26. Зима
Снег падал тихо и густо, устилая улицы города мягким, почти волшебным покрывалом. Свет фонарей рассеивался сквозь снежные завихрения, отражаясь в лужах и на мокром асфальте, делая мир вокруг будто замедленным и пленительным.
Лу сидел в машине рядом с матерью, возвращаясь со съёмок — он устал, но глаза горели. Съёмки хоть и были всего лишь трейлером, показали ему мир, где он мог быть кем-то ещё. Но за всей этой суетой и вспышками камер, внутри не отпускала одна мысль — Софа.
Софа, её глаза, родинки, голос в наушниках, её руки на его голове. Она была в каждом моменте его мыслей. Съёмки — фоновый шум. Даже когда он сидел в гримёрке, он видел её на балконе. И в какой-то момент, решив, что хочет изменений, он проколол себе ухо. Просто так. Захотел. Хотел чувствовать себя живым. Хотел перемен. И, может, немного — чтобы если вдруг она его увидит, то заметила, что он стал другим.
Машина остановилась у дома. Лу вышел, вдохнул морозный воздух — он пах льдом, дорогой и чем-то знакомым. Он огляделся — вечер, пустынно. Хлопья снега падали ему на ресницы, на волосы, он не спешил идти. И вдруг, в метре от себя, он увидел её.
Шапка, пальто, шарф, взгляд вниз, и наушники. Софа. Но рядом с ней — парень. Лу сразу его узнал. Илья. Они шли неспешно, но было видно — она его провожает. Не он её. Он говорил, размахивал руками, смеялся в одиночку. Она молчала, периодически кивая. И не смотрела на него вообще.
Сердце Лу стукнуло сильнее, будто напоминая: "Вот она. Сейчас или никогда."
Он пошёл чуть быстрее, забыв смотреть под ноги — и врезался в неё. Не сильно, но достаточно, чтобы её качнуло.
— Извините, — автоматически сказала Софа, снимая один наушник и поднимая голову.
И тут её взгляд встретился с его.
Мир будто остановился.
Он стал тише. Снег больше не падал, фонари не мерцали, люди не проходили мимо. Был только он и она.
Софа замерла. Взгляд стал жёстче, брови чуть нахмурились. Глаза дрожали — в них вспыхнуло всё сразу: обида, любовь, усталость, гнев, надежда. Как она могла его так любить и так ненавидеть одновременно?
Лу открыл рот, будто хотел что-то сказать. Но слова не приходили — они растворялись в снежинках между ними. Он только выдохнул:
— Софа...
Она не ответила. Просто вернула наушник в ухо и пошла мимо него. Лу стоял, растерянный, но в следующую секунду пошёл за ней.
Он не знал, куда она идёт, и ей, казалось, было всё равно, что он рядом. Она слушала музыку, шагала быстро, но не убегала. Он шёл рядом, молча.
Так, плечом к плечу, под снегом, через тишину.
И в этом молчании он понял: он остаётся. Ему всё равно на съёмки, на шум, на признание. Ему нужен только её голос, только её тёплая рука на его волосах, только она — снова. Снова. Но по-настоящему. С нуля.
— Я останусь, — подумал он, и впервые за долгое время, искренне улыбнулся. — До лета. До сердца. До последней попытки.
Они шли молча. Не потому что не было слов, а потому что каждое слово казалось бы слишком лишним, слишком громким, слишком честным. Тишина между ними была натянута, как струна на старом пианино — казалось, прикоснись хоть каплей голоса, и она дрогнет, дребезжит, издаст тот самый забытый звук прошлого лета.
Софа шла вперёд — немного быстрее, чем обычно, словно стараясь уйти от самой ситуации, от тех чувств, которые только мешали дышать. Лу — рядом, чуть позади, вровень. Он не торопился. Ему было важно идти рядом, даже если она не говорила ни слова.
Всё было, как в тех старых вечерах, только без смеха, без её болтовни, без глупых шуток Алекса, без балкона, без пломбира и ромашек. Только зима. Снег. И тишина.
Уличные фонари бросали тёплые пятна света, как будто пытались украсить их дорогу чем-то мягким, домашним. Снег падал крупными хлопьями — он налипал на волосы Софы, на её плечи, и она даже не стряхивала. Как будто ей было всё равно. Но Лу заметил, как дрожит её дыхание. Не от холода, а будто от сдерживания слов.
Он смотрел на неё боковым зрением: на шапку, натянутую до бровей, на пальцы, спрятанные в рукава, на плечи, поднятые от ветра.
"Ты мерзнешь..." — пронеслось у него в голове. И не только от погоды.
Они свернули на улицу, где стоял её дом. Дальше — прощание. И, скорее всего, снова молчание. Лу сжал губы и решился.
Он остановился.
— Подожди, — мягко, но твёрдо.
Софа остановилась тоже, бросила на него быстрый взгляд. Усталая. Холодная.
— Что? — резко.
Лу не ответил. Только снял с шеи свой шарф. Он всё ещё хранил запах его дома, чая с корицей и чего-то уютного, несказанного. Подошёл ближе и аккуратно, не глядя ей в глаза, обернул вокруг её шеи.
Софа вздрогнула.
— Лу, да я же сказала, мне не надо... — голос её дрогнул, но не от злости.
— Молчи, — прошептал он. — Просто... дай.
Он поправил шарф, укутал аккуратно, словно обнимал её через ткань. Её брови снова соединились на переносице, губы дрогнули.
— Ты дурак.
Но голос уже был не такой острый.
Больше похож на "Почему ты всё ещё заботишься обо мне, когда я сама не знаю, что с собой делать?"
Он ничего не сказал. Только смотрел. Молча. В глаза.
И она, не выдержав, отвела взгляд.
— Мне пора, — бросила она и быстро направилась к подъезду.
Он не двинулся с места. Просто смотрел ей вслед, пока дверь не закрылась. И только тогда выдохнул, будто всё это время держал воздух в лёгких, боясь, что даже дыхание может разрушить хрупкое мгновение.
Шарф остался на ней.
И это было единственным признаком того, что внутри неё всё ещё есть тот самый июль. Где была речка, мотоцикл, пианино и его плечо под её ладонью.
Он поднял лицо к небу. Снег падал на ресницы, на губы.
Холодно. Но сердце стало чуть теплее.
"Здесь. Она здесь. Я — здесь. Значит, всё только начинается."
Он улыбнулся.
Впереди зима. Потом весна. А потом, я знаю, она поедет в деревню. А я — поеду тоже. Потому что теперь он точно знал:
Любовь — это не вспышка. Это огонь, который не гаснет даже под снегом.