Ликорис

В баре было шумно.

Под потолком висели ёлочные игрушки и белые гирлянды, на — стенах декоративные продолговатые шишки. Народу так много, что кажется, стены вот-вот пойдут по швам и расколются, как грецкий орех. А дверь, украшенная хвойным венком, где вместо колокольчика — сувенирная бутылка ликёра, открывалась, впуская то ветер, то посетителей. Мест мало, и люди в компаниях занимали весь диван — даже скользкие, как ледяные горки, боковины. Смачно щелкая, откупоривались бутылки, и живая белёсая пена текла по изумрудному стеклу. Официантки, одетые в обычную форму, но с игривыми колпаками эльфов на голове, ходили по залу, разнося заказы. Они делали это так расторопно и незаметно, что гости не успевали даже задуматься об ожидании, нервно постукивая серебристыми ложечками. Периодически по бару прокатывала невидимая волна и, влившись в её мощное течение, люди хлопали в ладоши, смеялись и поднимали вверх бокалы.

Дима ощущал себя дерьмово.

Наблюдая за празднованием Рождества, он водил пальцем по тонкому стеклу стакана. Шёл сюда, напрочь забыв о том, какой ныне день, и попал. Угрюмая официантка, узнав его, молча провела к свободному табурету у бара. Оказалось, Йозеф придержал это место. Дима был немного польщён.

«Надо будет сделать подарок бабушке, — вдруг подумал он, услышав, как кто-то громко, во весь голос разговаривает по телефону, звоня кому-то из родителей. — Куплю ей вазу, она говорила, что никак руки не доходят, а заодно и цветы».

Йозеф, у которого явно выросло ещё шесть рук, работал во всех углах бара, учтиво улыбался, шутил, разливал напитки, разжигал огонь. Денег сегодня будет много, окупятся и украшения — правда, простые и купленные на блошином рынке, — и вся выпивка на месяц вперёд. Рождество — это просто пир капиталистов.

Народ заулюлюкал, и Диме пришлось выгнуться, чтобы заглянуть в главный зал и посмотреть, что же там происходит. Длинноволосая блондинка стояла, прижав ладони к лицу, а напротив парень с бородой викинга галантно присел пред ней на одно колено. Все вокруг замерли, даже человек, орущий по телефону, умолк. Только Йозеф крутил шейкер в одной из своих всёумеющих рук. Дима почувствовал, что этот момент будет для двоих людей важнее Рождества, и тишина, которая зависела только от блондинки, была поистине магической. Потому что сказка, идущая под руку с человечеством уже больше двух тысяч лет, для отдельной пары лиц никогда не сравнится с трепетом любви и бесконечного ожидания.

— Да, — сказала девушка, и все закричали, затопали ногами, кинулись обнимать её, отталкивая так и сидящего на одном колене новоявленного жениха.

Дима усмехнулся и вернулся к созерцанию собственного отражения в напитке. До него доносился смех, возгласы поздравления и тихие слёзы счастья. Ему вдруг нестерпимо захотелось пойти в тот зал, окунуться с головой в атмосферу чужого праздника, бесцеремонно покричать «горько», обнять невесту. Хотя бы кончиком пальцев дотронуться до чужого счастья, чужой любви.

— С Рождеством, — Йозеф долил ему виски. — Хотел сказать тебе спасибо за Мартину, но никак не мог дойти. Сам видишь, — он кивнул в сторону гостей. — В общем, спасибо.

— Как она?

— Небольшое сотрясение, врач сказал, что всё нормально. Обещала сегодня прийти. Это правда, что она упала в ванной?

— Да.

— Какого дьявола она выключила телефон?

— Я не знаю. Хотела отключиться от всего мира. Спроси лучше её саму, вы же, вроде как, не чужие люди.

— Однако ж, — хмыкнул бармен, — я тут вспомнил: in vino veritas. Слышал, может, такую фразу? Я тебе как профессионал скажу: истина может лежать только на дне бутылки, выпущенной в Риохе.

— Слышал, истина в вине, здоровье — в воде, ну и тому подобное, — Дима замер, будто пробуя фразу на вкус, и повторил. Почему-то по-русски. — Истина в вине. Чёрт.

Йозеф внимательно посмотрел на него.

— Что-то не так, приятель?

— А, нет, всё хорошо. Просто вдруг понял кое-что. Мелочь.

