Умирать не надо

Частенько Талли сидел рядом и болтал о всяком, пока я рисовал. Мне нравилось выдумывать, поэтому я пытался дольше находится рядом с детьми, особенно с такими смышлеными, как Талли. Дети всегда задают чуднЫе вопросы, на которые чертовски сложно найти ответы.

— А ты станешь художником, когда вырастешь? — спросил он. Этот вопрос задавали не только дети. Именно он заставлял меня содрогаться от дикого страха. — Кем ты станешь, когда вырастешь, Скалли? Или ты уже вырос? Тогда кто ты?

Рисунок испортился: краска размазалась из-за резкого движения руки. Я скомкал бумагу и кинул в мусорную корзину. Не попал.

— Нет, Талли, — я сглотнул, — я еще не вырос. Не до конца.

— А тогда кем я стану, когда вырасту? — Талли прокрутился на стуле некоторое время, а после уставился на меня своими огромными глазищами. — Так кем?

— Не знаю. Наверное, ты все еще будешь Талли.

Он широко раскрыл глаза, а рот раскрыл, да так, что выглядело это как огромная буква «О». А после разочарованно застонал. Такого большого отчаяния в маленьком ребенке я видел впервые, ей-богу.

— Чего-о-о? — Буква «О» показалась еще отчетливей. — Не хочу я быть Талли! А можно я буду... э... динозавром?

Я потратил очередной клочок бумаги, пролив на нее воду, и хлопнул себя по лбу. Мне совсем не было до Талли на этот раз.

— Они давно вымерли! — всплыл я, агрессивно сжимая карандаш в руках. — Талли, мы уже говорили об этом.

— Да? Мне нравится.

Талли не переставал болтать, и я решил порисовать в лавке.

— А я стану обратно маленьким, когда вырасту?

— Нет.

Талли разочарованно склонил голову набок.

— Тогда я не хочу взрослеть.

— Удачи с этим, малыш.

После длинного разговора про взросление, я поехал на работу, а Талли начал смотреть «Рена и Стимпи». Время от времени он переключался на National Geographic, чтобы покрасоваться своей интеллектуальностью передо мной.

***

В лавке на этот раз была одна лишь Али. Мне хотелось поговорить о вечере в честь Эдгара По и о том, помнил ли она, что и я иду с ними, но ее никак не удавалось разговорить.

— Где мы встретимся? — спросил я Али, когда посетителей не осталось. — И во сколько? И что я должен носить?

Она некоторое время рылась в рюкзаке, а после подала оттуда листок.

— Встретимся в лавке. Нас подвезет Ореол. — Али указала на листок: — А в нем написано все остальное. Если будут вопросы, не задавай их мне.

Она отвернулась и ушла, а я, разглядывая ее белокурые волосы, подумал, что если зима бы была живой, то выглядела бы в точности как Али.

Я предпринял несколько неудачных попыток заговорить, перед тем как совсем потерять веру в ее человечность.

Когда посетителей не оставалось, я садился рисовать, но ничего не получалось. Даже не зная названия этого состояния, я примерно догадывался, что это было что-то по типу длинного и болезненного «А-А-А-А».

Я еще пытался рисовать, когда в лавку вошел Освальд. От испуга я выронил бумагу, но сделал невозмутимое лицо, в надежде, что меня не обвинят в отлынивании от работы.

— Как тебе тут, Скотти? — Освальд зашагал в мою сторону, а я судорожно пытался скрыть свой рисунок.

— Меня зовут Скалли.

— Да-да, и как тебе работа, Скотти?

— Отлично. — Я улыбнулся улыбкой «Только-не-убивайте-меня». Освальд ответил мне улыбкой «Так-и-быть-неудачник».

Неловкость не стала смертельной благодаря появившейся через мгновение Али.

— Что-то случилось, Освальд?

— Привет, Али, — сказал Аддерли и повернулся к ней. — Ничего особенного. Сейчас приедет покупатель коллекционного издания, так что мне надо быть тут.

Али села рядом со мной и равнодушно уставилась на Освальда.

— Ага, ты только не сильно пугай Скалли.

Я дернулся и возмущенно уставился на нее, а после и на Освальда.

