Мы сделали это

Нога дёргается в такт музыке, пока я, высунув кончик языка, старательно рисую стрелку над ресницами. Отстранившись от зеркала, всматриваюсь в собственное отражение и пытаюсь понять — симметричны ли линии.

Пушкин сидит на кипе книг и внимательно следит за тем, как я навожу марафет. Любопытный кот, пока я красила красными тенями веки, уличил момент и нагло сунул лапу в открытую палетку, окрасив розовые подушечки синим цветом. Принюхавшись к странной и неизвестной ему пыли на лапке, он чихнул и едва не свалился с туалетного столика. Ещё и посмотрел на меня обиженным взглядом, когда я засмеялась.

Когда я сушила волосы после душа, Пушкин едва не перекусил провод от фена, требуя, чтобы и его вовлекли интересный процесс сушки. От мощного порыва горячего воздуха он подпрыгнул, метнулся к стене и больше не приближался к страшной штуке, позволив мне спокойно уложить волосы. В общем, ребёнок познаёт удивительный мир с большой охотой.

Когда я натягиваю через голову красный топ с рукавами-сеткой, в дверь стучатся.

— Войдите!

— Что ты делаешь? — интересуется Лиза, появляясь на пороге комнаты.

— На вечеринку собираюсь, — отзываюсь я и плюхаюсь на кровать, чтобы натянуть узкие кожаные штаны, которые застревают на пятках.

— Ты уходишь? — грустно тянет сестра и опускает голову, глядя себе под ноги.

— А что ты хотела?

— Мама купила спички и клей для замка.

— Блин, Лиз, прости, не сегодня. Давай, я завтра после школы приду, и мы начнём? — выдыхаю я, наконец застегнув молнию на штанах, и поднимаюсь на ноги.

— Ладно, — расстроенно бормочет она себе под нос и заводит руки за спину.

— Эй, — я присаживаюсь на корточки, чтобы щёлкнуть сестру по носу, — не обижайся. Обещаю, завтра же мы начнём его делать, хорошо?

Лиза вчера увидела на ютубе ролик, где показывают, как из спичек и клея можно построить огромный замок точь-в-точь как из Диснейленда. И за один вечер она извела и меня, и маму нытьём о том, что хочет сделать также. Родительница сразу открестилась, заявив, что у неё пальцы-сардельки для такой мелкой работы, и мне ничего не оставалось, как согласиться помочь Лизе, потому что семилетний ребёнок сам с такой работой не справится. Обещать-то пообещала, но не ожидала, что мама так быстро закупится сотней спичечных коробок и десятком тюбиков клея.

— Ты красишься на вечеринку? — переключает своё внимание Лиза, разглядев на моём столике косметику.

— Ага, — качаю головой и сажусь на пуфик; Лиза плюхается рядом на кровать и тянет шею, чтобы рассмотреть получше. — Хочешь, накрашу тебе глаза блёстками? У меня есть немного времени перед выходом.

— Правда? — радуется сестра и забирается на кровать с ногами, опираясь руками на край туалетного столика. — Мама не разрешает мне брать её косметику. Она слишком дорогая.

Надо же, мама что-то не разрешает своей любимой дочурке? Я крайне удивлена и обескуражена!

— Ну, — улыбаюсь я, откручивая крышку маленькой баночки, и беру небольшую кисточку, — мне не жалко, — поворачиваюсь к сестре и берусь пальцами за её по-детски пухлый подбородок, поворачивая к свету. — Только давай договоримся, что ты самостоятельно ничего не будешь брать, ладно? Сперва спроси у меня.

— Хорошо, — качает Лиза головой, и я лёгким движением веду по прикрытым векам, оставляя россыпь сияющих блёсток золотистого цвета. — А можно ещё помаду? — просит она, тыча пальцем на свои губы. — Хочу быть красивой, как ты.

— Можно, — губы сами собой расплываются в улыбке, и я убираю кисть и баночку с блёстками. — Какой цвет хочешь? У меня разные есть.

— Вот эту, — Лиза показывает на ярко-алую крышку.

Похлопывающими движениями наношу помаду на тонкие губы сестры, а она терпеливо ждёт, теребя подол домашнего сарафана.

— Ты поедешь с нами в Сочи? — вдруг спрашивает Лиза, когда я убираю косметику обратно в выдвижной ящик и стираю остатки помады и блёсток с пальцев ватным диском.

— Нет, — отрицательно качаю головой. — Я останусь здесь, дома.

— Почему ты не можешь поехать с нами?

— Потому что у меня здесь школа, друзья, папа.

— А почему они тоже не могут поехать?

— Ну, — я хмыкаю, — к сожалению, нельзя взять всех любимых людей и перевезти вместе с собой в чемоданчике.

— Тебе без них будет плохо? — Лиза наклоняет голову в сторону, внимательно разглядывая моё лицо.

— Очень-очень плохо будет.

— А я не скучаю по друзьям, — отвечает сестра и поднимается с кровати, чтобы подойти к зеркалу и посмотреть на свой макияж.

— Нравится?

— Да! — восклицает она и кричит уже громче: — Мама! Мама, смотри, я сияю как принцесса!

И с этими словами Лиза выбегает из комнаты, чтобы показать маме свой макияж. Усмехнувшись, вытираю остатки пудры со стола и беру телефон, который вибрировал, пока я красила сестру. Пришло сообщение от Мела.

Мел: Тебя подобрать по дороге?

Веду расчёской по волосам и набираю ответ.

Я: Нет, мы с Крис встречаемся. Сами доберёмся.

Я: Без меня не начинайте!

Мел: Скажи это Кисе, по-любому он уже набуханный придёт.

Я: Даже не сомневаюсь в этом.