Дима чуть приподнялся на стуле, упёрся локтями в стойку.

— Не наливай мне больше.

В бар ввалилась молодая компания, горланя заунывную «Tannenbaum». Задорные девчонки снимали шапки, отряхивали их от снега, смеялись, подставляя тонкие шеи для поцелуев. Одна, откинув меховой капюшон, игриво хлопнула своего спутника по плечу. Он тут же подхватил её на руки и под дружный свист отнёс к свободному столику. Дима посмотрел на официантку: на её неизменно мрачном лице не было никаких эмоций. Эльфийский колпак выглядел трагикомично.

— Ладно, — Дима чуть прищурился. — У меня голова кругом от всей этой радости.

— А я привык. Сейчас всё больше отмечают дома, а вот года три назад здесь творилось безумие.

— Может, мне не хватает простого человеческого общения, чтобы не испытывать ужас от всего этого.

Йозеф налил вино в бокал высокой, как бамбук, и передал его такой же худосочной девушке. Быстро провёл полотенцем по столу, вытирая остатки влаги.

— Парень, ты застрял в скорлупе.

— Предлагаешь выйти? А если, — Дима потёр переносицу, — ничего не выйдет? Что тогда?

— Ты всегда сможешь всё бросить.

— Даже эта мысль меня балует и заставляет дальше ничего не делать.

— Что ты потеряешь, если хотя бы попытаешься?

— Ну, — он задумчиво посмотрел на стену, — время, силы... В конечном итоге я просто трус, который оправдывает себя.

— Эй, — Йозеф потрепал его по плечу, — оглянись. Ты только посмотри, как далеко ты зашёл. Я не знаю другого такого парня, что сам убегает от хорошей жизни. Я не знаю, почему ты это делаешь. Мне, честно, плевать. Ты долго уходил от самого себя, не пора ли вернуться?

— Знаешь, — очень серьёзным тоном произнёс Дима, — я безумно рад, что встретил тебя. Этот бар и твой алкоголь — лучшее, что есть в Берлине.

— Умеешь менять тему.

— Стараюсь, — сказал, опуская на стойку купюру.

Бармен поднял глаза, посмотрел вначале на пустой стакан, затем на него и кивнул. Хороший парень этот русский, слова порой путает и очень грустный, но совершенно точно хороший. Жаль, что уезжает.

Накинув пальто и повязав объёмный шарф, Дима направился к выходу, пытаясь не задевать ничего не замечающих гостей. Кто-то случайно толкнул его, и капли шампанского, сверкнув в воздухе, упали на пол. Дима коротко извинился — уже на русском, ибо ему вдруг стало всё равно на всё вокруг. Бросил взгляд в последний раз, осмотрев бар, пытаясь запомнить его. Открыл дверь, выныривая из пучины праздника, желая как можно скорее шагнуть на заснеженную улицу.

— С Рождеством!

Перед его глазами были замшевые сапожки, обтягивающие тонкие икры. Поднял голову, медленно осмотрел длинную красную юбку из бархата и край белой куртки.

— И тебя с Рождеством, Мартина.

Она опустила капюшон и плавным движением руки отряхнула его от снега. Её волосы были распущенны, но у виска висела тонкая косичка.

— Ты уже загадал желание на первую звезду?

Дима невольно развёл руками.

— Я упустил свой шанс.

— Может, ещё не поздно? Я слышала, сегодня будет ясное небо.

Девушка еле слышно засмеялась, и на её впалых щеках появились крохотные ямочки. И тут же её лицо изменилось, став серьёзным. Между бровями легла глубокая морщина, а глаза резко сузились. Она нервно облизнула губу.

— Давай так, — Мартина подошла к нему почти вплотную, — ты расскажешь мне свою тайну, а я о том, что случилось в тот вечер, когда я пропала. Тебя ведь это интересует?

Она сразу перешла к делу, вцепившись в него пристальным взором блестящих очей.

— Я не могу.

— Я тебе свои условия сказала, далее — сам решай.

— Это страшная история.

Мартина лукаво ухмыльнулась.

— А я девочка взрослая.

Она задумчиво теребила косичку, то расплетая конец, то заплетая заново. Дима наблюдал за её тонкими пальчиками, что терялись в волосах, играясь с изящной красной ленточкой. Мартина замерла, пропуская прядь через решётку пальцев. Просмотрела на Диму.

