Мы сделали это

Я самая счастливая девушка на свете.

Киса, держа меня за руку, по-хозяйски ведёт за собой, спускаясь вниз по лестнице. А я не могу отвести от него глаз — яркие разноцветные блики скользят по его лицу, очерчивая слишком идеальные черты. Даже лёгкая горбинка на носу не портит его внешний облик. Или я в край пьяна, или Киса — чистое совершенство.

Парень ловит мой восхищённый взгляд и, усмехнувшись, наклоняется, чтобы поцеловать меня. Мы уже стоим в проходе, и кто-то толкает меня в плечо, чтобы пройти в туалет. Я этого даже не замечаю, но Киса, оторвавшись от меня, хватает пьяного вдребезги парня за толстовку и грубо встряхивает.

— Ты широкий, что ли? Ебальник протри и не толкайся.

Парень, неспособный ни на чём сфокусировать свой взгляд, бормочет что-то себе под нос и с трудом выкручивается из руки Кисы и скрывается за дверью общего туалета. Кислов раздражённо фыркает, а я, тихо рассмеялись, тянусь на цыпочках, чтобы поцеловать его в подбородок. Он тут же забывает о неосторожном парне и находит своими губами мои. Руки лежат на талии и мягко подталкивают меня к барной стойке.

— Идём, я хочу дозаправиться.

— Хорошо, — киваю я и покорно шагаю вперёд, пока ладони Кисы скользят от моей талии к заднице и обратно.

— Побудем тут ещё полчаса и по съёбам.

Я согласна на всё, что он предложит. Пусть ведёт меня хоть на край света. Надо только горло промочить — оно пересохло от переизбытка чувств и страсти.

Хэнк замечает нас первым. Он приспускает красные очки на кончик носа и взмахивает рукой, подзывая к себе. В другой руке он держит открытую бутылку абсента.

— Будете? — Он кивает на грязные стопки, стоящие на баре, и Киса с хлопком приземляет на неё ладони.

— Спрашиваешь, братан! Наливай. Ты будешь?

Последний вопрос адресован мне. Я киваю и вращаю головой, чтобы оценить обстановку и понять, изменилось ли хоть что-то, пока нас не было. Ничего — всё те же пьяные лица, дёргающиеся на танцполе, и ребята, болтающие друг с другом у стен и на диванах. Нахожу взглядом Риту, к которой отчаянно подкатывает Локон, а затем замечаю стоящую у входа Кристину. И смотрит она прямо на меня. Точнее на ладонь Кисы, которая вновь находит мою талию и крепко сжимает, притягивая ближе.

На лице подруги не отражается ничего. Холодный отрешённый взгляд, направленный на меня. И почему-то от него у меня холодеет в животе. Пытаюсь сглотнуть неприятное ощущение пересохшим горлом и на автомате хватаю протянутую стопку абсента. Пить хочется так сильно, что я забываю чокнуться с парнями и опрокидываю алкоголь в себя залпом. И тут же жалею об этом.

Огонь обжигает гортань, напрочь сжигает кислород вокруг меня и мгновенно спускается вниз по пищеводу. Я открываю рот, словно рыба, и пытаюсь дышать с громким хрипом. Из глаз тут же брызжут слёзы, и комната принимается вращаться вокруг меня, как кабина аттракциона.

Я слышу смех парней и хватаюсь за руку Кисы, любезно подставленную. Это помогает устоять на ногах, а предложенный стакан колы всего на секунду притупляет жжение в желудке. Всего на секунду, потому что ещё через несколько мгновений я чувствую горький привкус вискаря и опять начинаю задыхаться и плакать.

— Там вискарь, — хриплю я, отчаянно мотая головой, будто это поможет избавиться от чувства, будто я сейчас умру.

Хэнк задумчиво принюхивается к горлышку с этикеткой кока-колы и громко присвистывает, придвинув очки обратно к глазам.

— Реально. Кто-то замешал виски с колой прямо в бутылке.

— Вот уроды, — ржёт Киса и поглаживает меня по спине.

Схватив одну из стопок с адским зелёным пойлом, Хэнк пригибается животом к стойке и, поманив меня ближе пальцем, говорит на ухо:

— Твоя подружка щас просверлит твой затылок.

Я не понимающе смотрю на него, и Хэнк демонстративно хмурится, сдвинув брови к переносице и поджимает губы. Облизнув полыхающие губы, я оборачиваюсь к проходу, но вижу только сосущуюся парочку.

— Её там нет.

Хэнк моргает, затем ещё раз и приспускает очки, глядя поверх моего плеча.

— О, и правда. Видать, съебалась.

— Кислов, брысь! — кричит подлетевшая со спины Ритка и отпихивает Кису в сторону. Тот отшатывается спиной к барной стойке и разводит руками.

— Ритуль, ты ёбу дала, чё толкаешься?

— Отвянь! — Она машет руками в воздухе, прося его заткнуться и поворачивается ко мне. — Оля, я депрессии.

— Что случилось? — спрашиваю я, вынимая из сумочки электронную сигарету. Киса за спиной Грошевой вертит пальцем у виска, глядя мне в глаза, и я киваю в сторону Хэнка.

Закатив глаза, Кислов поворачивается к Хенкину, и они, чокнувшись, залпом выпивают шоты с абсентом.

— Мел меня отшил, — жалуется Рита и тычет большим пальцем себе за спину, где возле стены стоит её «обидчик». — Попросил не замечать его, будто он стена, невидимка. Нет, ну что за мудак?

— Он не мудак, Ритусик. — Я сочувственно хлопаю её по плечу. — Мел просто влюблён в Анжелку.

— Долбаная Бабич, — злится Грошева. — Ей же срать на него с высокой башни!

— Любовь зла, — качнувшись на ватных ногах, я закидываю руку подруге на плечо и притягиваю к себе, заглядывая в глаза, — полюбишь и Анжелку.

— Спорим, она по-любому трахалась с тем режиссёром? — не успокаивается Рита. — Ради роли в рекламе. Вот зуб даю!

— Побереги зубы, — смеюсь я и оставляю влажный поцелуй на её щеке. Рита в ответ улыбается, закатывая глаза.

