Бегущий в лабиринте: Панацея

​Минхо шагнул вперёд первым, его плечи напряжены, как тетива перед выстрелом. Глаза, обычно полные дерзкой уверенности, теперь пылали холодным огнём недоумения. Он приблизился к седоволосому мужчине, подняв подбородок в вызывающем жесте, совершенно игнорируя, как взвод автоматов мгновенно нацелился на его грудь.

— Что за кланк ты только что произнёс?

Его голос прозвучал резко, будто лезвие, рассекающее натянутую тишину. Охрана напряглась, пальцы легли на спусковые крючки, но мужчина лишь плавно поднял руку — и стволы тут же опустились.

— Ответите или так и будете нас игнорировать? — Минхо говорил сквозь зубы, каждое слово пропитано горечью пережитых испытаний. — Знаете, наше терпение нерезиновое, особенно после Лабиринта. Молчком ходить за вами мы не будем!

Уголки губ мужчины дрогнули в улыбке, лёгкой и чуть снисходительной, будто он наблюдал за бунтом щенка против хозяина.

— Понимаю, вы злитесь, и хотите получить ответы, но разом рассказать вам всё, я, увы, не смогу. — Он сделал едва заметный жест, и охрана растворилась в тени массивных железных дверей. — Меня зовут Дженсон, а это — «Ковчег».

Он повернулся, его тень растянулась по бетонному полу, указывая путь вглубь ангара. Подростки нерешительно последовали за ним, их ноги ступали по холодному полу, оставляя мокрые следы от промокшей потом одежды. Пространство вокруг них было огромным — высокие потолки, оплетённые стальными балками, уходили вверх на десятки метров.

Вдоль стен выстроились ряды странной техники: бронированные машины с логотипом "Ковчега", разобранные двигатели, и даже — Томас замер на мгновение — обломки военного вертолёта, его лопасти искорёжены, словно он попал в жернова гигантской мясорубки. Помещение было похоже на гараж, но гораздо более масштабных размеров.

— Наша база была создана против ПОРОКа, — голос Дженсона эхом разносился по ангару, — когда они объявили о начале испытаний над вами, детьми с иммунитетом. Мы долгие годы готовились вызволить вас, но... ПОРОК хорошо умеет прятаться. — Он остановился перед массивными дверьми лифта, внезапно повернувшись к Томасу. — Но благодаря тебе... — его палец указал прямо на парня, заставив того непроизвольно отпрянуть, — мы смогли отыскать парочку их лабораторий и, наконец, спасти вас.

Томас почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Это были вы, верно? — его голос звучал хрипло, будто пропущенный через тернии воспоминаний. Его память вернулась к нему обрывками, за которые он сумел ухватиться во время Метаморфозы. Это одновременно и радовало, и раздражало, ведь, несмотря на всю пережитую им боль, понимал он происходящее лишь чуть больше остальных. — Я слил информацию вам..

Дженсон кивнул, в его глазах мелькнуло что-то, похожее на уважение. Лифт открылся с мягким шипением, заливая пространство вокруг стерильным белым светом.

— Здесь вам ничего не угрожает, я вам обещаю. Правда, стоит усвоить одно правило: лучше не высовывать свои любопытные носы из жилого сектора. У нас здесь есть самостоятельная лаборатория и оружейная, в которые лезть не стоит. Если, конечно, не хотите попасть в неприятности. Договорились? — Подростки молча переглянулись. — Чудненько! А теперь предлагаю избавить вас от этого зловонного смрада, перед знакомством с остальными..

— Стоп, — отреагировал Фрайпан, быстрее остальных. — С какими такими остальными?

Струи горячей воды обрушились на Сэм, словно благословение после долгого пути. Пар клубился вокруг, окутывая её измученное тело, а вода смывала с кожи не только грязь и кровь, но и следы пережитого кошмара — вязкую слизь гриверов, запах лабиринта, прилипший страх. Под ногами вода собиралась в алые лужицы, унося с собой частичку боли.

