Блатной роман||Кощей

Довольная ухмылка расползлась по лицу Ксюхи, когда в тишине квартиры раздался едва уловимый скрежет отмычки. Пальцы её впились в простыню, сдерживая смех, а когда из коридора донеслось глухое "блядь" и звук упавшего предмета - не выдержала, закатившись тихим хохотом в подушку.

Дверь спальни распахнулась.

— Встречай воров, красавица, - прогремел знакомый хрип, и лунный свет, словно соучастник, обрисовал серебристым контуром её изгибы под тонким бельём.

Ксюха приподнялась на локтях, медленно провела языком по губам:

— Ну и что сегодня воруем, а?

Кощей, сбрасывая кожаный плащ на спинку кресла, замер на мгновение - шапка шлёпнулась следом.

— Не драгоценности, - голос его стал гуще, когда он навис над ней, отбрасывая тень на простыню.

Тёплое дыхание коснулось её кожи:

— Думал, ты с Андрюшкой...

— Совсем охренел? - фыркнула она, ловко обвивая руками его шею. - У него жена-краса,русая коса.

Но прежде чем он успел ответить, её пальцы вцепились в его плечи,резко притягивая к себе.

Их губы встретились в поцелуе, который разом стер все слова, все вопросы.

Луна за окном, будто затаив дыхание, наблюдала, как тени на стене слились в одну.

***

Первым осознанием стало тепло чужого тела, плотно прижатого к её спине, и тяжесть мужской ладони, бесцеремонно расположившейся на её груди. Ксюха резко открыла глаза, нахмурилась и развернулась - перед ней было незнакомое лицо: Кощей во сне выглядел почти человечно, без привычной хищной ухмылки. Утренний свет выхватывал из полумрака шрамы, татуировки, следы другой жизни.

Она вздохнула, аккуратно высвободилась из его объятий и босиком прошла на кухню.

Открыла окно - свежий воздух ворвался в комнату, смешиваясь с остатками ночных запахов. Закурила, погрузившись в дымчатые мысли.

Шаги прервали её раздумья. В дверном проёме стоял он - сонный, хмурый от яркого света. Молча подошёл, вытянул сигарету у неё из пальцев, вставил себе в губы и, сделав затяжку, спросил:

— Как спалось?

— Нормально.

— А что до сна было?

Она кивнула, выпуская дым:

— Тоже нормально.

Он притянул её к себе, руки плотно обхватили её талию, а губы приблизились к уху:

— Че теперь будет? А то знаешь, вы, бабы, сначала соблазняете, а потом...

— А потом не будет, - резко перебила она. - Переспали и забыли.

— Тебя я не забуду. - Он раздавил окурок в пепельнице и прижал её к себе крепче.

— Меня и не надо забывать. - Она отстранилась, глядя ему прямо в глаза. - Забудь только, что вчера было. И всё. Разошлись на этом. Взрослые дяди-тёти, потрахались - разошлись. Мне сейчас серьёзные отношения не нужны. И тебе, думаю, тоже.

Он замер на секунду, потом усмехнулся - не злая усмешка, а скорее понимающая.

— Как скажешь, красавица.

Она повернулась к окну, а он вышел из кухни, оставив за собой лишь лёгкий шлейф табака и чего-то ещё - чего-то, что не высказать словами.

А за окном город просыпался, и новый день начинался - будто ничего и не было.

***

Дверь скрипнула, впуская Ксюху в знакомый с детства мир.

—Ой, доченька, а ты чего не предупредила? — засуетилась мать, поправляя фартук и бессознательно вытирая руки, хотя ничего грязного в них не было.

Квартира пахла детством - воском для паркета, лавровым листом из кастрюли и тем особым уютом, который не купишь ни за какие деньги. Ксюха, скинув каблуки, босыми ногами прошла на кухню, где уже подрагивал паром суп в тарелке.

— Ну как дела, мам?

— Да помаленьку, — Оксана Михайловна махнула рукой, — Отец твой опять на рыбалку смотался! Ну скажи мне, какая рыба в октябре, а?

Ксюха фыркнула, поднося ложку ко рту. Этот вечный семейный фарс - "рыбалка", за которой скрывались мужицкие посиделки в гараже литром и вяленой таранью.

— Может, щуки там ловят, — игриво подмигнула она, наблюдая, как мать нервно теребит край фартука.

— И каждый раз под мухой возвращаются! Вот так они рыбу и ловят!— цокнула языком Оксана Михайловна, вытирая уже идеально чистый стол.

