«Сломленный наркотиками»

Я чувствую, как душу заполняет липкая и холодная паника. Мне хочется сделать всё правильно. Я должен сделать всё правильно, чтобы не потерять малышку. Но вопрос в том, что именно я должен сделать для того, чтобы её перестала бить молчаливая истерика? Видя крошку в столь подавленном состоянии, я чувствую неимоверные угрызения совести, которые душат меня похлеще любой удавки. Только недавно моя девочка смотрела на меня с заботой, а сейчас полными слёз глазами всматривается в моё лицо, ожидая ответа на заданный вопрос.

Она молчит — не требует, не кричит, не пытается обвинять — просто смотрит в ожидании, и это гораздо хуже. Становится...страшно? Я неимоверно редко боюсь чего-то. И уж тем более я никогда не боюсь бросаться фразами, явно не лишённый красноречия и умения парировать любой словесные выпад. Но именно в этот раз я молчу, прокручивая в воспалённом волнением мозгу сотни возможных ответов и последствия, которые они породят. И чем больше вариантов проносится через мои мысли, тем сложнее мне выбрать единственный правильный.

— Да перестань ты молчать! Скажи хоть что-нибудь! — Я вздрагиваю, но не от испуга, а от неимоверного удивления. Моя милая крошка впервые повышает на меня голос. Естественно, она может говорить громко, но лишь в шутливом контексте. Например, ругать меня за устроенный в комнате бардак. Однако такая мнимая трёпка заканчивается моей шуткой и последующим смехом Алексии. Тем не менее, она ни разу не пыталась проявлять агрессию по отношению ко мне всерьёз. Что же, полагаю, меня можно поздравить с дебютом... — Что ты делаешь? — Алексия явно настораживается, когда я снова шагаю к кровати. Но я сажусь на расстоянии вытянутой руки от неё, прикрывая глаза и опираясь локтями о колени. Голова понуро опускается, прежде чем я делаю глубокий вздох, собирая остатки рассыпающегося прахом показного спокойствия.

— Послушай, я хочу объясниться. Хочу рассказать тебе всё. Но, зная свою вспыльчивость, я уверен, что откровения подстегнут меня на какую-то глупость...

— Собираешься подбирать слова? Неудобно врать взахлёб? — Я стискиваю зубы на очевидный сарказм со стороны Алекс — очередной дебют, который я явно заслуживаю. Тем не менее, несмотря на всю свою сосредоточенность, малышка делает совсем неправильные выводы. Она абсолютно точно не облегчает мне задачу.

— Собираюсь рассказать правду. Просто не хочу сорваться и... Да блядство, окей, давай так — я отвечу на любой твой вопрос максимально честно, просто не торопи меня, чтобы я не ляпнул херню, которую ты не так поймёшь. Если мой ответ не покажется тебе правдоподобным — твоё право, ты не обязана доверять мне после... всего этого. Можешь считать всё это своеобразной игрой, идёт? — Собирая остатки самообладания и титаническими усилиями унимая панику в собственном подсознании, я смиренно жду либо согласия, либо отказа. Я могу просто вывернуть ей свои мысли наизнанку, но тогда проблем станет в разы больше, потому что по сравнению с тем, что творится в моей голове, порнушка в телефоне — детский лепет.

— ... Идёт, — уголок губ невольно дёргается, выдавая облегчение от положительного ответа Алексии. К горлу подступает ком, который я с трудом проглатываю. Не решаясь поднять голову, или открыть глаза, я нервно поджимаю губы, ожидая первого вопроса. Несколько минут тишины, и малышка наконец решается начать эту необычную и решающую для нас обоих игру. — Насколько давно ты занимаешься со мной... подобным? — Последнее слово произносится с неприязнью и некой брезгливостью, так что сомнений в том, что подразумевается под «подобным» не возникает. Я сцепляю пальцы рук в замок, делая глубокий вздох.

— Полагаю, вскоре после того момента, как мы начали делить одно жильё, — как и обещал, я стараюсь отвечать максимально честно. — А, но если говорить про первый раз, то это случилось, когда ты потащила меня к себе домой, после моего фиаско в твоём университете. У меня тогда не было телефона, но была хорошая зрительная память, — поспешно добавляю я. Малышка судорожно вздыхает и возится на кровати, видимо нервничая, или удивившись.

