Мы сделали это

И всё-таки фильмы врут. И Достоевский тоже врал. Сегодня мне трудно представить, чтобы я вела себя так, как и Раскольников. Слишком много всего в повседневной жизни отвлекает внимание от того, что на дне Рыбачьей бухты, с камнями в штанах, болтается режиссёр из Москвы.

В первые дни я дёргалась от любого стука в дверь, от массовых уведомлений для всего класса, что оказывались лишь напоминанием о приближающейся вечеринке, вздрагивала от сообщений, что начинались со слов «Ты прикинь!». В дурных снах видела полуразложившееся тело Романа, и с его пижамных штанов стекала тухло пахнущая вода. Я просыпалась в холодном поту.

Но, постепенно, всё сошло на нет — будничные проблемы взяли верх над паранойей. Трудно долго мучиться, когда надо готовиться к экзаменам, делать домашнюю работу, мыть полы во всей квартире, убирать за котом и ходить за продуктами для Татьяны Леонидовны. А когда ко всему прочему прибавляется семейная драма, влюбленность в лучшего друга, ревностная злость на подругу и поиск таинственной крысы вместе с заклятым врагом — соучастие в убийстве, как ни странно, становится меньшей из проблем. К тому же, Хэнк кое-что всё же смог вытянуть из своего отца. «Инопланетяне похитили вашего режиссёра. Походу, очередной висяк наклёвывается,» — так он сказал сыну.

Козлова прислала сообщение неожиданно и глубокой ночью, вырвав меня из тревожного сна, где я тонула в зыбком песке пустыни. Её подругу Машу вычёркиваем из списка подозреваемых — она точно ни при чём. Не знаю, как именно Козлова в этом убедилась на все сто процентов, но я, потирая заспанные глаза и проваливаясь обратно в сон, решила ей поверить.

Хэнк, высказав своё сомнение по поводу непричастности Ани к делу Кисы с наркотиками, всё же согласился помочь и узнать у отца хоть что-то о стукачке. Мы оба сошлись во мнении, что Ване незачем знать обо всём, что мы проворачиваем за его спиной.

У Кисы есть одна раздражающая особенность: он, как упёртый баран, зацикливается на одном — на том, что ему не нравится — и не желает слышать никакие доводы разума. Узнав, что я пытаюсь снять с Козловой несправедливое обвинение, он даже не обратит внимание на то, что его сдала какая-то другая крыса. Кислов обидится и будет неделями плеваться ядом, заводясь от любой херни. «О, крыса из подвала выбежала. Козлова переехала? Бля, пардон, она же не такая! Простите, обидел вашу дражайшую подружку, Чехова!» — и всё в таком духе. Нет, Ване точно нельзя ничего рассказывать. Мои нервы мне дороже.

Я ждала, что атмосфера в доме теперь каждый день будет на грани начала апокалипсиса, но, к моему удивлению, всё напряжение само прошло. Ну, или не прошло, но стало менее осязаемым.

Пушкин растёт не по дням, а по часам — хорошо кушает и бойко бросается на меня, желая поиграть. Несмотря на то, что теперь руки расцарапаны от тыльной стороны ладоней до локтей, я кайфую от появления в доме маленького и проказливого хвостатого друга. Он спит рядом на соседней подушке, и как только я засыпаю, перебирается ближе, сворачивается комочком и прижимается мокрым носиком к моей щеке. Даже когда я отворачиваюсь на другую сторону, он просыпается, перебирается на вторую половину, чтобы опять улечься возле лица. Вылитый Киса. Неуёмный, резкий, постоянно раскачивающийся от грубого кошака до ласкового котёнка. Порой кажется, что это не мой кот, а Кислова.

Лиза больше не трогает Пушкина, хоть тот по прежнему сбегает из комнаты, едва видит её. После дня молчаливого хождения мимо моей комнаты, вечером сестра робко постучалась и попросила помочь с заданием по «Окружающему миру». Я делала задание по географии. Но оказалось, что Лиза и сама знает, как делать домашку — она просто хотела посидеть со мной рядом. Остаток вечера мы валялись на полу в моей комнате, и я показывала на карте разные города и страны. Даже научила сестру определять стороны света. Было очень странно.

Думаю, наш совместный вечер с Лизой заставил маму сменить гнев на милость. Никто ни перед кем не извинился, но на следующий день она принесла мне небольшой пакетик с логотипом косметического магазина. Там лежали жёлтая баночка шампуня с банановым ароматом и стойкая помада винного цвета. Дорогая, между прочим.

Я тоже сделала шаг к примирению: подошла и попросила отпустить меня на вечеринку, которая состоится уже в это в воскресенье. Отпрашиваться было не обязательно — мы обе знаем, что я в любом случае пойду. Надо — выберусь через балкон, спустившись по водосточной трубе с пятого этажа.

Но это моя оливковая ветвь — лучшее, что я могу ей сейчас дать. Мама взяла с меня обещание не напиваться, и я снова поклялась последним сезоном «Игры престолов», что выпью лишь немного шампанского. Мама покачала головой, улыбнувшись, и пригрозила пальцем, что купит специальную трубку для измерения промиллей алкоголя. Смешная, конечно. Единственное, что на вписке будет с газами — это горькое пиво и самая дешёвая газировка для запивона.

Кому вообще придёт в голову пить шампанское там, куда изначально приходят с целью нажраться до поросячьего визга? А потом, в предрассветном часу, коллективно гуглить «Как скрыть от родаков, что ты пьян?». Тот самый момент, когда уже никто не в состоянии попасть пальцем по нужной букве, а текст перед глазами и вовсе двоится.

Моё любимое воспоминание с одной такой вечеринки — нам с Риткой было в одну сторону, и она вызвала такси. Точнее, попыталась. И с виртуозными матами она ругалась на несчастное приложение, потому что оно отказывалось подбирать водителя. Оказалось, что Рита промахнулась и отметила конечную остановку где-то в Казахстане. Мы попытались провернуть подобное на трезвую голову, но так и не поняли, как можно было промахнуться настолько сильно.

Костя тоже сменил гнев на милость. Если он вообще способен на нечто подобное. Короче говоря, он просто не делает мне никаких замечаний, не докапывается, не донимает. Даже когда он застукал меня с Крис и Ритой, курящих неподалёку от школы — только скользнул раздражённым взглядом по нашим фигурам, а после сел в такси и укатил. И маме ничего не сказал — по-любому пытается таким образом меня задобрить, чтобы я разрешила продать квартиру.

Собственно, с того самого дня мама с отчимом эту тему больше и не поднимали. У Кости возникли какие-то проблемы с продажей ресторана — что-то со счетами и налоговой, — поэтому он почти не бывает дома. Мама помогает Лизе с уроками, которые та пропускает из-за отъезда, готовит целыми днями и гуляет с сестрой по пляжу. С отсутствием отчима природа в квартире настолько очистилась, что даже аура изменилась. Дышать стало легче. Сама в шоке от того, настолько этот человек — энергетический вампир.

Так и выходит, что всё время занимает моя непостоянная жизнь со всеми её проблемами, радостями и приколами. Но лучше так. Параноидальные мысли уходят на задний план, и лишь иногда я вспоминаю о крови на наших руках и вздрагиваю в кратковременном приступе ужаса и шока. Мы действительно сделали это.

