Девочка со скрипкой

Я сижу в кабинете шерифа и смотрю, как Эгберт наливает мне кофе. Я стараюсь не вспоминать те дни, шесть лет назад, когда я бывала в участке по несколько раз в неделю. С тех пор здесь в действительности мало что изменилось, как и сам шериф.

Кроме нас двоих в кабинете ещё моя тётя и Молли Паркер, которые настояли на том, чтобы присутствовать при даче показаний. Я стараюсь забыть о том, что здесь есть ещё кто-то, я стараюсь отгородиться от всего, что происходит, и успокоиться. Я чувствую, как стучит пульс в висках, и вижу, как трясутся руки. Мне страшно, хоть я и запомнила все слова Салливана наизусть. По сути, мне ничего не угрожает, но больше всего на свете я не хочу сделать то, что навредит моей матери.

– Итак, Эммелин, приступим? – спокойно спрашивает Эгберт. Нужно отдать ему должное – он вежлив и ласков со мной, словно мне до сих пор одиннадцать, и я должна рассказать о смерти отца. Тогда его тон и полный добра взгляд действительно успокаивали меня, сейчас же всё наоборот. Я готова взорваться в любую минуту.

Да, он не виноват, что не смог найти убийцу моего отца. Да, он не виноват, что подозрения по делу Ройстона пали на мою мать. Да, он не виноват, что ему пришлось прийти в наш дом с наручниками и забрать у троих детей мать. Да, он не виноват, что сейчас я вынуждена сидеть перед ним и бороться со всеми чувствами, существующими в мире. Однако, если я не могу злиться на него, то на кого же я вправе злиться вообще?

Эгберт нажимает кнопку записи на магнитофоне и зачитывает мне мои права. Я знаю их и так, но по закону он обязан это сделать. Я смотрю, как крутится плёнка в магнитофоне и стараюсь сосредоточиться только на этом.

– Ты понимаешь свои права? – спрашивает шериф.

– Да, – уверенно отвечаю я.

– Я хочу, чтобы ты помнила, что в любой момент можешь отказаться продолжать и давать какие-либо показания, – ещё раз объясняет Эгберт, я утвердительно киваю головой. Я это знаю, но не хочу пользоваться этим правом. Ведь, возможно, своими словами я могу помочь маме. А ещё я не хочу казаться слабой.

– Скажи, ты когда-либо видела Энди Ройстона? Была с ним знакома? – спрашивает шериф. Мы оба знаем ответ на этот вопрос, ведь не так давно он уже спрашивал меня об этом. Я отвечаю без страха и сомнений.

– Нет. До того момента, как его убили, я не знала о нём ничего, – говорю я, Эгберт кивает.

– То есть, ты утверждаешь, что никогда не видела мистера Ройстона в вашем доме? – переспрашивает шериф.

– Нет, не видела.

– И не слышала о нём от мамы?

– Нет, никогда не слышала, – я отвечаю спокойно, повторяя основные слова вопроса, как учил меня Оливер. Благодаря его наставлениям я чувствую себя уверенно.

– То есть ты не знала, что у твоей матери был любовник? – спрашивает Эгберт. Я понимаю, что мы подбираемся к опасной теме.

– Вы правы, – отвечаю я, кивая головой. – Мне было об этом неизвестно.

– Как ты считаешь, почему мама скрыла это от тебя? – слова шерифа звучат всё так же ласково, но мы оба чувствуем, как накалился воздух. Возможно, Эгберт и не хочет причинять никому боль, но только одним своим видом он ранит меня раз за разом. И так же всегда происходило с Джосом. Всегда, кроме нашего с ним последнего вечера. Тогда всё изменилось.

– Насколько я знаю свою мать, она всегда переживает за нас, заботится и хочет защитить, – отвечаю я так, как научил меня Оливер. Неважно, что я верю не во все свои слова. Я должна произносить их так, чтобы шериф поверил. – Я уверена, что она просто побоялась рассказать нам, ведь мы все были очень привязаны к отцу.

– Какие у вас отношения с матерью? Вы ладите? – это, наверное, самый сложный вопрос. Ведь я должна лгать и верить в свою ложь.

– Порой у нас бывают ссоры, как и у всех. Но она моя мама, и я её люблю. Разве могут у нас быть плохие отношения? – на самом деле могут, но об этом лучше никому не знать.

– А если бы она привела в дом другого мужчину, как бы это повлияло на ваши отношения?

