8 глава.Не подходи ко мне больше!
Света лежала, широко раскрыв глаза, и слушала, как собственное сердце колотится так громко, что, казалось, его слышно на весь дом.
Пот. Медленный, липкий, стекал по вискам, оставляя солёные дорожки на коже.
Она боялась.
Впервые в жизни – по-настоящему.
Всегда была девчонкой боевой – не пугали её ни крысы в подвале, ни пьяные крики отца. Наоборот, даже любила поговорить с ним в те редкие минуты, когда он был не слишком пьян, чтобы ругаться. Пацанов во дворе тоже не боялась – знала, что брат прикроет.
Но сейчас...
Сейчас страх разлился по комнате, густой и тяжёлый, как смог.
Она впервые осознала: Кощей – это не только блатная романтика, не только дерзкие ухаживания и поцелуи, от которых кружится голова. Это – жизнь, как у Кота. Яркая, короткая, с внезапным финалом.
И самое страшное было даже не в том, что его могут убить.
А в том, что она уже не представляла, как жить без этих его грубых рук, без этого взгляда, в котором читалась вся его непростая жизнь.
За такое короткое время – привязалась.
Может, полюбила.
Может, просто дура.
Не знала.
И от этого становилось ещё страшнее.
Он может не вернуться. И ты ничего не сможешь сделать.
Вспоминала она слова его.
Света сидела, склонившись над ним, её пальцы медленно перебирали его волосы, пока он говорил. Голос его был тихим, сдавленным — будто слова проходили через тернии, прежде чем сорваться с губ.
Он рассказывал о маленькой крестнице — Викусе.
Как у неё были глаза, огромные и светлые, как утреннее небо. Как она смеялась, когда он подбрасывал её в воздух, и кричала: "Костя — дурак!" — потому что когда-то давно Кот в шутку его так назвал, а она запомнила.
Как он провёл с ней всего два года, а потом — зона.
Света видела, как его глаза блестят в полумраке, но слёзы так и не скатились по щекам. Кощей не плакал. Даже сейчас.
— Волосы у неё... — голос его дрогнул, — как у тебя. И цвет глаз...
Он замолчал, прикрыв веки, будто перед ним стоял призрак той маленькой девочки, которой больше не было.
Потом вдруг потянулся, положил голову ей на колени, и в темноте прозвучали слова, которые она никогда не забудет:
— Люблю тебя, Светка. До смерти.
И в этой простоте была вся правда его жизни — без прикрас, без красивых фраз.
***
Холодный рассветный воздух обжег легкие, когда Света резко вышла из подъезда, плотнее закутавшись в тонкое пальто. Серое небо давило на город, обещая дождь. Она сделала всего три шага, когда сзади раздался знакомый хриплый голос:
— Куда спешим, Светик?
Кощей, бросив окурок под ноги, приближался крупными шагами. Его тень накрыла ее целиком.
Она замерла, медленно обернувшись. Глаза, обычно такие живые, теперь были пустыми.
— Уходи.
Он остановился, будто споткнулся о невидимую преграду. Но через секунду снова двинулся вперед, положил тяжелые ладони ей на плечи.
— Что такое, Свет?
Она резко дернулась, сбрасывая его руки, развернулась чтобы уйти. Он попытался удержать — она отмахнулась, как от назойливой мухи.
— Не подходи ко мне больше! — ее голос, всегда такой уверенный, теперь звучал надтреснуто. Она почти побежала, каблуки гулко стучали по асфальту.
Кощей остался стоять посреди двора, сжав кулаки. Впервые за долгие годы он чувствовал себя потерянным.
Где-то хлопнула дверь подъезда. Начал накрапывать дождь.
А он все стоял, не понимая одного — что только что потерял то, чего даже не успел по-настоящему осознать.
Дверь с грохотом врезалась в стену, когда Кощей ворвался внутрь. Его шаги, ещё вчера такие лёгкие, снова стали тяжёлыми, грубыми — будто вернулась вся его старая звериная поступь. Воздух в помещении сразу сгустился, пацаны замерли, почуяв неладное.
— Ну, говори, сука. Что со Светой? — голос его прозвучал как удар хлыста.