Субботнее утро начинается не с кофе. После завтрака я решаю сделать пару заданий для школы перед тем, как свинтить из дома до самого вечера. Скейтбордист в задаче какого-то хрена прыгает с одной платформы на другую, а я должна рассчитывать это дебильными формулами, которые каждый раз заставляют меня биться в припадочной истерике об стол. И это я ещё не дошла до моторной лодки, что двигается из пункта А в пункт Б.

Отчаянно сражаюсь с ненавистными косинусами и синусами, когда мобильный, лежащий рядом с тетрадью, вибрирует. Крис что-то пишет в телеграме, и я, дописывая ответ, тыкаю пальцем по окну уведомления. Решаю, что всё сходится, перевожу взгляд на экран и едва не подскакиваю на месте, роняя телефон на пол.

В диалоге, растянувшись во всё окно, высвечивается фотография члена. Самого настоящего члена! Эрегированного! Какого хуя Крис мне это прислала? Что, блять, происходит?

Осторожно поднимаю телефон и, держа на расстоянии вытянутой руки, снимаю блокировку с экрана. На всякий случай щурюсь, чтобы тут же закрыть глаза и больше не видеть этот кошмар. Накрываю ладонью диалог и вижу, что в самом верху высвечивается имя Рауля. Видимо, сразу после Крис написал Кудинов, и я случайно открыла переписку с ним. Приплыли, теперь он мне свой член скидывает.

До этого парень ограничивался лишь своими полуголыми фотографиями, которые я видела в крошечных иконках уведомлений и потому не открывала переписку. Сразу удаляла. Это уже успело конкретно достать меня, и вчера я была в шаге от того, чтобы кинуть придурка в чёрный список. И теперь, не чувствуя никаких сожалений, я делаю скрин, отправляю Крис с сообщением: «Подарите мне новые глаза!». После этого блокирую извращенца абсолютно везде и удаляю переписку с отвратительной фотографией, а также скриншот из галереи.

Но, к несчастью, у меня очень хорошая память на детали. Поэтому перед глазами всё равно всплывает пенис Кудинова. Сука, он же ещё и в хорошем качестве сделал фото, все вены были видны. Также в кадр попал небритый лобок.

Издаю рвотные звуки и отбрасываю телефон на стол. Даже математика не столь ужасна, как Рауль. Мерзкое существо, не знающее слова «нет». Вот в кого я бы выстрелила, но не в голову, а в пах. Чтобы к хренам собачьим отстрелить всё, что болтается у него между ног. Такие не должны размножаться. Впрочем, он уже сделал ребёнка нашей учительнице по литературе.

Телефон снова вибрирует, и я осторожно вытягиваю шею, боясь, что Кудинов решил достать меня с другого номера. С облегчение выдыхаю, прочитав имя. Это Крис.

Крис: Что это за мерзость!

Я: Это хуй Кудиновский.

Я: Рауля.

Крис: Да, спасибо, что уточнила, а то я чуть было на нашего Илюшу не подумала.

Крис: Откуда в мужиках такая уверенность, что нам нужны их сосиски в телефонах? Ну и самомнение!

Я: Мне хочется помыть глаза с кислотой! Чувствую себя мерзко после этого. Что за херня? Я ведь ему даже поводов не давала! Наоборот, сказала, что у меня парень есть и попросила отвалить.

Крис: Забей, Оль. Он просто грёбаный мудак. Такие не понимают отказов. Заблокируй его везде и игнорь. Пошёл он со своей сосиской нахуй!

Я: Меня просто бесит тот факт, что он продолжит это делать. Не со мной, так с другими девочками. Скидывать свои фотки и считать подобное нормой — это же ёбаное домогательство!

Я: Может, сделать как в «Скаме»? Когда Нура подала заявление на того урода в полицию. Я же тоже несовершеннолетняя.

Крис: Оль, ты в России, а не в Норвегии. Не питай иллюзий.

Крис: Скажут, что ты сама ему повод дала, ещё и соврала, что тебе есть восемнадцать. Лучше не связываться с Кудиновым. К тому же, слышала? Его батя подался в мэры. Так что, это бесполезно.

Разговор с Кристиной заставляет меня злиться ещё сильнее. Не на подругу, а на ситуацию. Почему я не могу защитить себя от подобных уродов? Почему нужно ещё и оправдываться, если, очевидно, скидывать дикпики, когда их не просят — это тотальное мразотство.

И всё же, я немного злюсь и на Крис. Мне не нравится вариант забить и наплевать, ведь ничего не изменится. И что теперь, молчать? А если изнасилуют — тоже молчать? Ведь зачем связываться?

Пар гнева валит из ушей, задница реактивно подгорает, и я открываю инстаграм. На чёрном фоне большими буквами набираю яростное сообщение в историю.

Мрази, скидывающие свои члены девушкам без спросу, надеюсь, однажды вас в жопу трахнет гигантский жирный дилдак с проволокой, как бита у Нигана из «Ходячих мертвецов». Вы этого заслуживаете, уроды.

Тяжело выдыхаю и выхожу из приложения. Возможно, это слишком злобно и излишне агрессивно, но, если я не могу сделать что-то существенное, то хотя бы покажу, что такое положение дел меня не устраивает, и я не собираюсь мириться с этим. Ни за что.

Возвращение к косинусам и синусам не помогает успокоиться, потому что к ним присоединяются котангенсы, что заставляет меня взорваться и швырнуть карандаш в стену. Вот же урод, всё настроение испортил.

— У тебя всё нормально? — Мама ведёт костяшками по приоткрытой двери и просовывает голову в проём. — Твоё недовольное пыхтение слышно даже на кухне. Я уж было подумала, что ты бульдога привела в дом.

— Ха-ха, мам, — огрызаюсь я, — спасибо, что назвала меня псиной.

— Начинается, — она отворяет дверь шире и подходит ко мне, опираясь на угол стола бедром. — Рассказывай, что случилось.

— Парни — уроды.

— Что, прям все?

— Не все, но многие. Это меня бесит.

— Вот и связывайся только с теми, кто входит в число хороших и порядочных. А если ещё и успешный, то вообще замечательно!

— Мам, — я запрокидываю голову назад и смотрю на неё снизу вверх, — проблема в том, что эти уроды сами лезут, даже когда ты их нахер посылаешь.

— Ты о ком-то конкретном? — интересуется мама и бросает взгляд на пробковую доску над столом.

— Собирательный образ. Забей, — отмахиваюсь я и с грохотом ставлю локоть на стол, потирая пальцами переносицу. — У меня просто мозг уже кипит от матана.

— Потерпи, осталось совсем немного, — мама протягивает пахнущую корицей ладонь и легонько дёргает меня за собранный на затылке хвост. — Экзамены пройдут и забудешь про неё.

— Так мне же ещё в университете учиться.

— Ах, точно, — на лице родительницы появляется искреннее сочувствие. — Может повезёт, и преподаватель попадётся тот, который берёт взятки.

Вскидываю брови и поднимаю на маму удивлённый взгляд.

— Ну ничего себе! А как же «надо всего добиваться своими усилиями» и всё такое?

— Скажем так, — она с улыбкой пожимает плечами, — немного пересмотрела приоритеты по жизни. В конце концов, пробелы в знаниях по высшей математике — ерунда, а не проблема. Это касается и всех остальных предметов. Ты у меня девочка умная, справишься со всем, я в тебя верю.

