IX
Я встал с холодной земли. Помог закопать Освальда на кладбище. Кладбищенский сторож был не против – он просто отошёл в сторону, увидев наши измождённые, измазанные кровью лица, когда мы заходили на территорию кладбища. Он наблюдал то, что произошло на улице в преддверии самой тихой и самой страшной ночи.
Незнакомца, что плакал возле своего друга, звали Исаак.
– Уверен, что хочешь помочь с этим? – я присел рядом с ним возле ямы, которую успел выкопать за полчаса. Всё это время он сидел возле Освальда и, держа его за ледяную руку, смотрел куда-то вдаль, в темноту лесов, где скрывалось истинное зло. С его глаз неслышно лились слёзы, падая на белую, измазанную в грязи и рубашку.
Исаак вяло кивнул.
– Не могу я... это нечестно... – прошептал он. – Подонки.
– Мне... очень жаль, – сказал я и вновь обнял его. – Он наверняка был достоин лучшего. Лучшего, чем всё это.
– И зачем мы затеяли эту драку? Из-за обычного мешка. Чёртова мешка, понимаешь? Это просто какая-то глупая шутка.
– Я не знаю, как тебя утешить, Исаак. Он был для тебя всем.
– Помоги мне сохранить память о нём, хорошо?
Я кивнул:
– Я сделаю всё, что в моих силах. Сейчас, главное, не отчаиваться. Это худшее чувство, которое может чувствовать человек в такой ситуации.
– Эти подонки заплатят за то, что они сделали, – с металлом в голое проговорил Исаак и вытер слезы и кровь с лица. – Им это с рук не сойдёт.
– Насилие порождает насилие, – сказал я, ковыряя пальцем холодную землю, покрытую мхом. – Нельзя им уподобляться. Они твари, я это понял только сегодня. Наверное, если бы я смог уследить за их главарём, то ничего бы не произошло. Чувствую себя виноватым.
– Причём здесь ты?
– Главарь этого мусора – мой бывший хороший товарищ.
Исаак на мгновение замолчал и, посмотрев на бледное тело Освальда, покрепче сжал его руку в своей, нехотя поправил его рубашку. Затем прошептал:
– Как ты мог водиться с таким извергом?
– Я не знал, что он на такое способен, – с горечью в голосе ответил я и посмотрел на юношу. Слёзы на его глазах уже начали высыхать. – Это всё началось так... неожиданно. Он просто хотел навести порядок в городе. Но теперь я вижу, что эта работа ему не по силам. Кому под силу его остановить?
– У него должны быть слабости, – проговорил Исаак. – Они есть у всех.
Вдруг на меня снизошло озарение. Оно ярким лучом ворвалось в привычную густую, липкую тьму и прорезало в ней линию здравого смысла, не затуманенного смрадом отчаяния. Я знал, что мы должны делать. Но понимал, что поступить так нельзя ни в коем случае.
– У него больная жена. Маргарет. Мы живём по соседству, – только и сказал я.
– Жестоко. Слишком жестоко. Она не заслужила такого. Я более чем уверен.
– Ладно, позже разберёмся с этим, – я медленно встал и отряхнулся. Потом подошёл к Освальду, посмотрел на юношу, что держал его руку крепче, чем что бы то ни было. Словно сквозь миры Исаак держал душу недавно погасшей души. Как утопающий держит соломинку, так человек пытался вытащить того, кто опустился на дно грязного болота. И вытащить его никому не удастся.
– Ты готов? – спросил я.
Он помотал головой.
– Я тоже.
Вместе мы взяли Освальда за руки и за ноги. Медленно поволокли по холодной земле, тащили сквозь тернии мёртвых в его собственный ковчег времени и гниения, где он сгинет навсегда, войдя в объятия смерти. Я заметил, что Исаак вновь плакал. Отстранил его от тела. Тот сначала не поддался, но затем тело его слегка обмякло, и он позволил отодвинуть себя чуть дальше от могилы.
– Мне очень жаль, – вновь сказал я и обнял взял его за плечи. Тот лишь молча всхлипывал. – Давай я отведу тебя домой.
– Не надо, – ответил он. – Я буду здесь. Закопай его за меня.
Я кивнул и, посадив на небольшой, наполовину выкорчеванный пень, принялся стаскивать Освальда в могильную яму. Моё тело пробивала дрожь каждую секунду, на сердце становилось тяжело – делать такое на глазах у Исаака было самым сложным испытанием последних дней. Однако самым страшным было не это. Ужасающе было то, что людям всё равно на очередную смерть. Они разбежались по своим домам, спрятавшись от зла и беспощадного уничтожения в бетонных раковинах, смотря через пыльные окна на смерть хороших людей. Им было плевать, плевать было и всему миру на то, как какие-то люди позволили делать себе всё, что не мог позволить себе даже настоящий полицейский.
