Лес Шепотов

— В лесу нынче неспокойно, — поделился с ним человек, стоящий у барной стойки.

Это была не самая грязная, старая и пропахшая жареным мясом таверна, в которой ему довелось побывать. Но она была ощутима близка к этому.

— Разве в Лесу Шепотов когда-нибудь было спокойно? — осведомился он, обводя пальцем ободок своей кружки с элем.

Хозяин заведения хмыкнул. Час был поздний, а от того посетителей было мало. Да и в лучшие дни, вероятно, эта таверна никогда не заполнялась полностью. Как обычно бывает с тавернами, которые расположены на краю мира, в деревушке, которая является не более чем последним перевалом перед тем, как отправиться на ту сторону леса.

— Не, ты вразуми, — продолжил мужчина, отпивая свою порцию спиртного. — Лес-то оно то да, никогда спокойным не был. Так давеча люди пропадать начали. Идут на охоту, и — вона как! — человек стукнул по столешнице широким хлопком, — и нет человека. Пропал с потрохами. Одного нашли, и что ты думаешь? До сих пор в лихорадке лежит, глаза на выкате, пена изо рта как у загнанной лошади. Звери, поговаривают, обезумели.

Человек уперся на барную стойку, смотря на него горящим взглядом.

— Охотник наш принес недавно оленя. Говорит, тот сам на него напал. И глаза у него были безумные, черные. Где это видано, чтобы олени на людей нападали?

— Угомонись, Каян, — попросил у человека хозяин, взгромоздив на стойку небольшую пирамиду посуды. — Блажь это все. Сто лет рядом с этим проклятым лесом жили, и еще лет сто проживем. Разница какая, что за нечисть там водится. Нас же не трогает.

— Так а если потрогает? Говорю я тебе, не далек тот день. Да и нечисть это — не наша обычная.

Каян наклонился ближе к его столу. Это было не так трудно, ведь он сидел в каком-то метре от стойки.

— Поговаривают... — голос Каяна стал тише, посуровел. — ...что в лесу завелась скверна.

— А ты больше слухам верь. Ну откуда тут взяться скверне? — недовольно проворчал хозяин.

— А я почем знаю? — Каян бросил на односельчанина недовольный взгляд, — может она всегда тут была, только проснулась? Ходят же легенды, что тут похоронен оскверненный. От того лес и такой... — Каян сделал жест рукой, пытаясь подобрать слово. — ...с бесами. Иль может какой другой маг скверны сюда забрел. Мало ли.

— Милостивые боги! — воскликнул хозяин, сводя брови к переносице. — Ты хоть слушай, о чем говоришь. Ну что могло понадобиться у нас магу скверны?

— А может и понадобилось, мать его растак! — не отступался от своей теории Каян. Он снова повернулся к его столику, — маги скверны — они такие, паршивые твари. Точно крысы. Найти можно где угодно. Вот ты, например. Зачем тебе в лес? Вдруг ты тоже один из этих?

Он поглядел на Каяна задумчивым взглядом.

— Оставь гостя в покое. Ну идет он через лес, пусть и идет по добру по здорову, — вступился хозяин. — Какой из него маг скверны? На нем и отметок то нет. Что до леса — да, неспокойные времена. А когда лучше было? Мирились с этими призраками, так и со зверьем смиримся.

— Ну уж нет, я с этим мириться не собираюсь. Может, это и не скверна. Только дела наши плохи, братец, я знаю о чем говорю. А то и проклятие. — Каян сплюнул прямо на пол. — Все эти альвичи, чтобы им пусто было!

— А они тут причем? — поинтересовался он.

— Да живет здесь одна семейка. Женщина с детьми. Трудится, конечно, как может. Пришли давно, издалека, да с тех пор и живут здесь. Полукровки, наверное. Семья с виду добропорядочная, крепкая, но альвичи, — хозяин пожал плечами. — кто знает, что от них ожидать? Не зря же зовут их дьявольскими отродьями.

— Чтобы их черти драли, — выплюнул Каян. — Руку даю на отсечение, прокляла она нас.

