Бегущий в лабиринте: Панацея

Топот сапог по кафельному полу эхом отдавался в пустых коридорах, сопровождаемый глухим стуком сердца, барабанящего о тонкие стенки грудной клетки. Парень не знал, сколько времени осталось, когда те, другие, поймут, что он совершил. От волнения вены на шее и руках набухли, лицо покрылось бисеринками пота, но он не обращал внимания, торопясь к заветной точке назначения.

Каждый день ровно в 17:45 она ждала его в отдельном кабинете сектора A. Благодаря его настойчивости, они получили комнату без камер и прослушивающих устройств, где могли провести драгоценные часы вместе, погружаясь в беседы, полные легкомысленных тем. Сегодня это преимущество работало на него: здесь никто не узнает о плане, созревшем в его голове пару месяцев назад.

Открыв невзрачную дверь ключ-картой, он вошел внутрь, мгновенно закрыв её за собой. Обернувшись, обнаружил себя в теплых объятиях девчонки. Прикрыв глаза, он хотел было простоять так вечность, чувствуя её тепло, забыв обо всём, но нашёл в себе силы отстраниться и встретиться взглядом с её зелёными глазами, яркими, подобно изумрудам.

Свои карие глаза, похожие на плитку тёмного шоколада, он не любил, зато её взгляд всегда приводил его в восторг. Сейчас он любовался её лицом, тонким и прекрасным, словно произведением искусства, запоминая каждую деталь, каждую линию, каждую морщинку, боясь забыть.

— Что случилось, Томми? — её голос звучал нежно, тревога сквозила в каждом слове. — Ты выглядишь так, будто что-то случилось..

— Ты должна выслушать меня внимательно, Сэмми, — он опустился ниже, чтобы их глаза были на одном уровне. — Я сделал то, что должен был сделать давно, но это не понравится ПОРОКу. Поэтому мы с тобой уходим.

— Уходим? — её глаза расширились от удивления.

— Да, навсегда, — он видел её замешательство, но знал, что она последует за ним хоть на край света. — Ровно в 02:30 ты должна выйти из своей комнаты, отключить камеры и охрану, я буду ждать тебя на первом этаже. Старайся не привлекать внимания, понятно? — Сэм кивнула, но в душе у Томаса поселились сомнения. — Если вдруг... Если что-то пойдёт не так, если тебя заметят или меня поймают, — он сделал паузу, не желая думать о разлуке. — Обещай мне кое-что?

Она снова кивнула, сжимая его руки в своих.

— Обещай, что не забудешь меня, Сэмми.

Слова врезались в воздух, обволакивая её с головы до ног, внедряясь в кожу, глубоко проникая в сердце.

— Обещаю, Томми.

Они прижались лбами друг к другу, наслаждаясь моментом, запоминая его, храня в памяти навсегда. Обещание, такое важное и невесомое, связало их крепкой нитью, объединило навечно. Они не знали, что ждало их впереди, не знали, свидятся ли вновь, но сейчас они были вместе, и этого было достаточно.

***
— Томас..

Его имя прозвучало где-то вдали, словно сквозь толщу воды — глухо, расплывчато, едва различимо.

— Томас... Ты слышишь меня?

Он не хотел отвечать. Не хотел возвращаться. Потому что если сознание прояснится — вернётся и боль. Острая, жгучая, как будто кто-то выжигал ему душу раскалённым железом. Сквозь сомкнутые веки пробивался тусклый свет, но он боялся открыть глаза. Боялся, что мир снова обрушится на него всей своей тяжестью.

— Томас, это Чак! Как ты? Пожалуйста, чувак, не умирай!

Голос прорвался сквозь пелену, и в тот же миг воспоминания вонзились в сознание, как ножи. Глейд. Гриверы. Иглы, впивающиеся в плоть. Метаморфоза. Правда. Лабиринт не имел выхода. Единственный путь к свободе был хуже смерти.

