«на котором кипела смесь бешенства и страха.»
На улице было пусто. Таллинский воздух — сырой, прохладный, с лёгким запахом тумана, словно город тоже не мог прийти в себя после ночной лихорадки. Серафима шагала рядом, натянув капюшон, зевая и потирая нос. Лионель шла молча. Тонкая куртка не спасала от ночного холода, но больше всего её знобило не от погоды — от остаточного напряжения, которое всё ещё тикало под кожей, как старая батарейка. Они решили уйти с тусовки ещё до рассвета, тихо, по лестнице, пока никто не видел. Ни лиц, ни вопросов, ни Томми. Особенно не Томми.
Квартиру встретила тишина. Мягкая, почти нежная. Серафима рухнула на диван, не разуваясь, закинув руку на лицо:
— Я больше туда не ногой. Там реально уже что-то нездоровое творится.
Лионель промолчала. Села на край кровати и достала телефон, чтобы включить музыку. И тут... увидела уведомления. Сначала одно. Потом ещё пять. Потом десятки. Упоминания, сторис, комментарии.
— ...Ли, ты чё зависла? — подняла голову Серафима. Но Лионель уже залипла в экран, где всё пылало новым ответом Томми.
Он выложил видео. Чёрный фон. Он сам, в полумраке, на кухне. На фоне звучал глухой, злой бит. Он читал отрывок нового трека — прямо в камеру. Без клипа. Без авто-тюна.
Чётко. Уверенно. Хищно.
«Твоя слава как глянец — сотрётся,
И никто твой рот не закроет,
Но когда я захочу — Весь твой район тебя не узнает.»
После — короткое молчание. Он смотрел в объектив, будто в глаза Лионель, и закончил фразой: «Ты забыла, кто сделал тебя темой. Щелчком могу убрать».
Экран погас.
— Ты серьёзно?! — выдохнула Серафима, подскочив. — Он реально поехал?
Лионель смотрела в телефон с выражением не страха — а ярости.
— Он думает, что я уйду в тень. А я только разогрелась. — Она поднялась, будто поймала новый заряд. Пульс — грохотал. — Думает, может меня заткнуть? Весь район? Пусть попробует.
— Что ты будешь делать? — осторожно спросила Серафима. Лионель выдохнула. Улыбнулась.
— Сперва — кофе. Потом шоу.
*****
Лионель сидела на кухне в спортивках, с мокрыми от душа волосами, размазывая масло по подгоревшему тосту. Телефон мигал от новых уведомлений, но она не спешила их смотреть.
— Реально ничего не хочешь запостить? — спросила Серафима, подтянув колени к груди. — Никаких сторис? Даже мем?
— Пускай он бесится один, — бросила Лионель, откусывая хлеб. — Молчание страшнее. Я не в школе, чтобы мериться кто кого громче крикнет.
— Легендарно. Но ему вообще плевать. Он уже там греется на интервью, репостит, и будто король.
— Значит, пускай думает, что король.
И тут раздался звонок. Номер незнакомый. Лионель почти отбила, но что-то ёкнуло — и она всё же провела пальцем по экрану.
— Алло?
— Привет, это Рейн из «NoFilter» — подкаст для блогеров. Слушай, мы давно хотели тебя пригласить, но сейчас прям идеальный момент. У нас классный выпуск про влияние медийных скандалов, хочешь присоединиться?
Пауза.
— Это про меня, да?
— Ну, это в том числе с тобой. А как ты сыграешь — это уже твоё.
Секунда тишины.
— Я в деле.
Вечер. Студия.
Студия была уютной, но явно стилизована под «интеллигентную конфронтацию»: мягкий свет, два кресла, микрофоны в черных гусь-шеях, кружки с логотипом шоу.
Лионель в очках, с гладко уложенными волосами и коротким топом, от которого веяло уверенностью, села спокойно, как будто сюда пригласили её на ужин, а не разобрать на цитаты.
— Сегодня с нами Лионель — начал ведущий. — Блогер, персона, и... в последнее время — почти что главная героиня локального рэпа.
Она усмехнулась.
— Это если локальный рэп вообще можно назвать рэпом.
— Вот и начнём. Ты не реагировала. Почему?
Она чуть улыбнулась.
— Потому что я не собака, чтобы лаять в ответ. Люди, которые громко кричат — обычно очень тихо живут.
— Но ты знала, что речь о тебе?
— Все знали. Даже бабушки в троллейбусе.
— Тебя это задело?