Хорошо, что мне хватает самообладания застыть, не открывая рта, а то так бы и сидела, глупо хлопая глазами и что-то невнятно мыча. Мамины слова и спокойная реакция на экзамены очень удивляет, и я оказываюсь к подобному не готова. Ведь мама, золотая медалистка и выпускница с красным дипломом, всё детство талдычила, что образование — едва ли не самое важное, что есть у человека в жизни. И учиться надо хорошо, преуспевать во всём. Что сложно, когда ты имеешь склонность к гуманитарным наукам и абсолютно тупа во всех точных и естественных. Это я про себя.

Я люблю спорт, книги, искусство и психологию, но остальное даётся мне тяжело. Мозг напрочь отвергает всё, что имеет отношения к цифрам — будь то математика с уравнениями, физика с формулами и всякие элементы в химии и биологии. Мой персональный ад.

Но мама всего этого не понимала. Ей же всё давалось легко, значит я просто претворяюсь, не хочу учиться. Масла в огонь подливала учительница по математике, которая всё время говорила родительнице, что я — девочка умная, но до ужаса ленивая, мне жёсткая рука нужна. Жёсткой руки не было, зато с тех пор мамины крики аккомпанементом сопровождали все математические задачи. А после того, как она выскочила замуж за Костю и умотала в Сочи, контроль учёбы неожиданно прекратился. Даже слишком резко. Моей задачей стало всего лишь ходить на уроки и не доставлять проблем.

До этого момента я считала, что отсутствие маминого интереса к моей учёбе связано с тем, что у неё новая жизнь и новый ребёнок — Лиза только приближается к концу первого класса и на неё ещё есть надежда, в отличие от меня. Дай Бог я просто школу закончу и ладно.

Мама пересмотрела свой взгляд на учёбу и её место в жизни? Звучит интересно. Но странно. Даже неправдоподобно. Как и то, что теперь, вдруг, она верит в то, что я успешно закончу школу. Ведь раньше, в порыве гнева, она могла крикнуть, что меня выпрут после девятого класса, и мне прямая дорога в самое убогое ПТУ. Собственно, тогда я не знала, что это такое, но звучало страшно и вызывало бурный поток слёз и новые крики о том, что рёвом яблоки и апельсины в грузовике не посчитаешь.

Мама в целом изменилась. Может, это произошло и постепенно, но вдали от меня, потому теперь я слишком ясно вижу эти перемены. Быстро успокаивается, не игнорирует неделями в качестве наказания, ведёт домашнее хозяйство, чего раньше никогда не делала, а теперь и не давит на меня с оценками. И даже совсем позабыла про наказание за драку. Неужели брак может так сильно изменить человека?

— Что ж, — неуверенно киваю, думая, что мне всё это мерещится, — спасибо за веру, ма. Буду стараться.

— Вот и славно, — тёплыми пальцами мама подхватывает мой подбородок и ласково теребит щёки, — учись, а я пойду дальше готовить, на ужин будет мясо по-французски. — Она тормозит в дверях и оборачивается, цепляясь за косяк. — А ты же, вроде, собиралась куда-то сегодня?

— Да, — киваю в ответ и подбираю под себя ноги, усаживаясь на стуле поудобнее, — с друзьями встречаюсь.

Мама молча качает головой в ответ и скрывается в коридоре. Какое-то время гляжу в дверной проём, затем встряхиваю головой, отгоняя мысли, и возвращаюсь к математике. Хочу, чтобы комета врезалась в Землю и прекратила мои страдания. Ненавижу.

Спустя десять минут или целую вечность, когда я с облегчением убираю тетрадь в огромную кучу небрежно сваленных учебников, телефон снова вибрирует. Вижу имя отправителя сообщения и с улыбкой заваливаюсь на кровать, заходя в диалог.

Киса: Расскажи-ка, кому надо ебало набить?

Киса: Кому так надоело дружка своего надрачивать и он хочет стать евнухом?

Хлопаю себя ладонью по лицу. Вот же блин! В порыве праведного гнева я совсем забыла, что на меня подписаны парни. И, в частности, Киса, который смотрит каждую историю. Буквально каждую.

Я: Ты про евнухов же из «Игры престолов» узнал?

Киса: Да.

Киса: Не переводи тему.

Я: Да всё нормально. Я уже заблокировала этого придурка.

Киса: Это тот оператор?

Я: Нет, я с того дня с ним больше не общалась.

Киса: Тогда кто? Колись, Чехова.

Я: Да ничего я тебе не скажу, отвали!

Киса: Охуенно ты придумала, солнышко. Сначала вбрасываешь эту херню про биту Нигана, а потом темнишь. Чё за приколы?

Я: Я на эмоциях написала.

Киса: Ладно. Считай, в этот раз я тебе поверил (нет).

Я: Заботливый Киса! Я этим даже тронута. Так и хочется в благодарность за ушком почесать.

Киса: А кто мешает?

Киса: Так ты скажешь имя?

Киса: Не помнишь, у отца Гены есть секатор?

Я: Какие, оказывается, слова ты знаешь!

Киса: И вечно этот удивлённый тон.

Я: Цитируешь Гарри Поттера? Осторожно с этим, я так и влюбиться могу.

Отправляю ответ раньше, чем успеваю хорошенько над ним подумать. И рядом с сообщением тут же всплывает «прочитано». Блин, теперь не удалишь, будто ничего и не было. Замираю на месте, прижав пальцы к губам и почти не дышу, пока троеточие двигается, показывая, что Кислов набирает сообщение.

Киса: Ха, это и есть мой план.

Киса: Так что насчёт имени?

Киса: И секатора?

Я: Сорян, у меня обновилась суточная память, и я всё напрочь позабыла! И вся наша переписка стёрлась из телефона! Мы что-то важное обсуждали?

Киса: Как ты, блять нахуй, это делаешь? Даже мне не хватает ебанутости так кончено сворачивать тему.

Я: Всё ещё не понимаю, о чём ты!

Киса: Так и просишь ремня.

Я: Скринь, я сейчас выложу пост о том, что ненавижу парней, угрожающих девушкам поркой.

Киса: Я ж не абы кто. Лучше порка с лучшим другом дома, чем с левым чуваком где-то в подворотне, верно?

Я: Господи помилуй!

Я: Тебе хватает ебанутости, Вань. Уж поверь.

Киса: Получается, мы идеальная пара?

Я: Ага, где-то в параллельной вселенной.

Киса: Так это же значит, что где-то в другой реальности мы прямо сейчас охуенно проводим время?

Киса: Типа, секс, шмекс и рок-н-ролл?

Киса: Ништяк!

Возможно, Вань, возможно. Жаль, что это другая реальность, не наша.

***

Сильный порыв ветра едва не сбивает с ног и чуть не придавливает меня тяжеленной дверью подъезда. Щурюсь и прикрываю глаза ладонью от пыли, поднявшейся в воздух. Мелкий мусор и песчинки с пляжа неприятно царапают щёки и руки, и я встряхиваю головой, чтобы волосы упали на лицо.