— Неужели ты не боялся быть пойманным? — Очередной вопрос, на который я только отрицательно мотаю головой. — А если поподробнее? — Алекс пытается торопить меня, не давая ответить развёрнуто. Она совершенно не запомнила то, что я просил её не делать этого, но сейчас её совершенно не в чём обвинить.

— Я знал, что ты под снотворным, поэтому не боялся действовать, — я наконец-то поднимаю голову и открываю глаза, переводя виноватый взгляд на удивлённую и растерянную крошку.

— Могу я задать встречный вопрос? — Возможно это немного нагло с моей стороны, ведь это игра предназначена главным образом для Алекс, но мне до сих пор неимоверно интересно узнать о происхождении лекарства в её рационе.

— Полагаю, что можешь. Тебе ведь не привыкать поступать вопреки чужим желаниям, верно? — Алекс пожимает плечами и скрещивает руки на груди. Это удар ниже пояса, но, опять же, этот удар вполне заслуженный.

— Почему ты сидишь на снотворных? Ты не выглядишь, как жертва извечной бессонницы, — сам я не сижу на «усыпляющих» лекарствах, и уж точно не мучаюсь от бессонницы, хотя большая часть препаратов, которые я себе колю предоставляют именно такой эффект. Как и в своей «предыдущей» жизни я могу отлёживаться в любом месте, постоянно чувствуя усталость, словно пожизненно страдаю гиперсомнией. Естественно, я понятия не имею, как выглядят люди, страдающие бессонницей и в чём вообще разница между бессонницей и недосыпом. Сам я, несмотря на продолжительность или недостаток сна, всегда выгляжу одинаково хуёво, в то время, как малышка выглядит более чем здоровой. Поэтому я до сих пор удивлён тому, что она прибегает к помощи снотворного.

— Я не страдаю бессонницей. Я просто восстанавливаю привычный режим сна. Поскольку близится время сессии, мне приходится много времени проводить за учебниками, из-за чего я привыкаю поздно засыпать. Чтобы режим не сбился окончательно, я периодически пью снотворное, чтобы засыпать вовремя. В основном для «ранней отключки» я выбираю дни перед выходными, сами выходные, или праздники. Как только я сдам экзамены, я откажусь от снотворного совсем, — я только удовлетворительно киваю, отводя взгляд. Её ответ весьма понятен, пусть и тон её голоса далеко не самый дружелюбный. Хотя, на самом деле, этот ответ кажется не до конца честным, потому что найденное мной снотворное весьма сильное и продаётся в основном по рецепту. Но, возможно я просто накручиваю свой и без того защемлённый мозг. — С чего ты вообще решил, что перед сном я выпила снотворное? Только из-за того, что оно стояло на прикроватной тумбе? Или у тебя какие-то свои методы определения? — Алексия не теряет времени зря, и тут же задаёт мне новый вопрос.

И именно в этот момент меня словно окатывают ледяной водой. Откуда я знал, что она под снотворными? Блядь, я ведь и правда не мог знать наверняка. Просто предположил, потому что таблетки действительно стояли на прикроватной тумбочке. Тогда во мне всё ещё голосили остатки алкоголя и новой дозы, поэтому долго я не думал. Да, малышка спала крепко — она действительно была под воздействием лекарства. Но, прежде чем начать творить с ней всё то, что я творил, я не мог быть в этом уверен. Я просто сделал то, что захотел сделать. По сути, если бы моя логика оказалась оплошной, и, если бы обстоятельства сложились немного иначе, я бы уже тогда вляпался в крупные неприятности. Я, мать вашу, мог бы наворотить такой ужас, который не разгрёб бы за оставшиеся годы жизни!

— Я не знал наверняка. На самом деле не знал... — ощущения от того, что малышка могла бы стать свидетелем чего-то подобного с моей стороны, какие-то совершенно стрёмные и неправильные. И вводят в состояние какой-то истерической эйфории, от которой хочется нервно смеяться и мотать головой. Ко всему прочему, всплывшая в голове картинка той ночи, которая совсем не помогает сосредоточиться, заставляет сглатывать скопившуюся слюну, рвано выдыхать и плотно сжимать зубы. — Просто пошёл на поводу своих желаний...