Отчаяние сдавило горло, и Томас с трудом выдавил из себя стон. Веки дрогнули, приоткрылись — и перед ним возникло круглое, перепуганное лицо Чака. Но в следующее мгновение страх в глазах мальчишки сменился ликованием.

— Он очнулся! — Чак взвизгнул так, что у Томаса зазвенело в ушах. — Томас очнулся!

— Чак, заткнись, — прошипел Томас, снова зажмуриваясь. Голова раскалывалась, тело ныло, будто его переехал грузовик. — Мне и без того тошно.

— Извини, но я так рад, что ты живой! Скажи спасибо, что я тебя пока не зацеловал!

— Только попробуй.

Томас заставил себя приподняться, опершись спиной о холодную стену. Каждый мускул горел, суставы скрипели, словно ржавые петли.

— Сколько я был в отключке?

— Не так долго, — раздался мягкий голос. Это была Тереза. Она стояла рядом, и её улыбка — лёгкая, почти невинная — заставила его сердце ёкнуть. — Та сыворотка, что была со мной, когда я попала сюда, быстро ставит на ноги.

Томас окинул взглядом помещение. У выхода, скрестив руки, молча, наблюдал Минхо. Его каменное лицо ничего не выражало, но в глазах читалось облегчение. Он был рад, что Томас выжил.

Времени на раскачку не было.

— Чак, — Томас сжал зубы, подавляя очередную волну тошноты. — Собери Совет. Ньюта, Алби — всех. Быстро.

— Ты серьёзно?

Томас медленно выдохнул.

— Я только что прошёл через Метаморфозу, Чак. По-твоему, у меня сейчас есть настроение для шуток?

Мальчишка замер на секунду, затем рванул к двери, словно его подожгли. Уже в коридоре раздался его истошный вопль:

НЬЮТ! ТОМАС ПРОСНУЛСЯ, И ЕМУ СРОЧНО НУЖНО СОБРАНИЕ СОВЕТА!

Томас закатил глаза, но тут же схватился за голову — резкое движение вызвало новый приступ боли.

— Минхо... — голос его звучал хрипло, но твёрдо. — Приведи Сэм.

Куратор молча кивнул и исчез за дверью. Тишина. Только прерывистое дыхание Терезы рядом.

— Так что же ты вспомнил? — она опустилась на край кровати, и от неё пахло травой, ветром и чем-то неуловимо родным.

Томас сжал кулаки.

— Многое. Мы с тобой... — он посмотрел ей прямо в глаза, — Мы помогали им, Тереза. Мы работали на тех, кто создал этот ад.

Её лицо исказилось от потрясения.

— Но если мы были на их стороне... зачем они отправили нас сюда?

— Потому что я всё испортил. — Он опустил взгляд. — Но я должен был это сделать. Должен был их остановить.

Тереза неожиданно сжала его руку. Тёплое, крепкое прикосновение. Как тогда, до Лабиринта.

— Ты не виноват, — прошептала она.

Сердце Томаса сжалось. Он хотел сказать ей больше. Хотел, чтобы она вспомнила. Но слова застряли в горле.

— Мне нужно увидеть Сэм, — пробормотал он, откидываясь назад. — Тогда я расскажу всё.

Он закрыл глаза. Он должен сначала увидеть её.

***
Камень отлетел в сторону с глухим стуком. Второй. Третий. С каждым ударом ботинка Сэм пыталась выбить из себя накопившееся раздражение, но хаос в голове только сгущался. Воспоминания всплывали обрывками, путались, как нити в клубке, опьяняя сознание и усиливая пульсирующую боль в висках. Телекинез всегда давался ей тяжело, но сейчас казалось, будто мозг вот-вот взорвется от перегрузки.

Неожиданное прикосновение к плечу заставило ее резко обернуться.