Спрятав мобильник в карман пальто, я собираюсь сократить путь через двор, минуя играющих на площадке детей, сплетничающих бабулек и зависающих в телефонах мамаш. Но, едва сделав шаг, я резко торможу и вскидываю голову. Громкий тарахтящий звук мотора разносится по двору и отражается эхом от кирпичных стен панельных домов. Все дети тут же оборачиваются на источник звука, как и мамы с бабушками. Я замечаю приближающуюся фигуру во всём чёрном верхом на мотоцикле и рефлекторно отступаю назад. Сраный Кудинов. Неужели он намёков не понимает?

Парень тормозит, поставив ногу в берцовом ботинке на облезлый серый бордюр, и уже знакомым жестом снимает шлем. Проводит пальцами по укладке и шлёт мне ослепительную улыбку. Он не успевает ничего сказать, а я уже поворачиваюсь к нему спиной, перепрыгиваю через низкорослые голые кусты и ступаю на маленькую дорожку, ведущую вдоль стены к другому выходу со двора. Слышу своё имя и не собираюсь останавливаться.

Сначала он шлёт мне член, а потом приезжает к дому ровно в тот момент, когда я выхожу из подъезда — рэд флаги один за другим. Да Рауль Кудинов — один большой и сплошной сигнал бедствия; теперь я чётко и ясно вижу висящую над его головой красную неоновую вывеску «Вали, дура, от него как можно дальше!».

Я иду быстро, но не бегу, не хочу привлекать лишнее внимание. Глухие тяжёлые шаги раздаются за спиной и стремительно приближаются, нагоняя. Как только я сворачиваю за угол, большая ладонь хватает меня за предплечье. Грубый рывок — и я оказываюсь прижатой спиной к обтянутой в скрипучую кожу грудь. Удивлённый вздох срывается с губ, и я едва не падаю, запутавшись в собственных ногах. В нос тут же пробирается липкий, тягучий и слишком душный аромат мужского парфюма.

Свернув за угол, я совершила большую ошибку — один пятиэтажный дом стоит почти впритык к другому и между ними проходит неширокая тропинка, которую практически не видно со двора. Именно там остались все свидетели, которые не позволят ничему плохому со мной случиться.

Мужские руки скрещиваются у меня на груди, сжимая в тисках и лишая возможности развернуться, вырваться или вскинуть кулаки. Я пытаюсь бороться, но ноги наливаются свинцом, пригвождая к земле. Страх подступает незаметно — и вот мелкая дрожь уже оседает на губах и заставляет сердце в панике биться о грудную клетку.

— Куда ты так торопишься? — раздаётся над ухом томный бархатный голос, и меня едва не выворачивает от отвращения, что из желудка подступает прямо к горлу.

— Отпусти меня. — Едва хватает сил выдавить эти слова, потому что рёбра начинает сдавливать от силы, с которой Кудинов прижимает меня к себе. — Мне больно.

— Мне тоже больно от того, что ты кинула меня в чёрный список, — отвечает парень, обжигая дыханием мочку уха и шею, и внутренности сжимаются сильнее, но уже не от боли, а от ужаса.

Что ему от меня нужно?

Из-за угла навстречу выходит женщина с пакетами продуктов, и Раулю всё же приходится выпустить меня из насильственных объятий. Я тут же отпрыгиваю в сторону и прижимаюсь к стене. Кирпичная кладка наверняка испачкает моё пальто, крошка останется на волосах, которые цепляются за выщербины, но мне всё равно. Я хочу слиться с этой стеной прямо сейчас, раствориться в её рыже-бурой пыли.

Женщина бросает на нас недовольный взгляд и громко цокает языком, буркнув что-то про наглую молодёжь. Хочу крикнуть ей, что Рауль преследует меня, но язык предательски прилип к нёбу, а горло сухое, как наждачка. Цепляюсь пальцами за стену и медленно двигаюсь в сторону соседнего двора, пока Кудинов с любопытством во взгляде провожает удаляющуюся спину сварливой женщины.

Бетонная крошка хрустит под ногами, когда я разворачиваюсь на пятках, и цепкая хватка Рауля вновь удерживает меня. На этот раз за предплечье. Он стискивает руку, заставляя меня слабо вскрикнуть и впиться ногтями в сильные пальцы.

— Отпусти, я буду орать.

Голос прорезается, и я вскидываю подбородок, с вызовом глядя в глаза парню. Плевать, что в моей голове носится Страх и, истошно крича, бьёт во все колокола. Кудинов этого не увидит.

— И что же, по-твоему, подумают люди? — Рауль вскидывает бровь, и его губы расплываются в снисходительной усмешке, словно он разговаривает с умственно-отсталой дурочкой. — Милая парочка ссорится, а девушка чересчур сильно драматизирует в силу юного возраста?

— Отъебись, Кудинов. — Я предпринимаю ещё одну попытку вырваться из хватки, но тщетно. — Я серьёзно.

— Я тоже серьёзно. Ты правда думаешь, что можешь молча заблокировать меня везде, и я не потребую ответов?

— А ты совсем отмороженный? — цежу я сквозь зубы и продолжаю сопротивляться. — Думаешь, хуй — не веский повод послать тебя нахуй?

Я злобно скалюсь, и Рауль, стиснув челюсть, всё же отпускает меня. На всякий случай делаю несколько шагов назад, сохраняя между нами безопасное расстояние.

— Ты дура? — интересуется он как бы невзначай, сунув руки в карманы штанов, и это вызывает у меня короткий истеричный смешок. — Я проявил к тебе внимание, курица ты тупая. Да любая другая бы удавилась за это.

— Ну, так и уделяй другим внимание. — Я делаю ещё один шаг назад, и Кудинов медленно движется в мою сторону. — А от меня отвали. Я тебе чётко и ясно дала понять, что ты мне не интересен. Петух.

— Мужчины издревле добиваются внимания женщин. Если я отступлю сейчас, после одного отказа, то что это обо мне скажет? Что я трусливый куколд?

— Всего лишь то, что ты нормальный человек, уважающий моё право на отказ. Но я уже поняла, что это не про тебя.

— Ой, блять, — Кудинов запрокидывает голову, закатывая глаза. — У вас, баб, семь пятниц на неделе. Сегодня говорите «нет», завтра «да». Так что в жопу ваши слова. Я и сам знаю, что надо делать.

— И что теперь? — Мой дрожит голос против воли, как я ни пытаюсь взять себя в руки. — Изнасилуешь прямо здесь? Отомстишь за отказ?

— Не надо драматизировать, — он снова закатывает глаза, словно его жутко утомил бессмысленный диалог со мной. — За кого ты меня принимаешь? Ничего я тебе не сделаю.

— Вот и отвали, ясно? Не пиши мне, не звони, не приезжай ни к школе, ни к дому, перестань меня преследовать. Не надо скидывать свои фотки. Поверь, если бы я хотела посмотреть на члены, то зашла бы на порнхаб. Там даже покрасивее будут, чем твоя дохлая сарделька.

Язык мой — враг мой. Я срываюсь на грубость, которую парень точно заслуживает, но которая рискует обернуться неприятностями уже для меня.

Глаза Рауля темнеют; он щурится, верхняя губа вздрагивает от раздражения. Он делает несколько больших шагов, и я тут же, словно заяц, отпрыгиваю назад, вскидывая руку с разблокированным телефоном.

