Дядя

Хотел бы я стать игрушкой
Ты говоришь: ха-ха-ха
И ты смеешься
А я плачу

Рё Хана - светловолосая девушка. Волосы у неё совсем не такие, как были у мамы или у тёти - тёмно-русые, ближе к пепельному. Внешностью она сильно отличается от родни: зелено-карие глаза, высокая, как мать, но черты лица совсем другие.
Она знает, кто её мать. А вот про отца совсем ничего. Мама унесла эту тайну с собой.
Маму звали Рё Арём. Она умерла в возрасте тридцати девяти лет. Почему - это осталось непонятно. Всё случилось внезапно. Хана просто вернулась домой и увидела её лежащей на полу, без сознания.
Сказали: инфаркт.
Но разве такое бывает - просто так?
Тётя, Мин Соён, в девичестве Рё, приехала сразу. Подняла шум, плакала, устраивала сцены. Тогда казалось, что она рядом, что поддерживает. Но потом всё стало ясно. Эта женщина не умела ни любить, ни жалеть - лишь красиво играть. Хана почувствовала это слишком поздно. Когда отказалась быть «удобной», то осталась на улице.
И кто бы мог подумать: её "ненастоящий дядя", чужой человек, которого она знала только по песням, оказался единственным, кто принял её. Помог. Не выгнал.
Конечно, она слышала о Мин Юнги. Слушала его музыку, знала его как участника группы, как продюсера, автора.
Но теперь он стоял перед ней - не на сцене, не в свете софитов.
Просто мужчина. Среднего роста, с тёмными волосами, белой почти как пудра кожей, и с удивительно тёплой аурой.
Он сразу вызвал у неё доверие.
Он был таким же, как на экране. Нет, даже лучше. Настоящим. Красивым - да. Но главное живым.
Он был совсем не таким, каким представлялся из интервью или сценических образов. Не холодным. Не резким. Наоборот - спокойный, сдержанный, с таким внимательным взглядом, будто умел слушать даже молчание. Он вызывал у неё больше доверия, чем кто-либо за всю её сознательную жизнь.

После завтрака Хана вернулась в комнату. Странное было ощущение непривычно спокойно. Будто здесь, в этом тихом доме с видом на утренний Сеул, впервые за долгое время можно было просто... выдохнуть.
Она аккуратно поставила скрипку на комод, села у окна и посмотрела на улицу. Где-то вдалеке проезжала машина доставки, в небе лениво кружили птицы. Город жил своей жизнью, а она словно между прошлым и будущим, ни там, ни тут.
И вдруг мысли потекли.

И Хана вдруг поняла: в этом доме она может начать с нуля. Без фальши. Без чужих ожиданий. Просто как человек, как музыкант, как девушка, у которой ещё осталась мечта.
Она встала, подошла к скрипке и провела пальцами по струнам.
— Спасибо, — тихо сказала она в пустоту.
Не зная, слышит ли он за стенкой.
И не зная, что эта благодарность - за большее, чем просто приют.

Хана вышла из душа, быстро оделась в чёрные брюки, белую блузу и повязала шарф на шею. Волосы, чуть влажные, она собрала в низкий хвост. Скрипка уже стояла у дверей, аккуратно в футляре.
— Я вечером поздно, — крикнула в сторону студии.
— Хорошо, — коротко ответил Юнги.
— Спасибо вам... за всё, — добавила тише, уже надевая кроссовки.
Он не ответил, просто слегка кивнул. Она ушла, и дом снова стал тихим.

