VII. Огонь&Лед
На этот раз Кай вернулся раньше обычного. Уселся со мной во время обеденного перерыва, по пути кинув каждому из своих дружков по фальшивой улыбочке.
— Как жизнь, Скалли? — сказал он, поправив отросшую за такое маленькое время челку. Инглберт стал бледнее и исхудал, что даже сделало его взгляд голодного шакала, смотрящего на жертву, еще убедительней.
— А ты рано. С кем-то поругался? Подрался? — Я вскинул бровь. — К кому-то привязался?
Кай ухмыльнулся.
— По тебе соскучился.
— А как же.
Инглберт всегда брал с собой молоко, но на этот раз на его подносе стояла чашка черного кофе. Я насторожился, но спрашивать не стал. Он бы в любом случае не сказал правду, а я бы с легкостью поверил в его ложь.
— Стало скучно, — ответил Кай, перебирая салат. — Хочу новых людей.
— Я-то старый.
— Знаю. — Глаза Инглберта загорелись, и теперь я точно понял: это ничего хорошего не сулит. — Поэтому ты возьмешь меня с собой на работу.
Я поперхнулся водой и возмущенно уставился на Кая.
— Нет. Нет-нет-нет-нет-нет...
— Всего лишь на денек. — Кай ухмыльнулся. — Мы все вместе погуляем после смены. Так ты станешь еще ближе к коллегам. Правда, прекрасно?
— Слушай, мой босс...
— Притворимся, что я покупатель, когда он придет.
— Даже если так, моя «коллега» все равно не согласится. Ты бы видел ее. — С каждым словом мой голос становился все неуверенней, и я почувствовал себя жалким.
— Звучит как вызов. — Кай поспешно допил кофе и встал из-за стола. — Значит, решено. В конце занятий идем к тебе на работу. Приятного аппетита, Скалли.
Я так и продолжил сидеть, даже не прикоснувшись к еде и чувствуя себя использованной лампочкой, которую вскоре выкинут в мусорную корзину.
Оставшуюся часть дня Инглберт ни на шаг не приближался в мою сторону, развлекаясь с остальными дружками. Вместо него за мной плелась Вета Грифин, то и дело намекая на то, что у нее новая прическа. Кончики рыжих и обычно прямых волос стали кудрявыми. Вета светилась, а покраснения на ее щеках делали ее вид еще радостней.
— Вчера мы с мамой поехали в дом бабули. Там мы жили раньше. На балкончике я нашла все старые игрушки и вещи. Даже фотку старую увидела! — Вета резко махнула рукой и широко заулыбалась, вытаскивая что-то из рюкзака по пути. — Там у меня кудри. Раньше они были, вот. Но потом мне отрезали волосы и они стали прямыми-прямыми. Я и решила вспомнить старое и сделала кудри. Видишь?
Грифин указала на свои волосы и начала кружиться, сложив руки на груди. После нескольких секунд позора, она вернулась к предыдущему занятию — агрессивному вытаскиванию чего-то из рюкзака. В итоге на руках Веты появилась тряпичная кукла. Грифин тянула ее к моему лицу, при этом улыбаясь так широко, что, по всей видимости, у нее появилась вероятность повредить себе челюсть. Как ей вообще удавалось все время улыбаться-улыбаться-улыбаться?
Я внимательно взглянул на куклу. Она была новая, но не особо качественная, судя по виду швов. На огромном и уродливом лице куклы расположились зеленые пуговки разных размеров вместо глаз и желтые, толстые нитки вместо волос. За меньшей пуговкой были вышиты голубые дорожки слез.
— Это твоя игрушка? — спросил я, не найдя ничего подходящего, чтобы ответить Вете.
— Нет же, дурачок, это ты! — воскликнула Грифин, слово это было чем-то элементарным. Вроде того, что два на два — это пять.
— Почему я плачу? — Я старался не звучать удивленно, но мой голос дрогнул от непривычной громкости тона.
