«Теперь началась настоящая война. И она не проиграет.»
Утро. Через пару дней.
На кухне пахло чёрствым тостом и чаем, который кипятился ещё ночью. Воздух был тяжёлым, стоячим — как будто даже он не выспался. Часы едва перевалили за одиннадцать утра, когда дверь в комнату Лионель со скрипом приоткрылась, и в просвет заглянула Серафима — с телефоном в руке, с округлившимися глазами и лицом, будто она только что увидела инопланетян.
— Ли! Вставай. Проснись. Томми выпустил трек.
Ответа не последовало. Только рычание из-под подушки. Серафима не сдавалась. Она вбежала в комнату, распахнула шторы — и солнечный свет, как оскорбление, ударил Лионель в лицо.
— Фима, ты совсем ёбнулась? — выдохнула она, закрывая лицо рукой. — Ты хочешь умереть?
— Он про тебя написал. Он... Про тебя. — Серафима стояла с телефоном в руке, будто это был святой грааль. Лионель откинула одеяло, села, волосы разлохмачены, майка сбилась на плече. Она была вся из недосыпа, злости и кофеина, который не пил ещё никто.
— Ты меня разбудила, чтобы сказать, что какой-то мальчик решил похвастаться своим «рэпом»? — пробурчала она. — Серьёзно?
— Ты даже не слышала! Там... строки. Прям слова с той ночи.
Серафима включила трек — и с первых секунд в комнату хлынул бит, жирный, грязный, как подвал с граффити. А потом — голос Томми.
Хрипловатый, нарочито ленивый, будто плевал на ритм, но попадал точно туда, где больно.
«Барменша с взглядом как бритва в горло. Улыбка — клык, и я выжил еле.
На вкус как лёд, но на коже как порох,
В её глазах — похуй на вселенную в целом.»
Сердце Лионель стукнуло громче бита. Она сжала кулаки, потом встала с кровати — резко, как будто кто-то вылил на неё ведро воды.
— Он реально... — начала она.
— ...да. Про тебя. — кивнула Серафима, широко раскрытыми глазами.
Трек продолжался:
«В её баре — законы без правил, только водка, и всё по прямой.
Ты думал, ты дерзкий? Она тебя ставит на место — смехом. Точнее — криком.»
Лионель выключила музыку резким движением, будто скидывала с себя змею. В комнате стало тихо. Только звук кипящего чайника на кухне.
— Он что, вообще больной?
— Он просто вдохновился.
— Он — гондон. Это не вдохновение. Это дешевая провокация. Чтобы хайпануть.
Она начала расхаживать по комнате — волосы всё ещё растрёпаны, на щеке вмятина от подушки, но глаза уже горели вспышками холодного гнева.
— Вот теперь у всех будет повод языками чесать. Он меня использовал, чтобы что? Сделать себе имя? Он что, думает, я просто клубная сука?
Серафима, не моргая, наблюдала за ней.
— Ты хоть понимаешь, как это звучит?
— Как выстрел.
— Как будто ты ему действительно нравишься.
Лионель резко остановилась и взглянула на подругу.
— Нет. Не начинай. Ни-че-го не было. Он просто пиарится. Скучно ему.
Она подошла к зеркалу, взяла расческу, но вместо того чтобы привести себя в порядок, засунула её обратно в стакан на полке.
Она всё ещё чувствовала, как под кожей колотится злость. Но глубже... что-то дрогнуло. Что-то неприятно знакомое, то, что она ненавидела в других — уязвимость.
— Пусть только попробует ещё раз подойти ко мне, — пробормотала она. — Я его разобью без битов.
Серафима усмехнулась.
— Ага. И снова попадёшь в топы.
Томми проснулся поздно. Солнце уже било в окно, разбиваясь на миллионы бликов по полу, но шторы были так и не задвинуты — квартира пахла утренней пылью и остатками ночи. Он перевернулся на спину, уставился в потолок, и... ухмыльнулся. Та самая, знакомая до зуда в груди и пальцах ухмылка, когда внутри шумит, как в клубе, а на душе — ни грамма стыда. Он сделал это. Он выкинул её в сеть. Тот трек. Он встал не сразу. Потянулся за телефоном — и сразу в глаза ударили уведомления. Spotify, SoundCloud, TikTok — «Холодная» уже жила своей жизнью. Кто-то делал нарезки, кто-то смеялся, кто-то писал, что «он влюблён, по уши, только делает вид». Но ему было по кайфу. Томми пролистал комментарии, зажёг сигарету, вышел босиком на балкон — и только тогда позволил себе вслух сказать:
— Вот дичь... Но, блин, как же охуненно.
