«И всё жгло изнутри.»
Ночь. Квартира будто глотала звуки — улица шумела, машины проносились мимо, а в комнате Лионель было слишком тихо. Тишина царапала, как ногти по стеклу.
Серафима давно спала, свернувшись калачиком под пледом на диване. Лионель же сидела на кухне — в одной из своих огромных футболок и с пледом на плечах. В руках кружка, давно остывшая. Она даже не помнила, что туда наливала. Экран телефона светился, отражаясь в её скулах — сотни сторис, переписки, какие-то смешные видео. Листала механически. Всё как обычно. Только внутри было не как обычно. Пальцы дрожали.
Она не плакала, больше нет. Она уже расплакалась — при нём. У него на глазах. У Томми, чёрт возьми. И это... выворачивало.
Она резко встала, подошла к зеркалу. Посмотрела на себя. Та же Лионель. Блондинка. С Y2K-кольцами, чёрной тушью, острым взглядом. И всё же — не та.
— Зачем? — почти беззвучно спросила она у отражения. — Зачем ты сдалась?
Она не привыкла к слабости. Никогда. Всегда первая сжигала, кидала остроту, прикрывалась дерзостью. Даже если было больно — особенно если было больно.
А теперь она сорвалась. Разбилась. Позволила себе быть не железной. Почему? Из-за него? Из-за того, что он опять полез, давил, ковырял? Она зажмурилась. В груди — паника, смешанная с обидой. Потом — как по накатанному — включила переднюю камеру.
Провела пальцем по бровям. Сделала селфи.
Запостила сторис: «Отпускать — новый спорт. Занимаюсь ежедневно» Через пару секунд выключила телефон. И снова — тишина. Она села на пол, прижав колени к груди. Всё тело ныло. Не физически. По-другому. Накрывало всё сильнее. И самый страшный вопрос всё ещё пульсировал в висках: «Почему именно он? Почему у него получилось? Почему он — единственный, кому я позволила увидеть, что я живая?...»
Прошло пару дней.
И за это время Лионель будто испарилась.
Никаких сторис. Никаких новых постов.
Никаких эпатажных рилсов, селфи в зеркале, разборов косметики, шуток с подписчиками.
Тишина. В комментариях — шум: «Лио, ты где?», «Живы??», «Томми опять что-то запостил. Ты видела?», «Страшно, когда даже ты молчишь...» А она — молчала. Не потому что не знала, что сказать. А потому что устала. Ей не хотелось ни участвовать в этом цирке, ни раздувать ещё один виток конфликта. Она перегорела.
Лионель жила по графику, как в чужом теле:
утро — кофе, душ, волосы в пучок; день — работа, смены в клубе, уставшие глаза и звон в ушах от музыки; вечер — тёплый плед, Нетфликс фоном, и тишина, которую раньше ненавидела, а теперь вдруг оценила. Она не появлялась на тусовках, даже когда Серафима пыталась вытащить её.
— Нет. Не хочу. Мне сейчас... нормально.
— Нормально — это не ты, Неля.
— Ну, значит, я тоже немного не я.
Она избегала мест, где мог бы быть он. Не потому что боялась — потому что не хотела срываться снова. Потому что знала: если Томми снова приблизится, она либо ударит, либо поцелует. А ни то, ни другое не входило в её текущий план выживания. Она ходила по улицам в наушниках, слушала треки других — но не его. Ни одной песни. Ни одной ноты.
И только в редкие моменты, когда проходила мимо витрин и ловила своё отражение, в голове вспыхивало: «Ты всё равно думаешь о нём. Признайся.» Но Лионель отворачивалась. Сейчас она принадлежала себе. Только себе.
Томми. Сначала ему было вроде как пофиг.
Ну, казалось, что пофиг. Он делал вид, что ничего не изменилось. Жил тем же ритмом:
тусовки, спонтанные студийки, сигареты на балконе, чужие девчонки с одинаковыми глазами, треки, которые начинались с «мне всё равно», а заканчивались злостью. Но спустя пару дней что-то начало не так срастаться.