Киса абсолютно уверен в том, что на любой вписон надо приходить уже навеселе, чтобы не тратить время на разгон и не портить общую атмосферу своей кислой рожей. Вот поэтому, согласно этой заповеди, у Кислова никогда и не бывает кислой рожи.

Вспомнив о Кисе, тут же покрываюсь мурашками. Не знаю, хватит ли у меня сил и смелости, но сегодня я попробую что-то изменить.

Сунув телефон в небольшую сумочку, отправляю туда же ключи и помаду. Жму на выключатель, выдёргиваю из розетки шнур от гирлянды, и комната погружается в темноту, которую немного рассеивает тусклый свет уличного фонаря. Пушкин тут же издаёт недовольное мяуканье и выскакивает из спальни вслед за мной. Он трётся спиной о мою руку, пока я обуваюсь, и задерживает минут на пять, чтобы вдоль начесать наглого и жадного до ласк кота.

— Уже уходишь? — Мама выходит в коридор, и я выпрямляюсь, протягивая руку за курткой, висящей на крючке в прихожей.

— Да, Кристина уже ждёт меня.

— Обратно поедешь, вызови такси, — наказывает мама, пока я застёгиваю молнию и в спешке едва не прищемляю кожу на подбородке. — Не вздумай идти пешком по дворам. У тебя есть деньги на карте?

— Не парься, ма, у меня всё есть, — качаю я головой и в последний раз проверяю, что ничего не забыла, в том числе и маленький бархатный мешочек в секретном отделении сумки. Сигареты с зажигалкой предусмотрительно лежат в кармане куртки, а значит я готова к тусовке на всю ночь.

— Будь осторожна и не напивайся, — грозит родительница пальцем. — Помнишь? Ты обещала.

— Ага, — киваю и отпираю замок на входной двери, — поклялась сезоном «Игры престолов». Я помню, мам. Всё, ушла.

Не дожидаясь новых наставлений вдогонку, я перепрыгиваю через несколько ступеней и быстро преодолеваю все лестничные пролёты по пути вниз.

Мамина забота кажется мне странной и чужеродной. Несмотря на установленное перемирие, я всё ещё помню о том, что меня считают катастрофой и проблемой. Оттого её попытки выразить заботу кажутся неестественными, словно она пытается примерить на себя давно позабытую роль.

С другой стороны, стоит ли мне так полагаться на слова младшей сестры? В силу возраста она могла и соврать, даже не со зла, а потому что дети часто приукрашивают действительность и искажают реальность. Я сама так делала и не раз. Ладно, подумаю об этом позже.

На улице прохладно и пахнет сыростью и солью. Предвкушаю отличную ночь и потому иду почти что вприпрыжку, перепрыгивая через лужи и лежачих полицейских во дворах. Сокращаю путь до Крис и, как только дом подруги появляется в поле зрения, отправляю сообщение, чтобы она выходила.

Сигнал домофона раздаётся ровно в тот момент, как я подхожу к нужному подъезду, и на желтоватый свет фонаря выходит Кристина. Завидев меня, она расплывается в широкой улыбке и встряхивает волосами. Я присвистываю. Надо же, Крис выглядит просто потрясающе!

Макияж — идеален: с ровным тоном, острыми синими стрелками, скульптурированными скулами и стразами над бровями. Губы сияют розовым блеском. Чёрные волосы, обычно заплетённые в тугую косу, мягко качаются при ходьбе и переливаются здоровым блеском на свету. Они достают Крис до пояса, и от того она походит на черноволосую Рапунцель.

— Мать моя женщина, ты шикарна! — одобрительно качаю я головой и демонстрирую поднятый вверх большой палец. — Мейк — бомба!

— Это ещё что, — фыркает подруга и поддевает ногтями пуговицы на пальто. — Ты мой прикид ещё не видела. Готова? Крепко стой на ногах, иначе точно упадёшь!

Барабаню ладонями по ногам, изображая нетерпеливое ожидание, и Крис с громким «Вуаля!» распахивает полы пальто. И у меня реально пропадает дар речи.

На Кристине чёрное приталенное платье, едва доходящее до середины бедра, с глубоким вырезом в декольте. Клянусь, я вижу её пупок. На ступнях короткие сапожки на высоком толстом каблуке и вверх по ногам идут чёрные колготки в сетку.

Застываю с приоткрытым ртом и пытаюсь подобрать слова. Что-то среднее между «охренеть» и «охуеть». Впервые вижу подругу в подобном образе. Оденься так Ритка, я бы даже не удивилась, но Крис... Не знала, что у неё есть нечто такое в гардеробе.

— Вижу шок на твоём лице, значит всё супер! — Кристина расплывается в довольной ухмылке и подходит ко мне, мягко покачивая бёдрами, чтобы показать, насколько невесомо её платье — одно неверное движение, и оно продемонстрирует всё, что обычно подруга тщательно прячет.

— Охренеть, — всё же выдавливаю я из себя. — Это мощно. Нет, платье правда крутое, я совсем не ожидала увидеть тебя в таком образе.

— Ну, — довольное выражение лица сменяется нарочито скромным, и Крис запахивает полы пальто, застёгивая на все пуговицы, — я решила, что надо что-то в себе менять. А то вечно с этой дурацкой косой хожу да в скучных юбках с блузками. Душа требует чего-то экстравагантного!

— Это точно экстравагантно, — усмехаюсь я, качая головой.

Минуем последний тёмный двор и выходим на свет широкой улицы, где нас тут же оглушает рёв проезжающих на высокой скорости машин. Мы движемся в сторону пригорода, где и расположено здание бывшего санатория. Заслышав издалека звук тарахтящего мотора, я испуганно вздрагиваю и озираюсь на дорогу. Но мотоцикл проносится мимо и исчезает среди жёлтых и красных огней автомобилей.