— Какой в этом смысл? Она же живет здесь, — не сдержался он. Не может же такое, чтобы эти люди действительно не складывали два и два.

Каян махнул на него рукой.

— Да ей что земля, что полымя. Ничего святого у этих ублюдков нет. Авось хочет, чтобы мы все передохли, и она тут оставалась, как королева. Будет сидеть прясть в свое удовольствие целыми днями.

— А за овцами кто будет ухаживать? — поинтересовался он.

Каян воззрился на него с недоумевающим выражением лица.

— Ну, ты сказал, она будет целыми днями прясть. Но тогда некому будет за овцами ухаживать, а шерсть откуда-то брать надо. Да и чтобы прясть целыми днями нужно много шерсти. Не будут же ее дети ухаживать за целым отаром овец.

Мужчина громко фыркнул, затем отхаркнулся. То ли это показалось ему забавным, то ли он об этом не задумывался.

— Да чего ты ко мне привязался с этими овцами? Я тебе дело говорю. Мы испокон веков тут жили, и никогда у нас такой чертовщины не было. И если уж в этом виноваты альвичи, — Каян поморщился, словно само название существ было ругательным словом, — то гнать их нужно отсюда взашей.

— Я сейчас тебя отсюда взашей погоню, — заявил хозяин, качая головой. Видимо, Каян уже его несколько утомил, — одна твоя правда. Призраков в лесу нам было по горло. Не хватало еще, чтобы это нечисть ошивалась в деревне.

Ничего нового тем вечером он и не узнал. И не то, чтобы стремился — он все знал с самого начала. Тогда, когда посреди глубокой ночи его разбудил взбудораженный клекот его птиц: они тихо ухали, ворчали, перепархивая с места на место, взмахивая пестрыми крыльями. Тогда, когда он вышел на крыльцо своего дома: старого, но крепкого, защищающего его от разгульных северных ветров. Тогда, когда у изножья лестницы стоял дух — измотанный, разбитый на осколки призрак ушедшего прошлого. Тогда, когда он увидел видение: солнце сделало еще один поворот и поглотило луну, воды Лугье окрасились красным, и мир пошел наискось, и людской век подходил к концу. А затем появился всадник, и всадник скакал навстречу звезде, а в руках у него был меч. А потом всадника поглотила звезда, и мир наполнился ревом и светом. А затем всадника поглотила звезда, но он воткнул в нее меч, и мир замер и зазвенел, и солнце слова сделало оборот. И после он увидел пятнистую кошку, что рыла лапами влажную землю под высоким платаном. И снова этот меч, этот старый клинок, который золотым образом разгорался в его памяти. Хотя, казалось, он уже и не помнил его и времена, где он что-нибудь значил.

— Значит, пора, — сказал дух. А может быть, это был и он сам.

— Получается, ты совсем не боишься призраков Леса Шепотов? — Спросил он, протягивая руки к костру.

Омбра сидела по другую его сторону на поваленном бревне. Расплетала свои длинные черные волосы, напоминающие струящийся водопад. Густые, лоснящиеся и блестящие. Он невольно следил, как ее пальцы скользят между прядей, как вьющиеся локоны падают ей на плечи. В свое время он повидал много превосходных театральных представлений, и это зрелище мало чем уступало самому захватывающему среди них.

— А чего их бояться? — насмешливо осведомилась Омбра, растягивая еще один узел волос, — они же безобидные. Околачиваются тут поблизости, почем зря. Когда была совсем маленькой, да, боялась немного. Слушала их, кутаясь в одеяло. Душа в пятки уходила, когда они приближались вплотную. Но ко всему привыкаешь. Их ведь можно отогнать, если надоест. Иногда их шепот меня даже успокаивает. Так, правда, никогда и не поймешь, о чем они толкуют.

Один из таких призраков леса прямо сейчас стоял у их костра. Темная фигура без явных черт лица мерно покачивалась из стороны в сторону. Призрак нашептывал себе под нос одни и те же слова:

— И тогда, когда море сравняет землю, и тогда, когда море сравняет землю...