— Меня бы задело, если бы он был важен. А когда это просто... тип в кепке, который решил поиграть в опасного, — ну, я смотрю и думаю: где твоя мама, мальчик?
— Ты хочешь, чтобы это прекратилось?
— Мне всё равно. Я просто жду, когда он поймёт, что этот хайп работает только пока я молчу. И что если я открою рот — его карьера обнулится за минуту.
В студии на секунду стало тихо. Ведущий хмыкнул.
— Мощно.
— А вы что ждали? Что я заплачу?
На кухне гудел чайник, кто-то из его пацанов скинул в телегу новую демку, а Томми лениво листал ТикТок. Он провёл весь день, будто в тумане: то ржал с мемов на Лионель, то злился, то снова угорал. Считал, что добился своего. Что она молчит — значит, проиграла.
Но в какой-то момент смартфон начал глючить от уведомлений: «Бро ты видел?»
«Открой прямой эфир подкаста, там жесть» «Она тебя разносит, ты там как ребёнок выглядишь» «Лионель это... вау. Просто посмотри»
Он прищурился. Сердце ёкнуло. Прямой эфир. Подкаст. Лионель. Открыл ссылку. Сначала — лагающий чат, десятки комментариев в секунду. Потом — картинка.
Она. В кресле. Холодная, собранная, в каком-то своём божественно-дерзком виде.
И голос: «Я не собака, чтобы лаять в ответ. Люди, которые громко кричат — обычно очень тихо живут.»
Он застыл. Кто-то что-то прокомментировал — но он уже не слышал. Лицо Лионель заполняло экран. Он почти чувствовал её запах — клубы, сладкое, сигареты. Громкое прошлое. «Когда я открою рот — его карьера обнулится за минуту.» Пальцы сжались в кулак. Губы прикусаны. Пульс в шее бился тяжело и грязно. Он бросил телефон на стол, тот отскочил и упал.
— Что за... — выдохнул он. — Серьёзно?
Он почувствовал, как кипит кровь. Не просто злость — уязвлённое эго, страх потерять контроль, горечь от того, что теперь уже над ним смеются. Она не просто отреагировала. Она сделала это стильно, сильно и умнее его.
В следующую секунду он схватил свой ноутбук, открыл заметки и начал писать текст. Нечто грязное, ядовитое, мстительное. Но в голове всё мешалось. Ни одна рифма не звучала мощнее её молчаливой уверенности.
— Она думает, что выиграла? — сказал вслух. — Ладно. Теперь война будет настоящей.
Ночь. Клуб. Смена Лионель.
Было шумно, липко и жарко — всё как всегда в пятничную ночь. Бар светился неоном, стаканы скользили по стойке, алкоголь лился рекой. Лионель стояла в своём обычном боевом виде: короткое платье, фартук, волосы забраны в высокий хвост, на лице лёгкий макияж и выражение полного равнодушия. Обычная ночь. Обычные люди. Обычные заказы. Рядом крутилась Серафима, периодически кидала ей подколы и бросала лайфхаки, как лучше разбавлять коктейли, чтобы сэкономить. Всё шло, как по часам.
Пока в зале не погас свет. Толпа на секунду замерла, кто-то засвистел. И потом — удар бита, сухой, грязный. Пошёл первый куплет. Знакомый голос. Очень знакомый голос.
«Ты думала, молчанием выиграешь бой — Но я пишу строки, и ты уже ноль. Такая вся стерва, но кто ты без лайков? В жизни ты сломана, только в эфире ты кайфом.»
Лионель резко подняла глаза. Это был Томми.
На сцене, в свете лазеров, с микрофоном.
Толпа кричала. Кто-то уже снимал в сторис, кто-то прыгал в такт. Он вышел неожиданно, в рамках «гостевого выступления», никто не знал — даже бармены. Кроме менеджера. Он знал.
«Ты хочешь игру? Окей, начнём раунд — Твои сторис дешёвые, будто спаун.
Но знай одно — ты будешь в архиве,
Когда я стану легендой на бите в эфире.»
У Лионель в пальцах дрожала бутылка джина.
Серафима, стоявшая рядом, уставилась на сцену, потом на неё:
— Это что, новый?
— Да.
— И про тебя?..
— Очевидно.
Внутри всё начала поднимать волна злости.
Не обида. Не страх. Яростное, холодное раздражение. Он снова решил поиграть в клоуна, но теперь — на её территории. Она положила шейкер, сняла фартук и резко вышла из-за барной стойки. Серафима вцепилась в её руку:
— Куда ты?
