5. Так она ж баба
– Пацаны!
Гул голосов в качалке стих, когда Костя переступил порог. Все обернулись – привычным движением кивнули, подошли по одному, пожали руку. Он закурил, медленно выдохнул дым и громко, чтобы каждый услышал, объявил:
– О Беловой, думаю, уже слышали.
Пауза. Взгляды скользнули к его щеке – там алел четкий след, но не от мужского кулака, а от женской ладони.
– Теперь в суперах она у нас.
Тишина. Даже железо перестало звенеть.
Турбо, вспильчивий по натуре, первым нашелся:
– Так она ж баба.
Костя медленно повернулся к нему. Взгляд – холодный, как лезвие.
– Она сильнее тебя. В два раза.–Он уже открыл рот, чтобы добавить "хоть и баба", но резко оборвал сам себя. Вдохнул. Поправил слова
–Женщина.
И по тому, как сжались челюсти у пацанов, стало ясно – теперь это закон.
Костя медленно поднял взгляд, затягиваясь сигаретой. Дым кольцами уплывал в потолок, когда он отчеканил:
— Мартка, сходишь щас за ней.
Марат недовольно подошел ближе, нервно потирая ладонь о ладонь:
— Откуда мне знать, где она живет? Да и почему именно я?
В качалке на секунду повисла тишина. Костя даже приподнял брови от такой дерзости. Пальцы его сжали сигарету так, что бумага хрустнула.
— Пошел за ней. — Голос стал тише, но от этого только опаснее. — Быстро, пока я тебе в фанеру не прописал маршрут.
Он коротко кинул адрес, четко выговаривая каждый слог. Марат замер на секунду, потом резко выдохнул через нос и, не говоря ни слова, направился к выходу.
Когда дверь захлопнулась, Костя прошел в отдельную комнату. Кожаная куртка тяжело шлепнулась на спинку дивана, шапка покатилась по сиденью. Он снова закурил, уставившись в стену. Взгляд выжигал в штукатурке невидимые узоры, будто пытался разглядеть там ответ.
Пальцы сами собой потянулись к щеке — туда, где еще сохранилось едва заметное жжение. Впервые за долгие годы в груди шевельнулось что-то похожее на сомнение. А вдруг откажется? Тащить силой — значит снова получить по шапке, причем в самом прямом смысле.
Он резко встряхнул головой, сбрасывая неподобающие мысли. Но сигарета в его пальцах дрожала, выдавая то, что никогда не показал бы посторонним.
***
Раздался настойчивый стук в дверь. Маша неспешно поднялась с кресла, притушила сигарету о край пепельницы и двинулась к входу. Распахнув дверь, она удивлённо окинула взглядом стоявшего на пороге паренька – высокого, но ещё явно не вышедшего из возраста "малец".
– Тебе чего, малец? – спросила она, слегка наклонив голову.
Марат оценивающе осмотрел её с ног до головы, затем чётко выпалил:
– Я от Кощея. Он велел тебя в качалку проводить.
Брови Маши поползли вверх, образуя на лбу лёгкие морщинки. Подумав пару секунд, она кивнула:
– Подожди минутку, переоденусь.
Пропустив парня в квартиру, она исчезла в спальне. Марат невольно задержал взгляд на дорогой мебели, скользнул глазами по качественному ремонту – явно не дешёвому. Через пять минут Маша вышла, уже в пальто и на каблуках, ловко запирая дверь.
Остановившись перед Маратом, она неожиданно протянула руку:
– Маша.
Он на секунду замер, затем крепко пожал её ладонь:
– Марат.
Они вышли на улицу, где уже сгущались вечерние тени. Маша шла уверенно, каблуки чётко отбивали ритм по асфальту, а Марат, стараясь не отставать, украдкой поглядывал на свою необычную спутницу.
Не выдержав напряжения, Марат наконец разрядил тишину:
— Вопрос можно?
Маша скользнула взглядом по его лицу и коротко кивнула:
— Можно.