Тишину взорвал грохот в прихожей - упала вешалка, звякнули ключи. На пороге кухни возник Борис Семёнович, раскрасневшийся, с инеем октябрьского вечера в седине.

— О-о, Ксюшка! — лицо его расплылось в улыбке, пахнущей мятным "Охотничьим". Наклонился, целуя дочь в макушку, — Привет, рыбка моя...

— Борис, я тебя предупреждала! — взметнулась мать, как петарда.

— Оксаночка, да не заводись ты... — начал было отец, но получил свернутым полотенцем по шее.

— Это я еще не начинала, Борис! Сейчас я тебе такое устрою!..

Ксюха прикрыла глаза, смакуя последнюю ложку супа. Она знала этот спектакль наизусть - сейчас мать еще покричит, потопает ногами, потом отец, кряхтя, достанет из заначки получку и плитку "Аленки", купленную еще в прошлую пятницу.

Оксана Михайловна уже завелась на полную катушку, жестикулируя мокрым полотенцем:

— Всю жизнь терплю! Всю молодость простояла у плиты, а он...

Борис Семёнович тем временем, с хитрой ухмылкой настоящего партизана, уже шарил рукой во внутреннем кармане пальто. Ксюха видела, как его пальцы нащупали там конверт с деньгами и квадратный силуэт шоколадки - вечный белый флаг в их семейных войнах.

— Оксан, ну хватит тебе... - бормотал он, аккуратно выкладывая "трофеи" на стол, как шаман подношения духам.

И как по волшебству - голос матери становился тише, руки сами собой начинали раскладывать деньги по стопкам ("на продукты", "на коммуналку", "на черный день"). Шоколадка же, с хрустом развернутая, неизменно делилась на три части - хоть Ксюха уже лет пять твердила, что во взрослой жизни у нее полно своих сладостей.

А через час, когда на кухне останется только запах чая с лимоном и маминых ванильных сухарей, из спальни уже будет доноситься знакомое басовитое храпение

***

Лёха развалился на потрёпанном диване, крутя в пальцах недопитую стопку. 

— Ну так что, Кощей? Это какая такая баба приходила, сказки разказывала? Всё забывал спросить... 

Кощей опрокинул водку одним движением, поставил стакан со звоном. 

— Помнишь историю, как супера бабу на круги хотели пустить? Так вот это она самая. Та, что в ментовки сигарету из-за уха стащила у меня. 

Лёха медленно поднял брови, свистнул сквозь зубы. 

— И кто ж она ? 

— Мурка. — Голос Кощея был ровным, как лезвие. 

— А тебе-то кто? — прищурился Лёха, чувствуя подвох. 

Кощей замер на секунду, потом резко выдохнул дым: 

— Хрен её знает. Не подруга, не любовница, не моя баба. Так... пару раз переспали, и всё. 

Лёха расплылся в ухмылке: 

— Ну и как она?.. 

— Огонь. — Коротко, будто отрубил. 

А внутри — колючее тепло. Руки сами сжимались, вспоминая её гибкость, губы — её вкус. Глупая мысль — прижать к себе, обнять, может, даже... Но её холодный взгляд и фразы вроде «Ты мне ещё по головке погладь, да денег подкинь, умница мол» — отрезвляли лучше любой пощёчины. 

— Ну чё, поделишься бабой? — Лёха подмигнул. 

Кощей резко встал, стул грохнулся на пол. 

— Ты больной? Она не шлюха. 

Тишина повисла тяжёлой завесой. Где-то за окном завыл ветер, будто смеялся над мужскими глупостями.

Кощей понимал – за эти две недели встреч, якобы только ради плотских утех, что-то пошло не так. Они договорились просто удовлетворять физиологические потребности, без лишних сантиментов. Без любви. Вроде бы. 

Но симпатия – странная штука. Обычная симпатия не заставляет сердце сжиматься при виде её смеха. Не оставляет на губах непрошеную улыбку, когда вспоминаешь, как она ворчит, закуривая утром первую сигарету. 

Они не делились прошлым, не лезли в душу. Максимум – спорили о политике, пока один раз Кощей не врезал кулаком по столу, а Ксюша не перешла на крик. После этого дебаты закончились, но странное напряжение между ними осталось – как недоговоренность, как невысказанное. 

И теперь, когда она уходила, хлопнув дверью, Кощей ловил себя на мысли, что хочет догнать, прижать к себе...

Нет. Они же договорились. 

Взрослые люди. 

Без глупостей. 

Только вот почему-то в груди щемит.

Так было безопаснее. 

Так было правильнее. 

Но почему-то с каждым разом всё больнее.