— Я тут подумала, — Крис подхватывает меня под руку и подстраивается под мой шаг, — надо тебе тоже парня найти.

— Я, вроде, не подавала заявку на участие в «Давай поженимся».

— Да ну тебя, — отмахивается подруга и легонько встряхивает за руку. — Я серьёзно. Тогда мы сможем гулять парочками. А то мне как-то неловко будет всё время тебя кидать из-за Вани.

— У вас что, уже что-то было? — только какие-то сверхъестественные силы помогают не впасть в ступор и не затормозить в растерянности прямо посреди дороги.

— Ну, пока нет, но я скоро это исправлю, — подмигивает мне Крис и продолжает идти как ни в чём не бывало, качая головой в такт шагам.

— О, — только и могу выдавить из себя я.

— Конструктивно, — смеётся Кристина и затем громко вздыхает. — Вообще, меня вчера так Хенкин обломал, это капец! Чё ты его с собой не забрала, когда я позвонила? Весь кайф обломал!

— То есть?

— Да он, как только ты ушла, присел Кислову на уши, — принимается объяснять Крис, недовольно закатывая глаза. — Даже не дал мне пересесть — развалился, как король, на диване рядом с Ваней и давай трындеть. И слова вставить не дал. А потом вообще понеслось: Оля то, Оля сё. Они, считай, минут двадцать о тебе говорили: сперва угарали над какими-то историями, о которых я даже не слышала раньше, а потом вообще стали шариться в телефоне, выбирая тебе подарок на день рождения. А до него ещё, как до Китая!

Кристина права — на дворе только начало весны, а день рождения у меня аж в июне.

— Может, Боря в тебя втюрился, а? — высказывает своё предположение подруга, и я прыскаю со смеху от неожиданности, прижимая пальцы к носу. — А чё ты ржёшь? Он же реально не затыкался. «Помнишь, Оля сказала...», «А помнишь, Оля сделала...». Даже Ване это надоело слушать.

Поджимаю губы — хорошее настроение от Бориных проделок после последних слов Кристины тут же улетучивается. Неприятно.

— Хэнк не влюблён в меня, — качаю я отрицательно головой, натягивая нервную улыбку. — Мы с ним с детского сада вместе, чисто брат и сестра.

— Ну не знаю, — с сомнением в голосе отвечает Крис и шумно фыркает. — В любом случае, он вообще не дал нам поговорить. Прям выбесил. Поэтому сегодня мне нужно твоё содействие. Ваня же наверняка будет как обычно в щи? Вот и попадётся рыбка на крючок. Так что, как только отыщем ребят в толпе, ты уведи Хенкина куда-нибудь, а я возьму на себя Кислова.

— Блин, Крис, — я недовольно дёргаю плечами, — а ты не можешь на другой день перенести свои планы? Мы же идём тусить. Мне не очень хочется весь вечер таскать Хэнка по углам и контролировать, чтобы вам двоим никто не мешал. Я, так-то, иду развлекаться.

Крис резко тормозит посреди тротуара и вынуждает меня тоже остановиться. Её ровно прокрашенные брови сходятся на переносице, и она недовольно щурится, глядя мне в глаза.

— Тебе что, сложно подруге помочь?

— Нет, не сложно. Но...

— Что «но»? — перебивает меня Кристина и склоняет голову набок. — Давай, скажи же.

Сказать правду?

— Мне нравится Киса, — выпаливаю я неожиданно для самой себя.

Глаза Крис округляются, рот приоткрывается от удивления. Её рука, державшая меня за предплечье, разжимается и виснет вдоль тела.

— О как, — выдаёт она. — И давно?

Прикусив губу, я опускаю глаза на свои сцепленные в замок пальцы.

— Не знаю, год, наверное. Я не хотела рассказывать, но сейчас понимаю, что ситуация выходит из-под контроля.

Кристина долго молчит, и я поднимаю на неё глаза. На лице подруги каменная ничего не выражающая маска. Вдруг она хмыкает и с ядовитой усмешкой спрашивает:

— Скажи честно: ты так резко втюрилась в Кислова, потому что я сказала, что хочу с ним замутить?

Настала моя очередь удивлённо открывать рот. Запнувшись, я тараторю, вскинув ладонь:

— Нет, что ты! Наоборот, я это говорю, потому что хочу, чтобы ты знала и...

— И что? — перебивает меня Крис, и я растерянно осекаюсь. — И оставила Кислова в покое? Этого ты хочешь?

Не нахожу слов, чтобы ей ответить. Ведь Кристина права — именно этого я и хочу. Я в кое-то веки решилась сама взять дело в свои руки и вершить свою судьбу, и мне не хочется иметь лучшую подругу в роли соперницы.

— Я не хочу с тобой ругаться из-за этого, — слишком жалобным тоном наконец выдаю я.

— Вот и славно, — грубо отсекает Крис. — Я тоже не хочу, поэтому засунь свои чувства куда поглубже, ок?

Растерянно моргаю, глядя на подругу. Она выглядит равнодушной и спокойно поправляет воротник пальто, вытаскивая застрявшие пряди волос.

— Но...

— Что «но», Оль? — опять перебивает меня Крис. — Что? То есть, раз ты вдруг включилась в игру, я должна сложить лапки и дать тебе захомутать Кислова? Не много ли ты хочешь?

— Я тоже нравлюсь ему, — тихо отвечаю я, выложив свой главный аргумент. И козырь, если уж быть совсем честной. — Мне Мел об этом сказал.

Кристино громко фыркает и начинает смеяться.