— Стой на месте, извращенец, — велю я, и парень действительно останавливается, скосив глаза на мобильник в моей ладони. — Видишь это? «Майор Хенкин» на быстром наборе. Ты, вроде, не настолько тупой, знаешь, что будет за домогательства и преследование несовершеннолетней школьницы. Клянусь, если ты сделаешь ещё хоть один шаг, я так обосру твою жизнь, что папаша-кандидат не отмажет. — Я улыбаюсь через силу, сражаясь с внутренними ужасом и тревогой. — Представляешь, что он сделает с тобой, когда все порталы начнут писать о его дорогом наследничке, который преследует бедную девочку?

Умолкаю, тяжело дыша ртом; пар срывается с пересохших губ и устремляется к небу, исчезая во влажном воздухе. Рауль молча смотрит на меня потемневшими от лютой злобы глазами. Впивается в моё лицо таким пристальным взглядом исподлобья, что ноги подкашиваются. Из этой ситуации есть только два выхода — или парень молча развернётся и свалит к херам собачьим, или он одним точным ударом расшибёт мою голову о стену.

Грудь тяжело вздымается под пальто, футболка липнет к вспотевшей пояснице. Кровь прилила к лицу, сердце колотится в ушах, словно я только что сражалась с самим Макгрегором или пробежала сорокакилометровый марафон. Сейчас откинусь, ей-богу.

Губы Рауля с пугающей медлительностью расплываются в стороны, но глаза остаются такими же жёсткими и холодными.

— Ты ещё пожалеешь, дорогуша, — он щурится, и ухмылка становится ещё шире. — Посмотрим, кто кому ещё жизнь испортит.

— Я тебя не боюсь, Рауль.

— Тогда ты очень, — он делает ещё шаг, несмотря на то, что я угрожаю ему телефонным звонком отцу Хэнка, — очень тупая.

Он тормозит прямо передо мной, но я не пячусь и с упрямством выдерживаю прямой взгляд, всем своим видом выражая отвращение к человеку, стоящему напротив.

— Посмотрим, как ты будешь выёбываться, стоя на коленях с моим хером во рту, Оля.

Резкость этих слов заставляет меня испуганно отшатнуться. Глаза расширяются, губы приоткрываются — поверить не могу, что он правда только что это сказал. Довольный произведённым эффектом, Кудинов ведёт языком по ровным белым зубам и отходит назад.

— Увидимся, дорогуша.

Обтянутая в чёрную кожу спина исчезает за поворотом — Рауль идёт вальяжным и даже ленивым шагом, словно он исполнил всё, что задумал. По-крайней мере, ему точно удалось меня запугать.

Медленно скатываюсь по облупившейся стене и сажусь на корточки, обхватив руками колени. Меня потряхивает — трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Хочется разреветься, но слёзы не идут, лишь рваное дыхание продолжает грубыми толчками выходить из груди. Рёбра сжимаются, сдавливая лёгкие и перепуганное до смерти сердце.

Не помню, как поднимаюсь на ватных ногах и миную соседний двор, двигаясь совершенно на автомате. Перед глазами сменяются одна картинка за другой, но я ни на что не обращаю внимания, потирая саднящее запястье, на котором медленно проступают синяки от пальцев Рауля.

***

Мои ноги покоятся на плечах Кисы, и он крепкой хваткой держит щиколотки, дёргая вперёд. Я смеюсь, когда его пальцы скользят ниже и щекочут ступни.

— Так, — я тяну несколько прядок, заставляя парня запрокинуть голову назад, — сейчас пяткой в нос получишь.

— Странное у тебя проявление любви, конечно, — смеётся Киса и крепче сжимает мои щиколотки.

— Бьёт — значит любит, — парирую я и убираю волосы с его лица, чтобы было удобнее плести мелкие косички.

В мастерской сегодня шумно — из переносной колонки доносится негромкая музыка. Хэнк стоит возле захламлённого стола, занимаясь очередным проектом, и время от времени из его угла доносится громкое жужжание дисковой пилы. Мел умотал к заброшенному самолёту одухотворённо страдать по Анжеле на крыле железной птицы. Гена и вовсе не пришёл, написав в беседу, что у него работа. Ну, точнее, «работа». Барыга — это так себе профессия. За неё даже медицинская страховка не полагается.

Я сижу на спинке дивана, скинув пальто на дряхлое кресло, и у меня между ног устроился Киса, повернувшись спиной. Ноги лежат у него на плечах, хотя, наверное, мне было бы удобно и поставить их на диван. Но Киса не даёт этого сделать. Коленями он зажимает две бутылки пива и ту, что с лимонным вкусом время от времени протягивает мне.

После десяти минут уговоров и щенячьих взглядов Киса всё же разрешает заплести ему маленькие косички, но в итоге всё время отвлекает, и я до сих пор не сделала ни одной. Кислов как маленький ребёнок — без конца вертится, дёргается и дурачится, гуляя вдоль границы моего терпения. Но я не могу на него за это злиться. Рада, что у парня хорошее настроение — оно тут же передаётся и мне, хоть немного отвлекает от мысли о неприятном столкновении с Раулем, о котором я никому из парней рассказывать не стала. И о саднящей коже на запястье тоже.

Когда Киса от скуки кусает меня за ляжку, обслюнявив ткань джинсов, я и правда хочу его как следует лягнуть.

— Да что ты делаешь? — громко возмущаюсь я и перехожу на новую прядь волос, закончив плести косичку из предыдущей.

— Я? Ничего. — Киса запрокидывает голову назад и смотрит на меня снизу вверх, прикусывая нижнюю губу и расплываясь в ухмылке.

Закатываю глаза и продолжаю возиться с причёской. Волосы в моих руках мягкие и сильно вьются от влажного воздуха. Я прохожусь пальцами по прядям и зарываюсь глубже в шевелюру, расчёсывая. Киса издает низкий горловой звук, закрывая глаза, и у меня всё внутри стягивается горячим узлом. Это чувство пугает и заставляет пальцы на ногах поджаться.

— Блять, Чехова, в обмен на массаж можешь делать со мной всё, что хочешь, — бормочет Киса он и ёрзает на месте, приподнимаясь повыше.

— Да ты что, — фыркаю я и запускаю пальцы ниже, почёсывая короткими ногтями загривок парня, на что он тут же отзывается глухим урчанием — по полной оправдывает своё прозвище. — Я и так могу сделать с тобой всё, что захочу.

— Тоже верно, — усмехается Киса, продолжая держать глаза закрытыми. — Хоть души меня, Чехова.

Пятернёй прохожусь по волосам от лба до затылка и надавливаю подушечками пальцев, массируя голову. Лицо Вани расслабляется, руки с глухим звуком падают на обивку дивана — он готов кайфовать. Намереваюсь сказать, что готова делать ему массаж каждый день, если он завяжет с травкой и таблетками, но прикусываю язык. Это не моё дело. Спускаюсь руками ещё ниже и касаюсь холодными пальцами голой кожи на шее, от чего парень сразу покрывается мурашками. Это вызывает у меня улыбку. Киса тоже ухмыляется.

Пока есть возможность, украдкой разглядываю длинные чёрные ресницы, два резких художественных мазка тёмных бровей, небольшую горбинку на носу и порозовевшие губы. В левом ухе бликуют две серьги — крестик и небольшое колечко. Киса редко выглядит таким спокойным, и я наслаждаюсь этими минутами, по уважительному поводу трогая волосы и шею парня.