Мне до безумия жаль Грошеву. Уделяй Мел всё своё внимание Рите вместо неблагодарной Анжелы, я бы от счастья из штанов выпрыгнула. Она заслуживает этого куда больше. Как и он, собственно.

— А ты же говорила, что у тебя бабка была гадалкой? — вдруг щурит глаза Рита, склонив голову набок, и берёт у меня из рук одноразку, чтобы затянуться клубничным воздухом.

— Ага, — пожимаю я плечами, не понимая, к чему она ведёт.

— И что? — Рита делает глубокий вдох и выпускает мне в лицо облако пара. — Реально гадала?

— Пф, я тебя умоляю, — фыркаю я, сведя брови к переносице. — Бабуля была очень хорошим психологом, говорила клиентам то, что они хотят услышать. Она так на квартиру и заработала, в которой я сейчас живу.

— Огонь-женщина! — с восхищением качает головой Рита. — А чё, ты не веришь в это? Прикинь, если реально будущее видела!

— Да нет, не видела. — Я забираю сигарету обратно и тоже делаю затяжку. — Но папа рассказывал, когда он мелкий был, к бабуле приехала женатая пара. У мужика рак был, четвёртая стадия, они надеялись на последний шанс, магию или травки, хрен знает. Бабуля, естественно, ничем помочь не могла, против природы не попрёшь. И потом вдруг сказала папе, что мужик не доживёт до рассвета. Муж с женой остались переночевать в пристройке, а утром того мужика нашли повешенным на дереве. Вот такие дела.

— Фига себе! — выдыхает Рита, широко распахнув глаза. — Получается, реально что-то знала?

— Да хрен знает, — пожимаю я плечами, — может она увидела в его глазах смирение и принятие своей неминуемой смерти, не знаю.

— Ужас, аж мороз по коже. — Рита ёжится, словно ей и правда стало холодно. — Бр-р.

— А ты чего вдруг про бабулю спросила?

— Да я подумала: может от неё остались какие книги с заклинаниями и зельями?

Задумавшись, я качаю головой.

— Нет, не помню ничего такого. Уверена, она варила самые обычные травы с огорода.

— Жаль, — расстроенно тянет Ритка, выпячивая нижнюю губу, — я надеялась на рецепт приворота.

Опустив локоть на барную стойку, посылаю Грошевой снисходительную усмешку.

— Мела хочешь приворожить? — Она кивает. — Ну нет. Вот я не верю в эту магическую херню, но вот что бабуля мне сказала незадолго до смерти: никогда не прибегай к привороту. Во-первых, это зло. А во-вторых, приворот убивает приворожённого. Не знаю, насколько это правда, но почему-то в это я верю. Давай не будем убивать Мела, мне он, так-то, тоже дорог.

Я протягиваю руки и обнимаю подругу за плечи, прижимаясь к её щеке лбом. Грошева разочарованно дышит мне на ухо, и я грустно улыбаюсь. Хочу ей помочь, но не могу. Чувства Егора вне моей власти — да и не хотела бы я быть за них в ответе.

— Глянь, кто идёт. — Рита вдруг хлопает меня по спине, шепнув на ухо, и кивает в сторону танцпола.

Чувствуя головокружение от новой порции крепкого алкоголя, я с трудом верчу шеей и вижу идущую в нашу сторону Кристину. На её лице мягкая улыбка и ни малейшего намёка на злость в глазах. Может, Прокопенко наконец всё поняла.

— Девчонки, есть что выпить? — спрашивает она, приблизившись. Я почти не слышу её из-за грохота музыки.

Рита указывает пальцем на Хэнка, который вместе с Кисой усердно замешивает бурду в стакане. Будь на стойке кефир, уверена, они бы и его добавили.

— У пацанов спроси.

Кристина кивает и поворачивается к парням. Её ладонь опускается на предплечье Кисы, и она приближается к его лицу, чтобы сказать что-то на ухо. Рита вдруг ойкает, и я вздрагиваю, поняв, что вцепилась в плечо девушки с ногтями.

— Извини, пожалуйста, — бурчу я, глядя на то, как Киса наливает ликёр в стакан для Крис.

— Не ревнуй, — хмыкает Ритка. — Я видела, как вы сосались на лестнице. Уж поверь, Кислов не выберет её вместо тебя. Странно, что он не обкончался от того, что ты ответила ему взаимностью.

Мне приходится прикусить язык, чтобы не сказать, что это-то как раз и случилось. Совсем недавно. На втором этаже. И я до сих пор ощущаю этот странный тянущий дискомфорт внизу живота.

— Ты знала, что я нравлюсь Кисе?

Грошева громко фыркает, и Хэнк бросает на нас удивлённый взгляд. Я дёргаю Риту за руку, и мы отходим в сторону.

— Конечно я знала. Об этом знали все, кто видел лужу слюны под Кисловым, когда он смотрит на тебя.

Я смеюсь.

— Не сочиняй.

— Нет, правда. Знаешь такой психологический прикол, как понять, кто в компании кому нравится? — Выпятив нижнюю губу, я качаю головой. — Влюблённый человек смеётся и смотрит на объект своей симпатии, даже если шутку пошутил не он. И вот Кислов всегда смотрит на тебя.

— Слегка притянуто за уши, но мысль интересная.

— Ой, — Рита отмахивается и закатывает глаза, — ты блаженная, Оль. Ничего не вижу, ничего не понимаю. А у бедняги компас всегда в одном направлении показывает.

До меня не сразу доходит смысл сказанного, а когда доходит, я вспыхиваю румянцем и шлёпаю хохочущую Ритку по плечу.

— Фу, блин, Рита!

— А что такого? — Она беззаботно пожимает плечами. — Это же приятно, когда парень втрескался в тебя настолько, что у него на твоё присутствие всегда стояк.

— Бла-бла-бла, — я накрываю уши ладонями и жмурюсь. — Я тебя не слышу!

Когда мы возвращаемся к стойке, Крис и Киса о чём-то болтают, а Хэнка уже нет. Я вижу его светлую макушку на танцполе рядом с его старшей сестрой Оксаной. Я испытываю навязчивое чувство ревности при взгляде на то, как Киса взмахивает руками, объясняя что-то Кристине, а она смеётся в ответ. Рита подталкивает меня в спину.