— Потому что у тебя грустные брови. — «Два на два — пять, дурилка.» — Я же говорила!
Я промолчал, а Вета с таким рвением пыталась втолкнуть в меня куклу. Взял бы я тряпичного себя на секунду позже, Грифин бы втащила мне, уверен.
Она ушла так же быстро и неожиданно, как и пришла. За то время, пока Вета говорила со мной, моей энергии стало разительно меньше, так что я начал понимать, откуда у Грифин силы улыбаться-улыбаться-улыбаться. Она брала энергию у других.
Я не знал, как буду работать с таким низким запасом заряда, но мигом вспомнил Инглберта. Энергию, которая уходит на разговоры с окружающими, можно будет сохранить за счет него. За время отсутствия Кая я даже позабыл, почему мне нравилось проводить с ним время. На него можно было свалить все обязанности, а ему это нравилось, точно как мазохистам нравилось чувствовать боль.
Кай стоял у старого березового дерева перед школой и что-то рассказывал своим дружкам — тупому громиле Люку, злому мальчику Ники-бою и Эбби. Инглберт сделал так, чтобы все внимание доставалось только ему, как и всегда. Меня не удивило, что все трое дружков Кая слушали его рассказ с разинутыми ртами и горящими глазами. Они не заметили, как я подошел. Соизволили взглянуть в мою сторону только когда Инглберт начал восклицать что-то про его «самого лучшего друга Вандерса».
Кай приобнял меня за плечи и продолжил свою речь, игнорируя мои попытки выбраться. В итоге мы простояли там минут двадцать, пока Инглберт, наконец, не вспомнил, зачем я тут.
— Не знал, что ты даже с таким сбродом дружишь, — сказал я, когда мы добирались до лавки.
— Мне то же самое про тебя говорят — ответил Кай и взъерошил мне волосы. Он всю дорогу обнимал меня за плечо, а я и не особо возражал, по уши увязнув в ностальгии, будто Инглберт ушел на целый год, в не недельку. — Но нет, я с этим сбродом не дружу.
— А разговаривал-то зачем?
Кай глупо улыбнулся и пожал плечами.
— Они поднимают мне самооценку своим уровнем интеллекта. — Инглберт поправил челку. Монотонно и отрешенно, будто у него это получалось автоматически. — Особенно Люкки. Он всерьез сказал, что Кеннеди пристрелил Трамп, чтобы самому стать президентом. На это Ники-бой ему говорит: «Братан, мне кажется это был не Трамп, а Обама. Он же стал президентом раньше.» А ты что думаешь, Скалли, малыш, кто пристрелил Кеннеди: Обама или Трамп?
— Кажется, это был Джордж Буш.
Кай усмехнулся. А я почувствовал себя так, будто заработал одобрение строгого родителя.
— Точняк.
Впервые я добрался до лавки раньше Али. На кассе стоял парень из утренней смены, уставший и злой. Увидев нас, он выдавил из себя улыбку, так же уставшую и злую, и спросил:
— Здгхаствуйте, чем могу вам помочь?
Я растерялся и молча уставился на парня.
— Мстители... — начал было я, как Кай вытянул руку перед моим лицом и широко улыбнулся продавцу.
— Это — Скалли Вандерс из вечерней смены, — сказал он. — Странно, что вы еще не знакомы.
— А. — По всей видимости, продавца это нисколько не волновало. — Где Али?
Я неуверенно пожал плечами. Кай решил, что на этом его миссия окончена, и улегся на пуфик.
— Моя смена заканчивается чегхез десять минут, — отрешенно проговорил продавец. — Ты пока пегхеодевайся.
