Бегущий в лабиринте: Панацея

Тот день был выжжен дотла.

Воздух дрожал, словно раскалённый металл, пропитанный смрадом горящей плоти и сладковатой гнилью разложения. С неба медленно кружился пепел — белые хлопья смерти, долетавшие с севера, откуда не возвращался никто. Толпа у КПП клокотала, как раненый зверь: сплетённые воедино крики, мольбы и проклятия сливались в единый животный рёв.

Сквозь этот ад, словно тень, пробиралась женщина.

Её костлявые пальцы впились в свёрток с такой силой, что суставы побелели. Ребёнок — не старше года — тихо хныкал, его плач тонул в общем хаосе, слабый, как писк птенца под колёсами грузовика. В её глазах, пустых и бездонных, как провалы в земле после взрывов, не осталось ничего, кроме отчаянной решимости.

— Пропустите! Ради всего святого! — её голос разорвался, исчезнув в рёве двигателей.

Военный у шлагбаума был монолитом. Его лицо под каской казалось высеченным из камня — ни возраста, ни эмоций, только холодный расчёт. Автомат прирос к груди, став продолжением тела.

— Проход закрыт. Город на карантине.

Она шагнула вперёд, заслоняя ребёнка от слепящих лучей прожекторов, бьющих прямо в глаза, как удары кнута.

— Не меня... Его! Возьмите моего ребёнка!

Взгляд военного скользнул по свёртку. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то человеческое — усталость? Раздражение?

— Прием детей был в другое время. Сейчас не могу.

— Умоляю! — её ногти впились в рукав формы, оставляя грязные полосы. — У него иммунитет! Ведь вы берёте иммунных? Ему всего год! Он...

Тень упала на них.

— В чём проблема, сержант?

Женщина в белоснежном халате, неестественно чистом среди всеобщей грязи, стояла, скрестив руки. На груди — жетон ПОРОКа, блестящий, как лезвие. Её глаза — холодные, аналитические — скользнули по ребёнку, затем по матери, оценивая, взвешивая, словно рассматривая лабораторные образцы.

— Отказник, доктор Пейдж. Хочет отдать его, но...

— Документы? — её голос звучал металлически, без эмоций.

Мать протянула смятый листок дрожащими руками. Уголок свидетельства о рождении, голубой, как небо, которого они давно не видели. Доктор Пейдж взяла ребёнка с профессиональной лёгкостью, будто принимала образец ткани. Малыш захныкал, уткнувшись носом в накрахмаленный воротник, пахнущий антисептиком и чужбиной.

— Вы добровольно отказываетесь?

— Да... — голос матери разбился. — Мой муж... умер от вируса. И я... я скоро тоже... — её взгляд скользнул по свёртку, губы сжались в тонкую дрожащую линию. — Но он... он сильный. Должен быть иммунном!

Она зажмурилась, чувствуя, как горячие слёзы оставляли на грязных щеках солёные дорожки. Она должна была сделать это — пока толпа сзади стонала, пока взрывы сотрясали землю, пока что-то внутри неё рвалось на части.

— Другие дети есть? — доктор Пейдж уловила едва слышное "нет". — Не волнуйтесь. Мы обеспечим ему уход. Как зовут мальчика?

— Стивен...

— Хорошее имя, — её улыбка была короткой, как вспышка сканера. — Идите на юго-восточный...

​В этот момент мир взорвался. Небо разорвалось где-то рядом. Земля вздыбилась под ногами. Толпа рухнула, как подкошенная пшеница. Все инстинктивно пригнулись. Доктор Пейдж прикрыла ребёнка своим телом, прижавшись к бронированному КПП.

Когда пыль немного рассеялась, воцарилась странная тишина, нарушаемая только звоном в ушах и приглушёнными стонами. Доктор подняла голову.

Мать стояла на коленях, сжимая живот — но не от страха. Она сжимала его судорожно, безнадежно. Лицо исказила нечеловеческая мука, но не от звона в ушах — от внутреннего спазма. Ее платье расползалось над округлившимся, твердым животом.