Он ковырял пальцем шов на куртке, подбирая слова, прежде чем выпалить:
— А ты Кощею зачем?
Уголки её губ дрогнули, и в глазах вспыхнула озорная искорка.
— Вот у него и спросишь, — усмехнулась она, — я сама не в курсе.
Марат задумался, но ненадолго. Любопытство перевесило.
— Маш, а тебе сколько?
Она повернула к нему лицо, и её улыбка стала шире — теплее, почти материнской.
— Старая уже, — с лёгкой иронией протянула она. — Двадцать четыре, Маратик.
Он фыркнул, но промолчал. В голове тут же сложилось уравнение: ей двадцать четыре, Кощею — под тридцать пять, и что-то здесь явно не сходится. Но спрашивать больше не стал — не его дело. Зато теперь он точно знал: эта девчонка — не просто так.
Дверь качалки с грохотом распахнулась, и на фоне вечернего света силуэтом выделилась женская фигура. Звон железа, стук груш, гул голосов – всё замерло в одно мгновение. Даже на ринге бойцы разомкнули клинч, обернувшись к входу.
– Кощей! – её голос, звонкий и чёткий, прокатился по залу.
Дверь в подсобку резко распахнулась. Костя вышел, швырнув недокуренную сигарету в урну. По его лицу пробежала тень какого-то странного оживления, когда он направился к ней широкими шагами.
– Ну что, Мурка, – сказал он, и в его голосе неожиданно прозвучали ноты почти что нежности, – знакомься с пацанами.
В зале повисло напряжённое молчание. Взгляды десятков глаз скользили от Кощея к девушке и обратно. Особенно всех смутило это "Мурка" – среди ребят, не все даже понимали значение блатного слова.
Маша спокойно сделала шаг вперёд, её каблуки чётко отстукивали по бетонному полу. Костя поднял руку, и его голос, ставший вдруг твёрже, разнёсся по всему залу:
– Подходим, знакомимся. Это Маша. Отныне в суперах у нас будет. И... – он сделал едва заметную паузу, – моя приближённая.
Один за другим, с лёгким замешательством, пацаны начали подходить. Кто-то неуверенно улыбался, кто-то кивал, все поочерёди называли имена и пожимали ей руку. В их движениях читалось странное сочетание уважения скорее к Кощею и неподдельного любопытства – что это за девушка, удостоившаяся такого представления?
А Костя стоял чуть позади, скрестив руки на груди, и наблюдал за сценой с каким-то новым, непривычным для него чувством. В его обычно холодных глазах теплилось что-то, что пацаны никогда раньше не видели.
Когда последний из пацанов отошёл, Костя встретился взглядом с Машей и едва заметно кивнул в сторону подсобки. Она, понимающе приподняв бровь, проследовала за ним.
Комната встретила их густым табачным дымом и запахом старой кожи. Маша опустилась на потертый диван, изящно закинув ногу на ногу. Костя достал почти пустую пачку, молча предложил - в ответ получил кивок. Он ловко прикурил от своей сигареты, передал ей, пальцы на секунду коснулись - дольше, чем нужно было для простой передачи.
Дым кольцами поплыл к потолку, когда Маша наконец разрядила напряженную тишину:
- Скажи честно, нахрена я тебе сдалась? - Голос её звучал спокойно, но в глазах стоял настоящий вопрос. - Что, скорлупу считать буду? Или общак собирать?
Уголки губ Кощея дрогнули в полуулыбке. Он сделал глубокую затяжку, прежде чем ответить:
- Для этого ты, Мурка, слишком ценный кадр. Пусть мелочёвкой другие занимаются. Ты будешь... - он поискал слово, - моим переговорщиком. На деловых встречах представлять, умные слова говорить, на путь истинный наставлять.
Маша фыркнула, и её смех звонко разлетелся по маленькой комнате:
- Ты что, Кощеюшка, прикалываешься?
Но когда она встретила его серьёзный взгляд, смех застрял в горле. Она сглотнула, вдруг осознавая - это не шутка. Сигарета в её пальцах дрогнула, осыпая пеплом пол.