Я переодевался и думал о Кае. Он сговорится с Али, обратит все ее внимание на себя и неосознанно сделает меня фантомнее обычного. После, Инглберт решит, что ему понравилось, и пожелает прийти снова. Он встретит Ореола и так же, как и всегда, сделает так, чтобы его обожали. Кай встретит Освальда сразу после его сына и обовьет шею старика, словно змея, заставляя его задыхаться от перенасыщенности энергетики Инглберта. Но старику это понравится. И Аддерли-младшему тоже. И Али, как бы это абсурдно ни было, Кай понравится тоже. Меня уволят, я отчаюсь, и через недельки-две Вета оставит дурацкие цветы на моей могиле. «Ходят легенды, что по ночам в аллее «Смертников», вместе с тихим шелестом листьев, можно услышать отчаянный плачь некогда живого Скалли Вандерса...»
— Скалли, малыш, злая женщина собирается выгнать меня! — Голос Кая, нарочито драматичный и громкий-громкий, вернул меня в реальность, где я, к сожалению, живой, и должен... жить?
— Я точно убью тебя, — послышался голос Али через некоторое время. Не знаю, к кому она обращалась. Не уверен, что хотел бы узнать.
Я вышел из склада и уставился на Али и Кая. Они были двумя крайностями, не видящие границы нормальности в собственном поведении. Слишком отстраненная, закрытая в четырех ледяных стенах. Прошел через одну? Удачи, осталось еще двадцать девять. И слишком соучастный, так, что теперь твое дело — не твое дело, а твое мнение — не твое мнение. Оно принадлежит ему.
Это было абсурдно разрешать Инглберту приходить.
— Что случилось? — спросил я.
— Ты вырядился как клоун, Скалли. — Кай проигнорировал мой вопрос. — Каждый день такое носишь?
Не имело значение, с кем я говорю — с Каем или огромной белой стеной — исход один и тот же: я остаюсь неуслышанным.
— Что этот идиот натворил теперь? — Я обратился к Али. Кай встал с пуфика и начал ходить с одного стенда с комиксами на другой.
— Я не буду говорить это вслух! — бросила Али в бешенстве. Совсем не похоже на себя: несдержанно, эмоционально, с горяча. Вилмар даже раскраснелась.
Покупатели приходили и уходили, Кай не покаевский долго молчал, Али не по-аливский много двигалась, а я, единственный, кто в своем уме, предпочел бы могилу этому месту. «Ну-ка, ребята, послушайте. Кажется, я слышу, как плачет призрак Вандерса.» «Да нет, тупица, это Стиви наложил в штаны и ноет.»
Час Кай просидел, листая комикс с самым серьезным лицом. Вдруг резко захлопнул его и перевел взгляд с меня на Али.
— Вы не чувствуете стыд за то, что работаете в месте, где продают эту чушь? — Инглберт приподнял комикс и постучал по переплету. Али раздраженно посмотрела на него и сразу же отвела глаза, словно увидела перед собой что-то отвратное.
— Ты не чувствуешь стыд за отсутствие мозгов? — холодно проговорила Али, все еще не поднимая глаза на Кая.
— Нет, — торжественно объявил Инглберт. — Скалли чувствует стыд за нас обоих.
— А ты, видимо, говоришь за обоих.
— Алоэ Вера очень зла, — сказал Кай. — Тебе приходится злиться за весь мир сразу, правда? Бедняжка.
— Не мешай работать, — сказала Али, сжимая статуэтку в руках. На секунду мне показалось, что она кинет крошечного Халка в Инглберта.
— «Великая сила требует великой ответственности», да? Я это прочел в той книжечке, — Кай гордо заулыбался. — Теперь мне можно в вашу тусу задротов, Алоэ Вера?
Обычно Инглберт говорил с людьми довольно дружелюбно и вежливо, когда хотел попасть в их «тусу». Он определенно не собирался вступать в наш клуб задротов. Я не мог понять, чего Кай добивался.
— Назови меня так еще раз и...
— Забомбардируешь меня задроцкими терминами?
Я поспешил в сторону пуфика, где сидел Кай, и схватил его за запястье в попытке поднять с места.
— Чего ты творишь, Скалли? — спросил Кай, ухмыляясь.