— Не тупи ты. Она щас сиську вывернет и сунет ему под нос.

Расправив плечи, я собираюсь подойти к Кислову, но тут мимо нас на всех скоростях пролетает Локонов с зажатым в руках мобильником — будь на нём всё ещё надеты гигантские ангельские крылья, он бы точно сбил с ног Кристину. Растолкав всех в стороны, он подбегает к стойке аппаратуры, и музыка резко замолкает. Громкий гул недовольных голосов отражается от голых стен и поднимается к потолку, но Локонов игнорирует всеобщее осуждение и подключает свой телефон к проектору. До этого он всё время на беззвучном режиме крутил документальную короткометражку Паши Игнатова о загрязнении экологии.

Движимые любопытством, мы заходим в большой зал и тормозим, уставившись на стену, где снова вспыхивает изображение.

Я тяжело вздыхаю, поджав губы, и отворачиваю голову в сторону. Локонов заснял Пашу, который присел во дворе заброшенного санатория, чтобы испражниться. Голая пятая точка Игнатова отражается во всю стену, как и всё, что из неё вылезает. Слышу смешки ребят, которые, как и Локон, угорают над видеороликом. Над нами продолжает моргать свет, разбрасывая разноцветные лучи во все стороны.

Сева радостно вскидывает руки, когда виновник события входит в помещение и видит зацикленное изображение, раз за разом демонстрирующее его задницу со спущенными штанами. Присутствующие начинают кричать и громко аплодировать.

— Звёздочка моя! — приветствует Пашу Сева. — Но ты не переживай! Тиньков тоже травой жопу подтирал! Это супер-экологично и надёжно!

Радости у Толстого происходящее, очевидно, не вызывает — он с такой силой толкает Локона, что тот отлетает к толпе парней, стоящих в стороне. У одного из них в руках зажата бутылка с пивом, которое проливается на белый пиджак Локонова.

— Ты чё, сука! — кричит он и налетает на Пашу в ответ.

Я не успеваю отойти в сторону, и Толстый, не удержавшись на ногах, опрокидывается на пол, задев меня плечом. Только крепкая рука Кисы не даёт мне свалиться следом — я цепляюсь пальцами за ткань его толстовки и делаю шаг в сторону, прижимаясь к парню всем телом.

Локон пытается добавить пару пинков сидящему на полу Паше, но его останавливает Хэнк, который отталкивает парня в сторону. Разозлённый случившимся Локон бросает парочку обидных слов и выходит из зала, выдернув провод с телефоном. Кто-то из ребят снова включает музыку.

Я поднимаю глаза на Кису и сталкиваюсь с тёмным блестящим взглядом. Он подмигивает и щёлкает пальцем по моему носу. Деланно морщусь и фыркаю в ответ.

— Ну и дурдом, — кривится Рита, когда мы идём обратно к бару. — Локон порой перебарщивает.

— Это точно, — качаю я головой и принюхиваюсь к содержимому ничейного стакана — пахнет водкой и вишнёвым сиропом.

— Зато Локон выполнил план на эту тусу, — хмыкает Киса, отпив жуткое намешанное пойло из стакана. — Драка.

— И по-любому кто-то уже потрахался, — вздыхает Рита, словно сожалея, что не она выполнила этот пункт.

— Сто процентов, — кивает Киса и посылает мне игривый взгляд.

Я притворяюсь, что не замечаю этого, и делаю глоток водки с вишней. Тёплая ладонь парня скользит по моей спине вниз и хлопает по заднице. Хорошо, что вновь заиграла музыка, заглушив звук шлепка, а возле бара достаточно полумрака, чтобы не было видно, как я покраснела.

— Оля, — окликает меня Кристина, и я поворачиваю к ней шею, — подай мой ликёр.

Я протягиваю ей стакан, из которого пахнет кофейными сливками, перевожу взгляд на Хэнка, пересказывающего мем из тик-тока, и тут же чувствую, как мне на ногу проливается жидкость.

— Блин! — вскрикивает Крис и стряхивает капли с руки, — прости! Я случайно! — она с сожалением смотрит на меня и поджимает губы.

— Да ничего. — Я отставляю стакан с водкой в сторону и осматриваю свои штаны. — Они кожаные. Сейчас, бумагой протру и нормально.

— Я помогу, — тут же говорит Прокопенко и, схватив меня за руку, тащит в сторону туалета, перед которым, что удивительно, нет очереди.

Мне сразу становится понятно, что Кристине нужен был лишь повод увести меня в сторону. И бесит, что она решила испачкать мою одежду, чтобы этого добиться. Я не сопротивляюсь, когда Крис заталкивает меня в туалет и закрывает за собой дверь.

Натянув на лицо маску невозмутимости, я подхожу к раковинам и поворачиваю вентиль. Ледяная вода брызжет на жёлтый кафель, и я мочу ладонь, чтобы оттереть от штанов липкие капли.

— Ну и что это всё значит? — с вызовом спрашивает Крис, подперев спиной дверь, изрисованную маркерами.

— Что именно? — изображаю я непонимание.

Выключив воду, я вытаскиваю из сумочки салфетки и насухо вытираю штаны. Словно ничего и не было.

— Дурой не прикидывайся. Я видела, как вы с Кисловым целовались.

— А, это. — Я пожимаю плечами и наклоняюсь, чтобы выбросить использованную салфетку в унитаз и жму на кнопку слива. Вода громко журчит, сливаясь с моими словами. — Ну да, целовались. Мы же теперь вместе.

В туалете становится тихо. Кристина молчит, и я чувствую, как она буравит меня тяжёлым взглядом, пока я второй салфеткой вытираю остатки помады, размазанной вокруг губ. Странно, что красные следы не остались на лице Кисы.

— Вместе? — наконец спрашивает она, понизив голос до опасного шипения. — С каких это пор?

— М-м, — я мычу, растягивая губы, чтобы стереть пятно над губой. — Да уже минут пятнадцать как. А что? — Вскинув бровь, я бросаю ей насмешливый взгляд. — Ты против?

— Да ты охуела.