— Кто-то помимо меня...? Ты с кем-то...? Господи... — я перевожу взгляд на малышку. Она выглядит растерянно, нервно кусает нижнюю губу и упрямо отводит взгляд, видимо подбирая наиболее удобные слова. Вопрос, который её волнует, явно достаточно откровенный. Я прокручиваю в голове несколько вариантов, прежде чем отвернуться, чтобы скрыть секундную снисходительную усмешку. Боже, как я вообще дошёл до того, что связался с кем-то вроде Алекс.

— Тебя интересует, поступал ли я с кем-нибудь так же, как с тобой? — Алексия только утвердительно мычит, выдохнув с ощутимым облегчением. Я отрицательно мотаю головой. — Знаешь, считай меня похотливым ублюдком, высокомерной и себялюбивой сволочью, но так я поступал только с тобой. Если мне нравится женщина — я просто трахаю её, независимо от того, нравится ей такой расклад, или нет. — Я прикусываю губу, понимая, что сбалтываю лишнего. Притихшая, и в который раз шокированная крошка тоже это понимает, и уже спустя секунду прищуривается, намереваясь задать очередной вопрос. — Да, было и такое, что я спал с девушками против их воли, — предотвращая очередной порыв любопытства своей девочки, говорю я. Отнекиваться поздно, поэтому я предпочитаю выложить всё кратко, но максимально честно. Хотя, чёрт возьми, как же мне сейчас хочется соврать... — Это было не так часто и достаточно давно. Сейчас у меня есть возможность развлечься с «проверенными людьми», — хочется сломать себе челюсть, лишь бы больше не говорить на эту тему с Алекс. Чертовски неправильно и грубо это звучит, да и как-то странно обсуждать девушек, которых я трахаю, с девушкой, которая мне нравится. Малышка стоически молчит, хотя и смотрит на меня растерянно, явно не ожидая столь нелицеприятных слов. Выражение её лица, спустя мгновение, примешивает толику осуждения и непонимания — это совершенно меня не удивляет.

— Ты говорил, что ненавидишь людей... И при этом ты периодически спишь с человеческими девушками? В чём твоя логика? — Я вздыхаю, не зная, как объяснить это малышке наиболее мягко. Как объяснить это так, чтобы она не восприняла этот ответ «в штыки». В конечном итоге я устало потираю шею и отвожу взгляд, так и ничего не придумав.

— На самом деле, я делил постель не только с человеческими девушками... —

Но сути дела это не меняет! — Я удивлённо смотрю на крошку, не понимая, с чего вдруг она так бурно реагирует. Хотя, я подозревал, что ей будет нелегко переварить такой факт. Всё же у моей наивной красавицы высокие моральные принципы, но...

— Детка, может я раскрою тебе большой секрет, но для того, чтобы трахнуть человека мне не нужно уважать его, или испытывать к нему что-то помимо ненависти и отвращения, — с нескрываемым раздражением фыркаю я. Люди гораздо более испорченные, чем монстры — ещё одна причина ненавидеть их. Монстры, находя свою пару, остаются верные ей до самого конца, в то время как люди, даже заключая браки, метаются из койки в койку в поисках новых ощущений. Это мерзко и противно. И самое отвратительное, что лишь жалкие пять процентов из ста стараются чтить свою вторую половинку. Так что угрызений совести по поводу секса с человеческими девушками без обожания в их сторону, я не чувствую. И почему, чёрт возьми, я сейчас должен слушать о себе гадости, когда большая часть моих любовниц-однодневок добровольно раздвигают подо мной ноги, из-за того, что их «бойфренды» не могут их удовлетворить?

— Тогда зачем ты творил со мной всю эту мерзость? — Я моментально перевожу на крошку полный возмущения и недовольства взгляд. Она же, напротив, отводит глаза и поджимает губы.

— Никогда не равняй себя с этими мерзкими тварями — ты другая. Совершенно другая! — произношу я, повышая голос. Малышка вздрагивает, и смотрит на меня непонимающим, затравленным взглядом. Она явно растеряна и запутана, и мне хочется прибить себя за то, что я довёл её до подобного. Только вот я снова не вру. Моё милое сокровище ни в коем случае нельзя равнять с теми лживыми человеческими суками, которых я встречал. — Ты честная, открытая, добрая, прямолинейная и целеустремлённая. Ты первая, на моей памяти, не стала поливать меня грязью за то, что я монстр. Ты первая, кто заботится обо мне, помимо меня самого. Я действительно благодарен тебе за то, что ты терпишь меня несмотря на мои недостатки и за то, что ты доверилась мне настолько, что позволила мне помочь тебе в трудной ситуации. Я был действительно рад, когда ты согласилась жить со мной в одном доме. Ты представить себе не можешь, что значит для меня, как для монстра, делить с кем-то кров. Я был действительно рад...