— Ну даёшь, Мел сказал? Он сохнет по Бабич уже хрен знает сколько лет и до сих пор не заметил, что она в нём не заинтересована. И ты ему веришь? Да он дальше своего носа не видит, окстись, подруга.

Едкое «подруга» окончательно выбивает землю из-под ног. Стиснув пальцы в кулак, я твёрдо говорю, хоть до конца и не верю в собственные слова. Мне нужно поговорить с Кисловым, чтобы быть уверенной на все сто процентов.

— Думаю, это правда. Киса давно оказывает мне знаки внимания, которые не делают те же Хэнк или Мел. О чём-то это да говорит.

— Конечно говорит, — кивает Кристина и тянет губы в ехидной улыбке. — О том, что ты существо с вагиной между ног. А значит вариант, куда он может просунуть свой хер. К симпатии и уж тем более к чувствам это не имеет никакого отношения. Вспомни, Оль, о ком мы говорим. Это же Кислов.

Проведя языком по накрашенным губам, я отрицательно качаю головой и отвожу взгляд в сторону дороги.

— Он относится ко мне не так, как к другим.

— Ой, да, — уже откровенно ржёт Крис. — Ты же не такая, как все. Ты осо-обенная! — Она мерзко тянет гласные, и я испытываю жгучее желание развернуться и уйти, оставив подругу в одиночестве посреди улицы. — Проспись, дорогая, я, как и Мел, тоже многое вижу со стороны. И нихрена у Кислова к тебе нет. Я бы заметила.

Я пропускаю её слова мимо ушей. Кристина специально говорит мне то, что может выбить меня из колеи, усомниться в собственных выводах. Но действует она мастерски, ведь крохотное сомнение сеет зерно в почве неуверенности.

Перед глазами вновь вспыхивает воспоминание. Я и Киса на моей постели, его нежные прикосновения, глаза, какими он на меня смотрел — будто я всё, чего он хочет. И дело было вовсе не в сексе. Я уверенна. Почему-то именно после попыток Крис убедить меня в обратном, я окончательно поверила — мои чувства к Кислову взаимны.

И пусть простит меня лучшая подруга, но я не стану забивать на собственные чувства ради неё. И, поверьте, я не сука. Мои решения продиктованы не эгоизмом и себялюбием. Я знаю, что мои чувства к лучшему другу настоящие — они возникли не потому, что мне одиноко, хочется отношений и любовных приключений. По моей коже ползут мурашечные мурашки, когда Киса просто на меня смотрит, а при мысли о нём сердце бьётся с такой силой, что я опасаюсь за собственную жизнь. Я не придумала себе чувства, а о Кристине так не скажешь. Ей просто надо и всё.

— Ты специально это делаешь, да? — вдруг спрашивает Крис, и на её глазах наворачиваются крупные слёзы. Всхлипнув, она вытирает нос рукавом и с вызовом говорит: — Ты всегда мне завидовала и повторяла за мной. Что хочу я, то резко становится нужным и тебе.

Я наблюдаю за тем, как первая слеза скатывается по её щеке, но макияж от этого не портится. Стойкий, сука.

— Мне ничего твоего не нужно, Кристина. Мне просто нравится Киса, и я не хочу больше этого скрывать. Раз ты уверена, что у него ко мне ничего нет, то давай просто дадим ему самому выбрать: ты или я. Как тебе идея?

— А как же ваша многолетняя дружба? — вскрикивает Крис, хватаясь за последнюю соломинку. — Не боишься, что вы этим только всё разрушите? И свою компашку. Жалеть не будешь?

— Я никогда не узнаю, что жизнь может подарить мне в обмен на мою храбрость, если не сделаю первый шаг, — вспоминаю я слова Мела. — Лучше быть честной и обжечься, чем мучать себя вопросом «А что, если?».

— Ты чё, дома накатила для храбрости? — цедит Крис и грубо хватает меня за руку, дёргая на себя. Я оступаюсь и оказываюсь к подруге почти вплотную, глядя на её злое лицо снизу вверх. — Завязывай уже. Я тебе всё сказала. Или ты засовываешь свои чувства, или что у тебя там, поглубже в задницу, или нашей дружбе конец.

Я не могу сдержать горькой усмешки.

— Из-за парня? Серьёзно?

— Серьёзно, — кивает она, крепче стискивая мою руку пальцами. — Я не шучу, Оль. Если ты трахнешь Кислова, да если ты даже его поцелуешь, можешь ко мне даже не подходить.

Выпалив это, она отталкивает меня от себя и небрежным движением поправляет рукава пальто. Я молча наблюдаю за ней, абсолютно ничего не чувствуя. Своим ультиматумом она всё перечеркнула. Кристина только что решила, что её желание должно быть для меня выше собственных чувств. А я слишком часто в своей жизни совершаю подобную глупость — позволяю другим мною манипулировать. Но не в этот раз.

— Ладно, — растянув губы в улыбке, киваю я. — Идём уже? И так опаздываем на тусу. Весь лучший алкоголь выпьют.

— Так ты меня поняла? — с недоверчивым прищуром спрашивает Кристина.

— Я всё поняла, — опять киваю я, продолжая дружелюбно улыбаться. — Идём уже.

Я не беру Крис под руку и шагаю вперёд в одиночестве. Но она нагоняет меня уже через несколько секунд и цепляется за рукав розовой куртки.

— Вот и славно, — уже без намёка на злобу и агрессию говорит Кристина. — И с чего ты решила вообще эту хуйню замутить? У тебя месячные, что ли?

— Скоро начнутся, — вру я.

— Тогда понятно, — с облегчением выдыхает Прокопенко. — Я аж вспотела от этого разговора. В конце концов, сразу же понятно, что, между нами, Кислов выберет меня, а мне бы не хотелось терять из-за этого твою дружбу.

