Глава 16
Мы все были героями, пока не стали монстрами, прячущимися за масками, которые когда-то носили. Но теперь, когда всё разрушено, лишь тени наших прошлых жизней бродят по этому миру, не зная, что с нами делать.
⊹──⊱✠⊰──⊹
Холодный пол вонял сыростью и забвением. Поттер лежал на спине, раскинув руки, словно давно сдох. Луна свернулась клубком, её волосы спутались, а в уголке губ засохла кровь.
— Поднимайтесь, вы, грязные обоссанцы. — Голос эльфа прозвучал, как удар кнута.
Пинком в бок Поттера. Потом в Лавгуд.
— Я не буду вас будить, как ваша мамочка блядь. Встали и пошли работать!
Мир был жесток, мир был обнажён и безжалостен. Больше никакой химической защиты.
Только боль. Грязь. Реальность, от которой хочется бежать, но уже некуда.
Каждое утро начиналось одинаково с мерзкого запаха сырости, с той обжигающей тишины, когда их глаза с трудом открывались, а тела уже не чувствовали ничего, кроме болезненной слабости от ночных кошмаров и порошка, который они принимали накануне. Поттер и Лавгуд просыпались в одном и том же затхлом углу особняка, где даже воздух был враждебен. Окна всегда были закрыты плотными шторами, чтобы не впускать ни луча света, а вокруг царила та же грязь, что заполнила их души.
Они встали, с трудом вытягивая из себя остатки сил. В этом доме не было места для сочувствия. Всё должно было быть идеальным, но только для тех, кто стоял выше. Чистить, убирать, мыть каждый день одно и то же. Эльф был готов приказать всё, что угодно, и не дать им расслабиться.
Поттер с покорным взглядом подходил к старой кухне, где стояла обгоревшая плита и давно забытые кастрюли. Его руки, когда-то такие сильные, теперь казались слабыми. Он трогал дверцы шкафов с таким видом, как будто это было последнее, что он мог сделать. Внутри, среди скомканных бумажек и грязных посуды, он искал что-то, чтобы хоть на секунду отвлечься от этого хаоса.
Луна с грустью в глазах мыла полы в коридоре, где всё было покрыто жирной пылью, словно само время здесь не дышало, а застряло. Её руки двигались механически, и даже когда она ощущала кровь, засохшую на губах, её это больше не тревожило. Все чувства как будто выжжены, осталась только эта холодная необходимость действовать, будто сама жизнь стала чем-то абстрактным.
Они оба были пленниками, сломленными и уставшими. Жизнь, которая когда-то была полна ярких и бурных эмоций, теперь превратилась в медленный процесс выживания, где каждый шаг был обременён бессмысленностью.
Эльф — их тиран, их судья, их палач. Он ставил их на колени и требовал работы, как если бы она могла вернуть всё, что они потеряли. Но они знали, что это не так. Ничего нельзя вернуть. Поттер, ловя взгляд Луны, только вздохнул и продолжил чистить плиту от нагара. Он больше не был героем. Он был частью этого грязного, забывшего о достоинстве мира.
Из воспоминаний Поттера.
Они сидели в пустой, прокуренной комнате, заваленной обломками вчерашних амбиций.
Гарри Поттер, спаситель магического мира, легенда, надежда, смысл, символ сгоревший и перерождённый в пепел. Рядом с ним Луна Лавгуд, та, кто не осуждала, кто не пыталась спасти, кто просто принимала его таким, какой он был.
Стержень был сломан. Сказка закончилась.
— Ты понимаешь? — он шумно втянул носом воздух, его зрачки были расширены, взгляд — затуманен, в голосе — пьянящая убеждённость. — Это не я, Луна. Это не я был с ними. Это я был их марионеткой. Я не золотая троица, я не их дополнение сука. Я мать его Гарри Поттер.
Она кивнула, держа его за руку.
— Ты Гарри Поттер, — повторила мягко.
— Я верну всё, — он засмеялся, качаясь взад-вперёд, как будто перед ним расстилался великий план. — Я докажу им. Я встану над ними. Они забудут Рона, забудут Гермиону. Будут помнить только меня.
Луна кивала. В ней не было осуждения. Только тихое, безмолвное согласие. Гермиона бы отчитала его. Джинни бы разоралась. А Луна просто верила. Они спланировали это под порошком, когда реальность растекалась, когда казалось, что всё возможно. Они думали, что сильны, думали, что это их мир, думали, что будут вечными королями в своей иллюзии.
Он не хотел быть просто частью прошлого. Он не хотел раствориться в этой сказке, которую писали без него. Луна не была любовью. Она была спасением от одиночества. С Джинни всё было бы иначе. Она бы не дала ему утонуть, но и не дала бы ему летать. Она держала бы его в реальности. А он хотел быть мифом. Хотел быть Богом.
Секс с Лавгуд? Он был всегда. Был всегда, как что-то неизбежное, как срыв, как инстинкт. Никаких эмоций, никакой романтики просто грязь, просто тело. Но Джинни? Он уважал её.
Потому и не выбрал.
***
Они лежали рядом, и камин отбрасывал на стены мягкие блики. Воздух был наполнен ароматом перечного эля и старых страниц. Гермиона, подперев голову рукой, смотрела на него — профиль, очерченный золотистым светом, тень улыбки на губах.
— Ты не боишься? — спросила она тихо, пальцами очерчивая его запястье.