Сэм закрыла глаза, пытаясь отпустить напряжение, но образы преследовали её — крики погибших ребят, скрежет металла, пустые глаза тех, кто не дошёл до финиша. Её веки дёргались, а дыхание сбивалось каждый раз, когда память подкидывала новый ужас. Она прижала лоб к холодному кафелю, пытаясь унять дрожь в коленях. Тело будто выкручивали изнутри — то ли от переутомления, то ли от осознания того, что её способности требовали, куда большего контроля, чем она могла дать.

Прежняя я справилась бы лучше, — пронеслось в голове.

Мысль обожгла, словно раскалённая игла. Живот скрутило от тошноты, и Сэм резко выключила воду, словно пытаясь остановить поток нежеланных размышлений. Но едва она сделала шаг к выходу, как...

Сэм...

Шёпот. Тонкий, как паутина, и такой же липкий. Она замерла, решив, что это игра воображения.

Прошу... Услышь меня...

Голос нарастал, превращаясь в навязчивый стук в висках.

Сэм! Помоги!

​«Нет, нет, нет!» — её пальцы впились в волосы, ногти оставили красные полосы на коже. Она рухнула на колени, моля этот голос замолчать, но он лишь усиливался, заполняя сознание, вытесняя все мысли. Напряжение росло, вытягивалось, и держать это всё в себе Сэм просто не смогла. Она закричала, и лампочки над головой взорвались с хрустальным звоном, оставив её в благословенной темноте и... тишине.

Тереза сидела в общей комнате, её пальцы ловко распутывали длинные тёмные пряди. В полумраке она выглядела как призрак из старинного портрета — благородные черты лица, безупречная осанка. Если бы не нелепая майка с улыбающимся гамбургером, её можно было бы принять за королеву, готовящуюся к балу.

Увидев в дверном проёме Сэм, Тереза жестом пригласила её подойти. Девушки поменялись местами — теперь Сэм сидела перед зеркалом, а Тереза терпеливо разбирала её спутанные локоны. В тишине комнаты слышалось только равномерное дыхание и лёгкий скрежет расчёски.

— Как думаешь, мы здесь будем в безопасности? — голос Сэм прозвучал хрипло, выдавая всё напряжение последних дней.

Тереза не сразу ответила, сосредоточенно разделяя очередной узел.

— Никто не может знать наверняка, — наконец сказала она, — но эти люди спасли нас. Я верю, что в этом мире ещё остались те, кому мы небезразличны.

Сэм молча наблюдала в зеркало, как ловкие пальцы Терезы превращали её растрёпанные волосы в аккуратные пряди. Хотелось верить в эти слова, но что-то внутри сопротивлялось — тень сомнения, оставленная в прошлом.

— Кажется, ты небезразлична Томасу, — неожиданно сказала Сэм, желая сменить тяжёлую тему.

Тереза замерла на мгновение, затем продолжила расчёсывать:

— Серьёзно?

— Да. Я не знаю, что было между вами до Лабиринта, но он смотрит на тебя так... — Сэм замялась, подбирая слово, — Бережно...

Уголки губ Терезы дрогнули в лёгкой улыбке.

— Кое-кто из ребят смотрит на тебя также, — парировала она, и Сэм почувствовала, как жар разливался по щекам. — Да ладно, мне-то ты можешь рассказать! Что насчёт Ньюта, а? Колись, или начну больно расчёсывать твои непослушные локоны!

— Нет, только не это! — Сэм инстинктивно прикрыла голову руками, заставляя Терезу рассмеяться. — Ньют, он... Он хороший...

— И это хорошо, ведь да? — Тереза игриво дёрнула за прядь, но в её глазах читалось искреннее участие.

Сэм не ответила, лишь опустила взгляд. В груди что-то ёкнуло — тёплое и тревожное одновременно. Возможно, в этом новом мире, среди всех ужасов, оставалось место и для таких простых, но таких важных вещей. Как дружба. Как доверие. Как это странное чувство, от которого щеки горят, а в животе порхают бабочки.

Сэм закусила губу, чувствуя, как в груди разгоралось странное тепло, одновременно приятное и тревожное. Мысли путались, как спутанные нити, которые не могла распутать даже Тереза со своей расческой. Он хороший... Но что это значило? 

