мыслью о нём. Просто, без выкрутасов – но это значило куда больше, чем любое ресторанное блюдо. 

В воздухе повисло что-то новое. Что-то, чего между ними ещё не было. 

И оба делали вид, что не замечают этого.

Кощей поднял рюмку, и в его обычно ледяных глазах вспыхнули тёплые искры: 

— За нас. 

— За нас? — Ксюха задержала взгляд на прозрачной жидкости, губы изогнулись в хитрой ухмылке. — Ну-ка, первый ты, а то мало ли... отравить меня вздумал. 

Он рассмеялся — грубовато, искренне. Стекло звонко стукнулось о стекло. Огненная влага обожгла горло, следом потянулась солёная закуска. 

Ужин прошёл в привычных перепалках, где каждое слово было фехтовальным уколом.
Босые ноги Ксюхи, холодные от кафеля, медленно, но уверенно путешествовали вверх по его ноге. Пальцы её ног изгибались, когда достигали колена, потом бедра — и наконец смело упирались в пах, вызывая у него резкий вдох. 

Стол остался забытым. 

В спальне игра продолжилась. Его ладони, грубые от жизни, странным образом сочетали силу и нежность — то сжимая её упругие бёдра, то шлёпая по округлостям, за что мгновенно получил подзатыльник прямо во время поцелуя. 

— Ах ты сука... — прошептал он, но в голосе звучало восхищение. 

Когда он вошёл в неё без лишних прелюдий, Ксюха издала тихий стон — тот самый, который он слышал только во сне. Её ногти впились в его спину, оставляя красные дорожки, как метки на карте запретных территорий. 

И где-то в этом хаосе плоти и страсти — странное чувство, которое оба тщательно игнорировали. 

Но утром, когда она украдкой наблюдала, как он спит, без привычной маски жёсткости, Ксюха вдруг поняла — правила игры изменились. 

И это было страшнее любого киллера.

Первым пришло осознание тепла — его губы, неожиданно нежные, коснулись виска, нарушив утреннюю дрему. Его тяжелая рука, привычно лежащая на ее груди, слегка сжала– не в похотливом жесте, а с какой-то новой, почти робкой нежностью. 

— Ксюш... — его голос, всегда такой хриплый и уверенный, теперь звучал сломанно, — Я заебался, слышишь? 

Она замерла, не открывая глаз, чувствуя, как его дыхание обжигает шею. 

— Люблю тебя.