— Чего? — Снейп приоткрыл один глаз.
— Что Темный Лорд снова разрушит этот мир?
Он поймал её руку, переплёл их пальцы. Долго смотрел, словно разглядывал что-то невидимое.
— Нет. — прошептал он. — Он снова выбрал сильную жертву.
Она улыбнулась, и в этот момент времени не существовало. Только они, ночь, пламя, которое не погасить.
Из воспоминаний Грейнджер.
Грязная кровь не исчезает. Она не лечится ни волшебством, ни временем
Гермиона всегда знала, что Рон — это временно. Не любовь, не судьба, а плот, который однажды придется оставить, чтобы не утонуть самой. Он был удобен в юности, когда хотелось верить, что дружба перерастает во что-то большее.
Он смеялся громко, заражающе, но в этом смехе не было глубины. Шуточки Фреда и Джорджа, бесконечные разговоры о квиддиче, тихое, но настойчивое давление со стороны Молли: «Ты же останешься с нами, правда?».
Все это постепенно превратилось в клетку. Она не боялась одиночества, нет. Она боялась, что однажды поймет ей никогда не было места среди них. Грязнокровка. Слово, застрявшее где-то глубоко в сознании, отравляющее даже моменты счастья.
А Снейп... Он был другим. Спокоен, холоден, умен. Без суеты, без лишних слов. Их пальцы встретились на корешке книги в одном из старых магазинчиков Косого переулка, и Гермиона вздрогнула впервые за долгое время кто-то заставил её вспомнить, что значит чувствовать.
Потом были посиделки у камина в его мрачном, но уютном доме. Чай, книги, тишина, наполненная смыслом. Она рассказывала, он слушал. Никогда не перебивал, никогда не смотрел с жалостью. И когда его пальцы коснулись её запястья, она не отпрянула, её не душил страх.
Рон думал, что она работает в Министерстве, задерживается, устает. Молли закрывала глаза, делая вид, что всё хорошо. Джинни смотрела с немым осуждением, но сама уже давно стала безликой тенью в доме, который строил Поттер.
А Гермиона сбежала. Не просто ушла, а сожгла за собой все мосты. Грязная? Да.
Порочная? Конечно. Но разве счастье строится на иллюзии чистоты? Разве его можно найти, если всю жизнь бояться запачкаться? Она выбрала путь, в конце которого был не покой, а свобода. И этого оказалось достаточно.
***
Ночь была тихой, но не спокойной. Лаванда смеялась, её волосы рассыпались по подушке золотым водопадом. Он наклонился, провел рукой по её плечу, чувствуя тепло кожи.
— Ты счастлив? — спросила она, касаясь его губ.
Рон не ответил сразу. Он просто смотрел на неё, впитывая этот момент. Огонь в её глазах, улыбку, которая всегда была для него.
— Да, — наконец прошептал он, опускаясь к её губам. — И впервые за долгое время это не ложь.
Она обняла его, её пальцы сплелись в его волосах, и мир за пределами этой комнаты перестал существовать. Больше не было сомнений, сожалений, чужих ожиданий.
Только они. Только любовь.
Из воспоминаний Уизли.
Он был всегда рядом, но никогда первым. Он искал славу, но она ему не принадлежала.
Рон знал, что Гермиона с ним не из-за большой любви. Он чувствовал это в её взгляде, в её холодных касаниях, в том, как она избегала долгих разговоров. Да и он сам не был безгрешен — изменял. Да, как все, как многие.
Наверное, криво сработал приворот?
Лаванда Браун. Её любовь тогда, в школе, была искренней. Но Гермиона, со своим страхом и сомнениями, разрушила её. Те чары, что держали его рядом с Грейнджер, рассеялись, и он скис. Квиддич — единственное, что оставалось его страстью, но она ненавидела этот спорт, как ненавидела его привязанность к нему.
Он засел у телевизора, ел, пил, жил по инерции. Всё тянулось серым, безликим полотном, пока однажды на трибунах очередного матча он не увидел её. Лаванда. Она болела за него, как тогда, в юности. Верила. Он выиграл, он снова почувствовал себя мужчиной, в его жилах зажглась страсть, разгорелся огонь.
Когда Гермиона ушла, он не огорчился. Наоборот, все встало на свои места. Молли только облегчённо вздохнула — Лаванда была идеальной. Домашняя, заботливая, словно созданная для него. Словно сошла с мечтаний его матери. Рон не сомневался теперь все будет хорошо.
***
Золотая троица больше не существовала в том виде, в каком их знали.
Гарри стал жалким, затмённым своим прошлым, как человек, который пытался вытащить своё имя из ямы, полной грязи и разложения. Порошок стал его спасением, но он не спасал. Он просто ускорял падение.
Гермиона, с её бессмысленными книгами и чайными церемониями, пыталась выстроить вокруг себя мир, который не существовал. Она была зажата в ловушке собственной невидимой вины не заметила того, что стало с Гарри, не распознала, что сама начала меняться, но в её глазах всё равно горел тот же холодный огонь.
А Рон, который всегда был тенью, теперь пытался пережить этот разрыв, хватаясь за Лаванду и квиддич, играя свою роль в спектакле, который уже давно утратил смысл. Все они стали лишь пустыми оболочками, бродящими по своим разрушенным мирам, пытаясь не думать о том, что они когда-то были героями.
В их пороках не было трагедии — это было просто естественным продолжением их падения.