эпизод 11
«Камилла, я хорошо тебя помню. Познакомила нас Алиса, ты работала в „Старом Знакомом", каждый четверг, пятницу и субботу я ходил к твоей стойке, как на исповедь. Нежное тело изрядно потрепали опиаты, но в твоих глазах ещё есть желание и даже проблески понимания».
Переминаясь с ноги на ногу, Макс все же наскреб смелости смотреть Кэмм в глаза.
— Я сожалею, не знаю, как оправдаться. Да и нужно ли? Если сможешь простить, буду благодарен.
Отыграл сцену так себе. Довольно скупо для конфликта подобного масштаба. Слова проскрипели без раскаянья, зато весьма искренне. Никаких слез и пощёчин, никакой пошлости. Суховатый кантри от обнюханного художника стоимостью в жизнь ребёнка.
В ответ такая же сухость. Ни одного восклицательного знака.
— Мне придётся быть в порядке. Ты всё ещё важен для меня. Ты, запутанный ублюдок, многим делаешь больно. Знаю, что неосознанно. Я волнуюсь за тебя, но свое дерьмо неси сам.
Разговор двух дронов. Живое либо уже угасло в них, либо тщательно спряталось в глубине скафандров.
Но среди нас, оказывается, есть и живые. Алиса вырулила акт.
— Кэмм, дорогая Кэмм. Я к тебе завтра заеду, он же никакой! Ты слаба еще, сегодня отдыхай!
«Объятия на прощание было шикарным послесловием, банально, но сработало! Может, и стоило бы зареветь, но горло ссохлось. Бутылка холодного пива в приоритете».
— Горин, завали уже! — Макс сорвался, можно даже сказать ожил.
По правде, я и не думал, что рассуждаю вслух. Иногда комментарии вырываются дальше моей черепной коробки.
Я спустился вниз. Двор продолжал закапываться в снег. Темнота хапнула кусок от луны и легла сытым брюхом на город. Одиночество просочилось из глаз, а вместес ним и глупая жалость к себе, незаметно смахиваю слезы рукавом, ибо это слабость. Я по-прежнему один на этой мёртвой площадке, прожигаю сигаретным угольком задницу вечера!
— Шлюха дырявая! Значит, ты так со мной?!
В окне на первом этаже зажегся свет. Тонкая фигура появилась за желтой занавеской и закурила в открытую форточку. Через минуту возникшее из ниоткуда тучное тело одним движением размазало женский силуэт по стеклу.
О, это прекрасное бремя любви. Сначала взлетаешь и доверяешь, после, впадении, пытаешься зацепиться за прожитое, в итоге ползешь со своей правдой, в глухоте размахивая руками, отстаивая себя. Все же, семейная жизнь — это тяжелыйпуть с бытовыми драмами.
Домофон запищал, из парадной вышла Алиса, а за ней Макс, похоже, лица они оставили на лестничной площадке. Из окна послышалось: «Тварь! Да ты просто...!» Что-то с грохотом упало.
— Надеюсь, это топор, но вероятнее всего — кастрюля.
— Такси сейчас подъедет. Что там происходит?
— Бытовой перформанс «Ревность».
Мы прыгнули в машину и воцарилось молчание. Минут пятнадцать Макс рассматривал икону на передней панели. Алиса набирала сообщения, скорей всего, Кэмм. Я же все больше и больше ощущал себя дерьмом, прилипшим к подошве никчемного художника.
Чёрный глянец канала растворял снег. Думаю, всё происходящее казалось непонятным сном не только мне. Повисла многотонная вязкая тишина. Мы молчали в муторной тесноте и казалось, даже моего опустошения не хватит, чтобы впитать её до конца маршрута.
— Остановите у канала, за перекрестком.
— Ты куда? А-а, да неважно... я с тобой! — Макс прочувствовал происходящее.
— Валите, куда хотите! Я — отдыхать.
Такси с Алисой двинулось дальше. Фигуры в пальто стали двумя орбитами, вокруг которых кружились снежные хлопья. Мне казалось логичным в данной ситуации взять паузу.
— Сегодня в «Модном» будет концерт. Не вижу ни одной причины туда не пойти. И, пожалуйста, давай не будем обсуждать эту ситуацию, выставку, Альберта и прочее.
Макс улыбнулся. Он лучше любого знает, как уживаться с кучей наболевших проблем. На этом строится его реальность. Лучше всего положить на всё, поэтому мое предложение вызвало у художника самую одобрительную улыбку, которую он мог из себя выдавить. Его бессмысленный постмефедроновый монолог сопровождал нас всю дорогу до клуба.
— Свобода — главный враг прогресса. Возможно, художники, режиссеры, поэты, музыканты являются камнем преткновения гармоничного будущего на пути основной рациональной массы. Я думаю, однажды среди них найдется сильный выдвиженец. Ему хватит духу собрать нас вместе и дать контрольный залп. Мне кажется, это уже происходит, скоро кулаки начнут отбивать ритм по нашим дверям. Улицы городов покроются кирзовой пылью. А нам даже не предложат на прощание ни белой полосы, ни рюмки водки. Всех одним строем — в поле. Очередной проект скотобазы. Тела покроются пеплом наших размышлений.
Стоило исключить из вечерней программы параноидальный бред, но я слишком поздно до этого додумался. Макс набрал разгон.
— Горка, но мир же ёбнулся! Людей одинаково не заботят ни стреляющие друг в друга школьники, ни зловония из сети, ни трахающиеся дети, ни взрывы каждую неделю. Ты должен понимать, ты же не слепой!