— Ты красивый. Я могу тебя сфотографировать?

Смотрела на него из-под густо накрашенных ресниц.

— Нет, — Дима так резко качнул головой, что в затылке заболело. — Не надо. Пожалуйста.

Они медленно пошли вниз по улице. Снег вкусно хрустел под ногами.

— Хорошо, — улыбнулась Мартина, но по её лицу пробежала тень разочарования. — Чем займёмся? Я могу предложить поехать в Митте, там есть очень хорошее место, и я угощу тебя яблоком в карамели и глинтвейном.

— Яблоко — хочу, очень хочу, а вот глинтвейн мне не стоит пить. Я уже сегодня принял алкоголь.

Она заботливо коснулась его руки и, на мгновение сжав пальцами ткань куртки, тут же отпустила.

— Ты чем-то обеспокоен?

— Я забыл кое-что, кусочек воспоминания. А потом, только не смейся, у меня была галлюцинация, — Дима внимательно следил за её реакцией, стараясь замечать каждую деталь, но Мартина просто шла рядом и выглядела совершенно спокойной. — У тебя в спальне.

— О, и что ты видел?

— Тебя. Голую.

Он ускорил шаг, обогнав её, и тут же расслышал сзади мелодичный смех. Точно колокольчики на ярмарке зазвенели. Мартина легонько хлопнула его по спине.

— Вот чёрт. Выходит, раздевшись, я тебя не удивлю.

— Ну, я даже не уверен, что это была ты. Чуть позже я видел другую девушку, — он вздохнул, прикидывая, насколько безумно всё это звучит и стоит ли вообще делиться подобным. Впрочем, Мартина недурно играла роль случайного попутчика, да и, кажется, была единственным, кто может хоть как-то прояснить ситуацию. — Слушай, это звучит глупо, да?

— Нет-нет, что ты. Это увлекательно.

— Тебе нравится то, как я схожу с ума? Но ты была частью моих видений, поэтому я считаю, что должен рассказать тебе это. В общем, со мной такое впервые. И я не знаю, почему ты, почему сейчас. Я пью таблетки, чтобы лучше засыпать, вот и подумал, что, может, вместе с алкоголем они вызвали такую реакцию. Я ведь обычно так много не пью, как здесь.

— Верно, — кивнула, — ты не похож на любителя выпить. Я это сразу заметила.

Они спустились в метро. Поразительно немноголюдное, вольное место. Стальное, блестящее, как монета. Просторные залы картинной галереи, из которой вдруг вынесли все работы. Такие же светлые, широкие, совершенные квадраты.

Рядом с Димой стоял голубь. Серый, обычный голубь. Влетел сюда и теперь, совсем не ощущая дискомфорта, прогуливался вдоль платформы. Дима усмехнулся, достал телефон и сфотографировал голубя. Хотя кому это потом показывать? Вдруг на него накинулась лёгкая сеть печали. Захотелось сесть на пол, покачать головой в такт мерному шуму подземки. Дима хотел показать на птицу Мартине, но девушка, отвернувшись, смотрела в свой планшет. Какая же глупая и пустая жизнь его. Совершенная мгла. Даже про грёбаного голубя рассказать некому.

— Рождество — семейный праздник, почему ты не поехала домой, в Польшу, или не осталась со своей подругой? — поинтересовался Дима, когда они садились в подошедший поезд.

— У меня смена в баре завтра — не уедешь, а насчёт подруги...

— Сам понимаю, что сказал глупость.

— Мы уважаем друг друга; если бы я захотела отмечать на квартире, она бы не была против и помогла бы мне с готовкой. Но я не хочу. Хотя вчера я даже достала искусственную ёлку и развесила носки для Санты.

Мартина вынула из кармана телефон, нажала пару кнопок.

— Вот, — перед лицом Димы возник экран, — это наша ёлка. Дух Рождества... ждём Рудольфа.

Ёлочка была совсем крохотной, скромно украшенной бледно-розовыми игрушками и бумажной гирляндой. Мартина спрятала телефон и, откинув голову назад, выдохнула:

— Иногда я даже скучаю по Польше и по духу настоящего Рождества. Это же, на самом деле, религиозный праздник. В детстве мы ходили в костел, а потом, сидя за столом всей семьёй, делили облатку. У нас, в Польше, это очень важно: отметить Рождество всей семьёй; даже те родственники, которые не ладят меж собой, собирались у нас дома.

