Бегущий в лабиринте: Панацея

Началось всё у лифта.

Створки Ящика, массивные, как ворота в иной мир, медленно смыкались, скрипя от старости. Их белая краска, некогда ослепительная, теперь походила на потрескавшуюся пустынную корку, испещрённую паутиной времени. Воздух над площадкой был густым, пропитанным запахом металла и пыли, а сумрак, словно живой, обволакивал каждый камень, делая очертания расплывчатыми, как воспоминания. Томас ткнул пальцем в сторону створок.

— Это Ящик, — голос его звучал привычно, будто он повторял эти слова в сотый раз. — Раз в месяц, как часы, он приносит новичков, вроде тебя. Ещё он доставляет нам кое-какие вещи — одежду да продукты. Немного, конечно, но хватает. Мы в Глейде стараемся обходиться своими силами.

Девушка кивнула, но внутри неё бушевала лава вопросов. Они рвались наружу, обжигая горло, но она сжала зубы. Хоть кляпом рот затыкай, — подумала она, чувствуя, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки.

— Как он работает и кто им управляет — мы не знаем, — Томас провёл рукой по шершавой поверхности створки, словно пытаясь прочесть тайну в её трещинах. — Никто из прибывших не смог ничего рассказать. Электричество у нас есть, одежда приходит регулярно, а едой мы в основном обеспечиваем себя сами. Алби как-то рассказывал, что они пытались отправить одного новичка обратно, но Ящик даже не шелохнулся.

Сердце девушки тревожно ёкнуло, будто маленький зверёк, загнанный в угол. Ей хотелось спросить, что же там, за этими створками, когда Ящика нет, но она промолчала. Внутри клубились чувства — любопытство, острое, как лезвие, растерянность, тяжёлая, как камень, и страх, липкий, как смола.

— Глейд делится на четыре зоны, — Томас резко развернулся, его тень удлинилась, будто пытаясь убежать от света. — Плантация, Живодёрня, Хоумстед и Могильник. Запомнишь?

Девушка на мгновение задумалась, но кивнула. Томас ободряюще улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на надежду.

— Плантация, — он махнул рукой на северо-восток, где за частоколом зелени угадывались ровные ряды грядок. — Там мы выращиваем еду. Вода поступает по подземным трубам — водопровод был здесь с самого начала. Без него мы бы давно погибли, прости за грубость. Дождя тут не бывает. Никогда.

Он резко перевёл руку в сторону загона для скота, где в юго-восточной части Глейда клубилась пыль и слышалось глухое мычание.

— Живодёрня — там разводим и забиваем животных... А вон там, — он указал на строение, покосившееся, словно уставшее от собственного существования, — Хоумстед. Сейчас он выглядит, мягко говоря, убого, но жить можно.

Голова девушки кружилась, мысли метались, как испуганные птицы, не находя места. Она едва успевала связывать слова воедино, а в ушах стоял гул, будто от далёкого грома. Томас ткнул пальцем в юго-западный угол Глейда, где среди чащи деревьев виднелись старые скамьи, почерневшие от времени.

— То место мы зовём Могильником. Помимо кладбища, там особо нечего делать. Лес погуще растёт, ну и скамеечки стоят. Можешь туда ходить отдыхать, гулять или просто размышлять. В общем, вольный доступ.

Он прокашлялся, словно в горле застрял комок пыли, и быстро добавил:

— В ближайшие две недели ты будешь работать под началом кураторов. Так мы определим твою специализацию — слопер, технарь, чистильщик, копач. У каждого тут своя роль. Поехали дальше.

И, не дожидаясь ответа, Томас увлёк её глубже в лабиринт Глейда.

Томас направился к Южным воротам, затерявшимся между Могильником и Живодёрней. Девушка шла следом, и с каждым шагом воздух становился гуще, пропитанный запахом навоза и прелой соломы. Она поморщилась, стараясь дышать ртом, но даже язык теперь казался обожжённым этой прогорклой сладостью.

Кладбище и скотобойня по соседству...

Мысль эта вертелась в голове, настойчивая, как жужжание мухи. Почему-то именно этот факт тревожил её куда больше, чем все эти странные слова — «слопер», «чистильщик», «копач». На ферме жизнь шла своим чередом. У большого корыта, покрытого зелёной тиной, несколько коров жевали сено с философским спокойствием, их глаза были пусты, как у тех, кто давно смирился с участью. В грязной луже неподалёку, словно в грязевых ваннах знати, нежились свиньи, их розовые бока блестели на солнце, а хвостики лениво подрагивали.

Девушка смотрела на них и чувствовала странное узнавание. Она знала этих животных. Помнила, как хрюкают свиньи, как кудахчут куры, как блеют овцы. Но своё имя, своё прошлое — нет. Почему? Томас указал на большой хлев, стены которого когда-то были красными, а теперь напоминали запёкшуюся кровь.

— Скотобойня, — сказал он просто. — Работа там непростая, скажу честно. Очень грязная. Хотя, если не боишься крови, можешь попробовать себя в роли забойщика.

Девушка энергично замотала головой. Нет. Не это. Ни за что.

Экскурсия продолжалась. И чем ближе они подходили к Могильнику, тем гуще смыкались над головой ветви деревьев, будто сама природа пыталась скрыть это место от посторонних глаз. А солнце, казалось, и правда обходило его стороной.

Дойдя до Южных ворот, девушка замерла, словно наткнулась на край света. Там были стены.