— Это осмийский, — сказал он, снова переводя глаза на спутницу.

Омбра отвлеклась от своего занятия, напряженно моргнула.

— О-о... — протянула она, а затем расплела еще один узел, — так ты знаток древних языков. И о чем он говорит?

— И тогда, когда море сравняет землю...

— Не могу разобрать. Вероятно, другой диалект. Или я не так хорош, как хочу казаться.

— Разве в Древней Империи было много диалектов? Мне казалось, она была не очень большая.

— О да. Осмийский имел множество вариаций. На чистом наречии говорили только местные альвичи, которые основали империю. Но с приходом других племен: гномов, фейри, полуросликов, язык менялся, как и подобает всем языкам. Бывало и так, что в одном городе сразу говорили на нескольких наречиях. А после, уже после завоевания королем Лаедином, можно было встретить даже книги на вульгарном наречии.

— Это даже как-то печально.

— Отчего же?

— Не знаю. Грустно, что империя не смогла сохранить свой язык.

— Совсем нет. Языки, как и люди, подчиняются прогрессу. Если какой-то язык устаривает, значит в нем уже нет надобности. Но это неплохо. Осмийский, в свою очередь, многое привнес в нынешние языки гномов, эльфов, и даже в общий.

Омбра закончила расплетать свои волосы и отмахнула густую копну себе за плечи. Повертела кролика на вертеле — мясо уже шипело. Она была таким же хорошим охотником, как и проводником.

— Скажи что-нибудь на нем.

Он подумал. Не так то просто вспоминать, как говорить на древних языках. Он знал множество. Умел читать и писать, но говорить — совсем другое дело. Говорить означало произносить вслух давно ушедшее прошлое. Призывать темное время.

Он произнес несколько слов. Странно было слушать звучание своего голоса произносящего древний язык в глухой чаще. Его голос всегда менялся. Всегда становился чуть звонче.

Призрак снова покачнулся из стороны в сторону. Омбра улыбнулась.

— Забавный язык. Что ты сказал?

— Ночь сегодня тихая, а у тебя красивые волосы.

Правда, он не был уверен, что сказал "волосы", а не "мошонка". Любое изменение гласных в осмийском значило катастрофу. Наверное, поэтому он и вымер.

Губы Омбры сильнее растянулись в улыбке.

— Вот как? Спасибо. Не так то просто ухаживать за волосами, когда ты недели проводишь в лесу.

— У тебя хорошо получается.

Они помолчали. Может быть, Омбра не знала, что ему говорить, может быть, она и не привыкла разговаривать. Это не беспокоило. Молчать было легко. Во всяком случае, лучше, чем чесать языками о пустом.

— Почему ты все же решил идти через лес? — спросила она, когда молчание затянулось, — в смысле, сейчас. Местные уже наверное все уши прожужжали о том, что лес прокляли. Люди пропадают. И все такое.

— Ну, ты же не боишься пропасть.

Омбра покачала головой. Взглянула в его лицо — белые глаза влажно блестели в свете костра. Затем нагнулась, ткнула ножом в тушку кролика.

— Я — другое дело. Я же здесь живу. Это моя работа. Я буду водить путников через лес, даже если мир опрокинется вверх тормашками, — она убрала нож, сняла кролика с вертела и обмахнула его, так, словно из-за этого он мог быстрее остыть, — что такого тебя ждет на той стороне, что ты не побоялся пройти через лес?

— Важно не то, что меня ждет на другой стороне. Я сам не знаю, что. Важен сам путь через лес.

Омбра хмыкнула.

— Какой дурак неизвестно ради чего пойдет через лес, полный опасностей?

— Ну, на то меня и зовут Скитальцем.

Это не произвело на нее впечатления. Вероятно, она ему не поверила. Хотя он был предельно искренен. Он был без понятия, что ждало его на той стороне. Хорошо, если он успеет. Хорошо, если вообще доберется.