Кристина быстрым шагом сокращает между нами расстояние, громко чеканя каблуками по полу, но я даже не вздрагиваю. Во мне сейчас столько алкоголя, что мне будет всё равно, даже если Крис полезет в драку. Я же всё равно её сделаю.

— Да, — киваю я, — я охуела от охуенности Кисы. Он так целуется, м-м... — Я закатываю глаза в экстазе, на самом деле вспомнив, как парень целовал меня до дрожи в ногах и горячего узла в животе.

Толчок в плечо вынуждает меня отступить, уронив салфетку в раковину. Крис красная и злая, шумно дышит через нос и с силой сжимает пальцы в кулаки.

— Ты... ты... Предала меня, — цедит она сквозь зубы.

— Я? — усмехнувшись, тычу пальцем себя в грудь. — Нет, просто я убедилась, что действительно ему нравлюсь. Поверь, там всё однозначно.

— Шлюха, — выплёвывает Прокопенко, на что я только смеюсь — ни капли не обидно. — Ты грёбаная сука. Я тебя просила не лезть к нему, а ты назло мне сунула свой язык ему в рот.

Запрокинув голову, я щурюсь на моргание длинной лампы, покрытой старыми разводами и плесенью. По крови разливается тепло, от которого голова становится мягкой, а тело невесомым. Мне так легко и хорошо, что я говорю то, что в трезвом состоянии никогда бы не посмела:

— О, вообще-то, это он сунул мне свой язык. И не только язык, если ты понимаешь, о чём я.

Зрачки Кристины удивлённо расширяются, а белки наливаются кровью.

— Вы с ним...

— Да, — перебиваю её я. — Мы потрахались. И это было охуенно.

Заторможенное алкоголем сознание не успевает отреагировать на ладонь, летящую мне прямо в лицо. Я даже боли не чувствую, только слышу звук удара. Меня кренит назад, и я врезаюсь спиной в кафель и морщусь, чувствуя прилив крови к месту пощёчины.

Прокопенко стоит передо мной, сверкая от бешенства глазами, и заносит руку для второго удара. Но в этот раз я не подставляю щёку — бью ботинком ей в голень. Крис вскрикивает и теряет равновесие, шлёпнувшись задницей на грязный пол. Я веду языком по пересохшим губам и присаживаюсь, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

— С этого момента мы больше не подруги. И теперь я даже не знаю, были ли мы ими когда-то.

— Конечно, — рявкает Кристина. — Ты всегда была мелочной, жалкой дочкой алкаша и мамки изменщицы. И как я только могла с тобой дружить? — Её губы растягиваются в издевательской усмешке. — Разве что из жалости. Как и все.

— Тебе было меня жаль? — Я копирую её усмешку. — То же мне, Мать Тереза.

— Жаль-жаль, — повторяет Прокопенко. — Сомневаюсь, что кто-то вообще общается с тобой только потому, что ты им интересна. А пацаны, — она отталкивается и поднимается на ноги; я тоже встаю, отступив на шаг, — дружат с тобой только ради возможности однажды тебе присунуть. Что ж, — она отряхивает руки и подходит к раковине, — у одного уже получилось. Остались только Мел, Хэнк и тот наркоша Зуев.

Хмыкнув, я поправляю висящую через голову сумку и скрещиваю руки на груди, глядя на Кристину в отражение в зеркале. Она кажется невозмутимой, но я слышу её гневное дыхание и вижу, как от нервов дрожат руки, которые она моет в ледяной воде. Её шея покрылась пятнами и каплями пота. Кристина сама в ужасе от того, что только что сказала.

Мне больше нечего ей сказать. Кристина не видит, насколько жалка она сама — как только у неё из рук выскользнули все шансы, она пустилась в оскорбления, надеясь вывести меня из себя. Чтобы не только она была в бешенстве. Но я слишком много выпила, чтобы отреагировать на провокацию. Как ни странно, сейчас я мыслю гораздо яснее и трезвее, чем обычно.

Дождавшись, когда Кристина поднимет на меня глаза, я посылаю ей снисходительную усмешку и, не говоря ни слова, выхожу из туалета. И сталкиваюсь в коридоре со злым до ужаса Локоновым. Заметив меня, Сева хватает мой локоть и тащит в небольшой закуток между залом и выходом на улицу. Судя по его недовольному пыхтению, парень очень хочет выговориться.

— Толстый своей жирной жопой чуть не прибил меня! — жалуется Сева, вынимая из кармана белого пиджака вейп и бутылочку, жидкость из которой переливает в картридж.

— Ну ты же сам виноват, Сев, — хмыкаю я, оглядываясь по сторонам. — Нахер ты вообще снял это? Да ещё и включил при всех.

— Да это же смешно, разве нет? Все поржали, повеселились. Что естественно, то не безобразно. Чё Толстый драму развёл? Да и вообще, кто врубает эту его скукоту на тусовке? Это же шняга полная, кому она интересна?

— Тем, кому важна защита природы? — улыбнувшись, я вскидываю брови и забираю у одноклассника вейп, чтобы затянуться. Кофейный привкус горчит на языке — Локону пора сменить картридж. — Так-то тема экологии же не плохая. Правильная, что ли.

— Ну вот ты скажи, Оль, нафига это? Это же только настроение портит. Можно тогда сразу на мясокомбинат всем классом сгонять, чтобы до конца жизни в депрессии сидеть! Чёрно-белая картинка, тухлый заунывный голос за кадром: «Что случилось с нашим миром?». Да и так же понятно, что с ним случилось! — Сева переходит на крик, заглушая музыку. — Он катится в огромную жирную жопу! Жирная, кстати, как у Толстого.

— Тоже верно. — Я не собираюсь спорить с парнем и игнорирую последний выпад в сторону Игнатова. — В конце концов, пусть каждый убирает за собой бычки и на этом спасибо.

— Вот, разумный человек! Ой, короче, пошёл Толстый нахер! Пошли бухнём, а? — Сева кивает в сторону бара, возле которого Рита флиртует с незнакомым мне парнем.

— Попозже, — я вскидываю ладонь и ловлю парня за край пиджака, пока он не унёсся на всех парах. — Ты Кису не видел?

— Э-э, — тянет Локон, вскинув задумчивый взгляд на потолок. — Вроде я видел, как он вышел курить.