Мир почернел окончательно. И ничто не могло отмыть эту грязь.
– Ненавижу самоуправство, – прошептал Исаак. – Мрази. Я надеюсь, они сдохнут в муках. Так же, как Освальд. Нет, даже хуже.
– Они ещё поплатятся, – сказал я серьезно.
– Обещаешь?
– Обещаю, Исаак.
Я закопал Освальда, когда начался леденящий тело и душу дождь. Поставил деревянный самодельный крест и, подняв с места Исаака, пошёл прочь от этого проклятого места – слишком много тьмы хранилось под этой землёй, слишком много слёз пролилось в этих местах, слишком много могил здесь стало.
Гробовщик и сторож не вышли нам навстречу. Они остались сидеть в своей каморке, где один мастерил вручную гробы для тех, кто был их достоин, а второй сидел и пил водку из гранёного стакана. В темноте разгорающейся ночи гробовщик стругал, пилил и вырезал. А мы шли по тёмной, окровавленной дороге. Шли дальше по извилистой ленте жизни, пытаясь поддерживать друг друга.
Многое стало мне понятным в тот день. В первую очередь то, что почти все люди – бездушные твари. И ещё, что все мы друг другу никто. Рано или поздно, пока не сомкнулась тьма над нашими головами, пока мы можем убивать друг друга день за днём, пока солнце ещё встаёт из-за полуразрушенного горизонта, мы будем жить. Но однажды все мы разом умрём, расплачиваясь за все грехи человечества.
Ночь длилась долго. Проводив Исаака в здание второго корпуса общежития, я остался один, наедине с трепещущим чувством небывалой тоски и грусти. В голове, казалось, играла музыка из радиолы на первом этаже, в ней слышалась пустота и чувственность, огромная душа и грязные мысли человека, который эту музыку когда-то написал. Сидя на крыльце, мне не хотелось ничего, кроме как оставаться в таком положении навсегда – застыть, как мраморная статуя, и направить свой взгляд куда-то за горизонт, далеко в небо, где сияли белёсые звёзды и острый серп луны, где безмолвные облака жили своей жизнью, где ветер гулял среди мирных полей, где большие мечты становились целями, а неприятности обходили стороной. Порой какое-то событие оставляло после себя лишь горечь разочарования в воздухе, словно кто-то недавно напалмом сжёг этот город дотла, а затем восстановил его, оставив чудовищный запах сгоревших тел и разбитые стёкла как напоминание о том, что все мы беззащитны перед лицом настоящей опасности.
Я вновь понял, что буря более, чем реальна. В беспокойных снах уставших от жизни людей слышались завывания пыльных ветров, звук крошащегося бетона и вышек, крики умирающих в агонии людей и грохот смерти, несущейся на огромной скорости по нашу душу. Огромная нескончаемая похоронная процессия жизни на и без того умирающий планете.
И вскоре ночь потекла быстро, словно ручей прорвал дамбу и расплескался по планете слишком неравномерно. Погружённый в собственные мысли я сидел и старался не двигаться, чувствуя леденящий холод этих земель. Руки мои дрожали от жгучего ветра прохлады, щёки неприятно щипало, а в воздухе показался запах свежести после короткого дождя, что оплакивал смерти тех, кто погиб сегодня. Обязательное показательное выступление природы, лицемерная попытка втереться к неравнодушным в доверие, чтобы затем обрушиться громадой природных бедствий, стерев нас всех в порошок.
А я всё сидел и не мог понять, чем же мы так провинились перед Богом, что он решил сделать нам Ад на Земле. Десятый круг, далее, чем Люцифер и его подданные подземного царства, тёмное хранилище насквозь прогнивших душ, огромный тайник пороков человеческих, чистилище, которое больше походило на пытку. Похоже, мы заслужили это в полной мере. Более, чем кто бы то ни было во всех мирах.
Солнце взошло, когда я вернулся в свою комнату и от нечего делать начал поливать свой уже слегка засохший, вымерший дендрарий. Взял лейку, набрал ледяной мутной воды из-под крана в общей ванной. Пройдя мимо гудящего холодильника, вернулся к себе, щёлкнул замком двери, и начал окроплять живительной влагой то, что никак не должно было пострадать от моих деяний. Мокрые листья блестели в свете начинающегося дня, в котором ещё не была пролита ничья кровь. Моя родная герань, наполовину загнув свой стебель, гордо опустила голову в пол. Её бутон слегка засох и размяк, но она оставалась такой же прекрасной, как и раньше. Такой же прекрасной, как и до бури смертей.