Указательным пальцем я нажимаю на косточку за правым ухом друга, и его кадык под бледной кожей нервно дёргается. Так-с, кажется, я нашла слабое место Кисы. Интересно-интересно. Прикусив кончик языка, легонько, почти невесомо царапаю ногтями шею парня, и его кожа вновь покрывается мурашками. Но больше он не улыбается; его тело вздрагивает, а пальцы стискивают ткань спортивок.

Я точно делаю то, чего не должна. Но мне так нравится это острое ощущение от хождения по лезвию в поисках слабых мест на теле Кислова. В груди растекается тепло, а к щекам приливает кровь от мысли, что пусть, как и сказала Крис, я не во вкусе парня, но всё же он реагирует на мои движения как надо.

Киса проходится языком по пересохшим губам, и я завороженно наблюдаю за этим действием. В голове разливается пустота с привкусом лимонного пива. Мне точно следует бросить пить. Хотя бы в присутствии Кислова, это оказывает мне медвежью услугу, заставляя поддаваться собственным желаниям.

Ладони мягко опускаются на гладкие щёки, и Киса открывает помутнённые карие глаза. Мы молча смотрим друг на друга без тени улыбок и смеха. Воздух между нами густеет, наполняясь невысказанными словами. Чёртово сознание предательски подкидывает воспоминание из моей постели, где Киса целовал меня, забираясь руками под одежду, и мой взгляд против воли опускается на его плотно сжатые губы.

Обивка дивана скрипит; Киса приподнимается, садясь ровно, и его голова оказывается на уровне моих рёбер, под которым глухо бьётся пьяное сердце. Длинные пальцы обвивают запястья, и Ваня не сильно, но настойчиво тянет на себя, вынуждая меня склониться ниже. Расстояние между нами сокращается, и из моей груди вырывается негромкий смешок, когда я едва не падаю на парня. Кажется, Киса тоже представляет, как я мешком зерна сваливаюсь ему на голову, и он смеётся, по-озорному растягивая губы в улыбке. Его глаза скользят по моему лицу, и я чувствую, как сердце ухает куда-то вниз. Во всех смыслах.

И вот наши лица оказываются совсем рядом. Я понимаю, что если склониться ниже или Киса поднимается выше, наши носы соприкоснутся, а губы... Что сделают наши губы? И сделают ли вообще что-нибудь?

Громкие топающие шаги раздаются на крыльце, и я испуганно подскакиваю на месте, будто нас могли застукать за чем-то неприличным. Едва не сваливаюсь со спинки дивана, и, не удержи Ваня меня за ткань худака, я бы со всего размаху врезалась затылком в край бильярдного стола.

— Салют! — раздаётся приветственный окрик, и в дверях мастерской появляется Кристина.

Лучше бы я всё-таки свалилась с дивана. Это вырубило бы меня на какое-то время и избавило от всего неприятного, что я уже предвкушаю с появлением лучшей подруги.

— Привет, — шумно выдыхаю и цепляюсь руками за спинку дивана. — А ты чего здесь?

— Да вот, тебя искала.

Крис отвечает мне, но смотрит она на Кису, который продолжает держать меня за кофту. Физически ощущаю, как он буравит пристальным взглядом моё лицо. Будто требует, чтобы я на него посмотрела и объяснилась. Поэтому я делаю вид, что не замечаю этого.

— Что-то случилось? — Я вскидываю брови, не понимая, зачем Кристина пришла в мастерскую, куда сама же зареклась не ходить, назвав её сборищем наркоманов. Да, её нисколько не смутило, что именно здесь я провожу большую часть своего свободного времени.

И вот, она стоит посреди комнаты и легонько бьёт кулаком по груше.

— Нет, просто хотела провести с вами время. — Она бросает на меня хитрый взгляд и подмигивает.

Ясно, операция «замутить с Кисой» уже началась.

— Кристина? — раздаётся голос Хэнка, который всё же оторвался от работы и заметил нежданную гостью. — Привет. Ты чего здесь?

— Да вот, — Крис прячет руки в карманах пальто и окидывает любопытным взглядом стены мастерской, — решила посмотреть на вашу берлогу. Ребят, не поймите меня неправильно, — она обращается к нам с Кисловым и вскидывает брови, — но вы очень странно выглядите. В такой позе.

— Да ничего странного, — натянуто улыбаюсь я и запускаю пальцы в волосы Кисы. — Вот, косички плетём.

Рука непроизвольно дёргается, и Киса громко шипит, схватив меня за запястье.

— Чехова, щас полбашки вырвешь. — Прочистив горло, он кивает Кристине. — Пиво будешь?

— Конечно, — улыбается Кристина, которая принципиально пьёт только вино и шампанское. — Я люблю пиво.

Бросаю на подругу хмурый взгляд и качаю головой. Нет, блять, Крис, не надо притворяться той, кем ты не являешься.

— Там, в пакете, — указывает пальцем Киса и возвращается к своему исходному положению, положив руки на мои ноги и крепко стиснув.

— Ох, ну и жара у вас тут. — Крис обмахивается ладонью и расстёгивает пуговицы. Сняв верхнюю одежду, она аккуратно кладёт пальто поверх нашей беспорядочно брошенной верхней одежды и усаживается на соседнее кресло, напротив дивана. Вскидываю в изумлении брови, заметив принт на её кофте.

— Смотришь «Рика и Морти»? — интересуется Киса, тоже обратив внимание на одежду моей подруги.

Она кокетливо отбрасывает распущенные волосы на спину и поправляет ткань на груди.

— Ага, обожаю этот мульт!

Стискиваю зубы и закатываю глаза. Кристина не любит мультики и точно не смотрела ни одной серии «Рика и Морти». Киса вряд ли помнит, но когда он в в начале учебного года пришёл в футболке с подобным принтом, Крис спросила у него, что за странные чудики у парня на животе.

Прошу Кису подать мою бутылку и залпом осушаю половину. Я и не знала, что ревность — настолько неприятное чувство. Даже не могу сейчас смотреть на подругу и на то, как она заигрывает с парнем, который нравится мне до боли в желудке. В горле свербит от жжения настолько сильно, что хочется разодрать ногтями кожу.

Что я буду делать, если Крис всё же удаться охмурить Кису? Да, он дважды сказал, что она ему неинтересна, но сможет ли устоять перед откровенным предложением? Мне придётся делать вид, что я рада за них? От одной только мысли об этом хочется расплакаться, как ребёнок.

Мне и так невыносимо смотреть, как Кислов то и дело появляется с новыми девчонками на тусовках, уходит с ними в тёмные переулки или вообще не появляется на общих сборах, потому что подцепил кого-то в центре — одну из туристок, приехавших на неделю-две к морю. Но они появляются и растворяются во времени, даже сам Ваня не помнит их имена. Но Крис — моя лучшая подруга. И она всегда добивается того, что хочет.

Пальцы продолжают на автомате накручивать пряди тёмных волос, а сознание плавает где-то вдалеке, вне этой комнаты. Поэтому я не сразу замечаю подошедшего Хэнка. Он протягивает свою бутылку пива, и мы тихо чокаемся горлышками.