Не могу сдержать ехидной усмешки, но Крис её не замечает, продолжая беззаботно тарахтеть у меня над ухом.

— Ты же не ходила на кастинг? — вдруг будничным тоном спрашивает она, когда мы перебегаем дорогу на зелёный свет и оказываемся на противоположной стороне. Пройдя через парк, окажемся в сотне метрах от заброшенного санатория.

— Реклама пирожных? — зачем-то уточняю я. Кристина кивает. — Нет. А ты?

— Не-а, — трагично вздыхает она. — Папа не пустил. Сказал, что мне место на сцене, а не в ненавистном ему телевизоре. Порой так бесит его зашоренность, не могу. Будто после Гитиса сразу дорога в Большой театр. А может мне в Голливуд хочется!

— Почему ты не скажешь ему, что театр — это не то, чем ты хочешь заниматься? — равнодушно спрашиваю я, пожав плечами. Мне уже не особо-то и интересно, но молча идти до тусовки — ещё хуже.

— Да нет, театральный кружок мне нравится, как и театр, и я хочу попасть в Гитис, просто... — Крис качает головой. — Понимаешь, у меня чувство, будто я пропускаю всю свою жизнь. Отыгрываю на сцене, а в реальности только существую.

— По-моему, ты загоняешься.

— Да нет же! — Кристина бьёт рукой себя в грудь. — Мне не хватает чего-то! Знаешь, хочется, чтобы было больше драмы. Экшена! Чтобы каждый день проживался как целая жизнь!

— Большому количеству драмы сопутствует большой стресс, — невесело усмехаюсь я, всматриваясь в тёмные коридоры между деревьями. — А от него и стареешь быстрее.

— Да ты меня не понимаешь! Пойми, у меня до беспредела скучная жизнь: школа, домашка, театральный кружок и на следующий день всё по новой. Никакой интриги, понимаешь? — Крис трясёт за руку, и моя голова нелепо болтается в такт её грубым движениям.

— Ты поэтому хочешь с Кисой замутить? — вырывается у меня наводящий вопрос, ответ на который докажет, что её желание — просто прихоть. — Впечатлений не хватает?

— Ну, не только. Хотя, ты права, Кислов точно привнесёт в мою жизнь ярких красок.

— Ещё бы, — глухо фыркаю я.

— Ваня же любит всякую движуху, плюс его непостоянство — уверена с ним жизнь тут же заиграет по-новому, — продолжает Кристина, не заметив сарказма в моих словах. — Может ещё с кем-нибудь замутить?

— Зачем? — Я хмурюсь, не понимая, к чему она ведёт.

— Ну как же? — на лице Кристины появляется мечтательное выражение. — Любовный треугольник! Ты только представь: Я, Ваня и, например, Боря! — Она разводит руками, словно это должно помочь в красках представить то, о чём она говорит. — Какая драма! Два лучших друга борются за моё сердце, а я бегаю от одного к другому и не знаю, к кому же чувства сильнее. Восторг же!

«Ну ты и дура», — так и просится наружу, но я прикусываю язык.

— Ладно, может и не Боря, так кто-нибудь другой. Я о самой концепции любовного треугольника и всей этой драмы. Прикинь, быть Еленой Гилберт! Отвал башки!

— Не знаю, — пожимаю я плечами, — как по мне, это отстой — мутить сразу с двумя. Причём ещё и не определиться, кто тебе на самом деле нужен. Это же просто кинематографичный бред, чтобы зрители были заинтригованы финальным выбором главной героини.

— А ты что, никогда не влюблялась сразу в двоих?

— Нет. Я в полигамию не верю. Да, можно испытывать симпатию к двоим парням или девушкам одновременно, но любить-то по-настоящему ты будешь только одного человека. — Подумав, я добавляю: — Если тебе искренне нравится, нет, не так. Если ты реально любишь одного человека, то даже не посмотришь на другого. А если вдруг посмотришь, то это значит только одно.

— И что же?

— Что чувств к первому уже нет.

— Да ладно тебе, — фыркает Крис. — Маму и папу же можно любить одинаково.

— Ну сравнила — любовь к родителям и любовь к партнёру.

— Ты просто не романтик, Оль, — смеётся Крис и жмётся плечом к моему. — Вот я себе вполне представляю то чувство, когда сердце разрывается на части от любви сразу к двоим. Я вообще думаю, как бы это было, окажись я главной героиней фильма или книги. Драма, любовь, ненависть, предательство подруги, убийства, кровь и погоня. Для пущего драматизма не хватает, чтобы меня ранили, и я, перед тем как отрубиться в скорой, прошептала бы имя того, чьё лицо хочу увидеть последним в своей жизни! Классно же!

От упоминания предательства подруги меня передёргивает.

— Лично мне и без всего перечисленного драмы хватает. — Я ёжусь не то от холодного ветра, не то от задней мысли о Рыбачьей бухте с большим секретом, что она в себе таит. — Могу даже поделиться, раз тебе так не хватает экшена в жизни.

— Да какой у тебя экшен? Драка с Козловой? Поругалась с мамой? Отчим заёбывает? — громко и надменно фыркает Крис, и я украдкой закатываю глаза. — Я тебя умоляю, это даже не проблемы. Вот если бы ты кого-то убила, а потом в лесу труп закопала — вот это я понимаю экшен.

Мороз вновь забирается под курткой и таранит холодными иглами рёбра. Сгорбившись, я убираю с лица растрёпанные волосы.

— Короче, — не дождавшись от меня ответа, продолжает Кристина, — одного театра мне мало. Не хочу играть в жизнь, хочу её проживать. А то все мои приключения — это твои рассказы о том, как вы в январе с обрыва в море упали или на мотоцикле в овраге перевернулись. Ой, или как за вами бык гнался.