— А ты видел? Лио что-то не видно вообще. Сторис не выходит третий день. Чисто исчезла, как будто умерла.
Йост как-то между делом упомянул это за столом, когда листал ленту. Томми фыркнул, отпил колу, промолчал. Но вечером открыл её профиль. Снова. И снова. И снова. Пусто.
Последняя сторис — четыре дня назад.
Комментарии под фото — свежие, беспокойные, шепчутся. Он ткнул на аватарку — и снова всплыло это кольцо загрузки.
Ничего нового. Он вдруг понял: она будто испарилась. А он — будто стал зависим от её присутствия. От этой дерзкой интонации,
от стори с её ногтями, от бессмысленных опросов: «Что бы вы сделали на моём месте?», от её вечного «мне пофиг, но смотрите на меня».
— Странно, да? Когда она была, раздражала. А теперь... пусто. — пробормотал Томми себе под нос, стоя на кухне с телефоном в руке. В один из вечеров Йост спросил:
— Ты скучаешь?
Томми отвёл взгляд и пожал плечами:
— Она заебала. Но как-то... тихо стало.
*****
Она появилась внезапно — в гуле музыки, в запахе перегретого алкоголя, в дыму, прилипшем к волосам других. Все будто обернулись. Лионель была как обложка — не просто красивая, вызывающая. Короткое платье на тонких бретелях блестело, как бы отражая свет от ламп, стрелки на глазах были острые, как её характер, а губы — красные, насыщенные, будто окровавленные. Она пришла не ради него. Она пришла — ради себя. Ради того, чтобы забыть. Серафима всё-таки дожала:
— Неля, ты либо сейчас выходишь, либо я вызываю МЧС и ломаю дверь»
— Блядь, ну ладно.
И вот они уже на кухне, с бокалами,
потом переместились ближе к балкону — шоты, потом ещё. Лионель смеялась громко, даже слишком. Рассказала кому-то, что у неё ногти сломались — и ей было всё равно.
Потом она упала кому-то на плечо. Подруга её ловила, отворачивала волосы от лица, снова наливала. А Лионель всё смеялась. Смех был пьяный, хриплый, будто с надрывом.
— Знаешь что, Фима?— сказала она, закидывая голову назад. — Мне так хорошо. Мне вообще всё-о-о равно...
Но в этот момент, через плотную толпу, через коридор, он был там. Томми. Стоял, опираясь о косяк, с бутылкой в руке, наблюдая издалека. Он её сразу заметил. Как она появилась. Как все на неё обернулись. Как она задирала подбородок и показывала средний палец какому-то парню, который сказал: «Ты снова здесь, королева?» Томми не подошёл. Не смог. Он смотрел, как она пьёт.
Как её качает. Как кто-то приобнимает её за талию, а она не отталкивает, потому что уже ничего не чувствует. И только губы её всё ещё были красные. Губы, которые он помнил слишком ярко. Она его не заметила. Но он — не сводил глаз.
*****
Лионель шаталась. Пальцы не слушались, каблуки цеплялись за ковёр в коридоре,
голова была как мыльный пузырь — готова лопнуть в любой момент. Она прижалась к стене рукой, моргнула пару раз, и направилась туда, где могла просто остаться одной — в ванную. Открыла дверь. Там сидел он. Томми. Просто... сидел на краю ванны, уткнувшись в телефон. Худи, джинсы, в руке бутылка воды. Он даже не сразу заметил, что кто-то зашёл — пока не поднял глаза. Момент. Тяжёлый. Немой. Её взгляд встретился с его. Взгляд пьяный, растерянный, но упрямый. В глазах — коктейль из злости, боли, уставшего равнодушия.
— Оп — выдохнул он с ироничной полуулыбкой. — Только тебя здесь не хватало. — Он встал. Нехотя. — Ты в щи, Лионель. Серьёзно. Кто тебя вообще отпустил сюда в таком виде? — Он прошёлся взглядом по ней: покрасневшие глаза, запачканный макияж, дыхание сбившееся. — Хотя, кого я спрашиваю. Ты же «всё сама».