Поблагодарив парня хлопком по плечу, я нахожу в груде курток свою и выхожу на улицу. Киса и правда там — беседует о чём-то с Игнатовым, а вокруг них вьются две девчонки. Кажется, они из нашей школы и учатся в десятом. И вьются они не вокруг парней, а конкретно возле Кисы. Одна лыбится и просит у Кисы косяк, который тот любезно ей отдаёт.

Сказав что-то напоследок, Паша разворачивается на пятках и едва не сшибает меня с ног. Поспешно извинившись, он широким шагом возвращается в здание, а я неспеша подхожу к троице. В груди кипят отнюдь не приятные чувства при взгляде на эту картину.

Заметив меня, Киса расплывается в пьяной усмешке, отбирает у одной из десятиклассниц самокрутку и подталкивает обоих прочь от себя.

— Всё, чикули, давайте, шуруйте. Тут дама моего сердца пришла.

Одна из девчонок — выше другой и выглядящая на все тридцать лет из-за чересчур агрессивного макияжа — смеряет меня оценивающим взглядом, а затем брезгливо поджимает губы и что-то говорит своей подруге. Та хихикает, а я, улыбнувшись, демонстрирую им обеим средний палец. Смешки резко стихают, и они быстро уходят из поля моего зрения.

Я подхожу ближе к Кислову и не могу улыбнуться ему в ответ. Киса раскидывает в стороны руки, приглашая в свои объятия, но я останавливаюсь в полутора метрах от него.

— Эй, — строит он огорчённую гримасу, — я, вообще-то соскучился. Иди сюда, давай потискаемся.

— А что, — я тяну уголки губ вверх, — с теми двумя не удалось потискаться? Не успел?

Киса склоняет голову к плечу и смотрит на меня по-кошачьи хитрыми глазами.

— Солнышко, ты ревнуешь, что ли? К ним? — Оттолкнувшись от бетонного парапета, он цепляет пальцами край моих штанов из-под распахнутой куртки и тянет на себя. Моё тело кренится вперёд, и я тут же попадаю в капкан из крепких рук. — Ты ёбу дала? Где ты и где они. Я им чисто косячок подогнал. Не придумывай.

Сложно не придумывать, ведь я видела, как они смотрели на Кису. И как после смотрели на меня. Словно не воспринимают меня всерьёз. Просто очередная. И только сейчас я поняла, что эта херня реально меня заботит.

Киса прижимает меня ближе к своей груди, но я выдерживаю между нами дистанцию, скрестив руки на груди. На его лице появляется страдальческое выражение, и он демонстративно закатывает глаза.

— Чехова, я, конечно, не образец нравственности, но отвечаю — я образец верности и преданности.

От его слов меня пробирает истерический смех, но Киса остаётся слишком серьёзным.

— Кис, не пойми меня неправильно, но твой список покорённых девушек явно не согласится с этим утверждением.

— Ну, — парень откидывает назад голову, чтобы тряхнуть волосами, и его пальцы на моей талии сжимаются крепче, — они не были моими девушками. И они это знали. Так что, никому из них я не обещал быть верным. А тебе обещаю.

Я внимательно смотрю в карие глаза в поисках лукавства и лжи, но вижу в них неприкрытую искренность. Киса абсолютно серьёзен, и мне хочется ему верить.

— Хорошо, — наконец киваю я. — Но если ты...

— Никаких «если».

Киса быстрым движением накрывает мои губы ладонью, но промахивается и задевает нос. Я морщусь, почувствовав неприятное жжение в переносице, и на глазах выступают непрошенные слёзы. Заметив свою оплошность, Киса притягивает меня ближе и оставляет на кончике носа поцелуй. Слишком нежный и несвойственный ему. Слишком трепетный и робкий. Это действие выбивает из моей груди удивлённый выдох. Я во все глаза смотрю на парня, а он дарит в ответ хитрую усмешку. Вот это уже больше похоже на Кислова.

— Что, я тебя удивил? Впечатлил?

— Ещё как, — усмехаюсь я в ответ и позволяю себе обвить Кису руками за шею, сцепив пальцы в замок у него на затылке.

— Да, — самодовольно качает он головой и раскачивает меня следом, как игрушку в своих руках. — Я невероятно хорош.

Этого следовало ожидать. Я закатываю глаза, прищёлкиваю языком и хочу уже легонько шлёпнуть парня по щеке, чтобы пресечь приступ недовольства, как его губы резко и совсем не нежно накрывают мои. Я сама получаю моментальную ментальную пощёчину и растекаюсь лужицей в крепких объятиях, позабыв о том, с его начала разговор и для чего он вообще был. Крепко хватаюсь за висящую на шее парня цепь и с жадностью отвечаю.

Поцелуй сладкий, как кофейный сироп в шоте, и глубокий, как моя привязанность к Кислову. Теперь-то мои ноги по-настоящему подкашиваются, но Киса крепко держит меня, не давая упасть. Одна его ладонь скользит выше, оглаживает сильно вздымающуюся грудь и опускается на щёку, чтобы не дать мне отстраниться.

Тянусь на цыпочках и снова обвиваю Кису за шею. Мы самозабвенно целуемся возле входа в санаторий — никто не обращает на нас внимания, и нам плевать на всё и всех. Мой мир сужается до этого невероятного парня и его мягких с алкогольным привкусом губах.

Киса настойчив. Он целует медленно, растягивая желанный момент, на мгновение отстраняется и снова прижимается ко мне. Голова кружится, раздолбанный асфальт вращается под ногами, а вибрация музыки разливается по венам, как самый настоящий наркотик. И я не знаю, как могу с каждой секундой влюбляться в этого парня всё больше и больше. В груди горит огонь, и я чувствую такой же жар от Кисы.

Поцелуй обрывается моим рваным вздохом, и Киса обнимает меня, скрестив руки на лопатках. Я слышу, как бешено стучит его сердце, и знаю, что это не из-за алкоголя и наркотиков, а из-за меня. Это я заставляю сердце парня колотиться с такой бешеной скоростью, которая угрожает пробить рёбра навстречу ко мне. Моё пульсирует точно также.

— Солнышко, знала бы ты, как я этого ждал, — хрипло говорит он мне на ухо. — Пиздец как.