Она сжала пальцы на коленях, ощущая, как под кожей бегут мурашки. Ньют... Его улыбка, его смех, его глаза — карие, как осенняя листва, в которых тонуло всё её внимание. Вспомнилось, как он смотрел на неё в те редкие моменты, когда думал, что она не видит. Взгляд, полный чего-то такого, чего она не могла назвать, но от чего сердце начинало биться чаще. И это пугало. Сэм не знала, что делать с этим чувством. Оно было новым, незнакомым, как страница из чужой книги, которую она вдруг обнаружила в своих воспоминаниях.

А если я всё испорчу?

Мысль пронзила её, как ледяной клинок. Она привыкла к опасностям Лабиринта, к борьбе за выживание, но это... Это было куда страшнее. Здесь не было стен, за которыми можно спрятаться, не было кода, который можно разгадать. Только неясное, смутное чувство, которое, то разгоралось, то угасало, оставляя после себя лишь тревогу и вопросы.

— Ты слишком задумалась, — голос Терезы вывел её из оцепенения.

Сэм вздрогнула и встретила в зеркале её проницательный взгляд.

— Просто... — она замолчала, не зная, как объяснить то, чего сама не понимала.

— Боишься? — Тереза убрала расческу, положив руки ей на плечи.

Сэм опустила глаза.

— Он хороший.. Намного лучше, чем я, а я... — голос почти что сорвался. — А я другая.. Я могу всё испортить! Я полностью запуталась в своих чувствах! Он мне нравится, думаю, даже слишком сильно, но что-то внутри меня сопротивляется отдаться этим чувствам полностью. Я чувствую себя ненормальной из-за этого.. Разве возможно  желать чего-то так сильно, но при этом избегать? Я не понимаю... — слова вылетали дробью, и Сэм задыхалась, забывая дышать.

— Просто дай себе время, — Тереза аккуратно заплела ей прядь волос, — не нужно сразу всё понимать. Иногда лучше просто... почувствовать.

Сэм закрыла глаза и впервые за долгое время она позволила себе просто... не думать.

***
​«Ковчег» казался огромным. Его масштабы поражали — бесконечные коридоры уходили вглубь, этажи нависали друг над другом ярусами, а потолок терялся где-то в искусственном тумане освещения. Сэм почувствовала, как по спине пробежали мурашки — такое сооружение не могло появиться просто так. Оно дышало историей, в которой явно были кровавые страницы.

Охранник, шагавший впереди их группы, небрежно бросил через плечо:

— Отбили это место у ПОРОКа полгода назад. — Его голос звучал гордо, но в уголках глаз читалось напряжение. — Десяток жизней стоило, но теперь это наш дом.

Коридор внезапно развернулся левой петлей, выведя их в просторный атриум. Сэм замерла — перед ними раскинулось пространство, напоминающее роскошный отель: кожаные диваны у стен, стеклянные столики, отражающие холодный свет, и в центре — массивная колонна, уходящая вверх, словно позвоночник. Пол блестел полированным мрамором, на котором их грязные следы выглядели кощунственно.

​Как театральные декорации, — подумала Сэм. Слишком чисто, слишком стерильно для базы сопротивления. Справа уходили два новых коридора, слева — широкая лестница, окутанная мягкой подсветкой. Каждая деталь кричала о деньгах и власти, которые когда-то вложили в это место.

Охранник направил их в левый коридор. Шаги эхом отражались от плиточных стен, пока они не остановились перед массивной дверью с панелью управления. Когда створки разъехались, воздух ударил в лицо ароматами свежеприготовленной пищи.

Столовая поражала контрастом с суровым коридором: просторное помещение с высокими окнами (или их искусной имитацией), столики из светлого металла, даже живые растения в кадках. Но главное — десятки глаз, мгновенно устремившихся на новоприбывших. В углах стояли охранники — руки свободны, но позы напряжены, как у хищников перед прыжком.

— Располагайтесь, скоро принесут ужин, а потом можете отдохнуть в Игровой, — бросил их провожатый, исчезая за дверью.