— Почему вы поселились здесь? Вдали от родины. Местные говорят, что лес проклят твоей матерью, — спросил он, когда она протянула ему большой кусок кролика.

— В бездну, что говорят люди, — хмуро бросила Омбра, — моя матушка проклинает наших кур пять раз в день, и что? С утра они все такие же чахлые.

Она подняла на него взгляд и нахмурилась.

— И ты так считаешь?

— Если бы я так считал, я бы не воспользовался услугами ее дочери. Люди просто напуганы. А когда они напуганы, разумно, что они будут винить тех, кто от них отличается.

— Земля и звезды! Конечно, лучше всего обвинить во всем альвичи. Это же грязные, мрачные подонки. Им дай только волю кого-нибудь проклясть. Как будто сами они лучше.

— А ты что думаешь про пропавших людей?

— Мне откуда знать? Я не пропала, путники мои тоже, и на том спасибо. Видела я одного местного, который слонялся на опушке. Вид у него был странный. Однако, ко мне он и не подходил, поэтому я к нему тоже.

Она выглядела рассерженной, и ему подумалось, что Омбра — не та, которую ему хотелось бы видеть в гневе. Поэтому он решил не продолжать эту тему. Взялся за свою порцию кролика, который оказался очень даже неплох на вкус.

— Но лес и правда изменился, — заметила Омбра после некоторого молчания, — звери ведут себя странно. Птицы не поют по утру. Призраков, кажется, стало больше. Шепот слышится громче. Я стараюсь не думать об этом. Но что-то меняется. Что-то заканчивается. И никогда не будет, как прежде.

Она уже прикончила свой ужин, и сейчас обхватила себя руками, поежившись. Отчего-то из-за этого она сразу показалась ему младше и совсем крохотной. Почти девочкой, которая внезапно осознала, что заблудилась.

— За всю свою жизнь я твердо осознал только одну истину: мир постоянно меняется. Следующий день никогда не повторит предыдущий. Что-то вечно заканчивается и что-то вечно начинается. Но мир цикличен. И вместе с тем, чтобы никогда не повторятся, он снова и снова будет делать оборот. Как зима приходит на смену осени, как лето сменяет весну. И все, что нам остается — просто смириться с этим. Мир не остановится по одному твоему желанию, как бы сильно тебе этого не хотелось.

Омбра сжала губы в узкую полоску, смотря в огонь. Она была молода, и, бесспорно, красива. В лучшие времена такие, как она, танцевали на пирах в старых замках и крали сердца самых завидных мужчин Древней Империи. Но альвичи некогда возжелали большего, чем могли добиться мирным путем. И Древняя Империя пала под тяжестью их амбиций, а остальные существа до сих пор не могли забыть их тиранию их королей.

— Ну, а пропавшие люди? Мир для них не сделал оборота. Они просто... замерли во времени. Кто их забрал? Призраки? Злой рок?

— А что такое злой рок? Воля богов? Издержки судьбы? У всего есть причины, и у причин есть следствия. Злой рок может обернуться благом, как и проклятие — благословением. Иногда, мы просто не видим чего-то. Иногда, мы не видим, потому что не понимаем.

— Говорят, в Лесу Шепота захоронен маг скверны, — тихо произнесла Омбра, а затем закусила губу, словно этот факт уже подвергал их опасности, — магия его была настолько сильна, что он подчинял драконов. Скверна поглотила его полностью, от чего он обезумел. Но однажды какой-то герой справился с ним. И его похоронили тут, в Лесу Шепотов. Только тогда он еще был обычным лесом, если лесом вообще. Однако, скверна могущественнее любой магии. Потому-то здесь и бродят призраки — орда воинов мага, сотканных из мрака. Бдят покой своего хозяина.

Он наклонился к ней ближе, рассматривая ее сквозь огонь. Каждую ее черту, выражение задумчивости на ее лице.

— И ты веришь в эти старые сказки?

— У всего есть причины, и у причин есть следствия, как ты сказал. Если это правда, то вдруг могущественный чародей начал просыпаться? От того и пропадают люди. Маги скверны пожирают жизни, это всем известно.