— Просто напоминаю, что после купания я загремела в больницу с воспалением лёгких, а после мотоцикла мне сбрили волосы на затылке и зашивали голову.

— Зато сколько воспоминаний! — подпрыгивает Кристина, и её каблуки громко стучат по асфальту. — А у меня нет ни одного шрамика, даже малюсенького! Мне же внукам будет нечего рассказать! То ли дело ты. Короче, если теперь ты будешь ходить куда-то с парнями без меня, то я обижусь. Я серьёзно. Теперь, — шутливо грозит она мне пальцем, — я твой сиамский близнец, и мы идём в комплекте, поняла?

— Мхм, — киваю я в ответ, даже не улыбнувшись.

Я не собираюсь больше держать Кристину возле себя. Она только что обозначила своё отношение к нашей дружбе. Практически каждая её реплика в течение всех лет нашей дружбы несёт в себе негативный и оскорбительный подтекст, который она умело маскирует заботой или сочувствием. Вроде тех слов, что Киса бы точно выбрал её. Или что я поправилась. Или что мне не стоит рассчитывать на поступление в хороший университет из-за проблем с точными науками.

И почему всё это время я была такой слепой? Верила, что наша дружба — настоящая. Истинная любовь и женская солидарность. Может, я слишком наивная? Или попросту глупая. Сигналы и звоночки грохотали у меня над башкой круглые сутки, но я, как блаженная, игнорировала их. Интересно, всё это время остальные видели то же самое, но просто сочувствовали моей недалёкости и не хотели травмировать? Обязательно поговорю об этом с Мелом и Хэнком.

У Крис в целом очень странное представление о жизни мечты. Ей интересно жить как я и парни, вот только она слабо представляет, что скрывается за нашими проделками, тусовками и постоянным попаданием в неприятности. У каждого из нас свои причины портить себе жизнь.

Возьмём Мела. Его отец много лет назад приехал к побережью, чтобы писать исторические труды о Крымской местности, а в итоге уже десятилетие прозябает за стойкой администратора в местной гостинице, встречая и провожая гостей потухшим взглядом и безжизненной улыбкой. Мама Егора — женщина-тень, которая беззвучным ветром перемещается между домом и катакомбами, где работает экскурсоводом. В их семье давно угасла жизнь — это тяготит и без того склонного к меланхолии и тревожности Мела, вынуждая постоянно сбегать из квартирой, насквозь пропахшей сожалениями и нереализованными амбициями.

В семье Хэнка всё тоже не так гладко, как кажется на первый взгляд. Живя в полной семье с отцом-ментом, Боря постоянно испытывает на себе давление из-за того, что не соответствует родительским ожиданиям. Константин Анатольевич плодит токсичность в собственной семье и даже не пытается услышать собственных детей, считая себя самым умным. Хэнк плохо переносит осознание, что он разочаровывает отца, и идёт от обратного — не пытается соответствовать ожиданиям, а влезает в ещё большие проблемы. Будто пытается наказать и себя, и своего родителя. Доказать, что да, он действительно хреновый сын.

Гена — жертва домашнего насилия. Он рано потерял маму, и его отец окончательно скатился в пучину алкоголизма и вымещал злобу на мир, жизнь и судьбу на ни в чём неповинном ребёнке. Мы никогда об этом не говорили, но это и не нужно. Однажды, играя в поле, где паслись коровы, я замахнулась палкой на крапиву, и Гена в испуге вскинул руки, защищая голову, и зажмурился. Мне было всего шесть, но я всё поняла. Будучи уже взрослым, Гена носит на душе тяжёлый камень сожалений о том, что не может помочь своему отцу. И всё также вскидывает руки, защищаясь от внешнего мира.

Материнская любовь не помогает Кисе чувствовать себя нужным в своей крохотной семье, состоящей из двух человек. Лариса не смогла справиться с гиперактивным, своенравным сыном, который до сих пор не может выйти из бунтарского и неуправляемого возраста. Ваня остро реагирует на темы, связанные с отцом, которого он никогда не знал. И то, что мама ни в какую не хочет рассказывать правду, убивает его, злит, а порой и сносит крышу. Половина страны безотцовщина, но для Кислова — это личный ад, выбраться из которого у него уже нет ни сил, ни желания.

Моя мама всегда стремилась к чему-то большему. Получала высокие оценки, ходила на свидания только с богатыми парнями, мечтала вырваться из этого города, но не получилось. Случилась любовь с моим отцом. И родилась я. От меня не скрывали, что я — случайный ребёнок, рождённый лишь потому, что мама прошляпила все сроки и не смогла сделать аборт. И хоть родители любят меня, чувство ненужности живёт со мной всю жизнь. Я чужая в маминой семье, собственной у меня нет. Не знаю, кто я, кем хочу быть, что мне нужно. Я ничего о себе не знаю.

Ни у кого из нас нет заботливых родителей, что вытирают сопли, нанимают репетиторов и всерьёз озабочены наши будущим. Они в нас так же не верят, как и мы — сами в себя. Кристине никогда не понять, какого это влезать в самое дерьмо лишь для того, чтобы почувствовать, что это оно — то, чего мы заслуживаем. Ничего хорошего. Чем хуже, тем лучше. Кристине не нужно рисковать собственной жизнью, чтобы с наркотическим чувством опьянения говорить самой себе, что никакое дерьмо её не убьёт. Кристине не нужны драмы жизни, потому что она с ними не справится. Такие, как она, рождены для другого.

А мы... Мы вынуждены были искать друг друга. Тех, кто смогут понять, не осуждать, но никогда не заговаривать о том тёмном, что таится внутри каждого из нас. Жгучее чувство пустоты есть в каждом, но, если найти таких же поломанных людей, выносить эту зияющую дыру становится проще.