Запахи еды заставили желудки предательски заурчать. Даже Сэм, несмотря на тошноту, почувствовала, как слюна наполняла рот при мысли о горячей пище. Но больше всего поражали «другие» — десятки подростков, рассредоточенных по залу. Их одежда была чистой, волосы аккуратными, а взгляды...

Как мы выглядим в их глазах? — мелькнуло у Сэм. Дикари? Напуганные беглецы из кошмара?

Минхо первым нарушил оцепенение, направившись к свободному столу. Остальные потянулись за ним, неуклюже сталкиваясь и перешептываясь. Когда два стола сдвинули вместе, скрип ножек по полу прозвучал оглушительно громко.

— Безумие какое-то, — Уинстон обвел взглядом зал. — Неужели был еще один Лабиринт?

Фрайпан медленно кивнул:

— Судя по всему, но кое-что меня смущает. Посмотри сколько их выбралось, явно больше, чем нас. — Его пальцы нервно барабанили по столу.

— И все девчонки! — Минхо не смог сдержать ухмылки.

Шепот за спиной заставил их обернуться. Трое девушек подходили к их столу — высокая шатенка с хищными скулами, миниатюрная рыжеволосая и темноволосая девушка азиатской внешности с пронзительным взглядом. Они сели без приглашения, и Сэм почувствовала, как напряглись ребята.

— По-твоему, девчонки слабее парней? — Голос шатенки звенел, как лезвие.

Минхо выпрямился:

— Нет, просто... Вы тоже из Лабиринта? Как долго вы здесь?

Девушка кивнула, и в этом движении было что-то от хищницы, оценивающей добычу. Ее взгляд скользнул по глейдерам — холодный, аналитический, словно она мысленно раскладывала их по полочкам: опасность, потенциал, слабость.

— Три дня как здесь. — ответила девчонка с рыжими волосами, нервно теребя край рубашки, из-за чего ткань под ее пальцами морщилась, как смятая судьба. — У нас была эвакуация... не такая драматичная, как ваша. — Ее голос дрогнул на последних словах, будто споткнулся о невысказанное. — Из-за вас тут такой переполох устроили, но... все обошлось. Теперь все хорошо!

Последнюю фразу она выдавила из себя с наигранной легкостью, словно пытаясь убедить в этом, прежде всего себя. Шатенка резко наклонилась вперед, и ее тень перерезала стол пополам — резкая, как лезвие.

— По-твоему, это хорошо, Холли? — Ее слова падали, как капли яда, медленно разъедающие иллюзии. — Нас, может, и вытащили, но не спасли. Или ты до сих пор веришь в сказку, что теперь мы в безопасности? — Ее глаза, два острых кинжала, метнулись к охранникам, замершим у дверей. — Они ждут ответного удара. ПОРОК не простит разрушения двух объектов. Если нас не успеют перевезти... — Она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе, — ...считай, что мы станем частью большой войны. Или ее разменной монетой.

Холли зажмурилась, словно могла таким образом отгородиться от реальности. Ее пальцы вцепились в край стола так, что костяшки побелели.

— Эбби, перестань! — в ее голосе звучала не злость, а мольба. Мольба не разрушать хрупкий мирок надежды, который она так старательно выстраивала.

— Перевезти? — Томас нахмурился, и на его лбу легла тень от нависших мыслей.

Эбби повернулась к нему, и в ее взгляде читалось что-то вроде усталого снисхождения. Она говорила тихо, но каждое слово било точно в цель:

— Да. Каждый день после ужина они выбирают трех или четырех счастливчиков и перевозят их в другую базу. Или во что-то, что они называют другой базой. — Последнюю фразу она произнесла с едва уловимой иронией, оставляя пространство для сомнений.

— А почему не всех сразу? — Ньют, до этого молчавший, поднял глаза, и вопрос повис в воздухе, как дым после выстрела.

Эбби гулко вздохнула — звук, полный усталости от необходимости объяснять очевидное. Она обернулась к Ньюту, и в ее глазах мелькнуло что-то вроде жалости.