Ньют замер, словно парализованный. В его глазах читалось странное сочетание вины и смущения — он напоминал ребенка, пойманного на месте преступления, но слишком напуганного, чтобы сознаться. Губы дрожали, бессмысленно шевелясь в попытке сформировать слова. Кулаки то сжимались до побеления костяшек, то разжимались, будто пытаясь поймать ускользающую смелость. Взгляд беспокойно скользил по ее залитой кровью кофте, задерживаясь на пятнах, которые уже успели потемнеть и застыть.

Тишина между ними была густой, почти осязаемой. Два израненных сердца, два сбившихся ритма в глубине этого проклятого Могильника.

— Сэм.. я.. — голос Ньюта сорвался на полутоне, а взгляд уперся в землю.

— Что на этот раз? Будешь винить меня в том, что я убила гривера? Только не говори, что он был твоим маленьким склизким питомцем, — язвительно бросила Сэм, скрещивая руки на груди защитным жестом. Его прежние слова все еще жгли изнутри, оставляя горький привкус обиды. — Дай угадаю, ты называл его пушистиком?

— Очень смешно, Сэм..

Она резко развернулась, готовая бежать — бежать от этого места, от его глаз, от собственных противоречивых чувств. Обида боролась с пониманием, злость — с какой-то глупой нежностью к этому растерянному мальчишке с глазами как у побитого щенка. Разбираться в этом сейчас было выше ее сил.

Но его рука внезапно сомкнулась вокруг ее запястья, крепко, почти болезненно, не давая уйти. В голове проносились обрывки фраз, варианты извинений, нелепые мысли о том, чтобы просто притянуть ее к себе и... Нет, сначала нужно было загладить вину. Но примет ли она это? И что потом? Может...

Голос прорвался наружу раньше, чем он успел выстроить предложение:

— Я конченый трус, Сэм. Самый настоящий шанк и стебанутый ушмарок, — она, наконец, подняла на него взгляд, и в ее глазах мелькнул интерес. — Я не должен был винить тебя в том, что произошло с Зартом. Я злился, но не на тебя, а на самого себя. Он рванул к тебе, потому что знал, что ты поступила правильно, и хотел помочь. А я был напуган, не мог даже пальцем пошевелить. А ты... Тебе было страшно, но ты сделала то, что было нужно. Ты спасла зверей, спасла Томаса и убила гребанного гривера! — слова вырывались пулеметной очередью, он задыхался, спотыкался, но не мог остановиться. И когда в уголке ее губ дрогнула улыбка, он и вовсе растерялся. — Прости меня...

Его руки сами потянулись к ней, забыв о крови и грязи. Ему нужно было ощутить ее тепло, утонуть в этих зеленых глазах, которые сводили его с ума с того самого поцелуя. Сэм будто гипнотизировала его, пробуждая чувства, которых он раньше не знал. И теперь он готов был на все, лишь бы разгадать эту загадку.

— Всё в порядке, Ньют, — ее слова сняли с его плеч невидимую тяжесть. — Я понимаю твои чувства, и понимаю, что иногда я правда действую необдуманно... Я работаю над этим, — улыбка осветила ее лицо, и его сердце бешено заколотилось. Он сделал шаг вперед, сократив расстояние до опасного минимума. Ждала ли она чего-то? Тогда почему ее глаза так блестели? Он наклонился, уловил сладковатый запах ее дыхания. — Почему ты всё еще держишь меня за руку?

Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из грудной клетки. Еще мгновение — и оно точно остановится.

— Я... Могу я...Могу тебя...

Он наклонился ближе. Она приподнялась на цыпочках, веки дрогнули, закрываясь. Мир сузился до точки. Губы вот-вот должны были соприкоснуться, когда...

— Эй, голубки!

Громовой голос Минхо взорвал момент. Они отпрянули друг от друга, красные как маки, пытаясь перевести дух. Куратор стоял с довольной ухмылкой во всю свою лисью морду.

— Там Томас очнулся. Он ждет вас. Обоих.

