Глава 13
Не знаю, что они хотят найти здесь, но одно я понимаю точно – уже ничего не будет как прежде в этом доме. Я смотрю, как люди в форме переворачивают вверх дном каждую комнату, и думаю о том, что Хикс больше не сможет обвинить меня в постоянной злости. Я теперь не злюсь, у меня нет на это сил. Я чувствую себя опустошённой.
Шериф Эгберт не приходит, и я этому рада, ведь не представляю, как буду вести себя в его присутствии. Минуты тянутся бесконечно, я больше не могу смотреть, как содержимое очередного ящика выкидывается на пол, как чужие руки скользят по фотографиям моей семьи, одежде, мебели. Я беру куртку и выбегаю из дома, чтобы не расплакаться. Никто не должен видеть моих слёз, особенно люди, которые обвиняют мою мать в преступлении.
Я иду туда, где не была уже, наверное, целую вечность – на мою крышу. Я не хочу отождествлять её с Джосом и всеми последними событиями. Неважно, что мы с парнем там виделись несколько раз, крыша всегда была и будет моей.
Однако, как только я подхожу к заброшенной ферме, я вижу силуэт возле сарая. Мне не нужно долго гадать, кто это может быть.
– Ты постоянно за мной следишь, – говорю я Джосу. – Я начинаю тебя бояться.
– Сомневаюсь, – смеётся Джос и подходит ближе. – Как ты?
– В последнее время все только и делают, что спрашивают меня, как я, – отвечаю я слегка раздражённо, хотя на самом деле ни капли не злюсь на Джоса. – Как будто что-то меняется.
– Осмелюсь предположить, что обыск тебе не очень нравится, – говорит парень и я прищуриваюсь.
– Слушай, серьёзно, откуда ты всё знаешь? Неужели отец и вправду всё тебе рассказывает? Он ведь не имеет права.
Только упомянув о шерифе, я вспоминаю о записках. Странно, как ужасные события могут перекрывать друг друга в зависимости от степени того самого ужаса.
– Он никогда не рассказывает мне ничего, Эммелин, – отвечает Джос тихо. Я чувствую себя спокойно рядом с этим парнем, даже несмотря на то, кто его отец. Не знаю, будет ли так всегда. – Он рассказал лишь в этот раз, да и то уже тогда, когда обыск начался. А я сразу пришёл сюда, ведь знал, что ты не сможешь быть в это время дома.
– Не понимаю, с чего ты так хорошо меня знаешь? – спрашиваю я без всякого раздражения или злости. Наоборот, мне даже интересно, как человек, с которым я общаюсь всего пару недель, может знать обо мне больше, чем родная мать.
– Я и сам не понимаю, – тихо произносит Джос и молчит какое-то время. – Поднимемся наверх?
Мы сидим на крыше и молчим довольно долго. Я думаю о шерифе, о его тайне и опасности, которая грозит всей моей семье. И неожиданно даже для себя самой спрашиваю у Джоса то, о чём много раз думала, но никогда не решалась воплотить в реальность.
– Ты умеешь стрелять?
– Стрелять? – переспрашивает Джос. – В смысле, из пистолета?
– Не из рогатки же, Эгберт, прекрати. Конечно, из пистолета, – у меня внутри загорается огонь, жажда познать что-то новое. – Наверняка отец учил тебя.
– Если ты думаешь, что у шерифов в доме на каждом углу по пистолету лежит, а их дети играют оружием вместо машинок и роботов, ты сильно ошибаешься, – с улыбкой отвечает Джос. Я закатываю глаза. Он замечает это и смеётся. – На самом деле, отец учил меня стрелять из ружья, знаешь, для охоты. Но мы ни разу так и не съездили с ним вместе. Вечные дела...
Я утвердительно киваю. Мой отец таким никогда не был, он находил всегда много времени на нас, а вот мама постоянно занята, так что я вполне понимаю парня.
– Я знаю, что в одной спортивной школе есть что-то вроде курса выживания. Можно обучиться многим полезным вещам за месяц или два, – говорит парень, и мои глаза загораются. Это именно то, что мне сейчас нужно. Но Джос сразу же замечает мою заинтересованность. – Они только для совершеннолетних. И вряд ли туда примут девчонку. Не обижайся, но девочкам там не место.