Я тихо смеюсь, и он тоже смеётся.

— Зато теперь никаких преград.

— Точно, абсолютно никаких. Ты теперь никуда от меня не денешься.

— Что, — я в притворном удивлении вскидываю брови и отстраняюсь, чтобы заглянуть парню в глаза, — прям совсем никуда? Никогда?

Лёгкий шлепок по заднице прилетает неожиданно и заставляет меня подпрыгнуть на месте. Киса сводит брови к переносице и, наградив меня невольным взглядом, вытягивает руку. Покрутив только что подаренным кольцом, он цедит:

— Ты мне, вообще-то, кольцо подарила. Или забыла уже?

Я смеюсь, отводя его настырные пальцы от лица. Он так и норовит по приколу засунуть средний и указательный мне в ноздри.

— Так оно не обручальное.

— Пф.

Киса демонстративно стягивает кольцо с фаланги среднего пальца и надевает на безымянный. Правда, путает руки — вместо правой на левую. Но это ничего. Киса вечно путает такие вещи. У него и свекровь — мать жены, а парни не женятся — выходят замуж. Даже мой стёб по этому поводу не исправляет ситуации.

Кольцо легко соскальзывает вниз и болтается на фаланге безымянного пальца, слишком большое для него. В ответ я вытягиваю собственную руку и оттопыриваю нужный палец.

— А где...

— Ну ёлы-палы, — тут же закатывает глаза Кислов, перебив меня. — Уже тащишь меня в ЗАГС. Ну Чехова, будь ты сдержаннее.

Его взгляд хитрый и игривый. А руки продолжают наглаживать мою талию, согревая и без того разгорячённое алкоголем и страстью тело. Хочу предложить Кислову уйти с тусовки прямо сейчас, но меня останавливает парень, подошедший, чтобы купить у Кисы косяк с травой. Неуклюже клюнув в щёку, Киса подталкивает меня обратно ко входу и говорит, что минут через пять подойдёт.

Я бросаю ему недовольный взгляд в ответ, красноречиво говорящий о том, как мне не нравится то, чем он занимается, но Киса только лыбится и чешет нос средним пальцем, красноречиво намекая на то, что он думает по поводу моего недовольства. Раздражённо выдохнув, я плетусь обратно к друзьям.

***

В стакане плещется водка с вишнёвым сиропом, и я, тупо уставившись в стену напротив, делаю глоток. Желудок отзывается недовольным урчанием, и я чувствую, как сильно начинает кружиться голова. Цветные вспышки света двоятся и троятся в глазах, и к горлу подступает тошнота. Тяжело сглатываю и облизываю приторно-сладкие губы. Кажется, пора заканчивать, иначе следующая порция алкоголя выйдет наружу, так и не добравшись до желудка.

Прислонившись к барной стойке, я скольжу мутным взглядом по лицам вокруг. Куда Киса запропастился? После того, как он продал косяк тому парню на улице, я видела его, но он почти сразу исчез, сказав, что надо подогнать ещё таблы паре чуваков. С тех пор Кислов не объявлялся рядом с барной стойкой, бывшей когда-то стойкой регистрации, и я переживаю, что он мог закинуться наркотой с теми покупателями и теперь валяться где-то невменозе. Тревожное сознание уже рисует страшные иллюстрации к моим переживаниям.

Хэнк, перепив алкоголя, сложил руки на стойке и уронил на них голову. Ему явно плохо, но на все мои предложения поехать уже по домам, упёрто отвечает отказом. Рита выглядит значительно лучше, но это только кажется — лицо под тональником раскраснелось от подскочившего давления, а руки сотрясаются мелким тремором. Она оживлённо пересказывает сюжет недавно пройденной новеллы, где её фаворит в итоге оказался убийцей. Её язык заплетается, взгляд с трудом фокусируются на моём лице, как и мой на её. Голова тяжёлая, в желудке будто камни, которые тянут моё тело к полу. Пора закругляться — вызвать такси и поехать домой. Помыться и спать — всё, чего я сейчас на самом деле хочу.

— Сходи со мной в туалет, — вдруг просит Рита, цепляясь за моё предплечье. — Меня подташнивает.

Я вижу, как краснота спадает с её накрашенного блёстками лица, и Грошева начинает бледнеть. Глядя на неё, я тоже ощущаю подступающий к горлу кислый комок. Сейчас вдвоём будем блевать над унитазом. Но мы не успеваем добраться до картонной двери, разукрашенной надписями и кривыми членами.

Дверь туалета распахивается, и я медленно перевожу на неё взгляд — оттуда выходит Кристина. Она поправляет подол платья и возвращает перекрученные на бёдрах колготки в исходное положение. Про неё я совсем забыла практически сразу после нашего неприятного разговора. Кстати, а о чём он был?.. Уже нихрена не помню...

— Её что, пинками из туалета выгнали? Чё она там трусы не поправила? — язвит Рита, вместе со мной разглядывая внешний вид Крис.

Заметив нас, Кристина ехидно улыбается и приближается медленным шагом. Волосы растрёпаны, помада на губах смазана, зрачки расширены и ярко блестят на свету.

— Оля-я! — тянет она гласные, произнося моё имя, и я ощущаю скольжение неприятного холодка по спине. — Ты не поверишь, что сейчас было.

Выхватив стакан с водкой из моих рук, она залпов допивает содержимое и вытирает влажные губы. Рита, позабыв о своей тошноте, опирается ладонью на моё плечо и сверлит Кристину неприязненным взглядом.

—  И что же могло случиться в общественном туалете? — Я с трудом фокусируюсь на её лице и говорю медленно, потому что язык вяжет от алкоголя — он стал тяжёлым и неподъёмным. — Тебя выебали?

— О, — она округляет накрашенные глаза, под которым слегка размазалась тушь, и поправляет юбку платья, как бы невзначай демонстрируя дырку на капроновых колготках, — так заметно? Но не в этом суть. Важно...