Доктор Пейдж замерла. Стивен на её руках заплакал громче. Её холодный взгляд скользнул с младенца на живот матери, на её потерянные, полные укора глаза.

— Мисс... — её голос потонул в новом визге сирен. — Вы... беременны?

***
Автобус подбросило на очередной кочке, и Сэм резко распахнула глаза. Желтоватый свет редких ламп ударил в зрачки, заставив её болезненно зажмуриться. В носу стоял металлический запах запекшейся крови, а в висках пульсировала глухая боль — последствия переутомления. Она прижала ладони к лицу, пытаясь стереть это навязчивое, разъедающее сознание ощущение.

Тёплая рука легла на её плечо. Томас осторожно отодвинул её пальцы от лица, заглядывая в воспалённые глаза, испещрённые лопнувшими капиллярами. Сэм слабо улыбнулась — несмотря на весь кошмар, через который они прошли, брат неизменно находил силы заботиться о ней. Сам Томас выглядел ужасно: неестественная бледность, проступающая даже в этом жёлтом свете, грязь на лице и странный кисловатый запах, исходящий от его одежды.

От этого амбре у Сэм снова подкатила тошнота. Она зажмурилась, откинув голову на потрёпанную спинку сиденья.

— Эй, Сэмми, всё хорошо? — его хрипловатый голос перекрыл рёв изношенного двигателя.

— Да, да, Томми, я в норме, просто слегка подташнивает, — с усилием разлепив веки, она окинула взглядом салон.

Автобус, явно переоборудованный для перевозки заключённых, представлял собой жалкое зрелище. Несколько зарешеченных окон, перегородка, отделявшая их от водителя, потрёпанные кожаные сиденья с торчащей набивкой. Тусклый свет мигающих ламп отбрасывал нервные тени на лица оставшихся глейдеров. Впереди, у кабины, сидел вооружённый автоматом мужчина в форме — он нервно поглядывал по сторонам, словно ожидал нападения в любой момент.

Атмосфера висела тяжёлым, удушающим покрывалом.

— Так, где мы?

— Без понятия, они ничего не говорят, да и вопросы наши игнорируют, — Томас бросил настороженный взгляд на оружие охранника. — Но они вытащили нас из лап ПОРОКа, уничтожили их лабораторию. Не знаю, можно доверять им или нет, но они спасли нас от неминуемой кончины... — он замолчал, заметив её вопросительный взгляд. — Они готовились уходить, ведь установили бомбу в лаборатории, но один заприметил нас, так что им пришлось в быстром темпе возвращаться. Мы бы ушли под землю вместе с ПОРОКом.

Сэм напряжённо пыталась собрать воедино обрывки воспоминаний. Побег. Нападение Галли. Выстрел Чака. Голос той женщины из лаборатории, её странные слова об иммунных... Голову снова пронзила острая боль, заставив её вздрогнуть. То ли её знобило от переутомления, то ли сквозь щели в прогнившем кузове проникал ночной холод.

Заглянув в зарешеченное окно, Сэм увидела лишь непроглядную тьму. Воображение тут же принялось рисовать кошмарные картины: руины домов, блёклые тени былого великолепия, всепоглощающий хаос. Эти образы возникали перед ней так чётко, будто проецировались прямо на сетчатку глаз.

— По-твоему, жизнь в том мире, что она описала, лучше, чем смерть? — вопрос вырвался сам собой, когда автобус в очередной раз качнуло на повороте.

— Считаешь, было бы лучше, если бы мы погибли? — Томас понизил голос до шёпота, заставляя её наклониться ближе. — Нет, для меня подобного конца не существует. Не для нас. Мы слишком многое пережили, чтобы сдаться прямо перед финалом.

— Может, тогда всё было бы проще... — её шёпот потонул в скрежете металла.

Она не хотела думать о новом мире. Не хотела представлять испытания, которые их ждали. Больше всего её пугали тени прошлого — вопросы о цели её создания, о смысле всего этого кошмара. Раньше, в Лабиринте, на это не было времени — нужно было выживать, кормить вечно голодных мальчишек, избегать гриверов... Но теперь, когда основная опасность миновала, эти мысли терзали её изнутри, как голодные крысы, грызущие стенки сознания.