Кристина заливает отборную чушь в уши Кисы. Судя по всему, она потратила несколько дней, чтобы выучить всю страницу википедии о мультсериале, и теперь активно поддерживает разговор. Парень даже смеётся с её шутки, и мне требуется пара секунд, чтобы сделать глубокий ровный вдох и поглубже затолкать раздражение. У меня нет прав ревновать и осуждать Кристину за то, что в отличие от меня она берёт всё в свои руки. Ей проще — их с Кисловым не связывает многолетняя дружба.

— Кстати, — Кристина делает маленький глоток пива и заправляет волосы за ухо, — мне вчера пришёл плакат с последним сезоном, но они по ошибке положили два. Тебе отдать второй?

— Что? — Киса хлопает ладонью по обивке дивана и растягивает губы в ухмылке, прижимая бутылку пива к щеке. — Блять, да! Ещё спрашиваешь?

Поджимаю губы и опускаю свободную руку себе на бедро — не хочу больше плести косички. Вообще не хочу больше трогать Кислова. Пусть Крис ему дальше и плетёт косы. Нет, не надо ничего никому плести.

Блять! Я запуталась!

Хэнк толкает локтём меня в плечо и протягивает свой телефон с раскрытыми заметками, куда он написал сообщение:

Она к нему подкатывает?

Молча киваю и допиваю последний глоток лимонного пива. Надо было больше взять. Происходящее на трезвую голову не вынесешь. А лучше сразу залить желудок водкой и уйти спать.

Хэнк беззвучно стучит пальцами по экрану и вновь протягивает мне телефон.

Давай выгоним её?

Я отрицательно качаю головой и тру пальцами подбородок. Не могу вести себя как ревнивая сука по отношению к парню, с которым у меня даже ничего нет. А все знают, что поцелуи по пьяни — почти никогда ничего не значат. Эгоистичные чувства не имеют значения, если мы говорим о счастье моей подруги.

Шмыгаю носом и пытаюсь сдержать рвущиеся непрошенные слёзы. Сука, Оля, возьми, блять, себя в руки!

В заднем кармане джинс вибрирует телефон и по помещению разносится противный звонок. Тянусь рукой, вынимаю мобильник и застываю, увидев имя Кристины и её фотографию на экране вызова. Поднимаю на неё глаза, но подруга не смотрит в ответ — она болтает с Кисой, а её мобильный покоится у неё на бедре экраном вниз. Хэнк заглядывает мне через плечо, и его брови в удивлении взлетают вверх. Он тоже косится в сторону Крис и посылает мне вопросительный взгляд. Одними губами произносит:

— Сиди на месте.

Но я не могу. Ведь я прекрасно понимаю, почему Кристина это делает. Я, практически сидящая на плечах Кисы, мешаю начать более личный разговор.

— Сорян, — извиняюсь я, перекидывая ногу через голову парня, и спускаюсь на диван.

— Эй, всё нормально? — Ваня касается ладонью моей руки, и я вздрагиваю, поворачивая экран так, чтобы он не увидел фото Крис.

— Да, всё супер, мама звонит, — вру я и наспех влезаю в кроссовки.

Хватаю пальто и выбегаю из мастерской на улицу, захлопывая за собой дверь. Прижимаюсь спиной к стене и тяжело вздыхаю, прикрыв веки. Звонок затихает — Крис сбросила вызов. Хочу разреветься от собственной тупости. Ну зачем я это сделала? Когда эти двое замутят, я буду проклинать себя за то, что помогла Кристине.

На улице прохладно, особенно если стоишь в одной толстовке, держа верхнюю одежду в руках. Натягиваю пальто и, не застёгивая пуговицы, бреду в сторону самолёта. Мел всё ещё сидит на крыле, свесив ноги, и в руках вертит мобильник. Я запрокидываю голову и прикладываю козырьком ладонь к глазам.

— Можно к тебе?

— Конечно.

Вылезаю через разбитый иллюминатор и осторожно ступаю на крыло. Металл гремит, прогибаясь под моими шагами, и я, ухватившись за протянутую ладонь друга, сажусь на краю, свесив ноги в пустоту.

Мы молча сидим, разглядывая молочную дымку, накрывающую холмистых великанов вдалеке. На небе солнце: оно слепит в глаза, но совершенно не греет. Холодный ветер пробирается под незастёгнутые полы пальто, и я ёжусь, пряча руки в карманах. На земле с грохотом перекатываются жестянки — куда они направляются неясно, но кажется, будто у них есть цель. И путь. А у меня нет. Совсем не знаю, что мне делать и куда идти. Чувствую себя такой потерянной и жалкой.

Мел вынимает из пачки последнюю сигарету и пытается поджечь её плохо работающей зажигалкой. Колесико только с седьмой попытки выпускает небольшое пламя, и в нос мне бьёт запах шоколадного чапмана. Мы медленно зарабатываем себе слепоту, которая предупреждением изображена на упаковке — Мел теребит её в руках, отрывая куски картонки и бросая вниз. Ветер тут же подхватывает обрывки и уносит ввысь.

— Я видел Крис, — нарушает молчание Мел, кивая в сторону закрытых дверей мастерской.

— Ага, — бурчу я, качая головой.

— Тогда почему ты здесь?

— Потому что она пришла не ко мне, — шлю другу слабую улыбку и поджимаю губы, втягивая носом прохладный воздух.

— К Хэнку?

— Не-а.

— Бля, серьёзно? Киса? — вскидывает брови Мел, словно не верит моим словам. — Зачем?

— Блин, Мел, ты же не тупой, зачем задаёшь такие вопросы?

Я не горю желанием говорить на эту тему. Не хочу даже думать о ней, но не могу иначе.

Егор толкает меня плечом и заставляет повернуть к нему голову. Выжидательно смотрю на друга и взглядом показываю ему, что «Киса и Крис» — не та тема, которую мне так сильно хотелось бы обсуждать.

— Как Анжела? — Я совершенно наглым способом перевожу тему, потому что знаю — Мел не может не говорить часами о своей трагической и безответной любви.

— Игнорирует меня, — уныло вздыхает он, болтая ногами в пустоте.

— Ты что-то сделал? Ну, — я вскидываю руку и двигаю пальцами в воздухе, — кроме того, что грохнул её недо-бывшего?

Мел кидает на меня полный осуждения взгляд, но тут же усмехается и прижимается подбородком к груди. Сигарета в его руках уже догорела до фильтра и потухла, но он продолжает её вертеть между пальцами.

— Я сказал ей об этом.

— Постой, — я хлопаю ладонью его по руке, — что ты сделал? Ты что, блять, сказал ей о том, что убил режиссёра? — Он кивает. — Мел, ты ёбнулся?

— Только пацанам не говори, — вздыхает парень, не поднимая на меня глаза. — Да она всё равно не поверила. Решила, что я прикалываюсь над ней, как Локонов. А ведь я и не думал прикалываться!

Он запрокидывает голову назад, откидывается на руки и тяжело вздыхает, глядя в небо и проплывающие над самолётом облака.

Хочу скинуть друга с крыла на землю, чтобы он немного пришёл в себя, но сдерживаюсь и нарочно громко цокаю языком.

— Ну, я бы тоже не поверила, скажи, например, Киса, что застрелил другого человека. Хотя, — щёлкаю пальцами и качаю головой, — нет, в это я бы точно поверила. Он же отбитый. Ебанутый на все двести процентов.