Остаток пути мы преодолеваем молча. Точнее, Кристина продолжает что-то бубнить себе под нос, но я отключаюсь от внешнего раздражителя, мысленно напевая песню из рекламу моющего средства. Раз за разом, по кругу, пока она не становится единственным, что крутится в моей голове. И когда я вижу первые знакомые лица у ворот, могу наконец выдохнуть.

***

Есть у подростков особенная любовь к заброшенным местам. Нас неудержимо влечёт ко всему покинутому и забытому. Старые клубы, захламлённые гаражи, сломанные самолёты, разваленные хрущёвки и разграбленные детские площадки. Мы, подобно мотылькам, летящим на огонь, стремимся в такие места в поисках сами не знаем чего. Может быть, мы ассоциируем себя с ними — такие же покинутые взрослыми, странные, непонятые. Нас влечёт туда, где мы становимся собой — в темноте, в пустоте, в окружении таких же потерянных подростков, ищущих своё отражение в облупившейся краске стен и оконных проёмах.

Уже не первое поколение молодёжи собирается для тусовок в здании старого и давным-давно заброшенного санатория. Место, отдалённое от центра города и расположенное в чаще леса, идеально подходит для того, чтобы совершать всякие безумства, а утром жалеть о них.

Вечеринка уже давно началась. Громкие биты гремят под бетонным сводом старого двухэтажного здания, и яркие лучи светомузыки моргают в тусклых оконных проёмах. Выброс дофамина срабатывает моментально, и я, высвободив руку из хватки Крис, шагаю по подъездной дорожке уже пританцовывая.

Мне не нужно искать друзей, названивая им по телефону, потому что Киса и Хэнк стоят перед входом и раскуривают один косяк на двоих. Нашего приближения они не замечают, поэтому я с разбегу врезаюсь в Кислова сзади и запрыгиваю ему на спину. От неожиданности Киса едва не сваливается на землю и машинально подхватывает меня под коленями.

— А ну руки вверх, косяк в жопу! — ору я парню в ухо и имитирую вой полицейской сирены. — Виу-виу! Вы задержаны!

Киса узнаёт мой голос и громко смеётся, запрокидывая голову.

— Твою мать, Чехова! Я же чуть не обосрался!

Я спрыгиваю на землю, одёргиваю куртку и вытягиваю шею, демонстративно принюхиваясь.

— Хм, вроде не пахнет.

— Заезженная шутка, — фыркает он, — придумай что-нибудь новенькое.

— Прости, — закатываю я глаза, обмахивая лицо ладонью, — но ты постоянно выдаёшь одну и ту же реакцию. У меня нет места для разгула фантазии.

Ехидно вскинув бровь, Киса грубым жестом притягивает меня за шею и обнимает. Я опускаю ладонь ему на талию и протягиваю кулак Хэнку, который тут же его отбивает с пьяной улыбкой на губах. Такая же ухмылка украшает и лицо Вани — парни уже успели накидаться и, судя по всему, в руках Кисы не первый косяк за вечер. Их зрачки расширены, а помутнённые взгляды с трудом концентрируются на чём-то одном дольше трёх секунд.

Протянув мне косяк, Киса без особой надежды спрашивает:

— Будешь?

— Привет, парни! — радостно взмахивает рукой Кристина, подходя ближе.

Одного звука её голоса достаточно, чтобы испытать высшую степень раздражения. Недолго думая, я хватаю Кислова за запястье и прижимаюсь губами к косяку, глубоко затягиваясь. Сладковатый дым тут же оседает на стенках горла и вызывает приступ кашля. Я прикрываю рот рукой, пытаясь не умереть, и морщусь, борясь с выступившими на глазах слезами. Парни ржут, а я бью каждого из них в грудь.

Голова немного кружится, но земля не уходит из-под ног, и коленки не дрожат в резком приступе слабости. Откашлявшись, я отгоняю от себя облачко дыма.

Крис тянется к Хэнку, чтобы обнять его, на что парень неловким движением вскидывает руки и с недоумением во взгляде хлопает девушку по плечам. Отстранившись, Кристина поворачивается в нашу сторону, но я продолжаю жаться к боку Вани, не собираясь отступать. Демонстративно отвожу взгляд в сторону и будто бы не замечаю недовольной гримасы на её лице.

— Поздороваемся? — спрашивает она, глядя на Кису, и раскидывает в стороны руки.

— Ага, — брякает Киса, протягивает самокрутку Хэнку и бьёт свободной ладонью по оттопыренным пальцам Крис, — здорова.

Хэнк, облизнув сухие губы, отворачивается и сдерживает смешок затяжкой косяка, а я поджимаю губы, но не могу спрятать ухмылки.

— Вы долго ехали, — обращается ко мне Боря, протягивая Кислову косяк. Я же вынимаю пачку сигарет, чиркаю зажигалкой и затягиваясь табаком с яблочной кнопкой. Одной затяжки косяка хватит мне на весь вечер.

Вернув себе самообладание, Крис встаёт рядом с Кисой с другой стороны, слишком близко, и я краем глаза вижу, как она то и дело в лёгком движении жмётся к его плечу.

— Мы пешком шли, — поясняю я, выпуская носом дым, и оглядываюсь на здание, где гремит музыка, настолько громко, что вибрация расходится по всей территории и отдаёт в ноги.

— Мы тебя не дождались, — усмехается Киса и опускает подбородок мне на макушку, тяжело вздыхая. — Немного пригубили.

— Я заметила это по твоим пьяным и бесстыжим глазам, — смеюсь я.