Юнги долго сидел за ноутбуком, но мысли не шли. В голове крутилась только одна: Откуда она узнала, где я живу? Адрес - это не просто улица. Это граница. Туда не ступал почти никто.
Он потянулся за телефоном и написал в общий чат.
Юнги: "Приезжайте. Все. Сегодня. Срочно."
Спустя час в доме раздавались голоса, смех, звук снятых кроссовок и глухой топот. В кухне сидели Намджун, Джин, Хосок, Чимин, Тэхён и Чонгук. Только Юнги стоял, облокотившись на стол.
— Вы же знаете, что мой адрес — не публичный, — начал он сдержанно, но серьёзно. — Кто слил?
Все переглянулись.
Никто не понимал, о чём речь.
— О чём ты? — спросил Джин.
— Тут появилась одна девочка. Назвала меня дядей. Знала, где живу. Ни один фанат не знает. Ни один человек вне этого круга.
— Стоп, ты кого-то пустил жить к себе? — удивился Тэхён.
— Не об этом сейчас. Я спрашиваю: вы кому-то давали мой адрес?
Все отрицательно замотали головами.
— Только мы знали, — подтвердил Чонгук. — Ну и...
— ...директор, — закончил Намджун. И вдруг задумался.
— Подождите... Я что-то вспомнил.
Все повернулись к нему.
— Помните, когда мы только собирались дебютировать? Не было бюджета, не хватало средств. Нас собирались заморозить, отменить всё. Мы уже вещи собирали домой.
Но вдруг Шихек сказал: «Всё решено. Деньги нашлись». И всё внезапно пошло.
Наступила тишина.
Юнги поднялся. Взял телефон. Позвонил.
— Алло, Бан Шихек-сонбэним. Мне надо с вами поговорить. Сейчас.
— Юнги... Я занят, — начал директор.
— Только один вопрос. Кто дал вам деньги тогда?
Долгая пауза.
— Это правда важно?
— Очень.
Шихек тяжело вздохнул.
— Это был твой отец.
Все замерли.
— Он поставил условие: не говорить тебе. И чтобы я... время от времени сообщал, как у тебя дела. Что ты жив, не умер от голода. Я... не хотел в это вмешиваться.
Но тогда... без него вас бы не было.
Юнги опустился обратно в кресло.
Глаза медленно потускнели. Он не знал, злиться или благодарить. Сердце горело от тепла... и боли. Столько лет молчания, столько обид. А он, оказывается, всегда был рядом. Просто - гордый.
— Прости, Юнги, — сказал Шихек напоследок. — Он правда тебя любил. Просто... по-своему

Юнги правда не знал, ему нужно ли вообще злиться? На себя злиться нужно? Поздно сожалеть, что как принял решение уйти - ни разу не звонил, не писал отцу и сам не ждал от него шага. Его мысли прервали.

Дверной замок щёлкнул.
Хана вернулась усталая, с поникшими плечами и чуть затуманенным взглядом. Вечерняя репетиция выжала силы.
Она не ожидала, что в доме будет шум. Голоса, смех.
Ей открыл дверь человек с яркой, доброжелательной улыбкой и сияющими глазами.
— Привет, — сказал Хосок. — Ты, должно быть, Хана? - Хосок был о ней в курсе. Первый кто узнал, что у Юнги теперь есть сосед, правда по сообщениям. Не ожидал он увидеть взрослую красивую девушку. По словам Юнги она была девчушкой со скрипкой.
— Да, — кивнула она, удивлённо. — А вы...?
— Я Хосок. Друг Юнги. Тоже музыкант.
Он чуть отступил в сторону, пропуская её внутрь.
И не мог оторвать взгляда. Яркая. Необычная. Лёгкая, но сдержанная. В ней было что-то... неуловимое.
Хана прошла внутрь.
— Добрый вечер, — коротко поздоровалась она со всеми, чуть поклонившись.
— Простите, если я потревожила вас. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Я буду в комнате и не буду мешать вам тут.
И, сохранив спокойствие и вежливость, ушла в свою комнату.
— Кто она? — прошептал Чимин.
— Это племянница, — коротко ответил Юнги, в голосе, остатки эмоций от недавнего разговора.
— Она красивая, — заметил Хосок, не отрывая взгляда от закрытой двери.
— Не начинай, — усмехнулся Джин.
— Давайте позовём её к нам, — предложил Хосок. — Закажем еды, поужинаем все вместе. Ну, как семья! Она наверное не ужинала.
Юнги помолчал. Потом встал.
— Сейчас спрошу.
Он направился к её комнате, и в воздухе повисло предчувствие новой главы.

