Громче, чем надо. Тише, чем можно.
Я нашла его на седьмом этаже. В старом коридоре у гобелена с танцующими троллями — месте, где обычно не бывает людей и особенно не бывает эмоций. Но Тео был там.
Он стоял у окна, словно вырезанный из ночи. Руки в карманах. Спина напряжённая. Даже не повернулся, когда я подошла.
— Ты всегда уходишь, когда не знаешь, что сказать? — начала я. Жёстко. Чтобы скрыть дрожь внутри.
Он молчал.
— Серьёзно? — Я подняла голос. — Ты можешь бросать колкости при всех, можешь злиться, можешь смотреть на меня, будто я заноза в твоём мозге — но поговорить? Нельзя?
Он наконец обернулся. В глазах — сталь.
— А ты что хочешь услышать, Томас?
— Что ты, чёрт возьми, чувствуешь! — выкрикнула я. — Потому что сначала ты целуешь меня, потом — будто ничего не было! А потом рычишь, как будто я предала тебя, просто потому что разговаривала с другим!
Он резко шагнул ко мне, не прикасаясь, но близко. Слишком близко.
— Я не должен ничего чувствовать, — выдохнул он. — Потому что ты — не мой человек.
— Правда? — Я засмеялась — горько. — Тогда почему тебе было больно? Почему ты смотришь на меня так, будто я должна объясняться? Я никому не принадлежу, Тео!
— А ведёшь себя так, будто хочешь, чтобы тебя выбрали, — бросил он. — Только ты сама не знаешь, кем.
Я замерла. Внутри всё сжалось.
— Знаешь, — сказала я тише, но твёрдо. — Ты пугаешься, когда становится по-настоящему. Прячешься за сарказм, за холод, за эту свою отчуждённость. Только она не спасает. Она делает тебе хуже.
Он на секунду отвёл взгляд — и сразу вернулся ко мне. Громче:
— А ты ведёшь себя так, будто чувства — игрушка. Ты флиртуешь, чтобы забыть. И думаешь, я не вижу?
— Я пыталась забыть, потому что ты притворился, что поцелуй ничего не значил!
— Потому что он не должен был значить! — выкрикнул он.
И вот тут — тишина.
Та, от которой звенит в ушах. Та, в которой слышно, как сердце бьётся слишком громко.
Мы смотрели друг на друга — израненные, злые, обиженные. Я чувствовала, как колет в груди. Не от слов — от правды в них.
Он сделал шаг назад. Я — тоже. Никто не заговорил.
Лёд. Пустота. Воздух между нами трещал от недосказанности.
И вдруг всё стало предельно ясно: мы оба слишком боимся.
Боимся признать, что это что-то большее. Боимся отпустить гордость. Боимся, что, если скажем честно — всё станет ещё больнее.
Он отвернулся первый.
Я ушла первая.