Они вздымались перед ней, как древние исполины, высеченные из самого камня времени. Их поверхность, грубая и неровная, местами скрывалась под ползучим плющом, цепким, как пальцы мертвеца. Каменные блоки, плотно пригнанные друг к другу, казалось, дышали холодом, источали вековую тяжесть. Девушка запрокинула голову, пытаясь разглядеть верхнюю кромку, но глаза тут же замутились от головокружения. Стены уходили ввысь, теряясь в серой дымке, будто небо само отступало перед ними.

— Там Лабиринт, — голос Томаса прозвучал сзади, резкий, как щелчок замка. Он ткнул пальцем в ворота. — Я здесь всего месяц, сам ещё не освоился, но говорю тебе: каждый день становится легче. Главное — держись подальше от Лабиринта, если только ты не Бегун.

Бегун. Слово застряло в сознании, будто заноза. Оно звучало как вызов, как обещание чего-то большего, чем эти стены, чем этот проклятый Глейд.

— Только Бегунам разрешено входить в Лабиринт. Мы пытаемся разгадать его секреты годами, но до сих пор безрезультатно. Ночью стены сдвигаются, и составить карту практически невозможно.

Желание шагнуть вперёд, проскользнуть в узкий проход между камнями, стало почти физическим — оно жгло под рёбрами, сводило пальцы в судороге. Она сделала шаг, но Томас резко схватил её за запястье.

— Нельзя туда идти, опасно. Вечер настаёт, стены начнут закрываться.

И в этот миг из ворот вырвался парень. Он промчался мимо них, как вихрь, лицо его пылало, одежда прилипла к телу, пропитанная потом. Он кивнул Томасу, мельком скользнув взглядом по девушке — быстрый, оценивающий. Следом появились другие, их дыхание хрипело, ноги подкашивались. В их глазах читалось одно: Успеть. Успеть до темноты.

Бегуны. Они сбились у небольшой металлической двери, вросшей в каменную стену, как старая рана. Один из них, коренастый парень с обветренным лицом, вцепился в ржавое колесо, крутя его с хрустом, будто ломая кости механизму. Наконец, с лязгом, будто криком умирающего зверя, дверь поддалась. Парни ринулись внутрь, и тьма поглотила их, захлопнувшись с оглушительным грохотом.

Девушка уже открыла рот, чтобы засыпать Томаса вопросами, но мир вдруг вздрогнул. Воздух раскололся. Грохот, похожий на скрежет гигантских шестерён, прокатился по земле, заставив её содрогнуться. Девушка пошатнулась, но Томас удержал её, вцепившись в плечи.

— Вот почему туда пускают только бегунов! — его голос едва пробивался сквозь рёв камней.

Но она уже не слушала. Стены двигались. Огромные, неподвластные человеческому разуму, они сходились, как челюсти чудовища. Камни скрежетали, искры сыпались из-под них, будто земля истекала огнём. Пыль взметнулась в воздух, застилая взгляд, но сквозь неё она видела, как правая стена, словно живая, ползла вперёд, сминая всё на своём пути. Вибрация била по ногам, отдавалась в зубах, в висках. Сердце колотилось, требуя бежать, но куда?

Проскользнуть. Успеть. Убежать. Но разум шептал: Там хуже. Стены сошлись, последний удар — и мир замкнулся. Тишина. Девушка стояла, широко раскрыв глаза, чувствуя, как адреналин медленно стекал по жилам, оставляя после себя странное, почти обманчивое спокойствие.

— Вот это да! — вырвалось у неё, хотя слова казались жалкими перед масштабом увиденного.

— Да уж, я тоже так сказал, когда впервые увидел это, — Томас усмехнулся, но в его глазах читалось то же напряжение.

Теперь, когда Глейд оказался запечатан, воздух изменился. Напряжение спало, но не исчезло — оно затаилось, как зверь перед прыжком. Девушка сжала кулаки, пытаясь понять: зачем эти ворота? Что они скрывали? Или кого?

— Почему они закрываются? Что там, снаружи? — её голос дрогнул, выдавая страх, который она тщетно пыталась задавить.

— Мы называем их гриверами, — Томас произнёс это слово так, будто оно обжигало язык. — Мерзкие твари. Они выходят только ночью. Если бы не эти ворота...

Она сглотнула. Страх витал в воздухе, осязаемый, как запах грозы.

— Ладно, пойдём, — Томас мягко взял её за руку, и его пальцы были тёплыми, живыми — единственное, что напоминало, что она ещё здесь, ещё в безопасности. — Пора позаботиться о твоём ночлеге. Кстати, как тебя зовут? — он бросил взгляд на неё, замедляя шаг. — Ты ведь помнишь своё имя, верно?

— Нет, — прошептала она.

Пустота в памяти снова накрыла её, холодная и безжалостная. Она знала, что все здесь прошли через это: кто-то помнил имя, кто-то — обрывки снов. Но почему? Почему это забрали, а что-то оставили?

— Ничего, ты обязательно вспомнишь, — Томас потянул её за собой, его голос звучал твёрже, чем она ожидала. — Это единственное, что они нам оставили.

Она резко остановилась.

— Они?

Томас обернулся, и в его глазах читалось что-то странное — не то злость, не то усталая покорность.

— Те, кто отправили нас сюда, — он произнёс это почти шёпотом. — Логично предположить, что это они стерли нашу память, но оставили имена.

Он повернулся и потянул её за собой.

— Пойдём, найдём тебе кровать.