Юнги подошёл к комнате Ханы и негромко постучал.
— Эй. Мы тут собрались. Хочешь - присоединяйся. Поужинаем вместе.
Ребята заказали еды.
Хана открыла почти сразу. Она уже переоделась в мягкий тёмный свитер, простые брюки, волосы распущены. Вид у неё был уставший, но в глазах появилось что-то, напоминающее любопытство. И лёгкая, совсем неуверенная улыбка.
— Если не буду мешать, то я голодная!
— Не будешь. Пошли.

Когда они вошли в кухню-гостиную, за столом царил привычный хаос: смех, разговоры, коробки с едой, распакованные палочки.
Чимин с Чонгуком спорили, заказывать ли ещё курицу. Намджун пытался понять, где его телефон. Джин всем рассказывал, как он мог бы стать поваром, если бы не айдол. Тэхён мирно ковырялся в лапше.
— О, наша гостья! — воскликнул Хосок, вставая и подходя. — Присаживайтесь мисс. Или можно просто Хана?

— Хана, — кивнула она и аккуратно присела между ним и Тэхёном.
— У нас тут традиция — все, кто за столом, должны участвовать в разговорах. Так что будь готова, — подмигнул Джин.
Хана слабо улыбнулась.
— Я постараюсь не быть слишком скучной.
— Что заказывали? — спросила она, глядя на коробки.
— Да всё подряд. Курица, токпокки, чимэк, пицца даже. Бессистемно, как мы любим, — засмеялся Хосок. — Но! Не хватает одного.
Он потянулся к пакету и достал бутылку соджу.
— Первый ужин с новой частью семьи. Надо отметить! — торжественно заявил он и начал разливать в маленькие рюмки.
Хана вежливо, но нерешительно взяла одну, поглядывая на Юнги. Тот сразу это заметил.
— А ну-ка, — спокойно сказал он, забирая рюмку у неё из руки.
Вместо того, чтобы поставить обратно,  залпом выпил сам.
— Тебе такое нельзя. Ты ребёнок ещё.
— Мне девятнадцать! — возмутилась она, пытаясь удержаться от смеха.
— Именно. Девятнадцать. В моих глазах — младенец.
Но в какой-то момент Тэхён, слегка расслабившись, посмотрел на неё и вдруг сказал:
— Слушай, а тебе не тяжело? Ну... вот так. Почти сиротой остаться. Одна. Ты младше Чонгука даже. Я бы с ума сошёл.
Секунда тишины.
Юнги сразу вмешался, твёрдо, но спокойно:
— Тэхён. Это бестактно.
— Я... я не со зла, — замялся тот. — Просто... интересно.— Тэхен сразу осёкся. — Я не хотел...
— Всё в порядке, — неожиданно мягко сказала Хана.
Она положила палочки и посмотрела на него спокойно, но с долей иронии.
— Да, сложно. Я пока неплохо справляюсь, раз уж сижу с вами за столом.
Она чуть улыбнулась.
— Так что не переживайте. Я не тресну.
Тэхён виновато склонил голову.
— Прости. Это правда было грубо.
— Принято, — кивнула она. — За честность.
Юнги чуть смягчился, но на лице всё равно оставалось что-то суровое. Он бросил взгляд на соджу, потом на Хану.
— И вообще, если хочешь пить, то подожди лет шесть. Тогда, может быть, разрешу.
— Шесть?! — воскликнула она.
— Именно.
Хосок, чтобы разрядить обстановку, подался вперёд:
— Хана, а расскажи, где учишься? Мне интересно. Юнги же сказал, ты скрипачка?
— Учусь в Сеульском музыкальном университете. Финальный курс.
Скрипка классика. Работаю в театре по вечерам, иногда в оркестрах. Подрабатываю, как получится. Живу... ну, как получится.
— Слушай, а ты можешь сыграть что-нибудь как-нибудь при нас? — спросил Чонгук. — Я скрипку только в драмах видел.
— Если дадите минуту - принесу. Или на следующий раз.
— Нам точно нужен следующий раз, — сказал Хосок. — Знаешь, у меня есть свободная квартира на берегу Хангана. Уютная, светлая. Можешь там пожить, если тебе неудобно с этим стариком, — кивнул он в сторону Юнги.