– Интересно, где же моё место в таком случае? – дерзко спрашиваю я. Меня немного обижает, что Джос не верит в мою силу. Однако, есть ли она у меня? Я и сама до конца не знаю.
– Твоё место рядом с сильным мужчиной, который сможет избавить тебя от вечного страха и желания стрелять из пистолета, – отвечает Джос. Я вся покрываюсь мурашками.
– Я ничего не боюсь, – отвечаю я. Хочу, чтобы мой голос звучал уверенно, но я лишь шепчу несколько слов.
– Страх – это не слабость, – говорит мне Джос тоже тихо, должно быть, для того, чтобы наш разговор казался более интимным. – Каждый чего-то боится, и никто не сможет упрекнуть тебя в наличии страха.
– А чего боишься ты? – спрашиваю я и смотрю на Джоса, не отрываясь. Он долго молчит.
– Если быть откровенным, то очень боюсь зубную фею, – серьёзно говорит он. – Как представлю, как она подлетает ко мне ночью и забирает зуб из-под подушки, паника накатывает.
Около минуты мы молчим, а после начинаем смеяться. У Джоса удивительная способность дарить мне улыбки раз за разом. Я благодарна ему за каждое слово и за просто присутствие сейчас рядом. В глубине души я обижаюсь на Хикса, ведь его сейчас здесь нет, а потом понимаю, что он мне ничего не должен.
Я прощаюсь с Джосом в приподнятом настроении, но чем ближе подхожу к дому, тем сильнее сжимается моё сердце. На улице уже начало темнеть, и в комнатах горит свет. Я захожу в дом и останавливаюсь на пороге. В некоторых комнатах всё ещё царит хаос, а некоторые тётя уже привела в первоначальный вид. Но я всё равно не могу отделаться от ощущения, что каждая вещь в моём доме теперь осквернена.
Я прохожу мимо упавшей фотографии, с которой мне улыбаются счастливые родители. Подушки на диване разбросаны. Мама всегда злится, если мы рушим идеальную композицию на её любимом диване. Я складываю подушки одну за одной и слегка успокаиваюсь, чувствую, как стук сердца отзывается во всех частях тела, как бьётся пульс в висках, но всё равно продолжаю делать то, что начала.
Когда я заканчиваю, то сажусь на пол возле дивана и складываю журналы на столике по датам. Это немного занимает мои мысли и руки. Я не замечаю, как рядом оказывается тётя.
– Что-нибудь нашли? – спрашиваю я её.
– Ничего, – отвечает тётя. Я киваю головой, словно это было очевидно, хотя на самом деле не было. Вся правда в том, что я не совсем уверена в невиновности моей мамы. Большая часть моей души её защищает, но есть другая часть, которая сомневается, которая шепчет мне, что мама много скрывала от нас, а значит, мы не знаем её, не знаем, какая она и на что способна.
– В подвале они тоже были? – спрашиваю я, тётя утвердительно кивает. – Я сама уберусь там, хорошо? Может, завтра.
Тётя соглашается. Я знаю, что она сестра моего отца, но сейчас мне хочется окунуться в атмосферу прошлого, вдохнуть запах его халата, пересмотреть снова все ноты и пластинки. Вообразить, будто я маленькая девочка и тайком пробралась к отцу в кабинет, а теперь восхищённо рассматриваю всё, что тут у него есть.
Через пару часов приходит Салливан. Он замечает беспорядок в доме, однако он и без того в курсе обыска. Не думаю, что его можно удивить хоть чем-то.
– Расскажи, что происходит. Я схожу с ума, сидя здесь и ожидая тебя каждый день, – прошу я его, но делаю это спокойно и осторожно. Как показала практика, Оливер совсем не любит, когда я показываю свой характер.
– Крошка, я ведь работаю, а не дома в бассейне плаваю, – отвечает мне Салливан, и я закатываю глаза. Меня раздражает, когда он называет меня крошкой и демонстрирует всем, насколько он хороший адвокат.
– Скажи, почему так поздно провели обыск? Разве это не первое, что они должны были сделать, прежде чем арестовать маму? – спрашиваю я Оливера. Это не даёт мне покоя. Словно им не хватает каких-то фактов, и они пытаются всеми способами их найти.
