2.Пойду воров встречать.
- Меня чуть по кругу не пустили- Ксюха швырнула сигаретный окурок в пепельницу, обжигая губы крепким чаем. - Этот мужик, будто с похорон свалился, в последний момент подоспел.
Любка аж поперхнулась, широко раскрыв глаза. Они знали друг друга с семнадцати - две девочки, поступившие в институт с одинаковыми мечтами. Только теперь Люба щёлкала калькулятором на заводе, а Ксюха жила по своим законам, где свобода пахла дешёвым табаком и рискованными авантюрами.
- Господи... - прошептала Люба, сжимая чашку дрожащими пальцами.
- Ага, - Ксюха флегматично выпустила дым в приоткрытое окно, где ветер тут же разорвал сизую струю.
Разговор тек, как река после дождя - бурно и неудержимо. Люба жаловалась на мужа - Витю, золотые руки и пьяное сердце их двора.
- А я тебе говорила - не выходи за него, - Ксюха щёлкнула языком, наблюдая, как подруга покорно опускает глаза.
Люба вздохнула. Она терпела, как терпят женщины, любящие не мужчину, а его тень. Вите хватало одной рюмки, чтобы забыть, что у него дома ждёт жена. Но она верила - где-то под слоем водки и пустых обещаний всё ещё жил тот парень, что когда-то робко целовал её в щеку.
А за окном тем временем гасли один за другим окна хрущёвок, будто сама ночь ставила точку в этих бесконечных женских историях.
***
Сладкую дрему, как ножом, разрезал настойчивый стук в дверь. Ксюха нахмурилась, не открывая глаз, и зарылась глубже в одеяло, надеясь, что назойливый гость отстанет. Но удары повторились - теперь чёткие, властные, будто выбивали морзянку по её терпению.
Ещё минуту она лежала, стиснув зубы, но когда стук перешёл в настоящую барабанную дробь, сорвалась с кровати так резко, что в висках застучало, а перед глазами поплыли тёмные пятна. Не поправляя спутанные волосы, босиком прошлепала по холодному линолеуму коридора и дёрнула дверь.
- Утро доб... - начал Кощей, но голос его застрял где-то в горле. Его взгляд, обычно такой цепкий и холодный, теперь беспомощно скользил по её фигуре: длинные ноги, тонкая талия, грудь, едва прикрытая кружевным бельём.
- Скажи на милость, - прошипела Ксюха, чувствуя, как гнев поднимается горячей волной, - ты вообще соображаешь, что люди могут спать утром? Или у тебя в черепе опилки вместо мозгов?
Кощей, никогда не терявший самообладания даже под пулями, вдруг растерянно заморгал.
- Там... пацаны ждут. Извиняться пришли.
- Подождут! - рявкнула она и захлопнула дверь прямо перед его носом, оставив в щели лишь облачко её разгневанного дыхания.
Развернувшись, Ксюха потопала обратно в спальню, с наслаждением представляя, как он сейчас стоит на лестничной клетке - этот всегда невозмутимый Кощей - с глупым выражением на обычно холодном лице.
А за дверью действительно замерла тишина. Даже пацаны, пришедшие с повинной, не решались нарушить её - слишком уж красноречивым был тот хлопок.
Ксюха провалилась обратно в сон, где перед глазами плыла только одна картина - шербатая ухмылка Кощея, его голос, хриплый, будто просеянный через сигаретный пепел. Проснулась лишь когда солнце, пробившись сквозь занавеску, упало ей прямо на лицо. Двенадцать сорок три.
Она потянулась, словно пытаясь схватить остатки сна, и босиком побрела к двери. Сердце почему-то замерло в груди - а вдруг он всё ещё там? Но на площадке было пусто, лишь окурки на бетонном полу да запах чужого табака, уже почти выветрившийся.
Собралась нехотя - юбка, обтягивающая бедра, каблуки, делающие ноги бесконечными, кофточка с глубоким вырезом. Макияж - чуть ярче, чем нужно для дня. Будто готовилась не к простой прогулке, а к выходу на сцену.
Дорога к качалке была знакомой. Дверь распахнулась с грохотом, впуская её вместе с клубами сигаретного дыма. Зал замер - кто на тренажёрах, кто с гантелями в руках - все обернулись на этот вход.
- Кощей! - голос её звенел, как лезвие. - Выходи, не прячься! А то, как в сказке...
Она медленно прошла между тренажёрами, чувствуя на себе десятки взглядов:
- «Смерть Кощея - на конце иглы, игла - в яйце, яйцо - в утке...»
Пацаны переглядывались - кто-то даже невольно шагнул назад.
- «...утка - в зайце, заяц - в сундуке...»
Её каблуки стучали по бетонному полу, отбивая ритм этой странной угрозы.
- «...а сундук - на вершине дуба...»
Не успела закончить, как дверь в дальнем углу скрипнула.
И он вышел.
Не спеша.
Будто сама тьма решила принять человеческий облик.
И в его глазах читалось что-то такое, от чего даже у Ксюхи на мгновение перехватило дыхание.
- Чем обязан, мадам? - Его ухмылка растеклась по лицу, как тень от ветвей. Шаг за шагом приближался, неспешный, будто хищник, знающий, что добыча никуда не денется. - Неужто красавица наконец пробудилась ото сна?
- Пробудилась, - зеркально ответила она улыбкой, в которой играли солнечные зайчики. - Ну что, где мои извинения?
- А их и не будет, дорогая, - голос его был ровным, как лезвие. Медленно обошел её, изучая каждый изгиб, каждую деталь наряда, будто составляя каталог уязвимостей. Остановился сзади, наклонился так близко, что губы почти коснулись её уха: - Ты бы в одежде спала... Мало ли, воры нагрянут ночью. Украдут не только драгоценности, но и... кое-что поценнее.
Горячая волна пробежала по её спине.
- Это что, угроза? - губы её дрогнули в усмешке, в глазах вспыхнули искры адреналина.
- Предупреждение, - отозвался он, и в этом слове звенела сталь.
Между ними повисло молчание - густое, тягучее, словно перед грозой. В зале замерли даже пацаны, инстинктивно чувствуя, как воздух наэлектризовался. Где-то упала гантеля, гулко отозвавшись в тишине.
А она лишь приподняла подбородок, бросая вызов всей его невозмутимости одним лишь взглядом.
- Предупреждения просто так не разбрасывают, - её голос зазвучал сладко, как пропитка в отравленном прянике. - Значит, всё-таки угрожаешь?
Он кивнул, чуть склонив голову, будто рыцарь, признающий правила дуэли.
- А на третий этаж лезть не страшно? - она заливисто рассмеялась, бросая вызов самой судьбе.
- Не страшно, - ответил он с ледяным спокойствием, будто обсуждал прогноз погоды.
- Ладно, - Ксюха сделала театральный вздох, разворачиваясь к выходу с грацией раздражённой кошки. - Раз извинений не дождаться - пойду. Воров встречать готовиться надо.
И уже на пороге, когда все решили, что спектакль окончен, она резко обернулась.
Подмигнула.
Это было как выстрел. Как последний аккорд в симфонии дерзости.
Дверь захлопнулась за ней с таким звонким стуком, что даже железные тренажёры вздрогнули.
А Кощей так и остался стоять посреди зала, впервые за долгие годы ловя себя на мысли, что кто-то сумел поставить его в тупик одной лишь ухмылкой.