Она долго молчала. Потом, шатаясь, шагнула ближе. Ничего не сказав. Подошла к нему вплотную.
— Лионель, — он прищурился. — Ты чё...
Палец к его губам.
— Шшш, — выдохнула она. — Молчи.
Он застыл. Молча смотрел на неё. В этот момент что-то дрогнуло в нём — будто лопнуло. И прежде чем он успел понять,
она поцеловала его. Резко. Смело. Вкус алкоголя, сигарет и глупой, хрупкой боли.
Он не успел оттолкнуть — и не захотел. Рука его скользнула к её талии, вторая — к затылку. Они почти упали назад от этой волны. Она дышала быстро, сбито. Он целовал будто в последний раз. Глубоко, жадно, без тормозов, словно это был единственный способ выжить —
впиться в неё, почувствовать, что она здесь, настоящая, живая, а не просто холодный образ из его разбитой головы. Её пальцы сжались в его футболке. Она дрожала — от алкоголя или от чего-то глубже, чего сама не хотела признавать. Томми провёл губами ниже — осторожно, будто боялся напугать,
к её щеке, затем к уголку челюсти,
а потом поцеловал её шею. Никакой пошлости. Только тишина и чужое дыхание.
Слишком много напряжения, слишком много боли, и в этом поцелуе было не «желание».
Там было — сдаться. Хоть на секунду. Хоть кому-то. Лионель вцепилась в его запястье,
будто хотела остановить, но не смогла. Потом всё же отстранилась. Резко. Отшатываясь на шаг назад. Он застыл, сердце колотилось в груди. А она... Долго смотрела. В его глаза.
Как будто искала что-то. Пыталась понять — это он? Или опять мираж? Или тот самый, кто сломал её раньше? Она тяжело выдохнула.
Смогла только прошептать:
— Ты... не заслужил знать, как я чувствую. И всё равно... Ты ближе, чем я хотела.
И прежде чем он успел сказать хоть что-то —
она отвернулась. Вышла из ванной, медленно, почти на автопилоте. Оставив его стоять в дымке из её духов и собственных нераспознанных чувств.
Дверь захлопнулась за её спиной. Она шла по коридору шатаясь, с открытыми глазами, но будто не видя ничего. Всё плыло. Всё звенело.
Плевать, плевать, плевать... — в голове твердилось одно и то же. Она достала телефон, сделала сторис, как будто у неё «всё шик». Красивый ракурс. Под музыку. С бокалом. Хотя рука дрожала. Хотя губы всё ещё горели после поцелуя. Серафима где-то танцевала в толпе, но Лионель её не искала.
Она не хотела, чтобы её удерживали.
Она хотела делать всё, что придёт в голову. Без объяснений. Без тормозов. И в эту секунду взгляд зацепился за одного из парней в компании — новый, симпатичный, явно типаж «опасно-красивый». Он смотрел на неё, как будто уже что-то знал. Ухмыльнулся, слегка приподняв подбородок. Она подошла. Смело. Почти вызывающе.
— Дай закурить — сказала хрипло.
Он протянул ей сигарету, и они вышли на балкон. Она курила, как будто давно не делала этого. Хотя не курила вообще. Просто хотелось... чего-то другого. Нового. Хотелось забыться.
— Ты ведь с Томми была, да? — спросил он, облокотившись. Лионель усмехнулась.
— Я с собой была. Просто... временно попутчики.
Парень подал ей шот. Она выпила, не спрашивая. Он потянулся ближе, и она не отстранилась. На секунду. На полсекунды.
И тут... Дверь балкона резко открылась. На пороге стоял Томми. Глаза красные. Челюсть сжата. Он увидел, как чужие пальцы скользнули по её спине. Он ничего не сказал.
Просто подошёл. Молча. Угрожающе. Парень сразу понял — не стоит. Он отстранился.
— Спокойно, чувак, мы просто болтаем— отшутился он и ушёл. Лионель смотрела на Томми, с ухмылкой, дрожащей рукой, уже не уверенная, кто кого добивает.
— Ты чё, ревнуешь? — прохрипела она.
— Я чё, по-твоему, клоун?