– Судья не давал ордер за неимением достаточных оснований, – сообщает Оливер и улыбается. Я не совсем понимаю причину этой радости, но решаю не обращать внимания на мелочи.
– Давай по факту, – говорю я строго и уверенно. – Какие у нас новости?
– Новостей очень много, так много, что все и не упомнишь за вечер. Но я могу сказать тебе одно – я полностью уверен в том, что твоя мать невиновна и смогу это доказать.
Я снова закатываю глаза. Он говорит это постоянно, но я пока не вижу никаких результатов. Что, если его слова просто хвастовство и не более? Что, если за этими словами ничего не стоит?
– Если не виновата моя мать, то кто же тогда убийца? – спрашиваю я. Оливер буквально подскакивает на месте. Я вижу, как всё это его забавляет.
– В этом весь и интерес, – весело сообщает он. Я смотрю на него, как на сумасшедшего. – Есть одна любопытная зацепка. При обыске квартиры Ройстона были найдены несколько писем с угрозами. Угрозы не явные, завуалированы под странные слова и загадки, но нужно быть идиотом, чтобы не догадаться.
– Они думают, что моя мама писала их?
– Нет, они пока вообще не знают, что делать с этими записками и не воспринимают их всерьёз. Вроде как кто-то пошутил и так далее, – увлечённо рассказывает Оливер. Я вижу, как горят его глаза. Что он делает в профессии адвоката? Ему дорога в детективы. – Но я в это не особо верю. Твоя мать говорит, что ничего не знала об этих записках, инициалы ей тоже неизвестны.
– Инициалы? – переспрашиваю я и перестаю дышать. Я хочу услышать, что поняла всё правильно, что не ошиблась.
– Ах, да. Записки подписаны инициалами. СЭ. Шериф говорит, что проверил записную книжку Ройстона, и там нет людей с такими именами.
Я чувствую, как начинает кружиться голова. Перед глазами всё плывёт, и я уже не различаю слов Салливана. Человек, присылающий мне записки несколько лет подряд, слал такие же любовнику моей матери, а потом убил его. Что в таком случае ждёт меня? Почему Эгберт так поступает? И как мы с Ройстоном связаны?
– Ты в порядке вообще? – слышу я голос Салливана и утвердительно киваю. – Что-то непохоже. Ты как будто смерть увидела. Тебе нужно отдохнуть. Я тоже пойду. Завтра сложный день.
Оливер уже надевает пальто и собирается выйти, когда я его останавливаю.
– Скажи, мне можно к маме? Хотя бы на пару минут? – тихо спрашиваю я.
– Я сообщу, когда это будет возможно, – отвечает Салливан и выходит.
Я поднимаюсь в комнату и запираю дверь. Мне нужно успокоиться и обо всём подумать. Если Салливан говорит, что вытащит маму, значит, так и будет. Нужно верить, а иначе я совсем сойду с ума.
Я подхожу к окну, сажусь на подоконник и долго смотрю на город. Уже стемнело и яркие фонари освещают все дороги города. Однако внутри у меня чувство, будто я нахожусь в кромешной тьме.
Я уже собираюсь встать с подоконника, как замечаю, что с внешней стороны к ручке на окне привязана записка. Меня начинает бить дрожь. Она распространяется от кончиков пальцев и разливается по всему телу. Я боюсь, что выпаду сейчас в окно, если открою его.
Но я пересиливаю свой страх и достаю записку. Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем я решаюсь её прочесть. Но с каждым словом мне становится всё хуже, и я уже не уверена, что смогу дышать.
«Эммелин!
Наши игры затянулись. А между тем, ты не проявляешь к ним никакого интереса. Возможно, тебе нужен новый стимул.
Тебя не испугал арест матери, моё письмо твоему брату. Пора приниматься за следующего члена твоей семьи. Как насчёт Сади?
Спрошу ещё раз – поиграем?
СЭ»
Я больше не сдерживаюсь. Я лежу на полу и плачу от безысходности. Я бессильна против этого чудовища, я не могу защитить свою семью. Я не знаю, что делать, как поступить. Игнорировать эти записки больше не получится. Нужно действовать.
Я засыпаю прямо на полу и, кажется, плачу всю ночь, а может, и целую вечность.