— Так рад, что собрал в телефоне целый порно-сайт с моим участием, — беззастенчиво прервав мои откровения, подводит итоги Алексия. С губ срывается страдальческий стон, прежде чем я поворачиваюсь к малышке. Она уже не выглядит напуганной, или злой. Лишь немного раздражённой и явно задумчивой. Немного неприятно от того, что она пропускает мои откровения мимо ушей. Даже не так — это чертовски обидно. Мне всегда тяжело делать кому-то искренние комплименты, или хотя бы говорить кому-то пару дежурных, хвалебных фраз без иронии и лжи. Ещё тяжелее выражать искренние чувства. Но, почему-то, несмотря на горький осадок от такого наплевательского отношения к моим эмоциям, я не могу злиться на Алексию. Видимо что-то в моём подсознании считает, что я заслуживаю куда больше грубостей со стороны своей избранницы...

— Детка, я действительно понимаю, что сделанное — это мерзко, но с этим уже ничего не поделать. Не знаю, заметила ли ты, но я мужчина, и когда ты гуляешь передо мной в полотенце, касаешься меня, пусть даже случайно, или очаровательно мне улыбаешься, волей-неволей я начинаю думать о вещах наименее приличных. Я мог бы поступить с тобой, как и с некоторыми другими девушками — взять тебя силой, но я этого не сделал... — в меня прилетает метко кинутая подушка, прерывающая очередной поток откровений. Малышка возмущённо смотрит на меня.

— Тебе памятник поставить за выдержку? Можно было просто сказать, что прикосновения нежелательны. И в полотенце перед тобой я прошла всего два раза, потому что ты поздно возвращался домой и буквально наталкивался на меня, после этого я даже одевалась в ванной, потому что было стыдно на глаза тебе попадаться. А улыбка... Ты, чёрт возьми, близок мне, естественно рядом с тобой мне хочется улыбаться. Что за идиотские причины?! — Слушая её недовольные обвинения, я понимаю, что отчасти согласен с ней. Естественно, для неё это что-то обыденное, ну, кроме первого пункта, пожалуй. Но наше восприятие отличается. Как у мужчины и женщины, как у монстра и человека, как у одержимого и здравомыслящего. Я не могу воспринимать банальные вещи правильно, хотя бы потому, что моё помешательство активно этому препятствует.

— Алексия, — я впервые за долгое время зову крошку полным именем. Это даёт свой эффект, она более-менее затихает, хотя всё ещё преисполнена недовольством. — Я не могу объяснить в чём суть, потому что даже если я всё тебе разжую, ты навряд ли поймёшь меня. И нет, я не считаю тебя глупой. Просто человек не способен понять такие причины. Мне тяжело находиться рядом с тобой, при этом не имея возможности установить хоть какой-то контакт: телесный, зрительный, голосовой — не суть, главное, чтобы ты была хоть как-то со мной связана... — я запускаю пальцы в собственные волосы, не зная, как сказать всё более простым языком. Как сказать это так, чтобы для неё это не звучало так... откровенно.

— Это звучит очень странно... — я только беспомощно передёргиваю плечами. Я и не ожидал, что она воспримет подобное объяснение правильным образом. — Как далеко ты зашёл со мной в своих «развлечениях»? — С подозрением интересуется Алексия. Я на секунду теряюсь, но до меня быстро доходит смысл её вопроса, отчего губы складываются в кривую усмешку.

— Тебя интересует, не трахнул ли я тебя, спящую красавицу? Нет, ты всё ещё девственница, — мне в голову прилетает вторая подушка, явно намекая на то, что я ляпнул лишнего. Опять. — Вот поэтому я и сказал не торопить меня с ответом и давать договорить до конца, — беззлобно тяну я, откладывая снаряд в сторону.

