Ликорис

Дима давно понял, что вся его жизнь — это долбаный театр абсурда. А, когда к нему подбежал маленький мальчик и, дёрнув за руку, сбивчиво заговорил что-то про девушку, аварию и кровь, он в очередной раз в этом убедился.

— Что? — спросил Дима, напряжённо вслушиваясь в речь мальчишки.

— Мы с мамой видели вас сегодня. Тебя и ту девчонку. Мама сказала, чтобы я привёл тебя. Её сбила машина.

— Маму?

Мальчик вздохнул по типу «господи, какой ты тупой».

— Нет же! Девчонку.

Пазл, состоящий из слишком уж разных фрагментов, которые из-за кривой резьбы с трудом могли бы составить цельную картинку, вопреки здравому смыслу, сложился. Дима вцепился в плечо мальчика.

— Где она?

— Там, у дороги. Мама купила ей воды.

Ветер заиграл в коротких волосах Эллы, словно в чёрных перьях. Она сама напоминала маленькую птицу — испуганную, дрожащую, подбитую хулиганами. Сидела на лавке возле магазина, вцепившись трясущимися руками в бутылку минералки. Рядом находилась упитанная женщина лет сорока, взволнованно предлагающая вызвать «скорую».

— Нет, я в порядке, — повторила Элла, старательно улыбнувшись.

— У тебя кровь на руке, — сказал мужчина, пристально смотрящий на неё.

Это он был за рулём «Ауди», это ему, если она пострадала, достанется. Хотя, судя по перстням и огромным серьгам девушки, что так и осталась сидеть в машине, штраф не сильно ударит по его кошельку.

— Я в полном порядке.

Элле показалось, что эту фразу она повторила раз в пятый, и не дай бог они начнут подозревать её в умопомешательстве. Надо было придумать что-то другое.

— Видно, поцарапала руку, когда упала.

Женщина покачала головой. Она наверняка была из тех, у кого материнский инстинкт распространяется не только на родное чадо, но и на всех детей в пределах трёх километров.

Когда снова Эллу спросили, как она себя чувствует, а интуиция подсказала, что очередное «в порядке» отправит её в лучшем случае к психиатру, раздался знакомый голос, а ещё более знакомая копна волос тёмным нимбом засияла в лучах солнца.

— Тебя и на секунду оставить нельзя.

Дима кивнул незнакомой женщине.

— Это ведь вы помогли ей, я верно понял?

— Ну что ты! Любой на моём месте поступил бы так же. Я как раз тут стояла, а она, дурёха, почти под машину выскочила.

— У меня ноги скользили.

— Я ахнуть не успела... Слава богу, водитель затормозил вовремя.

Услышав о себе, мужчина подошёл ближе, опустил руку на плечо Димы, развернув его к себе. Властный взор карих глаз, губы, сомкнутые в тонкую линию. Такие люди обычно либо тираны, либо владеют слишком уж многим, чтобы позволять себе любые слабости.

— Еле уговорил её не звонить в полицию. На кой-нам это, а? — шёпотом начал он. — Давай решим всё мирно? Сколько вам надо? Я ведь её даже не задел. У меня, понимаешь ли, парень, дела. Моя дама, — кивнул куда-то в сторону, — не из тех, кто будет ждать долго, а я и так тут слишком много времени потерял.

Дима наградил его таким взглядом, что яркое солнце показалось адской жаровней, а всякая девушка — редкостной дурнушкой.

— Ни черта нам не надо.

Элла вылила на раскрытые ладони минералку, умылась, окончательно приведя себя в чувства, затем отряхнула руки от воды — капли разлетелись по сторонам, сверкнув, словно камни драгоценные. Она не слышала, о чём говорил Дима, и в другой раз её бы возмутил тот факт, что событие, происшедшее с ней, обсуждали без неё. Но сейчас хотелось просто сидеть на месте, слушать, как тараторит сын доброй женщины, и смотреть на серый асфальт под ногами, что так благодарно впитывал влагу.

Дима осторожно положил руку на её спину.

— Что? — она удивлённо ахнула.

— Играю в рыцаря, — прошептал он, пропустив другую руку чуть выше её колен.

Дима поднял её легко, словно Элла была тряпичной куклой, и слегка напряг руки, так, чтобы не прижимать её близко к себе. Заметив этот жест, Элла лишь отвернула голову.

Но буквально через несколько секунд шея заныла и пришлось повернуться в другую сторону. Клетчатая, застёгнутая под горло, выглаженная так, что может служить образцом идеальной глажки, рубашка оказалась неплохим местом, куда можно было направить взор. Надо будет узнать, почему он надел рубашку, хотя они шли на пляж, не жарко ли ему?

Горячие, как парное молоко, руки держали её. Мысленно отругав себя за слабость, Элла заговорила, решив, что если и дальше будет молчать, то станет совсем уж неловко.

— Ещё немного — и привыкну.