– Что ж, я думаю, мама стала бы счастливее, и нам всем пошло бы это только на пользу, – я слегка улыбаюсь, шериф утвердительно кивает.

Оказывается, я могу с лёгкостью врать обо всём, что касается моей семьи.

– Мама когда-нибудь была к кому-либо из вас жестока? Наказывала, может быть, била?

Несмотря на то, что вопрос очень тяжёлый, он не является неожиданностью. Оливер предупреждал, что они хотят доказать, будто мама склонна к насилию. Я не предоставлю им такой возможности.

– Я такого не помню, – отвечаю я, избегая, по совету Оливера, радикальных отрицаний чего-либо. – Были сложные времена после смерти папы, но мама, наоборот, всегда поддерживала и помогала нам, как бы ей ни было тяжело.

– Однако, она ведь человек, – возражает Эгберт, и я слышу в его голосе настойчивость. Это меня немного пугает. – Она могла сорваться, хотя бы раз.

– Шериф, – слышу я голос Молли Паркер и благодарю небеса за то, что она сейчас здесь. – Я не думаю, что стоит продолжать эту тему. За такой информацией Вам лучше обратиться ко мне.

В принципе, быть несовершеннолетней вполне выгодно. Ведь рядом с тобой всегда родные и психолог, которые хотят уберечь тебя от всего. И любой неудобный вопрос можно убрать, ссылаясь только на моё эмоциональное состояние. Конечно, это не делает меня сильной, однако очень даже помогает делу.

– Хорошо. Тогда у меня пока больше нет вопросов, Эммелин, – отвечает Эгберт. Я вижу, что он слегка расстроен. Этот факт меня даже радует. – Если что-то понадобится, я непременно сообщу.

Я уже собираюсь выйти, как в кабинет заглядывает мужчина в форме примерно одного возраста с шерифом.

– Стив, ты закончил? – спрашивает он. – Есть кое-какие новости.

Эгберт жестом приглашает мужчину войти, прощается с нами и закрывает дверь. Не знаю, почему, но на сердце опускается камень и не даёт мне покоя до самого дома. Но я стараюсь не думать о плохом, ведь я справилась сегодня неплохо, а значит, заслуживаю немного расслабиться.

Я знаю, что сегодняшняя беседа ничем не поможет маме, но вряд ли меня допрашивали в последний раз. Оливер говорит, что нужно действовать медленно, и это меня, конечно, раздражает. Но я боюсь сделать хотя бы один неверный шаг, потому во всём слушаюсь Салливана.

Придя домой, я сразу поднимаюсь в свою комнату и удивляюсь, когда вижу Глэна сидящим на моей постели. Мне становится немного страшно.

– Что-то случилось? – встревоженно спрашиваю я брата, он только улыбается.

– Ты чего, Эммелин? Что могло случиться за те два часа, что тебя не было? Просто я ждал тебя, чтобы узнать, как всё прошло, – говорит мне брат. Я выдыхаю и улыбаюсь в ответ. С каждым днём я всё больше понимаю, как сильно люблю Глэна. Не только потому, что он мой брат. Просто он – уменьшенная копия отца. Глэн вобрал в себя все качества папы, и это так меня притягивает.

– Всё прошло неплохо на самом деле, – отвечаю я и сажусь рядом с братом. Я смотрю на него и понимаю, как долго я была слепа, как долго не замечала его. – Ты как?

– В порядке, – отвечает брат. – Лучше давай о чём-нибудь отвлечённом, потому что мне надоели эти жалостливые взгляды тёти, этот милый тон психолога.

На самом деле я так понимаю брата. Есть моменты в жизни, когда ты не хочешь жалости ни в каком её проявлении. Не хочешь излишней доброты и заботы. Не потому, что не ценишь. А потому, что такие перемены показывают тебе, как всё плохо на самом деле. Словно единственное, что все могут сделать для тебя, это бесконечно улыбаться и поддерживать.

– Согласна, – отвечаю я весело. – Тётя сказала, что мы завтра отправляемся в школу. Что думаешь?

– Наконец-то, – выдыхает брат. Я смеюсь. – Если я останусь здесь ещё хоть на один день, я сойду с ума. Мне хочется сбежать от тётиных завтраков и разговоров перед сном. Каждый вечер рассказывает мне истории.