— Я вовсе не напуган.

Аддерли жутко захихикал и поднес руки к лицу.

— Какая прелесть.

Он уселся с другой стороны, как будто в помещении не хватало места. Я решил было встать, но выронил рисунок прямо на колени Освальда, и издал болезненный писк, за который мне мигом стало стыдно.

— Это что такое? — Он поднял рисунок и начал внимательно разглядывать, передергивая его каждый раз с моей попыткой отобрать свою собственность. — Тебе тоже нравится рисовать?

Я кивнул и вырвал рисунок у него из рук.

— Кажется, лавка только таких, как вы, и притягивает. — На этот раз он обращался к Али. Она лениво пожала плечами.

— Не забывай, что у тебя и сынок «такой».

— Они повсюду!

— Это... плохо? — Я вмешал в разговор, сразу же словив на себе взгляды Али и Освальда. — Что за «они»?

— Художники. Творцы. Артисты. — Освальд призадумался. — Дурачки.

Али кинула на него убийственный взгляд и цокнула.

— Бизнесмены — дурачки.

— Скажи это продавцам своей канцелярии.

Начался спор про искусство, который медленно перетек в диалог о том, кто самый сильный герой комиксов. Я слушал их сумасбродную речь и молчал, пока Освальд не уставился на меня с загоревшимися глазами.

— Слушай, Скотти, а ты не пробовал поступать в художественные академии?

Я пожал плечами.

— Еще не задумывался об этом.

— Ореол и Али учатся в одной из таких. Можешь поговорить с ними об этом. — Освальд подмигнул и встал с места. — А пока мне нужно покурить, дурачки. Не отлынивайте от работы.

Али одарила меня одним из своих жутких взглядов и мрачновато произнесла:

— Поговоришь об этом с Ореолом, а пока помоги мне перенести коробки.

Теперь мне стало понятно, что значил этот взгляд. «Сопротивление бесполезно».

***

Дресс-кода как такового не было, так что все трое в машине оделись совсем не под стать друг другу. Ореол носил смокинг, я — свитер и джинсы, а Али пришла в чем-то, смахивавшим на пижаму. Аддерли минут тридцать объяснял ей, насколько это ужасно, но сразу после тирады принялся говорить комплименты насчет ее лица. По всей видимости, он почувствовал вину за такой резкий выпад. В любом случае, Али не выглядела ни обиженной, ни польщенной. Она вообще никак не выглядела, только пялилась пустым взглядом вперед, словно чучело.

Я сидел на заднем сидении и не привлекал на себя внимания, слушая разговор Ореола с Али. Хотя, разговором это было сложно назвать, учитывая, что говорил по большей части Аддерли.

— Я буду выступать со своими рисунками, — сказал он по дороге. — Ребята сказали, что это обязательная часть программы, поэтому я очень взволнован. Только попробуй во время моего выступления свалить куда-то как в тот раз, Али, и... Впрочем, то, что я сделаю с тобой после этого настолько жутко, что это нельзя оглашать. Скалли, тебе разрешается использовать любые меры, чтобы сдержать ее.

Али повернулась в мою сторону и снова одарила меня тем убийственным взглядом, но ничего не сказала.

— Али, это на самом деле важно для меня, — продолжил Ореол. — Без твоей поддержки мне не удастся хорошо выступить. Пообещай мне, что не сбежишь.

— Мне не хочется смотреть на то, как презентуют меня.

— Тебя никто не презентует. Это не ты, а мои работы, хорошо?

— Да-да.

— Обещай.

— Ага.

— Обещай как положено.

— Да.

— Али, о-

Фраза оборвалась, когда Ореол чуть не налетел на другой автомобиль. На мгновение мне показалось, что я умер, стукнувшись об переднее сиденье.

— Господи, Скалли, ты в порядке? — Я увидел другое выражение лица Али. Волнение?

— Кровь идет?

— Нет.

— Тогда со мной все нормально.

Ореол ошарашенно огляделся по сторонам и хлопнул себя по лицу.