— Я вообще не понимаю тебя! Я даже мотивы твои понять не могу! Ты говоришь, что не переносишь людей, но всё же возишься со мной и моими проблемами. Ты утверждаешь, что человеческие женщины устраивают тебя только в качестве секс-игрушек, но в случае со мной опять же даёшь заднюю. Ты столько времени творил подобное... — малышка указывает пальцем в сторону валяющегося на полу телефона. — ... и опять же утверждаешь, что ничего со мной не сделал, хотя мог. Я даже думать не хочу, откуда ты взял тот факт, что я ни с кем не спала. Что вообще происходит?! — Явно взвинченная, Алекс подрывается на ноги, но почти тут же садится обратно, закрывая лицо руками. Сейчас мне очень хочется успокоить её, но что-то внутри меня буквально вопит, о том, что сейчас не то место, и не то время. Она настолько разъярённая, что, кажется, от любого моего прикосновения, либо впадёт в истерику, либо выпишет мне знатных пиздюлей первым, что попадётся ей под руку.

— Знаешь, если бы мы с тобой, волей случая, разделили постель, я совершенно не был бы против. Но в то же время я более чем прекрасно понимаю, что такая девушка как ты, не опустится до того, чтобы спать с монстром. В глазах людей мы слишком испорчены, и отчасти они правы. Последние пять лет нас так обильно мешали с грязью, что мы и сами начали считать себя более низкими по статусу существами... Я делал эти видео и фото не потому, что мне хотелось как-то задеть, или обидеть тебя, а потому, что я пытался сдерживать свои порывы другими способами, не контактируя с тобой напрямую... — звучит это немного туманно и заумно, но у меня язык не повернётся сказать, что я тупо ловлю кайф, мастурбируя под её стоны на видео, чтобы однажды ночью не трахнуть её под воздействием очередного прихода, или перебора с алкоголем в подпольном баре. Не то, что бы это меня смущает, но звучит это объяснение как минимум не очень красиво.

— По сути, эти видео нужны были тебе для того, чтобы «снимать напряжение» и не набрасываться на меня из-за своих извращённых пониманий обыденных для меня знаков внимания? — Сказать, что я удивлён тому, к какому заключению приходит крошка, и насколько прямо она выражается — ничего не сказать. Тем не менее, я утвердительно киваю, подтверждая её догадку. — Боже мой... — Алекс качает головой, нахмурившись. — Но я всё ещё не понимаю... Ты говоришь, что переспать с девушкой против её воли для тебя, в общем-то, не такое уж невозможное дело, так? — Я снова утвердительно киваю, и малышка переводит на меня сосредоточенный взгляд. — И, насколько я поняла, хотя тебе и хотелось, меня ты ни к чему не принуждал? — Очередной короткий кивок и я мысленно усмехаюсь, понимая, к чему она ведёт, но намеренно молчу, позволяя ей закончить мысль. — Но... почему? — Алексия снова отводит взгляд, но больше не произносит ни слова, видимо, ожидая моего ответа.

— Потому что ты не «другие девушки», я уже говорил. Ты абсолютно другая, и отношение моё к тебе совершенно иное. В отличие от остальных девушек, которые будят во мне либо желание трахнуть их забавы ради, либо раздражение вселенского масштаба, ты пробуждаешь во мне привязанность... — последнее слово даётся скомканным, я едва могу выговорить его. Теперь я понимаю, почему монстры выбирают одного партнёра на всю жизнь — признаваться в своих чувствах действительно одна головная боль. Это пиздец как тяжело. Серьёзно, я лучше всю жизнь буду собственноручно переламывать себе каждую кость, чем частить с этими ебучими признаниями.

— Привязанность? — В голосе малышки смешиваются сомнение, недопонимание и любопытство, а я едва не вою от безысходности. Шумно вздохнув, я прикрываю глаза, чтобы собраться с мыслями. Блядь, ну не говори мне, что я должен пытаться объясняться с тобой, как человек...

— Говоря совсем просто, мне хочется быть рядом с тобой не в качестве друга, а в качестве возможного партнёра, — зная, что все мои попытки выразить нежность и обожание перерастут во что-то, полное двусмысленных и неприятных намёков, я выражаюсь максимально просто и понятно. Переведя ожидающий взгляд на малышку, я едва не давлюсь воздухом, замечая румянец на её щеках. Я не совсем понимаю причину её смущения, но...

