Ненадежный человек
Из всего, что говорят о сексе, единственная правда — он не заслуживает зрелища.
— Хелен Лоуренсон
Моё влечение к высоким мужчинам частично объясняется тщеславием (я сама невысокая, но, к счастью, две француженки, которых я обожаю — Маргерит Дюрас и Коко Шанель — тоже были миниатюрными), но в большей степени оно связано с жуткой ненавистью к одному моему бывшему парню — коротышке.
Он был ростом чуть выше метра с половиной, внешность — самая заурядная, носил простые очки.
Фальшивый христианин — позже выяснилось, что он состоял в какой-то странной секте вроде манихеев или поклонников Солнца.
Не знаю, как он меня зацепил... Возможно, потому что был очень эрудирован — умел с оксфордским акцентом цитировать Шекспира.
А ещё: три дня подряд, сидя со мной на траве за статуей Мао во дворе университета Фудань, он вдохновенно объяснял, почему рождение Иисуса в хлеву стало событием мирового значения.
Жёсткая трава, как шершавый язык, протиралась сквозь юбку и вызывала зуд в бёдрах и на попе.
Лёгкий ветер касался наших лиц. Он, будто одержимый, не мог замолчать.
А я, очарованная, не могла не слушать.
Казалось, мы могли просидеть там семь дней и семь ночей подряд, чтобы достичь просветления — нирваны.
Я не замечала его крошечного роста — я была захвачена его утончённым умом и ораторскими талантами.
(Мужчины, которых я когда-либо любила, в первую очередь должны быть образованными, яркими и невероятно чувствительными. Я не могу представить себе рядом мужчину, который не способен процитировать хотя бы десять пословиц, пять философских идей и три имени композиторов.)
Но довольно быстро я поняла: я прыгнула в тухлую, зелёную, вонючую лужу.
Он был не просто религиозным фанатиком — он оказался ещё и сексуальным маньяком.
Он хотел попробовать со мной все позы и сценарии, которые видел в порнофильмах.
Он фантазировал, как сидит в темноте на краю дивана и смотрит, как какой-нибудь обычный парень — плотник или сантехник — насилует меня.
Он не упускал ни единого шанса — даже в автобусе по пути к его родителям расстёгивал ширинку, брал мою руку и запихивал её туда.
Его член, как расплавленная свеча, прятался за газетой.
Он возбуждался до безумия и был почти невозможен в удовлетворении.
Всё это выглядело жалко и отвратительно.
Он кричал в отчаянии, как актёры в дешёвых голливудских драмах, вроде Boogie Nights.
Когда я поняла, что он не только сексуально одержим, но ещё и лжив до безобразия (даже когда говорил, что идёт купить газету, на самом деле шёл «на чай с другом»), а заодно и наглый мошенник (воровал абзацы из чужих статей и публиковал в Шэньчжэне под своим именем), — у меня лопнуло терпение.
Особенно потому, что все эти мерзости творил мелкий коротышка с лицом приличного человека, ростом чуть выше метра с половиной.
Я почувствовала себя абсолютно обманутой.
Я была слепа.
И вот — я собрала свои изгаженные чувства и ушла от него без промедления.
— Ты не можешь вот так уйти! — кричал он мне вслед, стоя в дверях комнаты.
— Ты мне отвратителен, — ответила я. Внутри — лёд.
Мамы всегда учат дочерей: «Нельзя слепо доверять мужчинам», — особенно перед первым свиданием.
Но в ушах девочек эти слова звучат, как скучные нотации.
Только повзрослев, только взглянув холодным взглядом на другую половину человечества, женщина начинает видеть, где именно она стоит, и открывает перед собой реальные пути жизни.
Он звонил в мою комнату.
Смотрительница здания — женщина из Нинбо — громко передавала по громкоговорителю:
— Нэйк! Телефон! Телефон, Нэйк!
Вторая часть этого кошмара происходила на выходных у родителей. Он продолжал звонить — без устали, даже в три часа ночи. Телефон разрывался, как в каком-то фильме ужасов.
Продолжалось это до тех пор, пока мы не сменили номер.
В те дни мама была в полном отчаянии от меня. Она не хотела меня видеть. Даже не смотрела в мою сторону.
Для неё всё было очевидно: я сама виновата, сама всё выбрала, не умею отличать хорошее от плохого, не умею выбирать друзей.
Короче говоря — я совершила величайший женский позор: влюбилась не в того мужчину.
Самое безумное было то, что мой бывший начал преследовать меня — в университете, на улице, в метро.
Он кричал моё имя на людях, вне себя, с тёмными очками, усиливавшими его зловещий вид.
Если я случайно ловила его взгляд — он тут же прятался за деревьями или заходил в магазины.
Он был как дублёр из дешёвого боевика категории C.
В те дни я мечтала идти по улице под руку с полицейским — он стал для меня самым желанным мужчиной.
Моё сердце кричало: «Помогите!»
Когда я устроилась в журнал, я использовала все свои журналистские связи, чтобы найти знакомого в муниципалитете, и через местный участок ему передали официальное предупреждение.
Он был не настолько сумасшедший, чтобы пойти против государственной машины — на этом всё и закончилось.
После всего этого я пошла к У Давэю, другу и психоаналитику, который работал в молодёжном центре.
— Больше я не доверяю низким мужчинам, — заявила я, устроившись на диване, настолько мягком, что казалось — он умеет гипнотизировать.
— Мне хватит. Даже у двери моей не стоять им. Я ужасная дочь. По крайней мере, для своей матери. Она и без того вспыльчива, а я только и делаю, что доставляю ей проблемы.
Он сказал, что конфликт между моей женственностью и литературным даром часто вводит меня в смятение.
Большинство художников, по его словам, отличаются высокой степенью ранимости, зависимости, противоречивости, наивности, мазохизма, нарциссизма, имеют эдипов комплекс и другие внутренние наклонности.
Мой бывший, сказал он, удовлетворил множество расщеплённых черт моей личности: от зависимости и мазохизма до нарциссизма.
А чувство вины перед матерью — это, возможно, центр всей моей эмоциональной жизни.
— Что касается роста, — сказал Давэй, прочищая горло, — я думаю, что рост особенно влияет на зрелых мужчин.
Низкорослые мужчины склонны к более экстремальному поведению, чем мужчины среднего роста.
Например, они учатся усерднее, больше стараются заработать, яростно конкурируют и чаще добиваются красивых женщин, чтобы доказать свою мужественность.
— Вот, например, Шон Пенн. Он ведь совсем невысокий, да? Но он один из лучших актёров Голливуда. И именно он был тем, кого Мадонна любила больше всего.
Он мог привязать сексуальный символ планеты к стулу, как индейку, и обращаться с ней как захочет.
Таких случаев можно вспомнить немало — и забыть их невозможно.
Он говорил это, сидя в полутёмной комнате.
От бесконечного ношения маски психологического бога, выражение его лица стало немного фальшивым.
На кожаном кресле он раскачивался, и изредка тихо выпускал газы.
В тяжёлом воздухе комнаты — пышно разросшиеся бразильские деревья, черепашьи панцири и бамбук, не подвластные времени.
— Ладно, — сказала я. — Понятно. Любовь нельзя мерить по росту.
Но так или иначе — я хочу всё это забыть.
В жизни нужно забыть многое.
Лично для меня — чем отвратительнее воспоминание, тем быстрее я от него избавляюсь.
— Вот почему ты станешь хорошей писательницей, — сказал Давэй мягко. —
Писатели хоронят прошлое буквами.