— Сукин сын, смотри, куда лезешь! — крикнул водитель другой машины и плюнул. Аддерли готовился ответить, но Али похлопала его по плечу и таким же голосом, каким она говорила с Ветой, сказала:

— Ничего плохого не произошло. А теперь езжай дальше, к Эдгару, черт возьми, По. — Ее голос дрогнул в конце. Не я один решил, что чуть не сдох.

Аддерли не выглядел так же уверенно и спокойно, как в тот день в лавке. Он вел себя как противоположность того Ореола, с которым я познакомился. Этот был неуверенный в себе, нервозный и боязливый.

— Попробуй успокоиться, тебе ведь нужно будет выступить, — сказала Али. — Ты же не хочешь облажаться у меня на глазах, Аддерли?

На мгновение прежний Ореол вернулся и ухмыльнулся.

— Не дождешься.

***

Вечер в честь Эдгара По больше выглядела как сборище эмо-подростков в подвале дома одного из них.

Источниками света служили неоновые вывески и прожектора на сцене, так что по большей части в помещении было темно. Еле как виднелись развешанные на стены рисунки и плакаты. В дальнем углу один из эмо-подростков продавал книги и футболки с напечатанным на нем Эдгаром По. Людей было предостаточно, чтобы я почувствовал себя плохо, но присутствие знакомых улучшало ситуацию.

Всю оставшуюся дорогу и то время, которое мы провели в ожидании начала, Али пыталась взбодрить Ореола. До меня не было дела обоим, поэтому я так и не смог показать им свои рисунки.

Через некоторое время на сцену вышел мужчина и представился организатором этой встречи.

— Это Билли, мой старый друг, — сказал Ореол Али. — Могу познакомить тебя с ним, если хочешь.

Они по большей части говорили друг с другом, а не слушали Билли. Время от времени кто-то из них кидал в мою сторону обрывчатые фразы, но это никак не помогало. Я чувствовал себя третьим колесом, поэтому решил прогуляться.

На столиках возле картины ворона стоял кувшин с неизвестной жидкостью. Я так и не осмелился попробовать, и всего лишь рассматривал случайных прохожих. Это сборище все больше и больше напоминало грустную вечеринку. Какие-то парни плакали над портретом мертвого кумира, кто-то танцевал без музыки, а на сцене девушка слишком наигранно читала стихи.

После пяти выступлений мне стало совсем тоскливо, и я решил попробовать жидкость. Как оказалось, это не был алкоголь, а всего лишь вишневый сок. Что-то еще глупо было ожидать, это ведь грустная вечеринка эмо-подростков.

Али подошла попозже и сообщила мне, что скоро следующим выступает Ореол.

Я не имел четкого представления о том, что он собирается сделать, но меня парализовало от восхищения, когда я увидел его на сцене. Хоть Ореол не делал ничего особенного, точнее, он вообще ничего не делал, он выглядел внушительно. Появилось такое ощущение, будто Аддерли родился и вырос на этой сцене, будто она для него и предназначалась. Точной причины своего восхищение я так и не смог понять, но и не особо пытался, разглядывая Ореола и его работы.

Как я узнал от Али, он презентовал свои работы, которые никак не были связаны с тематикой вечера. С этим ему помог Билли, а гости никак не возражали.

Внушительное большинство его работ составляли портреты разных людей, о больше всего — Али. Кроме портретов там были и рисунки в полный рост, где Вилмар сидела диване в шелковом платье, и в каждой из них одно и то же бесстрастное выражение лица.

Ореол рассказывал о картинах и о том, где у него будет следующая выставка. В его речи о работах чувствовалась некая нежность, которая напоминала чем-то материнскую любовь. Аддерли сам время от времени разглядывал их по уши влюбленным взглядом, будто ранее так и не успел этого сделать.

К удивлению, неуверенности в его голосе было столько же, сколько и эмоций на лице Али, наоборот, Ореол говорил, может, даже слишком уверенно и ни разу не переставал улыбаться. От него несло положительной энергией, будто он превратился в чертов прожектор. Я и не мог отвернуться, чтобы не ослепнуть, потому что, ей-богу, Ореол на сцене стоил бы того.

И, клянусь, на мгновение мне показалось, что передо мной стоит ангел небесный, а не кто-то смертный, вроде Ореола Аддерли.