Она не успевает договорить. Всё моё внимание концентрируется на Кислове, выходящем из туалета. Он быстрым жестом поправляет всклокоченные волосы и вальяжным шагом идёт к бару, где Хэнк, приподняв голову, протягивает ему стакан. Тусклый свет лампы скользит по лицу парня, и я вижу у него на подбородке смазанный след розовой помады — помады Крис, которой почти не осталось на её собственных губах. Отбросив движением головы чёлку с глаз, он окидывает мутным взглядом помещение, и я отворачиваю голову, чтобы не видеть его и не сталкиваться с ним глазами. Я просто не могу.

Хочу блевать. От них двоих — и от Крис, что изучает злорадство, и от Кисы, что поступил так, как всегда поступает Киса. Наплевательски, безответственно, равнодушно. Ему насрать на мои чувства, и это только моя проблема. Стоило догадаться, что Киса разобьёт мне сердце, но я всё равно позволила лапше повиснуть на моих ушах, а розовым очкам разбиться стёклами вовнутрь. Дура, какая же я дура.

— О да, — ехидно говорит Кристина, и я вскидываю на неё взгляд, полный слёз, — ты всё правильно поняла. А чего ты плачешь? Я тебе сразу сказала, что Кислов трахнет любую, кто предложит. Ты же, как дура, решила, что какая-то уникальная.

— И чё? — злобно встревает Грошева, оттеснив меня в сторону, чтобы встать лицом к лицу с Прокопенко. — Ты, получается, шлюха? Раз легко предлагаешь, ещё и в туалете.

— Ой, — отмахивается от неё Кристина, — я не с тобой говорю.

Она пытается оттолкнуть Риту, чтобы добраться до меня, но Ритка проявляет удивительную стойкость, хотя минутами ранее с трудом стояла прямо на подкашивающихся ногах.

— А я с тобой говорю, — огрызается Грошева. — Дохуя смелой себя почувствовала? По роже давно не получала?

— Рит, — тихо прошу я, чувствуя невыносимое головокружение, — не надо. Она того не стоит.

— Если что, — ехидно произносит Кристина, скрещивая руки на груди, — не я даже была инициатором. Ваня сам отвёл меня в туалет и набросился. Мне даже стараться не пришлось, чтобы его соблазнить.

Я оборачиваюсь на Кису, чтобы убедиться в том, что Кристина лжёт. Найти хоть единственное объяснение её словам. Убедить себя в том, что Киса не мог со мной так поступить. Парень опирается на барную стойку локтями и болтает с Хэнком. Выглядит он невероятно расслабленным и двигается по-кошачьи медленно. Я не могу оторвать мутного взгляда от качающихся на его штанах завязках и линии трусов, выглядывающих из-под резинки.

Наивно я полагала, что Кислов испытывает ко мне то же, что и я к нему. Знала же, как он умеет гладко стелить, чтобы добиться желаемого. Для него пьяные поцелуи — лишь пьяные поцелуи. И пьяный секс — всего лишь способ удовлетворить самые примитивные потребности. А моё имя — просто галочка в списке.

Атмосфера вечеринки, реки алкоголя, сносящие крышу самокрутки — всё это помогло раскрепоститься и потерять бдительность. И я повелась. Как тупая, самая тупая на свете дура. Стоило мне только исчезнуть, Кислов тут же воспользовался первой попавшейся девушкой. Кристиной.

Комната с голыми стенами с облупившейся краской кружится перед глазами, пол куда-то едет, и я вместе с ним. Цепляюсь за арочный проём и ищу полуслепым взглядом выход. Мне надо срочно уйти отсюда. Рита ловит меня, не дав упасть на грязный пол и с тревогой заглядывает мне в глаза.

— Олькинс, тебе совсем хреново? — Горячая ладонь опускается мне на спину. — Ты побледнела.

— Перепила, — выдыхаю я хриплым голосом и делаю шаркающий шаг в сторону, избегай смотреть и на Кису, и на Кристину. — Пойду, подышу свежим воздухом.

— Я с тобой, — тут же говорит Рита и закидывает мою руку к себе на плечо, придерживая за талию. — Ещё ёбнешься.

Грошева выводит меня на улицу, и мне кажется, что я слышу смех Прокопенко. Но судя по тому, что Рита не реагирует, мне и правда только мерещится. Порыв холодного ветра должен отрезвить, но мне становится только хуже. По лбу скатываются бисеринки пота. Прижимаю ладонь ко рту, уговаривая себя не блевать. Ненавижу, когда меня тошнит.

— Рит, — хрипло говорю я, высвобождаясь из хватки Грошевой, — иди обратно. Я в порядке.

— Слушай, Оль, забей, а. Знаю, это неприятно, но, видимо, Кислов реально такой. И не видит в этом проблему.

— Он мне обещал, — почти шепчу я, чувствуя, как по щекам скатываются первые слёзы. — Быть верным.

Рита сочувствующе гладит меня по спине, а я цепляюсь рукой за каменный парапет, чтобы обрести твёрдость в ногах.

— Парни любят пиздеть.

— Иди, — прошу я. — Мне надо посидеть одной. Я в порядке, правда. — Грошева мне не верит, и проходится оттолкнуть её, направить в сторону входа. — Рита, пожалуйста, блять, оставь меня.

— Хорошо, — грустно отвечает она. — Как полегчает, возвращайся. Мы с Хенкиным отведём тебя домой.

Она уходит только после моего утвердительного кивка. Я провожаю её раскачивающуюся фигуру замыленным взглядом и не понимаю — качается она или у меня перед глазами всё плывёт. На улице я остаюсь совершенно одна. Вокруг нет даже курящих и блюющих.

С трудом переставляю ноги, и подошва кроссовок шлёпает по асфальту. Тусклый свет фонаря не помогает найти выход, поэтому я держусь за кованую ограду и двигаюсь вдоль неё, ведь однажды она кончится, и я выберусь из этой западни. На руках остаются кусочки чёрной краски. Ограда заканчивается слишком неожиданно, и меня клонит вбок — я подскальзываюсь на влажной земле и едва не падаю, повиснув на прутьях. Всхлипнув, подтягиваюсь и поднимаюсь, стараюсь держаться прямо.

Тропинка, ведущая через парк, тёмная. Или же это я не могу открыть глаза. Бреду почти что на ощупь, выставив руки вперёд, хотя это не помогает.