Сэм бросила на Ньюта беглый взгляд — быстрый, как вспышка молнии — и почти побежала прочь, оставляя за собой шлейф смущения. Минхо проводил ее оценивающим взглядом, затем медленно перевел его на блондина. Его лицо расплылось в хитрой ухмылке, достойной рыжей плутовки.

Дружеский удар кулаком в плечо должен был быть поддерживающим, но только усилил жар на щеках Ньюта.

— Что? — выдохнул он, избегая взгляда.

— Да ничего... — Минхо сделал вид, что задумался, но уголки губ предательски подрагивали.

Они двинулись следом за Сэм, которая уже почти скрылась из виду — будто торопилась не столько к Томасу, сколько прочь от этого неловкого момента, который висел между ними незримым, но таким ощутимым грузом.

Дверь медпункта скрипнула, впуская полосу холодного света в душное помещение. Томас даже не сразу поднял голову — дни здесь слились в однообразную муку, и взгляд его давно приучился скользить мимо входящих. Но что-то заставило его дрогнуть.

Тонкий силуэт в проеме. Знакомый до боли, даже сквозь пелену забытья.

Сердце ударило так, будто рвалось наружу.

— Сэмми...

Голос сорвался в шепот, но в следующее мгновение он уже вскочил, опрокидывая тонкое одеяло. Мир сузился до одной точки — до нее. Ни Тереза, ни удивленный Минхо и Ньют, ни Лабиринт, ни гриверы — ничего больше не существовало.

Он рванул вперед, не чувствуя под собой ног, и схватил ее в объятия так, будто боялся, что она рассыпется, исчезнет, как мираж.

— Я вспомнил... Боже, я вспомнил всё! — голос его был хриплым, сдавленным, будто слова рвались сквозь колючую проволоку. — Ты моя сестра, Сэмми... Моя сестрёнка... Моя маленькая сестрёнка...

Она не ответила. Только вскрикнула — коротко, глухо, как будто наконец-то позволила себе сломаться, — и вжалась в него, дрожа. Ее пальцы впились в его спину, цепко, отчаянно, будто он был единственной твердью в этом хаосе.

А потом — слезы. Горячие, стремительные, безудержные. Она плакала, уткнувшись лицом в его плечо, а он прижимал ее крепче, гладя по волосам, шепча что-то срывающееся, бессвязное — «Ты нашла меня.. Спасла меня, Сэмми...»

Их дыхание смешалось. Их сердца бились в унисон.

Впервые за долгое время — они были дома.

***
Тяжелая тишина Заседания Совета повисла в воздухе, словно предгрозовая туча. Ньют, не выдержав напряжения, первым нарушил молчание:

— Ты узнал что-нибудь о том, как нам выбраться отсюда?

Вопрос прозвучал гулко, отражаясь от деревянных стен помещения. Томас замер, сжимая кулаки. Правда, которую он нес, была горькой пилюлей — их единственный шанс на спасение пах отчаянной авантюрой и смертельным риском.

— Может, и выяснил, — наконец выдавил он, — но от этого, поверьте, не легче. Лабиринт не имеет разгадки.

В воздухе повисло разочарование, густое, как смог. Десятки глаз впились в него, выжидающе, жадно — как умирающие, увидевшие последний глоток воды. Больше всего Томасу хотелось отвернуться от этой немой мольбы, но он продолжил:

— Не волнуйтесь. Создатели всё же подготовили для нас путь на свободу. У меня есть план. Представьте себе. Смертельно опасный путь. Наверняка многие из нас погибнут. Ну как, звучит обнадеживающе?

Тишина. Затем — нервный смешок, перешептывания. Атмосфера накалилась до предела, будто тетива, готовая сорваться.

— Ещё как! — внезапно рявкнул Минхо, ломая лед нерешительности. — И что же это за путь?

— Попридержи коней, Минхо. Вначале мы должны разобраться с картами.

— А что с ними? — донесся чей-то голос из толпы.