Глубокий вздох смешался со скрипом колёс, и Сэм посмотрела Томасу прямо в глаза:

— Что если новый мир не примет нас?

— Брось, это лишние переживания. Мы — будущее для этого нового мира, они не могут не принять нас. Или ты так сильно хочешь умереть, что придумываешь причины? Неужели хочешь оставить меня?

— Умирать я не хочу, просто... — она провела языком по потрескавшимся губам, подбирая слова. — Не думаю, что вообще должна была существовать. Я думаю обо всех этих диких вещах, что привели к моему рождению. Было ли это спланировано, или это вышло случайно. Я не знаю, кто я и зачем я здесь, и из-за этого боюсь, что меня могут не принять ведь... Я могу быть опасной.

Дыхание перехватило, и Сэм закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Тёплая рука Томаса сжала её пальцы, и это прикосновение, словно якорь, вернуло её к реальности. Открыв глаза, она продолжила:

— Можно ли быть одновременно и чудом, и ошибкой?​

Сэм ощущала, как её чувства путались, а мысли загоняли в самую тьму. Каждый новый поворот автобуса отзывался странным эхом в груди — то ли страх, то ли предвкушение. Сквозь грохот колёс ей слышался шепот собственных сомнений, настойчивых и беспощадных.

Кто я? Ошибка? Должна ли я вообще существовать?

Она сжала пальцы Томаса сильнее, будто боялась, что реальность вот-вот растворится, как дым. В голове всплывали обрывки воспоминаний — лаборатория, холодные глаза учёных, боль от бесчисленных экспериментов. Но были и другие картинки — смех Чака, упрямый взгляд Ньюта, тёплые руки брата в самые тёмные минуты. Эти мысль впивались в сознание острыми когтями. Сэм чувствовала себя чужим созданием, монстром, рождённым в пробирке. Но разве можно быть монстром, когда твоё сердце болит за других? Когда ты готова отдать всё, чтобы защитить тех, кто стал для тебя семьёй?

— Ты не ошибка, Сэм... — строгий голос брата, вывел её из круговорота мыслей. — Ты не эксперимент, не случайность, и уж точно не монстр. Ты — моя сестра, вот ты кто. И я готов лично подраться со всеми теми, кто будет убеждать тебя в обратном. — Томас ухватился за неё обеими руками, взглянул так, словно хотел вбить эти слова ей в голову. — Ты особенная, Сэм. Моя маленькая особенная сестренка, которая может надрать зад любому негодяю!

Легкий почти чуждый смех вырвался неожиданно, Сэм даже испуганно прикрыла рот рукой. Слова брата лечебным воздействием прошлись по каждому нервному окончанию девчонки, вызвав приятную дрожь. Он был прав в каком-то смысле, и легче Сэм точно стало, вот только надолго ли? Этот вопрос она решила отпустить, ведь сейчас ей действительно стало всё равно.

— Спасибо, Томми, это то, что мне было нужно.

— Я знаю, я же твой брат, а кто ещё знает тебя лучше, чем я?

— Ммм, наверное, прежняя я, которой не стирали память? — Сэм хотела пошутить, но от этого стало не по себе. Она и вправду почти не помнила прежнюю себя, и это было досадно. — Как-то не смешно получилось...

— Прошлая ты, прошлый я — к черту это все! Мы есть мы, а всё, что было до Лабиринта, считай, ушло в небытие, как и ПОРОК со своим дурацким экспериментом.

Сэм улыбнулась, но автобус резко затормозил, прервав её ответ. Грубые незнакомые голоса впереди прорезали ночную тишину, словно нож ржавую жесть. Свет погас, погрузив салон в тревожный полумрак. Девушка окинула взглядом глейдеров — все замерли, но в их глазах бушевала настоящая буря: зрачки расширены, веки подрагивали. Что-то пошло не так. Что-то страшное.