— Так безопаснее, гримзи*! — Ее голос стал резче, будто она говорила с ребенком, который упорно не хотел понимать простых вещей. — Перевезти парочку людей в быстрой машине не так подозрительно, как десяток подростков в шумных автобусах. — Она бросила взгляд на охранников, и ее губы на мгновение сложились в безрадостную улыбку. — Поэтому мы здесь с вами... надолго.

В этот момент в столовую вошли сотрудники с подносами, и воздух наполнился запахом еды — теплым, обволакивающим, почти домашним. Эбби слегка вздрогнула, словно этот контраст — уютный аромат еды и мрачная реальность — резанул ее по живому.

— Ну, и плюсы в этом есть, — продолжила она, уже более легким тоном, но в глазах все еще тлела настороженность. — Кормят тут... отрадно. Да и Игровая есть. Вы там еще не были, но уверяю — вам понравится.

Глейдеры переглянулись. В их взглядах читалось предвкушение — не столько от игр, сколько от возможности хоть ненадолго забыться, утонуть в чем-то, что не напоминало бы о Лабиринте, о ПОРОКе, о том, что их судьба все еще висела на волоске.

— Вас выжило много, человек двадцать точно, — Минхо нарушил молчание, его голос звучал нейтрально, но в глубине глаз прятались вопросы. — Вы здесь все... девчонки?

— Почти все, — ответила брюнетка азиатской внешности. Ее взгляд скользнул по Минхо, оценивающе и чуть насмешливо, затем резко перевелся в дальний угол зала. — Вон там, в капюшоне, видите? — Она кивнула в сторону одинокого силуэта, скрытого серой тканью. Капюшон намертво прикрывал лицо, оставляя лишь смутный контур подбородка. — Это Арис. Он прибыл в Лабиринт самым последним, и после него... — Она замолчала, словно подбирала слова.

Тереза, до этого молчавшая, закончила за нее, прикусив губу:

— ...все изменилось?

— Да, — брюнетка опустила глаза, и в этом движении было что-то похожее на вину. — Он... скромный. Скрытный. И вечно себе на уме, особенно после того, как увезли Рэйчел. — Затем ее лицо неожиданно озарила хитрая улыбка. — Но в этом даже что-то есть... что-то симпатичное. Если понимаете, о чем я.

Она подмигнула Сэм, и та растерянно улыбнулась в ответ, словно не понимая, как реагировать на это.

— Боже, Барб, если он тебе нравится, так и скажи ему! Нечего глазки строить впустую! — Эбби фыркнула, но в ее голосе не было злости — только привычная подначка.

Атмосфера постепенно смягчалась. Глейдеры больше не чувствовали себя чужаками — теперь они были частью этого странного, полуразрушенного, но живого мира.

Курочка в соусе лежала на тарелках, окруженная золотистым картофелем — простая, но такая желанная после дней лишений. Сок в стаканах был сладким до приторности, словно кто-то специально добавил в него каплю забытого счастья. Глейдеры набросились на еду с жадностью, которая граничила с отчаянием — как будто это действительно могла быть их последняя трапеза. Именно в этот момент, когда казалось, что хотя бы на мгновение можно забыть о страхах, раздался голос Дженсона.

Он врезался в уютное молчание, как нож в мягкую ткань:

— Эй, минуточку внимания!

Зал замер. Шепоты оборвались на полуслове. Даже звук глотков затих — сок так и остался в стаканах, недопитый, словно сама жизнь остановилась на мгновение. За Дженсоном, как тени, выстроились четверо охранников. Их позы, их взгляды, даже то, как они стояли — все это кричало о силе, о контроле, о том, что здесь они решали. Тишина стала густой, почти осязаемой — можно было бы резать ее ножом и подавать на блюдце.

Дженсон окинул зал взглядом. Его глаза — холодные, расчетливые — скользили по лицам, будто сканируя их на предмет слабостей. Затем губы растянулись в улыбке — широкой, самодовольной, слишком белой и слишком идеальной, чтобы быть настоящей.

— Алисия, Сара, Эмма, Хлоэ... — Он произносил имена медленно, смакуя каждый слог, как гурман смакует дорогое вино.