— Помогаю тебе подышать свежим воздухом.
— Мне и так хорошо, спасибо. — Кай оттолкнул меня с несвойственной ему жестокостью. Он был раздражен. Меня передернуло от нехорошего ощущения в животе, и я решил уйти куда подальше от этих двоих. На кассу.
— Скалли, — позвала меня Аливера, — если еще раз позовешь своих друзей, я все расскажу Освальду. Ты меня понял?
— Ага, — сказал я. — Конечно.
Что-то мне подсказывало, что мой ответ бы не поменялся, если бы она сказала: «Сбросься с вон того утеса, Скалли» таким же холодным тоном.
— Не приставай к детям, Алоэ Вера. — Кай принялся прохаживаться по лавке. Мне хотелось выгнать его из страны. Прямо сейчас.
Совсем не вовремя появились клиенты, и я принялся их обслуживать, пока Кай и Али о чем-то спорили.
— У нас идет акция, — сказал я двум подросткам перед собой. — Возьми две фигурки и третья в подарок.
— ...рисовали алоэ на твоем шкафчике и смеялись? — Кай стоял в опасно близком расстоянии от Али. Она могла в любой момент расцарапать идеальное личико Инглберта.
— Вы собираетесь пробивать или нет? — спросила девушка.
— А... да... извините.
— ...не изменилась... нет-нет, не надо...
— Вот эта стоит пятьдесят долларов, — сказал я. — Коллекционное издание.
— ...какой, к черту, айсберг, кретин?
— Нет, скидки прошли неделю назад. Можете позвонить по поводу следующих скидок. Вот визитка.
— ...не забыл.
Эти несколько минут прошли как целая вечность, болезненно и утомляюще. Мне не слишком хотелось быть уволенным. Не хотелось становиться врагом Али. И уж точно не врагом Инглберта.
Когда я подошел к ним, оба молчали. Али, раскрасневшая и рассеянная, пялилась куда-то в никуда, а Кай одарил меня этим взглядом, говорящим, «я знаю что-то, чего ты не знаешь», ухмыльнулся и отвернулся. Больше об этом говорить не приходилось.
Наша смена закончилась. Я и поверить не мог, что Кай остался в лавке до самого закрытия и решил добраться домой вместе с нами. Вместе с этим произошло еще одно чудо: Али не сказала ничего насчет этого.
— Ты всегда ведешь себя как мудак? — спросила она Кая по дороге.
— Не всегда, — мигом ответил я, не дав Инглберту время придумать какой-нибудь мудацкий ответ. — Он так делает только половину времени, а в остальное — просто хочет любви.
— Это бывает только в дотошных любовных романах, которые ты читаешь, Скалли, — сказал Кай. — Проснись-проснись, маленький мальчик.
— А ты, Али, всегда такая холодная? — спросил я, слишком поздно поняв, что начал ходить по жутко тонкому льду. Хрясь. Хрясь. И ты в воде.
— А Скалли, ты всегда такой... — Али не успела закончить. Кай щелкнул пальцами перед ее лицом и медленно покачал головой.
— Что бы ты ни хотела сказать, лучше помолчи.
Я несильно толкнул Кая в бок.
— Пусть говорит.
Инглберт покачал головой и поспешил поменять тему. За секунду до того, как он отвернулся от меня, я увидел нечто странное в его взгляде. Забота? Какая-то собачья верность? Я не разгадал. Это породило еще миллион вопросов, на которые Кай ни за что не ответит. Улыбнется улыбкой «я знаю что-то, что ты не знаешь», расскажет историю про тупую выходку Ники-боя (или Люкки, или Лорэйн, или «Как там звали этого?.. Который белобрысый. О... Берти? Николя? Не важно. Так вот...»), посмеется, пошутит, но ни за что открыто не ответит на заданный вопрос.
Что ты прячешь в своем обаянии и эгоизме?
Вылезай-вылезай, маленький мальчик.