Я почесал свою щетину и отстранил руку, словно прокажённый. На щеке у меня оказался неглубокий порез. Видимо, ночью упал, когда шёл с кладбища. На указательном пальце я увидел капельку свежей крови, стёр её старой тряпкой и, решив не обращать на это внимания, продолжал приводить мой райский сад в чувство.
Вдруг в комнату постучали. Сначала негромко, затем чуть более настойчиво. Несколько секунд я стоял в недоумении, затем, словно проснувшись ото сна, открыл её.
На пороге стоял Роберт.
– Она из-за меня ушла, да? – сказал он резко и без приглашения вошёл в мою комнату. Сел на стул возле секретера и испуганно посмотрел на меня. – Из-за меня ведь, да? Я же знаю, что это так!
– О ком ты говоришь? – изумлённо спросил я.
Роберт раздражённо фыркнул:
– Ну как кто? Кто ещё у нас собирался менять свою жизнь в лучшую сторону и на днях собирался уехать из города? Никого не напоминает?
– Клара, – сказал я было растерянно, а затем до меня дошёл смысл негодования Робби. – Клара? Она уехала из города?
– Если бы, – ответил Роберт и кашлянул. – Околачивается теперь у этих простофилей, занимается "полезным делом" и вообще "бог сам так сказал". Ушла рано утром ещё вчера и теперь ни с кем не хочет встречаться, словно мы ей надоели.
– Возможно, так и есть, – я с укором посмотрел на старика. Тот смутился.
– Если ты про ту ссору в комнате Джорджа, то мы уже помирились, так что я здесь совершенно не при чём. Наверное, кто-то из наших или молодёжи подговорил её собрать свои вещички и смотаться в свой лазарет! Ух, я этому подстрекателю! Уши оторву!
– Но она же здесь, значит всё в порядке. Нечего так убиваться, Робби. Здесь она, здесь. Дальше, чем когда-либо, но всё равно близко. Радуйся, что ты можешь с ней хотя бы поговорить, а не просто ожидать, когда она исчезнет из нашей жизни навсегда.
– Клара сказала, что хочет уехать к себе на родину. Только вот куда?
– В Берлин, она приехала оттуда.
– А почему, не знаешь случаем?
– Она мне так и не рассказала, – сказал я, – но ты можешь попытать счастья и спросить её сам.
– Нет, не моё это дело. Я лишь хочу, чтобы она вновь жила здесь.
– Тогда тебе ничего не остаётся, кроме как надеяться на её возращение.
– Надеяться – очень глупая штука. Никогда не знаешь, оправдает ли надежда себя или как обычно кинет тебя в грязь лицом. Уж мы все это должны прекрасно понимать. Люди гибнут просто так, а мы просто надеемся на лучшее. Это вообще как так? Когда мы успели так поглупеть?!
– Когда решили сами вершить правосудие, – серьёзно ответил я, намекая на то, о чём трудно было говорить непринуждённым тоном.
– Ты же знаешь, что вчера было прямо на дороге? – сказал Роберт.
Я кивнул:
– Более, чем просто знаю.
– Участвовал что ли? – ухмыльнулся старик.
– Вроде того.
– Этот Майкл совсем с катушек слетел! – чуть ли не прокричал Роберт, надеясь, что новоиспечённый капитан отряда миротворцев услышит его, ведь жил он совсем недалеко. – Убивать людей среди бела дня! Так ещё и радоваться этому! Уму непостижимо, что творится с нами всеми. Он ведь никогда не был таким.
– Я всегда задаю себе вопросы о том, почему мы стали такими злыми, – сказал я, смотря в пол. – Но так и не нашёл ответа. Надеюсь, хоть у тебя получится.
– Надо бы проучить этого "полицейского", – не обратив внимания на моё изречение, продолжал сокрушаться Роберт. – Уж мы ему зададим ему всей гурьбой, да, Генри?
– Не знаю. А нужно ли убивать его?
– А как же! Око за око, зуб за зуб. Не слыхал о таком?
– Слыхал, конечно. Но это не выход, Робби. Совсем не выход, ты же сам это понимаешь.
– Если мы будем просто сидеть, то он так всех перебьёт и один останется! Предлагаешь сидеть сложа руки? Я не согласен!
– Я не сказал, что мы будем просто сидеть, – я устало взглянул на него. – Мы можем найти обходные пути мести. Кровавой мести, по уровню боли превосходящую то, что он сделал с обычными людьми. Вот, что я хочу предложить.
– Звучит хорошо, – мечтательно сказал Роберт и, обернувшись на мой дендрарий, взглянул на меня. – Можно закурить?
Я кивнул. В тот момент мне было уже всё равно.