Хана удивлённо распахнула глаза.
— Серьёзно?.. Это было бы...
— Нет. — Голос Юнги прозвучал твёрдо и спокойно.
Все замолчали.
— Она под моей ответственностью.
Юнги посмотрел прямо на Хосока.
— И никаких переездов. Руки прочь.
Хосок поднял руки в жесте капитуляции.
— Ладно-ладно. Понял. Но имей в виду — я просто предложил. Забота, ничего больше.
Хана прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
— Спасибо вам, обоим. Но я, пожалуй, останусь. Тут как-то... по-настоящему.
Юнги бросил на неё взгляд, в котором было что-то странное: немного облегчения, немного тревоги, но самое главное — тепло.
— Тогда ешь, пока всё не остыло, — сказал он, делая вид, что всё это для него просто очередной день.
Но Хана видела: он за неё по-настоящему волнуется. И это было новым, непривычным, но таким нужным ощущением.
— Кстати, — вдруг сказал Чонгук, облокотившись на стол, — я же не показал вам...
Он закатал рукав и вытянул руку, демонстрируя свежую, чуть покрасневшую татуировку вдоль предплечья.
— Вот, сделал буквально вчера. Надпись на латыни.
«In music we heal». В музыке — мы исцеляемся.
— Вау... — Хана подалась ближе, разглядывая.
Тонкие линии, аккуратный шрифт, и правда выглядело стильно.
— Очень красиво, — сказала она искренне. —
Мне даже немного завидно. У самой пока ни одной, но я давно думаю сделать.
— Правда? — оживился Чонгук. — А где бы хотела?
Хана, чуть смутившись, прикоснулась к шее, чуть ниже уха.
— Вот тут. Маленькую, аккуратную. Может, музыкальный символ. Или слово... что-то личное.
— Это было бы круто, — кивнул он. —
У меня есть отличный мастер. Реально топ. Он делал почти все мои. Если решишься - могу свести. Он делает настолько аккуратно, что даже мама бы одобрила.
Ну, почти.
Хана рассмеялась.
— Мне это реально интересно. Я просто боюсь, что не тот рисунок, не та деталь и буду жалеть.Тем более это лицо, считай.
Чонгук уже собирался снова что-то предложить, как вдруг вмешался Юнги.
— Нет.
Прозвучало спокойно, но твёрдо.
— Что "нет"? — не понял Чонгук.
— Ей не нужно тату на шее. И вообще пока не нужно.— Юнги спустил на землю девушку.— Она играет в театрах и оркестрах. Это может повлиять. Они там до сих пор дышат классикой, а значит, строгость, консерватизм. Даже временное тату могут не одобрить, не то что настоящее.
Хана чуть опустила глаза.
— Я знаю, Дядя Юнги. Я просто... размышляю. Это мечта, не план на завтра.
— Мечты мечтами, — тихо ответил он. — Но пока ты на сцене, помни, что ты лицо. Не твоё даже, а оркестра. И если хочешь сыграть в большом зале, в другом городе или стране, то лучше не спешить.
— Ого, ты звучишь как взрослый, Дяденька Юнги — съязвил Тэхён, отпивая из рюмки.
— Потому что я и есть взрослый, — бросил Юнги.
— Он просто беспокоится, — заметил Хосок, подмигнув Хане. — Если бы не беспокоился,  даже не вмешался бы.
— Я поняла, — кивнула Хана, снова посмотрев на Юнги.
— Спасибо, что думаете о моём будущем. Даже когда я сама не уверена в нём.
Юнги посмотрел на неё дольше обычного.
— Просто помни: ты сейчас на перепутье. Всё, что сделаешь, то скажется потом.
Я не против тату. Но я против поспешных решений.
Чонгук пожал плечами:
— Ну, если что не убежала же, просто поделилась.
— И это круто, — добавил Чимин. — Хана в любом случае ты молодец.
— Спасибо, — тихо сказала Хана, но с такой искренностью, что у всех, даже у Намджуна, потеплели лица.
Юнги молча разлил соджу, но себе и друзьям. Перед Ханой рюмку не поставил.
И она не возражала.