— То есть, ты сейчас незатейливо намекнул на то, что ты испытываешь ко мне симпатию? — Склонив голову набок, переспрашивает малышка. Я только усмехаюсь, явно понимая, что моей девочке совершенно точно не придётся по вкусу то, что на самом деле творится в моей голове время от времени.

— Если едва ли не безграничное обожание, вкупе с постоянной физиологической тягой, эмоциональной привязанностью, желанием защищать от всего живого, частичным помешательством на твоей персоне, патологической и беспричинной ревностью, и ещё парочкой важных, но не озвученных мною пунктов могут означать симпатию — то да, я незатейливо тебе на неё намекнул, — почему-то губы сами растягиваются в подобие улыбки. Чёрт возьми, как же я сейчас жалко выгляжу! Мой брат такого явно бы на тормозах не спустил... Но, что сделано, то сделано — теперь остаётся только дождаться ответа малышки...

— Это больше похоже на любовь, чем на простую симпатию...

— Разочарую тебя, крошка. Я не верю в человеческое понятие «любовь». У монстров существует только «привязанность».

— Господи, Санс, ты совсем меня запутал...

* * *

Я понятия не имею, сколько длится эта пытка, но к концу действа мозг свой я вытрахиваю знатно. Теперь на ближайшие пару дней мне можно смело надеяться на нервный тик и отказ извилин работать в правильном направлении. К такой моральной бойне, как допрос с пристрастием я явно не готов. Пусть и преследуя благие цели, я действительно с трудом сдерживаюсь, чтобы не забросить дело на полпути. Зато страдания мои себя окупают... вроде бы. Ну, малышка больше не называет меня кретином и придурком, да к тому же шарахаться в сторону от любого движения с моей стороны она вроде не спешит — чем не победа? Блядь, я радуюсь такому ублюдскому достижению...

— Уже поздно, — голос Алексии всё ещё подавленный. Страшно представить, как она будет переваривать и сортировать весь поток информации, который я впихнул в её голову за время беседы. Переведя взгляд на часы, я едва подавляю нервный смешок. Оказывается, мы сидим за этой «игрой» далеко не один час. Время давно переваливает за полночь. — Поговорим завтра, если ты не против. — Алекс с растерянным видом указывает на дверь, намекая на то, что мне пора валить к себе. О, я чертовски против того, чтобы оставлять её один на один с самой собой, но, кого ебёт моё мнение, верно? Не имея другого варианта, я с тяжёлым вздохом поднимаюсь на ноги.

— Конечно, малышка, спокойной ночи, — несмотря на пожелания, я прекрасно знаю, что ни для одного из нас ночь спокойной не будет. Уличив момент, я поднимаю с пола злосчастный телефон, который стал нашим яблоком раздора, и бесшумно покидаю чужую спальню. Уже в своей комнате я глухо бью по стене, едва не разламывая аппарат связи на мелкие части. Я бы раскрошил этот кусок пластмассы в пыль, если бы не тот факт, что это подарок моей милой, заботливой крошки. Буквально приземлившись рожей на своё спальное место, я обречённо вздыхаю. Сам виноват — загоняю себя в угол. Теперь всё, что я могу сделать, это стереть те грёбанные видео с телефона и надеяться на лучший исход. Так не вовремя начинают болеть раны и ссадины, намекая на то, что падать на спальное место не обязательно. Сколько я ворочаюсь и когда засыпаю — мне уже и не вспомнить. Но то что сон мой выходит весьма беспокойным — ожидаемый исход долгого дня.

* * *

«Мне порой кажется, что мы с тобой не одно и то же существо. Как можно столько лажать?»

Я хочу послать этого воображаемого мудилу ко всем четырём хуям. Хочу показать ему средний палец и бросить грубое оскорбление в его адрес. Хочу выбраться из этой стрёмной и раздражающей комнаты, которая настолько осточертела мне, что в пору блевануть от накатывающего чувства дежавю. В идеале я хочу просто сдохнуть, чтоб в принципе больше не мучиться. Но, блядь, в который раз я повторяю сам себе, что срать всем на мои желания с высокой колокольни. Именно поэтому на оскорбление своего внутреннего моралиста, я киваю как китайский болванчик, полностью признавая свою вину. На этот раз. 

— Согласен, я мудак, — с горькой усмешкой протягиваю я, жалея, что в этом месте нельзя закурить. Я сейчас не против успокоить нервишки посредством приёма никотина в лёгкие.