Крис и Киса. Киса и Крис. Эта мысль рваной пульсацией отдаёт в голове, от чего я окончательно теряю ориентацию в пространстве. Пытаюсь глубоко вздохнуть и тут же сгибаюсь пополам, освобождаясь от всего, что выпила за вечер и ночь.

Не надо было вливать себя столько всякого дерьма. Да ещё и так быстро. Меня полощет в кусты, и я держусь за живот, словно это поможет удержать на месте желудок, что так и норовит выскользнуть из моего тела в отместку за алкогольное отравление. Рыдания душат, по щекам текут крупные горячие слёзы, стекают по шее и за воротник. Господи, дай мне просто умереть.

Утерев рот рукавом, я разгибаюсь на дрожащих ногах и часто-часто моргаю. Жёлтые огни впереди расплываются, но я хотя бы вижу, куда надо идти. Горло раздирает сухость, полость рта горит, из носа текут не то сопли, не то слёзы, на лбу собираются крупные капли пота.

С трудом волочу ноги и обнимаю себя за плечи — мне холодно. Ёжусь и опускаю глаза на свою куртку — она расстёгнута, вот почему я замёрзла. Пальцы совсем не слушаются, не хотят поддеть замок и застёгнуть молнию. Когда я успела её надеть? Совсем ничего не помню, всё в мерзком вязком тумане... Беззвучно сплёвываю и оставляю бесполезные попытки застегнуться.

Бреду в ночи как в толще воды — тело сковывает от холода и боли, но через десять минут или два часа бесцельного блуждания по улицам я перестаю что-либо чувствовать. Свернув за очередной угол, я торможу как вскопанная и вскидываю к лицу руку, медленно протирая горящие веки.

В конце тоннеля, соединяющего два дома, стоит человек, освещённый уличным прожектором. Стоит неподвижно и смотрит на меня. Сердце, что почти перестало колотиться, испуганно вздрагивает и начинает ускоряться, взлетая к горлу. Шумно сглатываю горечь во рту и понимаю, что не могу пошевелиться. Ноги налились свинцом, руки сковало невидимыми путами — я стою посреди дороги и пялюсь на чёрную фигуру. Фигуру с гигантской головой. Она слишком огромная и круглая, у человека не может быть такой головы.

Растерянно моргаю, и с губ срывается рваный вздох, превращаясь в облако пара. Где-то во дворе рычит собака, и, как по команде, человек с круглой головой начинает движение.

Один короткий шаг вперёд, а моё сердце едва не останавливается от страха. Тихо пискнув, дёргаюсь, и беспомощная скованность пропадает. Развернувшись, я со всех ног пускаюсь прочь по переулку. Глухие шаги раздаются прямо за спиной, всего в нескольких метрах от меня. От страха и бьющего в лицо холодного ветра из глаз брызжут слёзы, и я совсем не вижу, куда бегу. Плутаю по тёмным дворам, рискуя угодить в тупик и умереть от рук большеголового человека в чёрном.

— Мамочка, — плачу я, глотая солёные слёзы, — мамочка, помоги...

В парке никого нет. Я даже не сразу понимаю, где нахожусь. Кругом поломанные скамейки с коваными спинками, тревожно мигающие фонари, поваленные мусорки и старые деревья, переплетённые друг с другом, издалека походящие на страшных чудищ. Оглянувшись, вижу человека в чёрном — он не бежит, а идёт за мной торопливым шагом. В звенящей тишине слышу протяжный скрип кожи и собственное сдавленное дыхание.

Согнувшись, я пытаюсь отдышаться, и из груди вырывается жалобный стон. Не могу больше бежать — ноги трясутся в судорогах, щиколотку сводит, желудок горит адским огнём. Стираю влажные дорожки с щёк и пячусь, не в силах отвести взгляда от неумолимо приближающейся фигуры. Большой и скользкий камень попадает под подошву, и я, нелепо взмахнув руками, оступаюсь и лечу назад.

Дутая куртка смягчает падение, но голова с размаху опускается затылком на землю — челюсть громко щёлкает, сталкиваясь зубами, и в ушах раздаётся оглушающий звон. Цепляюсь за кустарник и пытаюсь подняться. Перед глазами плывут пятна, рот наполняется привкусом железа — я прикусила губу, когда упала. Поднимаюсь на колени, шаря по влажной земле руками, и вскидываю голову. Старый парк находится на небольшой возвышенности — наступив на камень, я упала и скатилась по пологому склону, врезаясь в кусты.

Наверху вижу лишь тусклый свет грязного фонаря, голые ветки слабо раскачивающихся деревьев и больше ничего. Никаких большеголовых людей.

Подошва утопает в грязи, вся одежда заляпана, местами порвана — поднимаюсь, и плечо отдаёт болью, не могу поднять руку. Цепляюсь за предплечье, размазывая землю по рукаву, растираю мышцы и с трудом волочу ноги прочь. Оглядываюсь ещё раз, но наверху никого нет — ни фигур, ни глухих шагов, ни скрипа кожи.

Не знаю, как нахожу выход среди старых страшных деревьев, но мокрая земля сменяется галькой, а затем и потресканным асфальтом. Бреду, прижав руку к животу, и дышу ртом, потому что сопли забивают нос. Громко шмыгаю и оборачиваюсь. Улица пустует — нет даже бродячих животных. Фонари перемигиваются, то и дело гаснут, а потом снова загораются. Не уверена, что мне не мерещится это. Смаргиваю застывшие слёзы и устало переставляю ноги.

От знакомой с детства грибной шляпки песочницы и качель-жирафов во дворе хочу разреветься как маленькая. Дом, я дома. В окнах моей квартиры не горит свет, только лишь в нескольких квартирах соседнего дома мигают гирлянды. С трудом ступаю на бордюр и поднимаюсь на подъездную дорожку. Разноцветная скамья манит своим широким сиденьем. Сейчас, всего на минутку присяду, переведу дух, иначе не смогу забраться на пятый этаж.

Тяжело дышу, опускаясь на деревянную поверхность, и откидываюсь на спинку. Опускаю затылок на подголовник и, потирая ледяные руки с застывшей на них грязью, смотрю в небо. Наверху ни единой звезды, наверное, их своим светом прогнала полная луна. Она такая красивая, что можно умереть.