Вечер растворился в ночи.
Последний хлопок двери за Хосоком отозвался лёгкой пустотой в доме. Хана стояла у стола, аккуратно складывая одноразовые палочки в коробку из-под курицы.
— Я уберу, — сказала она тихо, не глядя на Юнги.
— Не надо. Я сам потом. — Он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Ты и так с утра на ногах. Да и обращайся на ты ко мне пожалуйста.
Хана всё же сложила остатки на край стола и только потом выпрямилась.
Устало провела рукой по лбу, убирая прядь за ухо.
— Я не ожидала, что сегодня окажусь за столом с легендами. Это... немного нереально.
Юнги чуть усмехнулся.
— Мы просто ребята с одинаковыми мечтами. Ты сегодня держалась уверенно.
— А внутри? — она хмыкнула. — Всё дрожало.
Он взглянул на неё: уставшая, но несломленная. В ней было что-то очень знакомое. Та же упрямая энергия, что когда-то жила в нём самом.
Он подошёл ближе, к столу. Сел на край стула, потёр шею.
— Когда ты заговорила про тату... — начал он, не глядя. — Я не хотел на тебя давить. Просто знаю, как сильно может обернуться одна импульсивная вещь. Особенно в твоей сфере. Там не прощают.
— Я не обиделась. — Хана подошла ближе, остановилась напротив. — Честно. Знаете... ой. — Она запнулась. — То есть... ты ведь просил, чтобы я обращалась к тебе на «ты»?
Юнги кивнул, не меняя выражения лица.
— Ну вот.
— Ты - первый взрослый человек, кто сказал мне «не надо» не потому, что просто хочет запретить, а потому что понимает последствия.
Это ценно для Ханы.
Наступила тишина. Из окна доносился еле уловимый гул ночного Сеула.
Юнги встал, подошёл к шкафу, достал стакан воды, протянул ей.
— Пей. А то уснёшь на ходу.
Она взяла.
— Спасибо... за всё. За ужин. За то, что не прогнал.

За то, что защитил, даже когда Тэхён задел. - этого сказать она не осмелилась, но очень хотела.

— Знаешь, — Юнги как будто прочитал её мысли. — я не люблю, когда ранят без причины. — Он посмотрел на неё. — Особенно тех, кто и так уже получил от жизни достаточно.
Хана опустила взгляд.
— Я... раньше часто думала, что со мной что-то не так. Все взрослые уходили или отталкивали. Даже тётя... Я думала, что мне нельзя рассчитывать на чью-то опору.
Юнги молчал. Подошёл ближе, опёрся о стол рядом с ней.
— У тебя есть я, — сказал он просто. — Сейчас ты под моей крышей. И пока ты здесь я буду опорой. Не как дядя. Просто как человек, который знает, что такое одиночество. Я попрошу лишь честности. Сегодня ты устала, но позже у меня к тебе имеются вопросы. Нам нужно будет поговорить.
Хана едва заметно кивнула. Что-то внутри неё чуть сдвинулось. Как будто стена дала трещину.
— Тогда... — она посмотрела на него, мягко, не по-детски, — тогда, можно я останусь здесь чуть дольше, чем «пока не найду жильё»?
— Можешь остаться сколько хочешь, — ответил он. — Дом большой. А я... не против музыки в коридоре.
Она слабо улыбнулась.
— Значит, завтра я могу потренироваться?
— Только не в семь утра. Я человек ночной.
— Договорились.
Они оба слегка рассмеялись.
И в эту ночь, впервые за долгое время, Хана почувствовала себя не просто гостьей, а частью дома. Не чужой, не временной. А нужной.
Юнги знал: это начало чего-то.
Может, ещё не понял чего.
Но знал - больше не один.

Юнги лишь переживал, ведь пазл складывается по новой, теперь у него есть вопросы к Хане.