«В этот раз даже без оправданий? Как интересно...»

Я только пожимаю плечами, уставившись на отражение усталым взглядом. Какой смысл оправдываться перед самим собой теперь? Легче мне от этого не станет, ситуация от этого не разрешится. Да и не всё ли теперь равно, ведь решающее слово явно произнесу не я.... Последнее что мне хочется, так это мысленно обнадёживать себя на лучшее, когда жизнь чётко показывает мне, что на детородных органах она вертит моё счастливое будущее. Пора бы уже смириться с тем, что у таких кусков дерьма, как я, и в помине не может быть счастливой и безмятежной жизни.

«Ты действительно изменился из-за этой девушки...»

С этим не поспоришь. Хотя, с другой стороны, как был бесхребетной тряпкой, так ею и остался. Только теперь я с гордостью демонстрирую это перед окружающими, ведя себя как влюблённая пятиклассница. Одна моя проснувшаяся жантильность чего стоит, аж от самого себя с души воротит. Терпеть не могу нежности и всю эту сопливую херню. До сих пор считаю, что это больше человеческий удел, что подобное слишком низко даже для меня. Привычка сюсюкаться и выказывать мягкость проявляется у меня лишь в виде стёба и насмешек над теми, кто страдает всей этой мутью. Многие за всю жизнь обычной благодарности от меня дождаться не могут, а тут я готов едва ли не с пеной у рта расхваливать девушку, которая, собственно, и парой моей не является. Естественно, я меняюсь. К хуям посылаю прежний распорядок жизни и ковриком стелюсь под желания Алекс. И, твою мать, будь я проклят, если скажу, что мне это не нравится! Это ненормально, но любая её просьба приводит меня в восторг. А всё от чего? От того что просьба создаёт иллюзию доверия со стороны малышки. Того самого доверия, которого мне катастрофически не хватает.

«К чему был этот вопрос в конце?»

Я хмурюсь, сразу понимая о чём идёт речь. Но полуминутное рассуждение, и я страдальчески вздыхаю, подавив нервный смешок. О, мой последний вопрос к Алексии — это отдельная тема в папке моих самых идиотских поступков. Это идиотское предложение. Точнее два самых необдуманных предложения, которые явно добьют психику моей крошки. Чёрт меня дёрнул произнести что-то подобное, ровно после того, как она окончательно и бесповоротно во мне разочаровалась. И теперь, в конечном итоге, я снова мысленно таскаю себя же на всех хуях планеты, понимая, насколько сильно накосячил. Да только вот, как это всегда со мной бывает — поздно понимаю и не успеваю предотвратить. Теперь ничего не остаётся, кроме как тешиться последствиями и греть мысль о том, что потеряно не всё...

«Ответ очевиден...»

Я кривлю лицо в приступе отвращения, жалея, что под рукой нет чего-то тяжёлого, чтобы запустить в зеркало. Немного пораскинув мозгами, неопределённо пожимаю плечами. Естественно, мне не хочется нарваться на негативно-отрицательный исход. Тем не менее, я понимаю, что ничего с этим не поделать. Я сам зарываю себя в этом дерьме, и, естественно, мне самому из него выбираться. Что-то в моей душе всё же теплит и лелеет надежду на то, что я добьюсь успеха в заданном вопросе. Но это что-то настолько мелкое и по-ублюдски забитое, что даже ебучая икота вызывает у меня больше ощущений. Я продолжаю надеяться, ни на что не надеясь. Отвратительная тавтология, но, чёрт возьми, как же чётко она прорисовывает мои мысли. Я не стану осуждать малышку, если она захочет оборвать со мной все связи... Но, как это не прискорбно для неё самой, я никогда не найду в себе столько сил и самообладания, чтобы дать моей девочке свободу от самого себя.

«Уже решил всё за неё однажды... Собираешься и дальше плевать на её мнение?»