Он знал, для чего сделал этот трек. Не для лайков. Не для хайпа. Не для фанов. Для неё. Чтобы задело. Чтобы она послушала и разнесло внутри. Чтобы вспомнила их перепалку у барной стойки. Чтобы поняла: он может не просто орать в ответ — он умеет мстить красиво. Через рифмы. Через бит. Через голос. Но, как всегда, в каждой его попытке ударить, пряталась слабость. Он ведь не знал, почему она так цепляет. Она грубая, жесткая, холодная — но именно это его и ломает. Она не восхищается им. Она его не боится. И он — в этом диком, непонятном угаре — почувствовал, что живёт. Он затянулся, смотрел на город снизу. Небо было мутным, будто с похмелья. А у него внутри было светло. Слишком светло.
— Вот бы она не проигнорила... — сказал он сам себе. А потом сразу фыркнул. — Хотя плевать. Не проигнорит — напишет. Проигнорит — сделаю второй куплет.
Он вернулся в комнату, сел за ноут, запустил проект: песню он сделал, но внутри клокотало. Потому что трек вышел не злым. Не мстительным. Он вышел настоящим. А это — куда страшнее.
*****
Её аккаунт в инстаграме пылал от сообщений. Все знакомые, кто знал про ситуацию с Томми, знали что это про неё. Комментарии, упоминания, скриншоты, сторис от знакомых.
«Он что, совсем охренел?» Песня звучала из каждой дырки, и даже девчонка из соседнего района уже сняла тикток, исполняя куплет «ты же не любишь» с её лицом в кадре.
Лионель села за стол, закурила, уставилась в свой айпад. Он обнажил всё. Не как мужчина. Как крыса. Ей стало не больно — ей стало противно. Это не любовь. Это не музыка. Это грязь, завернутая в вайб. Она допила кофе, встала, включила камеру. Не для слёз. Для ответа. Она начала записывать сторис с ответкой. Голос холодный, лицо почти без эмоций.
«Слушайте, хотела промолчать. Но не могу. Вы знаете, я редко говорю что-то впрямую — особенно если это касается... ну, очевидных персонажей. Но когда парень, с которым я перекинулась парой слов в баре, называет это драмой века и записывает трек с намёками на моё имя — ...мне становится и смешно, и жаль. Запомни: если ты хотел хайпа — мог просто попросить. А если ты хотел зацепить — придётся сильнее постараться. Я не из тех, кого можно "выложить в трек" и думать, что теперь у нас история.»
Следующая сторис — фото. Она в зеркале, собирается куда-то, строгий лук в стиле Y2K, блеск на губах. А ниже надпись: «Удачи в следующей песне, малыш. Может быть, она будет хоть немного про правду. А пока — #lionelнеспит »
И последняя сторис — чёрный экран с подписью: «Когда играешь с огнём — не удивляйся, если сгоришь первым.»
Под сторис — бешеная реакция. Девчонки с района пишут ей: «ДАААА, разнесла!🔥»
Один из локальных блогеров репостит её видео: «Вот как нужно себя вести, когда на тебя выливают грязь». Даже владелец клуба, где она работала, сделал репост её видео. Комментарии делятся: кто-то за неё, кто-то за Томми — но она снова в центре внимания. На своих условиях.
У Томми так же. Куча сообщений, звонков и бесконечных уведомлений в телефоне. Он лениво потянулся и взял телефон. Первая лента — горы репостов и комментариев: «Королева уничтожила тебя», «Плюнули в лицо», «Ты в огне, бро». Сначала он не понимал, что происходит. Потом заметил — среди репостов был и один от Йоста, его лучшего друга. Йост подписал сторис Лионель коротко: «Смешно же 😂» Томми прищурился и включил видео. Лионель — холодный, бесстрастный взгляд, смех без радости и железная ирония. Она не страдала, она королева своей игры, она не просто дала отпор — она сделала это стильно и жестко. Внезапно Томми почувствовал, что что-то ускользает. Он привык быть в центре внимания, привык контролировать ситуации, но сейчас всё казалось иначе. Ему стало не по себе. Он отложил телефон, глубоко вздохнул.
«Это не просто ответка... Это вызов.»
Вечер. Тусовка на хате.
Квартира была полна дыма и громкой музыки, стены дрожали от басов. Свет мигал, отражаясь в разбросанных по полу пустых бутылках и стаканах. В воздухе витал запах дешёвого алкоголя и сигарет. В углу кто-то курил кальян, а в другой — играли в настолку, смеясь и матерясь.
Лионель, одетая в чёрные джинсы с потертостями и яркий топ с блестками, стояла у стены рядом с барной стойкой, держа в руках стакан с коктейлем. Её лицо было холодным и напряжённым — она не собиралась показывать слабину. Вдруг через толпу пробился Томми — в яркой куртке с капюшоном, бейсболке и кроссовках на высокой подошве. Он посмотрел прямо на неё, и их взгляды встретились. На его лице была едва заметная усмешка, будто он искал провокации. Лионель отвернулась, но внутри разгорелся огонь. Её раздражало его присутствие, этот наглый, самоуверенный стиль, его знаменитость на районе. Казалось, что он всегда ходит по жизни, как по красной дорожке, а она — просто тень в его свете.