— А что изменилось?

— Я больше не верю, — бросила Мартина, поднимаясь. — Пошли, наша станция.

В Митте было сказочно. Дима, едва выйдя из метро, ощутил погружение в мир волшебства. Деревянные магазинчики, вокруг которых крутились люди, пряный запах сладостей, котлы с карамелью, подвешенные фрукты, сияющие глянцевой гладкостью. Золотые огни гирлянд, фигуры Санты и оленей, расписная упряжка, у которой, крича и заливаясь смехом, играли дети. Карусели, как из фильмов, парные лошадки, мелодичная трель — кто-то открыл музыкальную шкатулку.

Мартина, раскинув руки в стороны, глубоко вздохнула и довольно причмокнула губами.

В воздухе пахло выпечкой, горячей едой — здесь готовили тирольскую кухню, и жженным сахаром. Дима побрёл вдоль магазинчиков, рассматривая деревянные фигурки, мишек с механическими лапами и ёлочные игрушки.

Мартина фотографировала. Она казалась совершенно здоровой и счастливой. Но Дима не мог упускать случай: ему было жизненно важно узнать о том, что случилось. Неизвестность застилала ему глаза и мешала наслаждаться красотой праздника, а сладкий запах нервировал его. Это было даже немного эгоистично, но он резко подошёл к девушке и, взяв её под руку, повёл прочь от ярмарки.

Она не упиралась и даже сделала ещё несколько снимков. Пройдя немного в молчании и слушая ярмарочную музыку, они спустились к широкой улице, вдоль которой были посажены величественные липы. Бульвар был таким широким и впечатляющим, что у Димы даже перехватило дыхание.

— Унтер-ден-Линден, — Мартина выдохнула изо рта пар, — ты не был здесь? Тут где-то Российское посольство, хотя... я его никогда не видела.

— Нет.

— Так и думала. Мы сейчас быстро пересечём бульвар, чтобы выйти к воротам.

Она двинулась дальше, напевая лёгкую песенку и засунув замёршие руки в карманы. Дима догнал её.

— К каким воротам?

Девушка удивлённо вскинула бровь.

— К Бранденбургским, — и она задорно подмигнула ему. — Сегодня тебя ждёт невероятное Рождество.

— Почему ты сейчас со мной?

— Ты спас меня, это, считай, благодарность. Добавлю, что ты милый, а в Рождество хочется побыть с кем-то приятным. А ещё... этот идиот...

— Кто?

— Йозеф! — выдохнула Мартина. — Он прибьёт меня.

— Не думаю, — засмеялся он, но, поймав на себе её грозный взгляд, тут же добавил: — Хотя мне от него уже досталось.

— Заботливая мамочка, — фыркнула девушка, — за мной родители так не следят, как он.

— Может, ты ему нравишься?

Мартина хихикнула и стукнула маленьким кулачком его по плечу.

— Это не смешно. Так что ты решил? Поделишься со мной своей жуткой историей?

Мартина опустилась на лавочку, благоразумно положив под задницу сумку, заранее вытащив из неё фотоаппарат. Встав рядом, Дима вглядывался в кроны лип и серые здания, стоящие со всех сторон и поражающие своей монументальностью. Если бы не снег, он бы хотел прогуляться здесь ещё немного и, вероятно, днём и в лучшую погоду. На бульваре открываются просто изумительные виды.

Девушка смотрела себе под ноги, задумчиво щёлкая каблучками. Она была простой — до детской непосредственности, и Дима ощущал себя даже комфортно рядом с ней, хотя прекрасно знал, что это чувство обманчиво. Мартина до сих пор была частью пазла, что он никак не мог собрать.

Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть. Пальцы обхватил колючий холод, но Дима смутно догадывался, что температура воздуха тут не при чём. Она ждала. Не смотрела на него, ничего не говорила, дав ему право выбора. Но он знал: она ждала историю. И вряд ли ту, что он ей расскажет. Такие обычно хоронят в себе, позволяя словам гнить внутри. Мартина — обычная девушка со своими страхами и причудами. Радушная семья, старые традиции, доброжелательный нрав. А Диме предлагалось вывалить на неё своё прошлое, каждой фразой втаптывая в грязь. Ну что ж. Он вскинул голову. Если она так хочет...

— Да. В любом случае, терять мне нечего.