14.Вот это - любовь.
Машу вырвало из сна не привычными лучами солнца или назойливым трелем будильника, а тихим, но ядовитым шёпотом — чьим-то проклятием, брошенным в адрес всего мира. Она приоткрыла глаза, ещё не понимая, где заканчивается сон и начинается явь.
На краю кровати сидел Костя, сгорбленный, с лицом, вдавленным в ладони. Он потирал виски, бормоча что-то себе под нос — обрывки фраз, полные раздражения и усталости. Маша невольно усмехнулась и, приподнявшись, обвила его плечи руками, прижав подбородок к его спине.
— Ну и какой повод вчера набухаться был? — прошептала она, чувствуя, как он вздрогнул от неожиданности.
Костя медленно повернул голову, и его взгляд — мутный, но осознающий — скользнул по её лицу. Он покачал головой, и в уголках его губ дрогнула что-то вроде улыбки, но больше похожее на гримасу.
— Ты уже как Аня становишься... А повод, — он сделал паузу, — серьёзный был.
Маша приподняла бровь.
— Удиви.
— Мы женимся, — резко выдохнул он, и в его голосе звенела обида, будто эти слова были ему ножом по горлу.
Воздух вокруг будто сжался. Маша отстранилась, ощущая, как под ногами уходит пол.
— Кость, ты в своём уме?
Он пожал плечами, и в его глазах мелькнуло что-то тёмное, почти одержимое.
— Может, и не в своём, — пробормотал он, — но кольцо на палец тебе всё равно надену. А то и просто распишемся — у Германа знакомые в ЗАГСе, оформят быстро, без лишних глаз.
Маша смотрела на него, словно сквозь треснувшее стекло — будто перед ней был не Костя, а его тень, искажённая чем-то, чего она не понимала. В голове крутились слова: «Он совсем ебнулся», «Последний дебил», «Надо по фанере прописать двоечку, чтоб очухался». Но голос её, вопреки всему, прозвучал тихо и ровно:
— Нельзя так, Кость. Предъявят же. И я уверена — не просто предъявят, а пристрелят за то, что ты понятия топчешь.
Костя лишь отмахнулся, будто от назойливой мухи, и потянулся к пачке сигарет на тумбочке. Пламя зажигалки дрогнуло в его пальцах, осветив на мгновение жёсткую линию скул. Он втянул дым, выпустил его медленной струёй и сказал сквозь зубы, прищурясь:
— Я Петровича уберу. Его место займу. И тогда мне — никто. Никто не предъявить.
Маша вздохнула и покачала головой, в её глазах мелькнула смесь усталости и нежности.
— Ой, дурак… — прошептала она. — Ты с дуба рухнул, что ли?
В его взгляде вспыхнул озорной огонёк. Не говоря ни слова, он швырнул сигарету в пепельницу и в одно мгновение оказался рядом. Тёплые губы коснулись её щёк, рассыпаясь лёгкими, торопливыми поцелуями. Щетина щекотала нежную кожу, и Маша засмеялась, сдавленно, нервно, пытаясь вывернуться из его объятий. Но он лишь крепче прижал её к себе, прильнув горячей щекой к её лицу, не отпуская ни на секунду.
— Кость, отпусти!— сквозь смех попыталась вырваться Маша, но он словно не слышал, продолжая удерживать её в крепких объятиях.
Её смех смешивался с прерывистым дыханием, пока, наконец, он не отстранился — лишь для того, чтобы резко, почти грубо, прижать свои губы к её. Поцелуй был властным, не оставляющим места для возражений. Маша едва успела перевести дух, как его пальцы уже скользнули по её коже, с лёгкостью освобождая её от тонких тканей.
Тёплое прикосновение ладони пробежало по её бедру, мягко, но настойчиво раздвигая ноги. В воздухе повисло напряжённое молчание, нарушаемое лишь прерывистыми вздохами и тихим шёпотом кожи о коже.
***
Рита прищурилась, заметив едва уловимую улыбку на губах сестры, и тут же набросилась с вопросами, её глаза сверкая азартом:
— Ну что, довольна? Давай, рассказывай!
Маша потупила взгляд, но уголки её губ предательски дрогнули.
— Ну-у… Было дело, — пробормотала она, делая вид, что отмахивается от расспросов.
— Так значит, наконец-то переспали? — не унималась Рита, её голос звенел от любопытства.
Старшая сестра цокнула языком, стараясь сохранить строгость, но в её глазах читалось смутное удовольствие.
— Тебе ещё рано такие вещи знать… Но если уж на то пошло… Да, хорош.
Рита захихикала, довольная, будто вытянула самый ценный секрет, и тут же принялась допытываться дальше:
— Ну а подробности?!
***
Как только Костя переступил порог, Герман тут же поднял голову, и в уголке его губ заплясала ухмылка.
– Ну что, Мурка? – спросил он, прихлёбывая виски.
Костя бросился в кресло напротив, довольный, как кот на сметане.
– Было всё, – ответил он коротко, но так, что Герман тут же протянул руку для крепкого рукопожатия.
Тот закурил, выпуская дым колечками, а Герман, усмехаясь, продолжил:
– Я после первого раза с Анечкой так не светился. Она мне всю спину в кровь исцарапала – неделю спать не мог. Да ещё плечо прокусила, – он откинул воротник, показывая бледный шрам. – Вот это – любовь.
Костя рассмеялся, но тут же нахмурился, прикуривая.
– Машка у меня… адекватная. Ты можешь завтра через своих ребят пустить слушок, чтоб все знали – мы теперь вместе?
Герман кивнул, допивая бокал.
– С этим – ровно дело. А Петрович?
Костя отмахнулся, и в его глазах на миг мелькнула холодная сталь.
– Вот после свадьбы – и уберу его.