— Плевать на её мнение... — я кривлю лицо, передразнивая собственное отражение, после чего недовольно вздыхаю. Если бы я мог что-то сделать со своими чувствами, я бы сделал. Но я не могу контролировать это злоебучее влечение. — Думаешь мне легко?! — Моя первичная ипостась только скалится в усмешке, и я спешу прикрыть глаза, чтобы снова не расхерачить зеркало. Чтобы не дать этому ублюдку очередной повод для насмешек. Естественно мне не плевать на мнение моего сокровища, но я не могу контролировать себя. Я, блядь, съезжаю с катушек, как только допускаю мысль о том, что её больше не будет рядом. Если она станет моей парой, мне будет гораздо легче. Во мне исчезнет эта зверская одержимость. Её сменит удовлетворённость от чувства обладания. Но теперь шанс того, что малышка увидит во мне кого-то кроме насильника-психопата практически равен нулю и это только больше распаляет во мне что-то совершенно ненормальное.

«Сомневаешься в своей подружке?»

Нет. Я не сомневаюсь в ней. Сомневаюсь в её решениях, которые она обычно строит, поддаваясь либо холодной логике, либо импульсивным эмоциям. Но именно в этой ситуации ей нужно задействовать и то, и другое, что она делает из рук вон плохо. Я слишком доверяю ей, чтобы сомневаться в ней. Я не сомневаюсь, но справедливо опасаюсь её слов, после сегодняшнего откровенного разговора. А на самом деле, я пиздец как путаюсь в собственных ощущениях, и готов ногтями полосовать своё лицо до состояния фарша, лишь бы мысленный поток перетёк в нормальное русло и больше не стачивал мой разъёбанный мозг.

«Не стоит так давить на себя, ты и без того тронутый на всю голову. Сейчас, после того, как ты раскрыл все свои карты, остаётся только ждать и надеяться, что всё будет нормально. Алексия действительно часто поддаётся крайностям, но она не настолько глупа, чтобы отнестись к твоим словам наплевательски. Не пытайся торопить её, и не трави себе мозг — возможно, тогда ты не ухудшишь и без того тяжёлую ситуацию...»

* * *

Первое, что я чувствую, едва продрав глаза, так это то, что прошедшая ночь щедро наградила меня болью во всём теле, упрямо и максимально прозрачно намекая на то, что я в который раз выбираю отнюдь не лучшее положение для крепкого сна. Ублюдская человеческая оболочка — никакого удобства и море проблем в подарок. С трудом поднимаясь на ноги, я едва не сношу, в очередной раз, стоящий рядом торшер. Этот приятель слишком часто становится жертвой моего проигрыша в борьбе с силой гравитации и вестибулярным аппаратом. Пора бы переставить его куда-нибудь, пока он каким-то чудом всё ещё работает. Выбравшись из комнаты, я глубоко вздыхаю, надеясь унять нервозность, внезапно нахлынувшую на меня с утра пораньше. Наспех умывшись, я направляюсь на кухню, намереваясь перекусить чем-нибудь, пока у меня всё ещё присутствует такая роскошь, как аппетит. Дверь в комнату Алексии закрыта, отчего я только плотно стискиваю зубы. Хочется хоть как-то жалеть о вчерашнем разговоре, но теперь в этом просто нет смысла. 

Долго, впрочем, моя самозаебическая догма не длится, потому что на кухне меня ждёт достаточно приятный сюрприз. Лёгкий завтрак в виде пары сэндвичей и кружки ещё горячего кофе. Рядом с тарелкой обнаруживается записка, которую я спешу прочитать:

«Доброе утро, хотя, учитывая вчерашнее, не уверена, что ты выспался. Впрочем, как и я, поэтому перекуси. Завтрак не особо шикарный, но в холодильнике больше ничего не нашлось. Кстати, не забудь обработать раны. Мазь на полке в ванной комнате. P.S. У меня дела в университете, а потом я иду за продуктами, поэтому если тебе куда-то нужно — не жди меня. P.P.S. Надеюсь, ты, как и я, серьёзно подумал насчёт вчерашней беседы. Полагаю, вечером нам нужно будет очень серьёзно поговорить.»

Я не могу понять, радоваться мне, или начать паниковать. С одной стороны, она вроде не злится на меня, даже завтрак приготовила и едва ли не письмо написала. Даже про эту чёртову мазь мне напомнила. Но меня чертовски напрягает любое напоминание про «серьёзный разговор». Такое ощущение, что это не сулит мне ничего хорошего. Ну, в любом случае, разговора избежать не получится, поэтому мне неплохо бы заглянуть к Гриллби, чтобы «набраться смелости» в виде парочки стаканов чего-то высокоградусного. Прямо после того, как я разделаюсь с завтраком.