Она засмеялась. Странно, чуть надтреснуто.
— Ты хуже. Ты драма-клоун.
Пауза.
— Пошли — сказал он вдруг.
— Куда? —
— Не знаю. Но если ты останешься — ты сделаешь ещё ху...же.
Она посмотрела в его глаза. И вдруг — согласилась.
Они вышли через главный выход. Выйдя на улицу, там было тихо. Лишь слышны глухие басы изнутри, будто сердце билось внутри бетонных стен.
— И куда ты меня ведёшь? —
Лионель засмеялась, шатаясь на каблуках, но всё равно шла.
— Куда-нибудь, где ты не превратишь вечер в катастрофу.
— Катастрофа — моё второе имя — шепнула она, проходя мимо, и толкнула его плечом. Томми вздохнул. Он вёл её через пустырь за домом — туда, где парковка и лестница на крышу. Старое здание с выходом наверх. Он часто туда поднимался, когда хотел тишины. Или злости. И вот — они на крыше. Огни города размывались внизу. Сверху было холодно. Свежо. Голове — полегче. Сердцу — тяжелее.
— Здесь красиво — сказала она, облокотившись на перила. Потом повернулась. Медленно подошла.
— Спасибо, что вытащил. Но я же знаю, зачем ты это сделал.
— Зачем?
— Потому что хочешь меня. Всё ещё. Признайся.
— Нет.
— Врёшь.
Она подошла вплотную. Её пальцы — на его груди, по цепочке, по вороту футболки. Она смотрела снизу вверх, почти соблазнительно.
— Просто... не останавливайся. Ни о чём не думай.
И он почти поддался. Почти. Но вместо этого — взял её за запястья. Мягко, но твёрдо.
— Ты пьяная, Лионель.
— И? Я тебя всё ещё хочу. Ты — хочешь меня.
— Да, — резко ответил он. — Но не вот так.
— Что, стал приличным мальчиком? — выдохнула она, дерзко склонив голову набок.
Он хотел ответить. Хотел съязвить. Хотел что-то бросить ей в ответ, но... В этот момент резкий порыв ветра подхватил её волосы, откинул их назад, и в её взгляде было что-то — не хмельное, не дерзкое, не флиртующее.
А одиночество. Настоящее.
— Нет, — тихо выдохнул он. — Я стал осторожным с теми, кто может разрушить меня.
Она застыла.
— Оу, — коротко усмехнулась, но не уверенно, как раньше, — то есть теперь я — угроза?
— Да.
— Почему?
— Потому что я знаю, что ты способна залезть в голову и не вылезать оттуда.
— Ну так выгони, — прошипела она. — Что ты меня всё время держишь на поводке?
— Я не держу.
— Тогда отпусти.
— Не могу.
Молчание. Тяжёлое, нервное. И вдруг она резко пошла к краю крыши. Не опасно близко, но демонстративно.
— Вот она, я. Разрушительная. Невыносимая. Но ты всё равно здесь. Почему?
Томми медленно подошёл ближе, остановился рядом.
— Потому что... — он говорил тихо, будто боялся самого себя, — ты — единственная, кто видит меня без всего этого. Без маски, без треков, без шума. Просто меня.
Она повернула голову. Их глаза встретились.
Никакого флирта. Никакой игры. Только то, что не проговорено.
— Я не герой, Лионель.
— А я — не спасать пришла, — ответила она глухо. — И не быть чьим-то смыслом. У меня свои руины.
Снова тишина. Только город шумел где-то внизу. И тогда он протянул руку. Просто коснулся пальцами её запястья. И она не отдёрнулась. Но не смотрела на него.
— Ты устала?
— Я... замёрзла. — впервые за вечер — по-настоящему тихо. Томми снял с себя худи, накинул ей на плечи.
— Хочешь, я посижу рядом, пока ты не согреешься?
— Только рядом — выдохнула она. И он сел.
И был.
*****
Они вернулись с крыши, когда ветер начал пробираться под кожу.