— В картах спрятан ключ к свободе. То, что поможет нам выбраться.

Сэм вдруг вздрогнула. В голове пронеслось странное ощущение дежавю, будто кто-то шепнул ей на ухо давно забытую истину. Губы сами собой произнесли:

— Лабиринт — это код...

Томас резко повернулся к ней. Их взгляды встретились — и в этот миг между ними пробежала искра понимания.

Картохранилище встретило их пыльным полумраком. Время тикало, как бомба, заставляя действовать быстрее. Томас распахнул коробку, и перед ними предстала груда беспорядочных чертежей — месяцы кропотливой работы бегунов, так и не давшей ответа.

— Бегуны всё время сравнивали день с днём, — начал Томас, перебирая листы, — выискивая закономерность, которая может каким-то образом подсказать выход. Но что если... — он сделал паузу, собираясь с мыслями, — что если мы искали не там? Что если паттерны — это не карта, а... послание?

Минхо фыркнул, скрестив руки:

— Чувак, мы изучили их вдоль и поперёк! Ты думаешь, мы бы не заметили каких-то идиотских слов?

— А если смотреть не по отдельности, а все вместе? — Томас разложил несколько карт на столе, накладывая одну на другую. — Восемь секций за один день — может, тогда проявится узор?

Ньют закатил глаза:

— Томми, может, тебе ещё чаю подать? Ты несёшь околесицу.

Но Томас уже не слушал. Мысли неслись в голове со скоростью гривера. Ему нужно было показать, а не рассказывать.

— Калька, — выдохнул он. — Нам нужна калька, маркеры и ножницы. Быстро!

Фрайпан чуть не устроил бунт, когда у него конфисковали драгоценную вощёную бумагу. Его крики «Это же мой последний рулон!» — эхом разносились по Глейду, пока ребята не объяснили, ради чего идут на такие жертвы.

Десять минут спустя пятеро — Томас, Сэм, Ньют, Минхо и Тереза — склонились над столом, превратившимся в поле битвы. Ножницы заменили ножом, карандаши точили до дыр, а пальцы покрылись чернильными пятнами. Минхо ворчал, но подчинялся, Ньют ерзал на месте, а Тереза работала с сосредоточенностью хирурга.

— Ну, шанк, — Минхо бросил на стол очередной вырезанный квадрат, — молись, чтобы это того стоило.

Томас даже не ответил. Его руки дрожали от напряжения, когда он накладывал прозрачные листы один на другой — секция за секцией, день за днём. И вот...

— Охренеть... — вырвалось у Минхо.

На просвет, сквозь наслоения линий, проступила четкая буква "П".

Следующий набор — "Л", затем "Ы", "Т", "Ь". Потом "Б", "Р", "А", "Т".

— Плыть. Брат, — прошептала Тереза, будто боясь спугнуть открытие.

Ньют схватился за голову:

— Что за бред? Это и есть наш спасительный код?

Но Томас уже лихорадочно складывал следующие комбинации. Каждый новый набор букв заставлял сердце биться чаще. Они были на верном пути — он чувствовал это каждой клеточкой.

Сэм наблюдала за братом украдкой. Странное тепло разливалось по груди — она не помнила его, но где-то в глубине души знала: эта связь нерушима. Когда он взял её испачканную маркером руку, она не отдернула ладонь.

— Всё хорошо? — тревожно спросил Томас.

— Да, просто... вымоталась, — она улыбнулась, чувствуя, как подкашивались колени. — Странно осознавать, что ты... родной человек, а я этого не помню.

— Главное то, что ты чувствуешь, — он сжал её пальцы крепче. — Давай выбираться отсюда, Сэмми.

Минхо фыркнул в ответ на эту сцену, но его ворчание уже не звучало так раздраженно. Даже он, скептик и циник, не мог отрицать — они стояли на пороге чего-то грандиозного. Лабиринт начал раскрывать свои секреты.