Я снова смеюсь и понимаю, что в этой ситуации только Глэн на самом деле может мне помочь, а я могу помочь ему. Ведь только он понимает, что я чувствую и что мне сейчас нужно. Просто необходимо сделать вид, что жизнь продолжается в том виде, в каком была всегда.

– Знаешь, на кухне припрятана пачка чипсов, – говорю брату так, словно выдаю самую огромную в мире тайну. – Может, съедим её и посмотрим что-нибудь по телевизору?

– Согласен только в том случае, если это будут не новости, – весело отвечает брат. Для нас обоих это болезненная тема, но мы оба смеёмся, разряжая напряжение в комнате.

Весь вечер мы с Глэном проводим у меня в комнате. Мы веселимся, радуемся жизни, рассказываем друг другу смешные истории и смотрим комедии. Я чувствую себя так, словно ожила на несколько часов, хотя понимаю, что этот вечер меня не спасёт и не излечит. Но когда Глэн уходит к себе, я чувствую, как в душе загорается огонёк, который не обжигает меня, а лишь слегка согревает. Я благодарна брату за это.

Хорошее настроение проходит, как только я касаюсь головой подушки. Я чувствую, что кроме огонька, в душе всё ещё есть тот камень, который появился после разговора с шерифом. Что-то не даёт мне покоя. Что-то очевидное, что я уже знаю на самом деле.

Я долго пытаюсь уснуть, а когда у меня это всё-таки получается, я вновь вижу, как выглядят мои страхи. Тюрьма, пистолет, отец и буквы на стене. Две огромные буквы СЭ, выведенные кровью.

Но когда я просыпаюсь, то боюсь собственных мыслей. Тот камень упал с души, ведь я всё поняла. Но на смену ему пришла такая боль и злость, что нельзя описать словами.

– Стив, ты закончил? – спросил сегодня мужчина в форме у шерифа Эгберта.

Неудивительно, что за столько лет я не обращала особого внимания на имя Эгберта. Когда человек занимает какой-то пост, он словно теряет своё имя. У него есть фамилия и есть его титул, должность, что угодно. Потому-то это и врезалось мне в память. Как же я раньше не заметила?

Стив Эгберт.

СЭ.

Меня охватывает ужас, после – гнев, потом снова страх. Я борюсь с собой до самого утра, я не смыкаю глаз и не успокаиваюсь. Не знаю, что делать. Права я или ошибаюсь. На самом деле, это всё объясняет. И то, почему не был найден убийца, и то, что таинственный человек, посылавший нам эти записки, всё знал о нас. Эгберт никогда не был другом моего отца, но за время расследования он собрал множество информации, которую легко мог использовать для своих игр. Нерешённым остаётся вопрос мотива, но это уже второстепенное.

Я долго борюсь с желанием встать с постели, побежать прямо к шерифу домой, разоблачить его, сказать, что мне всё известно, но я себя сдерживаю. Это ничего не даст. Мне никто не поверит, а мои родные окажутся в опасности. Судьба моей мамы зависит от него. Он обещал, что моя семья будет страдать. Что ж, он выполняет обещание. Вот почему он забрал нашу мать.

Когда наступает утро, я вспоминаю, что сегодня должна идти в школу. Понимаю, что это пойдёт мне на пользу и хоть немного отвлечёт от всех мыслей. Там я смогу увидеть Джоса.

Джос. Эгберт. СЭ.

Меня начинает подташнивать, я хочу исчезнуть, перестать чувствовать, что угодно, лишь бы всё это не терзало меня.

Я собираюсь быстро и спускаюсь на завтрак вниз. Глэн и Сади уже сидят за столом. Я вижу, что они оба в хорошем настроении. Поход в школу всем нам на пользу, безусловно.

Как только я сажусь за стол, раздаётся звонок в дверь и тётя спешит открыть. Я иду за ней следом. Сейчас никто не приходит в наш дом просто так. Возможно, это Молли пришла проконтролировать наше состояние. Или Салливан принёс очередные вести. Может, Хикс вернулся... при мысли о Хиксе мой желудок сжимается.

Когда тётя открывает дверь, я перестаю воспринимать действительность такой, какая она есть. На самом деле это должно было случиться рано или поздно. Я даже удивлена, что этого не произошло ещё в самый первый день маминого ареста или даже до него. Но это всё равно погружает меня в панику, я не верю, что всё реально.

– Миссис О'Келли, – говорит полицейский и протягивает ей какую-то бумажку. – Позвольте нам пройти. Это ордер на обыск.