— Пойдём — бросил Томми, сжав её руку сильнее, чем просто «давай спустимся». Снова толпа, снова музыка, снова громкие голоса. Словно ничего не происходило. А Лионель снова потянулась за бокалом. Раз. Потом ещё. И ещё. Виски на водку, шоты поверх. Пошло всё по накатанной.
— Ты снова начинаешь — тихо сказал Томми, наблюдая, как она почти не дрожащей рукой наливает сама себе.
— А ты что, будешь спасать? — усмехнулась она, не глядя на него. — Или осуждать?
— Ни то, ни другое. Просто...
Он замолчал. Серафима где-то исчезла в толпе, оставив Лио без привычного тормоза.
Глаза стеклянные. Смех чужой. Шаткость походки уже была почти опасной.
— Пойдём отсюда — снова предложил Томми, чуть настойчивее. Она посмотрела на него.
— Хочешь утащить меня домой, Томми? — с вызовом, но не сексуальным. Скорее — усталым. — Или ты снова испугаешься?
Он ничего не сказал. Просто взял её за локоть и повёл прочь.
Они оказались в одной из спален — не своей, но и не чужой. Комната, в которой тусовка почти не касалась их. Музыка приглушённая, свет тусклый, окно приоткрыто, чтобы не задохнуться. Лионель села на кровать, тяжело выдыхая. Томми встал напротив. Смотрел. Молча.
— Что теперь, Томми? — голос хрипел. — Прочтёшь лекцию? Или...
Она не договорила. Просто замолчала и закрыла глаза. На секунду. Может, на две. Голова откинулась на стену. Её шатнуло. Он подошёл ближе. Присел рядом.
— Лио... ты не в себе.
— Я как раз слишком в себе. Вот в чём проблема.
Он провёл рукой по её спине — легко, чтобы не испугать, не спровоцировать. Она откинулась сильнее, как будто уткнулась в его плечо. Движения были неосознанные. Тело само тянулось. Она накрыла его ладонь своей.
Потом подняла голову.
— А хочешь? Хочешь, чтоб я всё упростила?
Он смотрел прямо в глаза.
— Нет. Не так.
Она зависла в миллиметре от его губ. Дыхание смешалось. Томми всё ещё сидел, как вкопанный, но глаза были будто под током. Ни одного слова. Только этот момент — зыбкий, тяжёлый, как мокрый воздух перед грозой. Лионель чуть улыбнулась — пьяно, криво, вызывающе.
— Ты боишься меня, Томми?
Он ничего не ответил. Просто притянул её к себе. И тогда — всё оборвалось. Поцелуй был резкий. Неожиданный. С голодом, накопленным за всё это время — не от нежности, а от ярости, боли, желания и непонимания. Он держал её за бёдра, будто пытался доказать что-то. Она отвечала с таким же напором, зарываясь пальцами в ворот его худи, будто хотела разорвать и его, и себя. Она скользнула губами к его шее, укусила — не сильно, но с вызовом.
— Ты же этого хотел? — выдохнула она прямо на его кожу. Он застонал тихо, почти незаметно. Прижал сильнее. Пальцы на её талии жгли. Она откинулась назад, утащив его за собой — они рухнули на кровать, хаотично, быстро. Руки под её платьем. Поцелуи — по шее, ключицам. Слишком горячо. Слишком правильно. Слишком... не то. В какой-то момент он резко отстранился. Словно от удара. Она осталась лежать, полураздетая, тяжело дыша.
— Что? — хрипло спросила она. — Не захотел? Или страшно?
Томми провёл ладонью по лицу. Он встал.
— Я не могу так, Лионель. Не сегодня. Не с тобой — такой. Пьяной.
— Серьёзно? — горько усмехнулась она. — Ты внезапно стал благородным?
Он смотрел на неё долго. Тихо.
— Просто... я не хочу, чтобы ты потом пожалела. Или ненавидела меня сильнее.
Она отвернулась.
— А я и так уже ненавижу, Томми.
Он хотел что-то сказать, но не стал. Просто вышел, прикрыв за собой дверь. А она осталась лежать в темноте. С губ всё ещё не исчезал вкус поцелуя. И всё жгло изнутри.