— Почему тогда не боишься, что он пожрет и твою?

Омбра невесело усмехнулась.

— Моя жизнь слишком скучная, чтобы на нее позарился маг скверны. Я так долго брожу по этому лесу. Иногда мне кажется, что и я сама — его призрак. Только мне и шептать-то не о чем.

— Всегда найдется, о чем пошептать в ночи. Были бы слушатели.

Омбра подняла на него взгляд. Губы ее тронула улыбка. Вернее, намек на нее. Но это было лучше, чем мрачная задумчивость.

— Ты ведь многое знаешь. Видел когда-нибудь магов скверны?

Он покачал головой. За свою жизнь он встречал их тысячи. Сильных, слабых, крепких, хилых, людей и других существ. Кто-то и вправду сходил с ума. Магия — это всегда равноценный обмен. Если хочешь чего-то, придется заплатить.

— Да. И не мало.

— И какие они?

— Такие же, как альвичи. Люди сторонятся их, потому что страх застилает им глаза.

Омбра улыбнулась шире. Затем поднялась на ноги, и носком ботинка откинула горящую головню в сторону призрака.

— А ну брысь! Мы собираемся спать.

Призрак, не переставая повторять свои слова, соскользнул в сторону и совсем пропал. Только теперь, когда его шепот не жужжал под ухом, он осознал, как же тихо в лесу. Ни пения птиц, не шуршания ветвей. Только изредка слышимые далекие шепотки из чащи.

— Спасибо, — сказала ему Омбра, подбрасывая хворост в огонь, — легче, когда знаешь, что маги скверны мало чем отличаются от нас.

Оскверненные, конечно, были, на порядок хуже. Потому что в истории альвичи было только одно темное пятно. В истории магов скверны легче было заметить белые пятна среди черного полотна.

— Обращайся, если снова захочешь послушать про мертвые языки или про магов скверны.

Они улеглись в высокую траву, подле костра, закутавшись в собственные плащи. Ночь была теплой: ни единого дуновения ветерка, ни единого вскрика лесного животного. Только шепот, стремящийся подобно древней песне сквозь ветви столетних деревьев.

"...не ходи, девочка, меж ясеней и осин, не ходи по волчьим следам..."

Он долго не мог заснуть. Оказалось, что он и забыл уже, какого это — спать под открытым небом. Он столько лет прожил в своем доме, столько лет засыпал в своей постели, выходя поутру на крыльцо с чашкой отвара, глядя как его птицы резвятся в траве или в ветвях ближайших деревьев. Столько лет он просидел за книгами, выбираясь в ближайший город по крайней необходимости, столько лет пролелеял надежду, что никто и ничто не погонит его в другой край. Он, кажется, был стар, милостивые боги, как же он был стар. И теперь количество этих лет навалилось на него с небывалой силой, прижимая к земле и заставляя ныть его кости. Не потому ли, что рядом спала молодая женщина, полная сил, неискушенная жизнью?

Но мир не может остановится только потому, что ты этого хочешь. У всего есть причины, а у причин есть следствия. И когда-то давно он обещал стать чем-то между этим всем.

Когда ему все же удалось заснуть, ему снилось видение. А затем, словно в назидание, старые времена. Лучшие времена. Он, оказалось, еще помнит, как ветер трепал его волосы, как рокот барабанов оглашал ряды солдат, облачённых в черные доспехи. Он помнил, как смеялся над глупыми шутками, как танцевал на пирах. И как люди боялись и сторонились его, и как люди тянули к нему руки с выражением радости на лице. И еще он помнил лицо друга. Еще молодое улыбающееся, не испещренное морщинами и невзгодами. И помнил его голос — чистый и журчащий, как весенний ручей. И он помнил дождь, который барабанил по его лицу, и помнил собственные шаги, и влажный дерн под пальцами. И меч. Этот чертов, проклятый меч, который он сжимал в своих руках.

Хотя, кажется, у друга никогда не было чистого журчащего голоса. И он уж точно никогда не улыбался.

Как давно это было?