— Не знаю. Главное — не к нему.
Но уже было поздно — он увидел её.
Сцена, свет, зрители. И она внизу, как часть спектакля. Он поймал её взгляд — и усмехнулся. Самодовольно. Нагло.
«Ты смелая, детка, когда пишешь посты — А в жизни-то что? Всё не по высоте.»
Он закончил под аплодисменты. Музыка стихла. Он ушёл за кулисы. А Лионель осталась в толпе — будто внутри сожжённая, но с ровной спиной.
— Возвращайся за стойку, — тихо сказала Серафима. — Не дай ему шоу.
— Он думает, я не отвечу? — прошептала Лионель. — Я отвечу. Только уже не в сторис.
*****
Где-то в зале кто-то смеялся, кто-то всхлипывал, кто-то пил остатки коктейлей прямо со льдом. Воздух пропитался табаком, потом, разгорячёнными разговорами. Музыка играла уже вполсилы — как уставшее эхо после войны. Лионель стояла у барной стойки, допивала что-то горькое. Рядом — Серафима, молча курившая у открытой двери. Она уже знала, что её подруга не отпустит эту ночь спокойно. И вот — он появился. Томми.
В кожаной куртке, с мокрыми волосами, с усталым, но дерзким лицом. В глазах — смесь злорадства и интереса. Он шёл к ней, неторопливо, будто знал, что она не уйдёт. Они столкнулись в полумраке, возле колонны, где музыка звучала тише.
— Ну что, — сказал он, склонив голову. —
Понравился трек?
Голос мягкий, почти насмешливый. Но в глазах — вызов. Лионель поставила бокал на стойку и обернулась к нему.
— Ты всегда такой жалкий? Или только когда боишься, что тебя забудут?
Он скривил губы в ухмылке:
— Ты же первая начала.
— Я — ответила.
— Ты — нытик.
— Нет, как раз таки ты. Вечно ноешь через музыку, будто дневник ведёшь. —
Она сделала шаг ближе. Теперь их разделяло едва ли дыхание. — Не ожидала, что тебе хватит наглости читать это в зале, где я работаю. Но видимо, ты — трус, только с микрофоном и залом в спине.
Он не отступил.
— Я просто делаю искусство.
— А я просто существую, — бросила она. — И тебя уже это бесит.
Он нервно хмыкнул, не отводя взгляда.
— Думаешь, ты победила?
— Я вообще не играю в твои игры, Томми. — Она качнула головой. — Просто ты не перевариваешь, когда баба тебя не боится. И не падает в обморок от твоих слов. — Она провела пальцем по его куртке, словно вытирая пыль. — Это тебя и сжигает, да?
Он сжал челюсть. Было видно, как его что-то трескает изнутри, как он не привык к отказам, не привык к тем, кто не ломается.
— Ты не понимаешь, во что ввязалась.
— Это ты не понимаешь, — улыбнулась Лионель спокойно. — Я только начала.
И с этими словами развернулась Но не успела сделать и трёх шагов. Резкое, грубое движение — его рука вцепилась в её запястье, сдавила крепко. Словно Томми поймал пульс.
Словно хотел его остановить.
— Ты думаешь, я это просто так оставлю? — выдохнул он почти шёпотом, но голос был сжатым, хриплым от ярости.
Лионель застыла. Медленно обернулась.
Её лицо было всё тем же — холодное, дерзкое, даже с лёгкой улыбкой в уголке губ. Только глаза загорелись иначе — острее, глубже.
Словно огонь за стеклом.
— Убери руку, Томми.
— А если нет? —
Он сделал шаг ближе, надавливая пальцами сильнее. Он будто сам не понимал, что делает — эмоции перехватили управление.
— Что ты сделаешь? — Он почти прошипел. — Сторис выложишь? Или ещё один подкаст?
Она наклонила голову и прошептала, глядя в упор:
— Нет. Я тебя уничтожу. Но не громко. Не сразу. Так, что ты сам не поймёшь, когда начнёшь бояться меня.
Он не ожидал. Не угрозы. Не этого хищного спокойствия. Его пальцы дрогнули, чуть ослабли.
— Думаешь, ты неприкасаемая?
— Нет. — Она выдернула руку, резко, словно срывая занозу. — Я просто не играю по чужим правилам. Особенно по правилам обиженного мальчика, у которого вместо яиц — микрофон.
И она ушла. На этот раз — по-настоящему.
Оставив его стоять там, с лицом, на котором кипела смесь бешенства и страха.