— Эй, что за остановка? Нам хоть кто-нибудь объяснит, что происходит? — голос Минхо, обычно такой уверенный, теперь звучал как вызов судьбе в этой внезапной темноте.

Мужчина в форме двинулся к нему с механической точностью, пальцы судорожно сжимали автомат. Его шаги отдавались глухими ударами по полу — точёными, выверенными, будто перед ними не человек, а запрограммированная машина. Остановившись в сантиметре от Минхо, он медленно обвёл взглядом всех присутствующих.

— Будь потише, мальчик. И слушайся, если не хочешь оказаться съеденным заживо.

Минхо фыркнул, толкнув локтем Ньюта:

— Слышал? Он меня мальчишкой назвал. Не знаю, считать это комплиментом — я и правду молодо выгляжу — или насмешкой, ведь я в таком юном возрасте прошёл через ад безо всяких оружий и примочек. — Его усмешка сверкнула в темноте, как лезвие.

— Шутки шутить вздумал, мальчик. Мы тут вообще-то...

Жуткий металлический скрежет перекрыл его слова — будто тысячи когтей впились в обшивку автобуса. Мужчина резко поднёс палец к губам. Тишина стала такой густой, что Сэм слышала, как у Чака стучали зубы. По спине побежали ледяные мурашки.

И тогда — удар.

Что-то тёмное и бесформенное прилипло к окну, заставив стекло дрожать. Сэм застыла, впиваясь взглядом в существо за стеклом. Чёрные, как смоль, глаза. Вздутые вены на серой коже. Шёпот, похожий на скрип несмазанных шестерёнок. Как по сигналу, другие твари облепили автобус. Они били в стёкла, царапали металл, раскачивали машину с такой силой, что казалось — вот-вот перевернут. Их стоны сливались в жуткую симфонию голода.

— Вот же дерьмо! Эти шизы окружили нас! — Мужчина рванул к рации, его голос превратился в металлический скрежет: — Ястреб, говорит команда «Альфа», пройти незаметно не вышло, мы приближаемся к базе! Будьте готовы встречать иммуннов!

Автобус рванул вперёд, подбрасывая пассажиров на сиденьях. Сэм слышала, как Минхо ругался, ударяясь головой о потолок, как Чак всхлипывал где-то в темноте, и как Фрайпан пытался его успокоить сквозь скрежет зубов. Время растянулось, каждая секунда казалась вечностью.

Когда машина, наконец, остановилась, мужчина выкрикнул инструкции, его голос резал слух:

— Когда я открою дверь — бегите! Не оглядывайтесь! Прямо к воротам! Да хранит вас Бог, детишки...

Дверь распахнулась, и ночной воздух ворвался внутрь, неся с собой запах пороха и чего-то гнилого. Томас схватил Сэм за руку, таща за собой так, будто она не могла бежать сама. Они вышли наружу. Песок горячим пеплом обжигал ноги. Крики. Выстрелы. Тени, мелькающие в темноте — слишком быстрые, чтобы быть людьми. Они бежали к освещённым воротам, и каждый шаг давался с трудом, будто ноги вязли в паутине.

Последний рывок — и они внутри.

Ворота захлопнулись с грохотом, отрезав кошмар снаружи. Перед ними раскинулось огромное амбарное помещение, заполненное людьми в форме. Их взгляды — смесь любопытства и жалости — скользили по дрожащим подросткам. Ребята образовали круг, всё ещё не осознавая в безопасности они, или нет. Их напуганные глаза, как у раненных зверей, метались от фигуры к фигуре, выискивая, запоминая.

Им здесь помогут? Им стоило ждать подвоха?

— Полагаю, вы из Лабиринта А? — Голос седоволосого мужчины прозвучал неожиданно мягко. Его чистый костюм резал глаза после недель грязи и крови. Он аккуратно подошел к ним, выставив руки в безобидном жесте. — Не бойтесь. Здесь вы в безопасности. Добро пожаловать в «Ковчег» — ваше убежище в этом дивном новом мире!

Рты глейдеров разом открылись.