Девочки поднимались со своих мест — кто-то быстро, с горящими глазами, кто-то медленнее, будто не совсем уверенные в своем счастье. Зал взорвался аплодисментами. Атмосфера наполнилась липкой, почти истеричной радостью — как будто, хлопая другим, каждый надеялся, что в следующий раз назовут его имя. Даже самые мрачные лица исказились в подобии улыбок. Потому что быть избранным — значит быть важным. А быть важным — значит иметь шанс выжить.

— Сегодня они отправятся... — Дженсон сделал паузу, давая тишине повиснуть в воздухе, — ...не побоюсь этого слова, в рай! В место, где никакая опасность им не угрожает. И, поверьте мне, со временем туда отправитесь все вы! — Он развел руки, как проповедник, обещающий пастве спасение. — Спасибо за ваше терпение!

Затем, снизив тон до более будничного, но не менее театрального, добавил:

— Через час — отбой. А пока... можете отвлечься в Игровой. Воспользуйтесь временем мудро, ребята.

Он жестом указал выбранным девочкам следовать за сотрудниками. Те вышли быстро, почти бесшумно, как тени. Дверь закрылась за ними с мягким щелчком — звуком, который почему-то казался громче любого хлопка. И сразу же зал снова ожил. Разговоры, смех, даже слишком громкие шутки — все это вырвалось наружу, как пар из перегретого котла. Стены, казалось, впитали в себя это странное сочетание надежды и тревоги, чтобы потом, в тишине ночи, шептать их обратно спящим обитателям базы.

Дверь в Игровую распахнулась с мягким шипением автоматики, и перед глейдерами предстало пространство, которое казалось слишком нормальным — настолько, что от этого становилось тревожно. Огромная комната, залитая теплым светом, напоминала осколок забытого мира — того, что существовал до Лабиринта, до ПОРОКа, до всех этих бесконечных испытаний.

Мягкие диваны, расставленные полукругами вокруг массивных экранов, напоминали о домашних вечерах, которые большинства из них не помнили. По стенам стояли игровые приставки, их провода были аккуратно заправлены в пластиковые короба, будто кто-то очень старался создать иллюзию порядка. В углу мерцали автоматы с закусками — яркие, с пестрыми наклейками, обещающими «хрустящее наслаждение».

Но больше всего поражала тишина. Не та гнетущая, что висела в коридорах базы, а живая, наполненная смехом, возгласами и щелчками кнопок. Здесь люди позволяли себе расслабиться — или хотя бы притвориться, что это возможно.

​Минхо и Чак, словно мальчишки, сорвались с места первыми, устремившись к приставке. Их пальцы уже сжимали джойстики, глаза горели азартом — наконец-то что-то простое, что-то, где правила понятны, а победа зависела только от них.

— Ставлю на то, что ты проиграешь, — фыркнул Минхо, нажимая кнопки с такой яростью, будто от этого зависела его жизнь.

— Мечтай, — огрызнулся Чак, но ухмылка выдавала его волнение.

Тереза с группой девушек устроились у большого экрана, где показывали какой-то старый фильм. Актеры смеялись, целовались, страдали — все это выглядело как сказка из другого мира. Сэм заметила, как Тереза украдкой смахивала слезу, и почувствовала странный укол в груди.

Но саму Сэм привлекла странная конструкция в углу — металлическая панель с рядами ячеек и выступающих штырьков. На столе перед ней аккуратной стопкой лежали плоские пластиковые диски.

— Что это? — ее голос прозвучал странно громко в собственных ушах.

Ньют, стоявший рядом, пожал плечами:

— Кажется, нужно кинуть диск так, чтобы он, перескакивая по штырькам, попал в ячейку с максимальными очками. Десятка — в правой стороне.

Сэм замерла. В её голове что-то дрогнуло — смутное, как отголосок сна. Она уже видела это. Где-то. Когда-то.

— Попробуешь? — Ньют подал ей диск.

Сэм кивнула, сжала пластиковый кружок в ладони и бросила в отверстие в панели. Диск зазвенел, ударился о первый выступ, отскочил в сторону, затем еще раз — и с тихим клингом упал в ячейку с цифрой «4».