— К чему привыкнешь?

— К тому, что ты меня на руках носишь. Заигрался в рыцаря, да?

Дима лишь разжал руку, заставляя Эллу на миг откинуться туловищем назад, позволил ей ощутить падение и сразу же схватил её под руки.

— Вот чёрт! — вскрикнула она, и, вынужденная прижаться к нему сильнее, коснулась рукой его груди. Оказалось, что ткань его рубашки совсем тонкая, и Элла, встретившись с жаром, встрепенулась. — У меня вообще-то стресс, ты это понимаешь?

— Хочешь, в больницу пойдём?

— Никуда я не хочу.

— Ну вот.

— Ты злишься.

— Я?

— Да, ты.

— Я не злюсь.

— Ты хмуришься, Дим, и руки... у тебя руки дрожат.

— Это ты тяжёлая.

— Да, конечно.

— Очень тяжёлая.

— Как слон?

— Как «Асахи».

Элла засмеялась.

— Ты сейчас про вулкан?

— Не, про броненосец. Флагман японского флота, прошёл всю войну с Россией. Был потоплен в Южно-Китайском море американской подлодкой.

Она невольно усмехнулась, театрально закатила глаза.

— Клянусь, каждая мечтает, чтобы её сравнили с броненосцем. Умеешь соблазнять девушек.

— Пока ты занята...

— Чем же?

— Тем, что я несу тебя. Послушай про «Асахи», ладно? Это интересно. Камимура Хиконодзё — так звали первого командира «Асахи» — был человеком закрытым, мрачным. Во время войны с Россией ему был отдан приказ задержать крейсерскую эскадру русского флота у Владивостока. В феврале Камимура подверг бомбардировке Владивосток, и, откровенно говоря, смысла в этом не было. Русские же не только избежали сражения, но и сумели потопить японские транспортные корабли. И тогда газеты писали, что Камимура как достойный сын Японии должен совершить сеппуку. После он вышел из этой ситуации, став одним из величайших морских вояк, но... я всегда думаю: что было бы, если бы он прогнулся под этим давлением? Трудно ли стать великим, когда все ждут твоих похорон, презирая твои слабости?

— Почему ты думаешь об этом сейчас?

— Когда волнуюсь, всегда думаю про это.

— Не волнуйся.

— Не могу. Ты понимаешь, что могла пострадать? Понимаешь?

— Ну не пострадала же. Мы, Дим, друг другу слишком чужие, чтобы ты волновался обо мне.

— Не хочу быть для тебя чужим. Но...

Он замер, подбирая нужны слова. Ему хотелось спросить: «А заслуживаю ли я быть для тебя не чужим, стою ли я этой чести — подойти к тебе так близко?», — но Дима знал: не стоит. Как бы сильно он ни стремился к этому, Элла будет всегда в стороне от него и никогда не оглянется.

— Но может, зря мы затеяли этот разговор? С чего мы вообще начали?

— С того, что я вешу столько же, сколько японский броненосец.

— Нет. Ты тяжёлая, как японский броненосец.

— Это многое меняет.

— Конечно, — кивнул Дима. — Если я люблю «Асахи», то мне всё равно, сколько он весит, скорее меня волнует его скорость и броня.

Элла на мгновение замолчала. Ей показалось, что она ошибается, но слух не мог её обмануть.

— Ты же сейчас не...

— И не думай, ты сегодня и так пострадала. Верные мысли обычно опаздывают на свой рейс.

— Твои так вообще не приезжают в аэропорт.

Дима опустил её на землю, взял за руку, другой рукой нашёл в кармане ключи. Пискнула дверь домофона.

— Был бы я порядочным человеком, вначале бы женился на тебе, а только потом носил на руках, — выдавил Дима из себя шутку, только бы успокоить её, бледную и усталую.

— Ani ohevet otcha, * — пробормотала Элла, смотря себе под ноги, быстро и неловко, неясно откуда вспомнив эту фразу. Наверное, фраза шла с девушкой ещё с детства, приклеившись к ней ещё с тех времён, когда она слышала её от матери, безумно влюблённой в мужа и выучившей этот сложный, хрипящий язык.

Главное — сказать, снять с себя этот груз, добротно уложенный на плечах, так больно давивший, что мешал спать. Сказать и выдохнуть. Пусть он никогда не узнает, так и будет стоять, рассеянно смотря на неё, хлопая глазами, пытаясь понять.

— Что за язык вообще? — поинтересовался Дима, задумчиво почесав загорелую щёку.

— А это и неважно.

И улыбнулась Элла так светло и лучезарно, что он напрочь забыл о странной, выпаленной сгоряча фразе, настолько причудливой, что напоминала заклинание.

Она повела Диму в их квартиру, дрожащей рукой сжимая его пальцы, всё ещё улыбаясь, как может улыбаться только очень счастливая женщина.

__________________________

*___ «я люблю тебя» (иврит)