Томми подошёл к бару, взял напиток и не отводил глаз от Лионель. Его друг Йост стоял рядом и хмыкал, подшучивая:
— Ну что, будет шоу?
Лионель сжала стакан и прошипела:
— Лучше бы ты уже ушёл отсюда.
Томми улыбнулся, не обиженный, а скорее заинтригованный:
— Я тут не для шоу, я здесь потому что интересно.
Она сделала шаг к нему, голос был холодным, но с оттенком вызова:
— Мне не интересно. Ты — просто ещё одна шумная пуля, которая взорвётся и забудется.
Томми наклонился чуть ближе, чтобы никто не услышал:
— А ты — кто? Просто девчонка с района или та, что меня действительно может потрясти?
Лионель отвернулась, не желая показывать, что слова задели её.
— Всё-таки тебя задел трек, да? — резко спросил он, уже без игривости. — Типа ты вся такая «не трогай меня», но сторис записать не забыла.
— Ты всерьёз думаешь, что мне есть дело до твоей дешёвой лирики? — Лионель шагнула ближе, встала почти вплотную, её голос был едва сдержан. — Это был не ответ. Это было предупреждение. Если ты тронешь меня снова — выгоришь дотла, Томми.
Он скривился.
— Да ты просто не вынесла, что тебя не обожают. Что кто-то смеет быть выше. Удар по самолюбию, да? Удивительно.
— Мне? Самолюбию? — Она рассмеялась зло, выдохнув ему в лицо. — Ты написал трек про девчонку, с которой даже не спал. Кто тут унижен?
Вокруг люди начали обращать внимание. Серафима — единственная, кто понимал, чем это грозит. Она быстро подошла, схватила подругу за локоть:
— Неля, пошли. Серьёзно. Это не стоит того. Он тупо раздувает.
Но Лионель не двинулась. Глаза горели.
— Нет. Я не уйду, пока не скажу.
Серафима дернула сильнее:
— Лионель, хватит!
Но Лионель вырвалась.
— Томми, ты не интересен. Ты — просто красивый шум. И всё, что ты делаешь — это орёшь, чтобы кто-то поверил, будто ты важен. Но ты пустой. Ноль. Пыль на ботинках.
Томми резко выдохнул и шагнул ближе, будто собирался сказать что-то резкое, но... остановился. Его злили не её слова — а то, как она их произносила. Без страха. Без боли. С полным презрением. Серафима уже буквально утащила Лионель в сторону, шепча:
— Ты перегибаешь. Реально.
Но Лионель, даже удаляясь, бросила последнее:
— И не пиши больше треки про меня. Я не даю тебе такого права.
*****
Комната была почти тёмной — кто-то закрыл шторы, чтобы скрыться от ярких фонарей за окном. Лионель стояла у комода, наливая себе воду из бутылки. Остатки тусовки доносились глухо из других комнат: музыка, пьяный смех, хлопки дверей. Она будто выдохнула: наконец-то тишина. Но дверь за её спиной открылась — тихо, почти беззвучно. Она не повернулась. Только замерла на секунду, уже чувствуя, кто зашёл.
— Тебе не надоело, Томми? — голос её был уставший, но прямой, ни капли страха.
Он подошёл быстро. Два шага — и оказался слишком близко. Лионель только тогда обернулась. Его лицо — холодное, злое. Глаза горели.
— Ты реально думаешь, что всё это — просто игра? — выдохнул он.
Она чуть прищурилась.
— Я думаю, ты слишком много говоришь.
Именно в этот момент его рука резко потянулась к её шее — не душить, не причинить вред, а припугнуть. Большой палец уперся ей под челюсть, ладонь — чуть сдавила горло. Он держал крепко, но без синяков. Просто — контроль, проверка, насколько она боится. Но Лионель не отвела взгляда.
— Серьёзно? — прошептала она, дыша тяжело, но не от ужаса. — На этом уровне ты решаешь общаться?
Он чуть склонился ближе, так что между ними не осталось ни воздуха, ни границ.
— Перестань, Лионель. Просто... перестань. Я не дам тебе дальше делать из меня клоуна.
— Ты сам себя им сделал, — сказала она сквозь сдавленное дыхание. — А теперь хочешь, чтоб я молчала? Боишься, что тебя разденут до сути, да? Голого. Без хайпа. Без масок. Просто ты.
Он ещё мгновение держал руку. Но что-то в её взгляде — непоколебимом, опасном, холодном — заставило его отступить. Он отпустил. Быстро, с резкостью, как будто сам себя поймал на грани.
— Ты нарываешься — бросил он, уже отходя назад, — и однажды, я реально сорвусь. Не на трек. На тебя.
— Жду — ответила она просто.
Он ушёл, злость вытекала из него, как бензин из пробитого бака. А Лионель осталась стоять у стены. Пальцы легли на шею — не дрожали. Она чувствовала тепло его руки, силу... и пустоту за всем этим. Это был не мужчина — это была уязвлённая слава, одетая в цепи и худи. И она знала: теперь началась настоящая война. И она не проиграет.