— Неплохо для первого раза, — улыбнулся Ньют.

Но Сэм не ответила. Она смотрела на игру, и в её глазах плескалось что-то неуловимое — то ли воспоминание, то ли предчувствие.

— Странно, — пробормотала она. — Кажется, я знаю эту игру.

Ньют насторожился.

— Из прошлого?

— Не знаю. Но... — Сэм снова взяла диск, и пальцы её сомкнулись вокруг него с какой-то странной уверенностью. — Кажется, я помню, как в нее играть.

Она бросила снова. На этот раз диск пролетел по сложной траектории, отскакивая от выступов с такой точностью, будто кто-то невидимый направлял его. Клинг.

— Десятка, — прошептал Ньют. — Как ты это сделала? Со второго то раза!

Сэм не сводила глаз с игры:

— Я направила его по нужной траектории. Мысленно, ну ты знаешь. — В ушах зазвенело, в висках застучало. Она знала эту игру. Не просто знала — ее мышцы помнили каждое движение. Это был тест. Один из многих.

«Хорошая девочка, Сэм. Видишь, как легко, когда ты концентрируешься?» — Ее ладони вспотели. Она чувствовала, как что-то — какая-то сила — шевелилась у нее под кожей, отвечая на всплывающие воспоминания.

— Сэм? — Ньют осторожно коснулся ее плеча.

Она вздрогнула, резко выдохнула.

— Это не просто игра, — сказала она так тихо, что Ньют наклонился ближе. — Они... они проверяли нас с помощью таких вещей. Проверяли меня.

Кончики её пальцев горели. Она знала, что если сейчас посмотрит на них — увидит, как воздух вокруг слегка дрожит, будто над раскалённым асфальтом. Но она не посмотрела. Она не позволила себе этого, потому что в последний раз, когда она потеряла контроль...

Крики. Разбитое стекло. Кровь на её руках.

Она резко сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. Боль была якорем — грубым, но эффективным.

— Сэм? — Ньют снова коснулся ее плеча, и его прикосновение словно вернуло ее в реальность. 

Она резко моргнула.

— Да... да, все в порядке. — Голос звучал чужим, слишком ровным, слишком контролируемым. 

Громкоговорители вдруг щелкнули, и по залу разлился ровный, безэмоциональный голос: 

— Внимание. До отбоя осталось десять минут. Просьба всем направиться в свои комнаты.

Сэм вздрогнула. Время пролетело незаметно — или она просто слишком глубоко ушла в себя? Минхо с недовольным ворчанием отложил джойстик, Чак потянулся, зевнув. Тереза и другие девушки медленно поднимались с диванов, их лица в свете экрана казались бледными, почти прозрачными. 

— Ну что, гримзи*, похоже, пора, — Эбби, проходя мимо, шлепнула Сэм по плечу, но та даже не шелохнулась. 

​Ньют посмотрел на нее внимательно. 

— Ты точно в порядке? 

— Да, — она кивнула, слишком быстро. — Просто... устала.

Еще одна ложь. Она не была уставшей. Она была напугана. Потому что если она начинала вспоминать это, значит, скоро всплывет и все остальное. А она не была готова к этому. Не сейчас. Не здесь.

Охранники уже ждали у выхода, направляя поток подростков в спальные блоки. Сэм шла, почти не осознавая движения, ее тело действовало на автомате, пока разум цеплялся за обрывки воспоминаний.

Белые стены. Холодный пол. Низкий мужской голос.

— В комнаты заходим по пятеро, — объявил один из охранников, указывая на двери. — Парни — направо, девушки — налево.

Сэм машинально кивнула, даже не проверив, с кем она была в одной комнате. Ей было все равно, ей нужно было просто... Просто пережить эту ночь. Потому что завтра, возможно, она уже не будет собой. А кем-то другим. Кем-то, кого она боялась вспомнить.

______________________________
«Гримзи*» (от «grim» – мрачный + «зомби») — Так, девчонки из другого Лабиринта называли прибывших новичков. Почему? Новички бледные, растерянные и ходят как зомби от шока.