Он резко дёрнул Валеру с кресла, вцепившись в ворот его кофты. Ткань натянулась, впиваясь в шею. Турбо нахмурился, попытался вырваться, но хватка Кощея была мертвой.
— А что с ней? — выдавил он, стараясь не подавать вида, что задыхается.
— Сказала, что видеть меня не хочет. — Пальцы Кощея сжались ещё сильнее, суставы побелели. Валера схватился за его запястья, но кожа под его пальцами уже краснела от трения.
— Да не знаю я, что с ней! — Турбо вырвался наконец, отшатнувшись. — Плакала она вчера ночью. Слышал я.
Кощей замер. Руки его разжались, опустились вдоль тела.
— Чего плакала-то? — голос вдруг стал тихим, почти хриплым.
— Не знаю.
— Как ты можешь не знать, а?! В одном доме живёте! — рванулся к нему снова, но уже без прежней ярости — только с отчаянием.
— Я не спрашивал, — Валера вздохнул, потирая шею.
Кощей отшатнулся, будто получил пинка. Обессилено плюхнулся на диван, локти упёр в колени, лицо закрыл ладонями.
В качалке воцарилась тишина. Даже пацаны, обычно такие шумные, не решались нарушить её.
Тишину нарушил только треск горящей сигареты, когда Кощей затянулся, стараясь унять дрожь в пальцах. Дым клубился вокруг него, как туман над болотом – густой, удушливый.
— Разлюбила, может... – предположил Валера, осторожно наблюдая за реакцией.
Кощей медленно поднял голову. Глаза, обычно такие колючие, сейчас горели странной уверенностью.
— Нет. Любит.
Он снова затянулся, пытаясь собрать в голове разрозненные кусочки вчерашнего: ее смех, теплые пальцы в его волосах, тот взгляд, от которого сердце сжималось. Ничего не предвещало беды.
Так что же случилось за эту ночь?
Пепел с сигареты осыпался на пол, как печальный снег. Кощей сжал кулак – слишком крепко, так что сигарета сломалась пополам.
— Не может просто так... – прошептал он больше себе, чем Валере.
Он сидел, глядя в одну точку, и впервые за долгие годы чувствовал себя не грозным Кощеем, а просто потерянным парнем, который не понимает, как вернуть то, что даже не успел толком назвать своим.
И самое страшное – где-то глубоко внутри шевелилась мысль: а вдруг она просто испугалась? Испугалась его мира, где друзья гибнут от бомб, а утро может не наступить...
Но признать это – значило признать, что она права.
А он не был готов к такому.
Никогда.
***
Осенний ветер играл полами пальто, когда Света вышла из университета. Листья шуршали под ногами, словно шептали предостережения.
— Привет, Свет.
Голос был ровным, выверенным — не хрипловатый бархат, к которому она уже привыкла. Обернувшись, она увидела аккуратно выбритое лицо прокурора Кирилла. Его улыбка была безупречной, как галстук, туго затянутый на шее.
— Привет. — Её ответ прозвучал ровно, без искры.
— Это тебе. — Он протянул букет — белые лилии, дорогие, без единого изъяна.
Она кивнула, принимая цветы. Холодные стебли скользнули между пальцев.
— Хотел что-то?
— Погулять пригласить хотел.
Света вздохнула, бросив взгляд через плечо — туда, где вчера ещё мог стоять он с сигаретой в зубах и дерзкой ухмылкой.
— Пошли.
Кирилл расцвёл, как майская роза. Его речь полилась гладким ручьём — о карьере, перспективах, новом служебном авто. Но Света слышала сквозь этот поток другой голос.
Хриплый. С перекатами матерных словечек и тюремной фени.
Тот, что говорил "люблю до смерти"не глядя в словарь этикета.
Тот, чьи подарки пахли не оранжереей, а дымом и риском.
Она машинально сжала цветы — и вдруг осознала, что безупречные лилии кажутся ей искусственными после тех алых роз, что кололись шипами о пальцы.
Но шагала рядом с прокурором, глуша в себе шепот:
"Костя..."
Где-то в городе он сейчас. Возможно, ломает кулаки о стены. Или пьёт, пытаясь стереть её образ.
А она...
Она просто шла вперёд, зная, что это предательство.
Но разве есть выбор у той, кто хочет дожить до тридцати?