9.Не-до-ста-нешь
— Ну, я ей и сказал, что её давно никто не трахал – вот она и злая,— Костя вздохнул, крутя в пальцах стакан с виски, где янтарная жидкость играла бликами в такт его мыслям.
Герман, сидевший напротив, медленно провёл пальцем у виска, его глаза выражали смесь раздражение и братского снисхождения:
— Ну ты и дебил, браток. Моя бы за такое... Он сделал многозначительную паузу, за которой явно стояли годы "воспитательных" мер. — Боюсь даже представить, что бы она со мной сделала. Головой думай иногда, Кощей – она тебе под куранты палец чуть не сломала, а ты с такими шуточками лезешь.
Костя отмахнулся, но в его взгляде читался немой вопрос.
— Так что делать-то с ней?
Герман опрокинул стопку одним движением, поставил её на стол с характерным стуком и посмотрел прямо в глаза:
— Вместе вам не бывать.
— Это ещё чего? — Костя резко нахмурился, брови сдвинулись в опасную складку.
Герман покачал головой, его голос звучал как приговор:
— Включи голову, брат. Не ту, что ниже пояса. По понятиям – нельзя. И ни ты, ни она не станете жертвовать своим авторитетом ради колечка на пальце.
Тишина повисла густой пеленой, нарушаемая только звоном льда в стакане. За окном метель рисовала причудливые узоры, будто подчёркивая – есть вещи, которые не изменить, даже если очень хочется.
А в воздухе остался невысказанный вопрос: что сильнее – воровской кодекс или это странное чувство, от которого сжимается кулак и одновременно – сердце?
***
— Херню сморозил, великодушно извиняюсь, — с театральным поклоном протянул Костя, подавая роскошный букет через порог. Его ухмылка была нарочито невинной, но в глазах прыгали озорные искорки.
Маша, не удостоив его взглядом, машинально приняла цветы. Дверь захлопнулась с таким звонким щелчком, что, казалось, слетели все новогодние шары с ёлки.
— Э, Маш! — его кулак забарабанил по деревянной панели. — Ну я что, зря полгорода проехал? Открой, поговорим! Марусь, быстрее, а то дверь вышибу!
За дверью Маша, уже не скрывая улыбки, перебирала шелковистые лепестки пионов. Губы её шевельнулись в беззвучном "дурак", но голос прозвучал грозно:
— Попробуй только — сам потом с молотком стоять будешь! — она нарочито громко щёлкнула замком, давая понять, что разговор окончен.
А букет меж тем уже занял почётное место в хрустальной вазе — ровно на том самом месте, куда падал утренний свет.
Маша машинально поправила прядь волос, взглянув в кухонное окно. Запотевшее стекло обрамляло уже знакомый силуэт черной BMW, терпеливо дожидавшейся у подъезда.
"Ну и упрямый же дурак..." — прошептала она, ощущая, как в груди странно сжимается что-то теплое и раздражающее одновременно.
Проблема была даже не в его настырности — пусть бы хоть до посинения торчал под дверью. Но сегодня ей обязательно нужно было к родителям, а этот неугомонный Кощей явно не собирался уезжать.
Губы её сложились в досадливую гримасу. Задачка со звёздочкой, — подумала она, нервно постукивая ногтем по подоконнику.
Маша замерла перед зеркалом, зажав между пальцами воровское ожерелье – тяжелое, с матовым жемчугом, переливающимся, как лунный свет на черной воде. Губы её нервно сжались – слишком пафосно? Но так красиво...
Она сделала последний штрих – черная юбка-карандаш, еле доставающа до колее,плотно облегающие колготки (дефицит, доставала через знакомых), шелковая блуза, подчеркивающая линию плеч. Кожаный плащ, едва достигающий колен, завершил образ – строгий, но с отголоском роскоши.
Каблуки четко отбивали ритм по бетонным ступеням подъезда, пока она выходила на улицу – и сразу же наткнулась взглядом на черную BMW, будто ждавшую её.
Солнце скользнуло по жемчугу на её шее, и Маша вдруг почувствовала, как что-то внутри ёкнуло – то ли досада, то ли предвкушение.
"Ну и что ты теперь будешь делать,а, Кощешка?" – подумала она, нарочито медленно поправляя перчатку, давая ему время рассмотреть весь этот тщательно собранный образ.
А ветер играл полами её плаща, будто подгоняя – вперед, к неизбежному разговору, к этой странной игре, где правила давно перестали быть понятными даже им самим.
Дверь BMW распахнулась медленно, будто в замедленной съемке. Костя вышел, не спеша притворив дверь, и замер, оценивающим взглядом скользнув по её фигуре - от острых лодоночек шпилек до соблазнительного изгиба губ.
"Ну что, Мурка, нарядилась как на свидание?" - прозвучало в его взгляде, когда язык медленно облизнул нижнюю губу.
Маша ответила лишь едва заметным движением уголков губ - не улыбкой, а скорее вызовом. Резко развернувшись, она зашагала прочь, специально усиливая покачивание бедер. Каблуки отбивали четкий ритм по асфальту: "Не-до-ста-нешь".
Но за спиной уже раздались уверенные шаги - эта игра только начиналась, и оба прекрасно знали правила. Ветер подхватил полу её плаща, обнажив на миг стройные ноги в черных колготках - последний дразнящий аргумент перед неизбежной схваткой.
Уголки её губ дрогнули, складываясь в дерзкую улыбку-предвкушение. Шаги её учащались в такт ускоряющемуся сердцебиению – ровно, как и шаги за спиной, становившиеся всё ближе, настойчивее.
И вот – сильные руки резко обхватили её талию, развернув к себе. Она оказалась прижатой к его груди, а его пальцы уже осторожно приподнимали её подбородок, заставляя встретиться взглядом.
— Побегать от меня решила?— прошептал он, и его голос звучал как тёплый шёпот сквозь зубы, полный и хищного азарта, и чего-то глубже – того, что заставляло её сердце биться чаще.
Маша не отводила глаз, а на её губах играла та самая улыбка – игривая, вызывающая, чуть насмешливая.
— А может, и решила, — бросила она, и в её голосе звенел вызов, смешанный с тем самым скрытым обещанием, которое они оба прекрасно понимали.
А вокруг, казалось, даже воздух замер, будто сама судьба затаила дыхание, наблюдая за их вечной игрой – где побег и погоня были лишь прелюдией к чему-то куда более неизбежному.
Он наклонился так близко, что их дыхание смешалось – горячее, неровное. Его губы едва не коснулись её, когда он прошептал:
— Ударишь?
Слова вибрировали на её губах, как предупреждение и вызов одновременно. Маша замерла, чувствуя, как сердце бешено бьётся где-то в горле.
— Ударю, — выдохнула она, и это прозвучало как клятва.
Костя усмехнулся – тихо, почти нежно – и закрыл последний миллиметр между ними. Его поцелуй был медленным, настойчивым, словно проверял каждую её угрозу на прочность. А её пальцы, уже сжавшиеся в кулаки, разжались сами собой, вцепившись в складки его плаща – то ли чтобы оттолкнуть, то ли чтобы притянуть ближе.
Где-то вдали гудок проезжающей машины прозвучал как насмешливое напоминание – они всё ещё стояли посреди улицы, на глазах у всего мира. Но это уже не имело значения.
Потому что в этот момент существовали только его губы, её ответный вздох и этот странный, пьянящий вкус – смесь сигарет, виски и чего-то неуловимого, что было просто... ими.