— Да что ты говоришь? — наигранно удивлённо спрашивает Киса и толкает меня бедром, вынудив шагнуть в сторону. Кристина едва не падает, потеряв опору в виде его плеча. Я делаю несколько шагов назад и затягиваюсь — не стану отрицать, что провоцирую Кису, чтобы его внимание досталось мне, а не кому-то другому. — Ну, пошли тогда, набухаем и тебя. Да, Хенкалина? — Схватив за рукав куртки, он тянет Борю на себя и ловит за шею крепким хватом. — Пьяная Чехова — уже даже и не такая вредная. Более сносная, да?

В искреннем возмущении я открываю рот, когда Хэнк со смехом кивает.

— Ну вы и сволочи!

— И ты всё равно нас любишь, — хором отзываются парни и дают друг другу «пять».

— Вообще-то, — качаю я головой, и губы дрожат от попытки сдержать глупую улыбку, — я вас ненавижу. Поняли? Нет, почему вы ржёте? Пиздец как сильно ненавижу! — Я демонстрирую друзьям средний палец и, отбросив недогоревшую до фильтра сигарету, вкладываю ладонь в протянутую Ванину руку.

— Дрим тим в сборе-е-! — громко тянет Киса, растягивая гласные. — Погнали, найдём Мела. Я, чтоб вы знали, намерен сегодня совершить что-нибудь сумасшедшее. — Киса притягивает меня ближе за руку, и я оказываюсь зажата между двумя парнями — мы идём к эпицентру танцевального безумия, где уже собрались знакомые лица.

— Спорим, — хмыкаю я, подняв глаза на Хэнка, — что сегодня он снова сделает нечто кринжовое?

— Да что спорить, — растягивает Боря губы в улыбке, демонстрируя ряд белых зубов. — Так всё и будет.

— Ну вы и уроды, — ворчит Кислов и недовольно причмокивает губами, туша самокрутку и убирая её в карман куртки.

Дурацкая привычка. У Кисы потом вся куртка изнутри воняет этими бычками. Не понимаю, как мать до сих пор не выгнала его из дома.

— Эу! — Хэнк замечает кого-то в толпе и, выскользнув из нашей цепочки, устремляется в гущу танцующих.

Воспользовавшись моментом, я хватаю Кису за куртку и прошу притормозить. Кажется, у него кружится голова, потому что он припадает спиной на угол и вскидывает на меня взгляд мутных глаз. Я тоже смотрю на него, и его губы расплываются в усмешке.

— Что такое, солнышко?

— Нам надо поговорить, — говорю я, и тон моего голоса выходит серьёзнее, чем я того хотела.

Глаза парня сужаются до щёлок, и он беспомощно вскидывает ладони к лицу.

— Воу, Чехова, ты что, не в курсе? Мы, мужики, до усрачки ссымся от этой фразы.

Закатив глаза, я бью его под дых, и Киса притворно громко охает, схватившись за живот.

— Кончай придуриваться, я же серьёзно.

— Кончать? — Киса вскидывает брови и цепляется пальцами за моё плечо. — Это и есть твой серьёзный разговор?

Поджав губы, я шумно выдыхаю, и Кислов смеётся, щурясь.

— Ты невыносим.

— Знаю, а ты слишком напряжена. — Опустив вторую ладонь на плечо, он принимается стискивать пальцы, разминая мышцы. — Хорошо, я слушаю. О чём ты хотела поговорить?

Слова, которые я прогоняла в голове весь вечер, внезапно испаряются. А ещё Киса мастерски делает массаж, и мой затылок едва не встречается с позвоночником с громким хрустом — настолько внезапно расслабляется всё моё тело. Промычав что-то нечленораздельное, я прикрываю веки и обмякаю, позволив Кисе и дальше разминать мои затёкшие мышцы.

— Не знал, что избежать серьёзного разговора можно так просто, — смеётся Киса мне на самое ухо, и я вздрагиваю от неожиданности. В нос ударяет запах табака, травки и сильный аромат одеколона. Киса тщательно надушился перед тусовкой.

— М-м, — пытаюсь я выдавить из себя что-то связное и предпринимаю вялую попытку сбросить знающие своё дело руки с плеч. — Я хотела поговорить... м-м... о нас...

— И что между нами такое? — Киса склоняется к моему лицу, и жаркое дыхание касается щеки. — Ну же, Чехова, рожай, а то я сам додумаю.

И только слова «Кис, ты мне нравишься» готовы сорваться с языка, как на спину опускается тяжёлая ладонь, припечатав меня с такой силой, что я давлюсь воздухом.

— Мы идём или как?

Хмурое лицо Кристины появляется перед моими глазами, как предзнаменование кошмара, а ладони Кисы исчезают с моих плеч. Глупо моргнув, я смотрю на Прокопенко, у которой в глазах всё написано. «Ты сука». Сглотнув вязкую слюну, я вымученно улыбаюсь и киваю.

— Идём.

Развернувшись на пятках, она заходит в просторный холл санатория и останавливается, дожидаясь нас.

— Может, ты её нахуй пошлёшь? — громко говорит Киса, обращаясь ко мне. В его зубах снова тлеет сигарета.

— Идём уже, — закатив глаза, говорю я и тяну его за куртку.

Но Киса упирается пятками в землю и вопросительно кивает.

— Ты так и не сказала то, что хотела.

Хотела. Но я слишком долго тупила и упустила момент. Улыбнувшись, на этот раз искренне, я тяну руку и убираю вьющуюся чёлку со лба парня.

— Давай потом?

— Лады, — качает головой Киса. — Но не забудь. Мне теперь пизда, как любопытно.

Конечно, не забуду. Можно ли вообще забыть о том, как при мысли об этом парне у меня напрочь отнимается язык и отключается голова?