— Я просто хотел её поддержать, — жалобно тянет Мел хриплым голосом. — Она сказала, что переспала с этим Романом, плакала. Я думал, что это... ну не знаю. Как-то ей поможет.

Я хмурюсь, глядя на друга.

— Очень странная поддержка. «Я отомстил тебе и убил мудака, воспользовавшегося тобой». У меня бы такое спровоцировало чувство вины, Мел.

— Нет, но я же сделал это для неё! — В приступе отчаяния Егор бьёт себя по ногам. — Реально отомстил, защитил честь! А она мне даже не поверила!

— Отпусти эту ситуацию, Мел. Анжелка остынет, и вы снова поговорите. Только, пожалуйста, — я выставляю перед собой ладонь, склоняя голову набок, — не говори ей больше про дуэль. Это правда плохая идея.

— Да она бы никому не сказала!

— И тем не менее. Чем меньше людей знает, тем лучше.

Мы умолкаем, погружаясь каждый в свои мысли. Я ожидала чего-то подобного. Егор выглядел не очень в последние дни — бледный, осунувшийся, тревожный. Конечно, он рассказал обо всём Анжеле. Но она слишком сконцентрирована на себе и своих проблемах, чтобы воспринять его слова всерьёз.

Да и воспринимала ли она его хоть когда-нибудь серьёзно? Все романтические выпады Меленина в свою сторону Бабич успешно игнорирует. И, наверное, ничего вообще не произошло бы, обозначь она сразу свою позицию по отношению к Егору. Но нет, ей, очевидно, нравится тот факт, что кто-то влюблён в неё настолько сильно, что готов простить и стерпеть всё на свете. Когда Анжеле нужно, она натягивает поводок, и Мел тут же прибегает по её зову, чтобы побыть меланхоличным героем, готовым расшибиться ради неё в лепёшку. Или убить человека.

Иногда я ненавижу Бабич за то, в какой водоворот страданий она постоянно втягивает Мела. А он, дурак, и рад этому.

— А тебе вообще нормально, что Кристина подкатывает к Кисе? — вдруг интересуется Мел.

— А что не так? — глухо спрашиваю я, не глядя на него, чтобы он не смог прочесть мои настоящие чувства и мысли. Пусть Егор и витает в облаках большую часть времени, когда он на земле, то раскалывает меня, как орешек, за секунду. Мне это не по душе.

— Он же тебе нравится.

Четыре слова и я едва не падаю с крыла самолёта прямиком на землю. Медленно поднимаю голову, отрываясь от бездумного созерцания мёртвой травы, и смотрю на Мела.

— С чего ты, блять, это взял?

Цежу сквозь стиснутые зубы. Не смей, Мел, не лезь ко мне в голову. Но он не собирается покорно молчать, извинившись, — Мел выдерживает прямой взгляд и ободряюще улыбается, касаясь холодными пальцами моей руки, онемевшей от порывов холодного ветра.

— Я знаю тебя одиннадцать лет. Ты никогда не умела скрывать свои чувства. У тебя на лице всё написано.

— Хрень какую-то несёшь, — грубо отрезаю я и отворачиваюсь, сдерживая рвущееся раздражение.

— Но вот чего я точно не знал, что ты, оказывается, такая трусишка.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.

— Да ну? — слышу грустную улыбку в его голосе. — Думаешь, я не знаю, как выглядят влюблённые глаза? Оля, если ты боишься невзаимности, то поверь, Киса по тебе с ума сходит.

— Правда что ли? — Я резко поворачиваюсь к другу, и металлическое покрытие под нами прогибается, грохоча. — В какой момент? Когда сосётся на вписках с первыми встречными? Или когда трахается с ними в этом самом самолёте? Я не дура, Мел. Влюблённые парни так себя не ведут. Ты ведь за все эти годы ни разу даже не целовался с другими, всё Анжелку ждёшь!

Осекаюсь и прикусываю язык. Я выпалила все свои мысли на одном дыхании, и теперь жалею об этом, видя искреннее сочувствие в серых глазах друга. Вскидываю ладонь и выставляю указательный палец, яростно качая головой.

— Нет, не смотри на меня так. Это унизительно.

— Оль, да я же...

— Нет, не надо. Забудь вообще всё, что я сказала.

Поворачиваюсь к Егору спиной. Я хочу подняться на ноги, но он останавливает меня мягким жестом. Его рука опускается на плечо и притягивает ближе, обнимая.

В носу щиплет, в горле свербит. Смаргиваю непрошенные слёзы. Нет, я не буду плакать из-за Кислова, больно много чести этому придурку. Но телу не прикажешь — из груди вырывается рваный всхлип, который через несколько попыток успокоиться, срывается на тихий плачь.

— Ну, ну, — шепчет Мел, вытирая холодными пальцами горячие слёзы на моих щеках, — не плачь, Оль. Ты чего?

Громко шмыгаю носом и прочищаю горло, отстраняясь от плеча друга. Мне не нравится, когда мои срывы и слабость видят другие люди, пусть даже самые родные.

— Слушай, Киса же у нас немного тупенький. — Мел продолжает гладить меня по спине, утешая. — Он бесится, что ты к нему только как к другу относишься, вот и ведёт себя, будто ему тоже пофиг. А ему же не пофиг на самом деле. По-другому просто не умеет. Его же никто не учил, как выражает свои чувства. Вот и пытается вывести тебя на ревность. И, судя по всему, это работает.

— Мел, это мило, что ты меня утешаешь, но не надо.

— Да я даже не утешаю, — он пожимает плечами, убирая руку. — Всего лишь констатирую факты.

— Вот давай без костаф... — запинаюсь о длинное слово и сплевываю. — Блин. Без консткац... Да сука! Без фактов своих давай, короче.

Мел смеётся над моей оговоркой, и я снова хочу сбросить его с самолёта, но, не сдержавшись, тоже улыбаюсь.

— В любом случае, если сейчас я скажу Кислову о своих чувствах, это будет тупо, — негромко говорю я, борясь с ветром и пытаясь убрать взлохмаченные волосы с лица.

— Почему это?

— Ну, как... — Я всплёскиваю руками. — Он ведёт образ жизни человека, свободного от всяких обещаний. Что мне, оторвать его от лобызаний с очередной девчонкой и ебануть правду? Унизительно как-то.

— Глупости, — хмыкает Мел, ковыряя заусенец на пальце. — Поверь, стоит тебе только щёлкнуть пальцами, как Киса прибежит к тебе с тапками в зубах. Ты недооцениваешь своё влияние на него. Дай ему зелёный цвет и всё, никаких других девушек рядом с ним больше не будет.

— Очень сомневаюсь, — скривившись, качаю я головой. — Мне кажется, его всё устраивает. Зачем ему постоянные отношения? Даже, если, как ты утверждаешь, я ему тоже нравлюсь.

— Слушай, Оль. — Мел закатывает глаза и тяжёло вздыхает. — Может, ты перестанешь думать за него? Что его устраивает, а что нет. Мы все знаем друг друга много лет, но это не значит, что до конца понимаем, что творится в головах и сердцах каждого на самом деле. Чужая душа потёмки. Киса ведёт себя как поверхностный мудак, потому что боится тебе открыться. Боится, что ты его оттолкнёшь. И тогда он потеряет не только призрачный шанс на любовь, но и вашу дружбу. Я вот боюсь потерять Анжелку. — Проведя пятернёй по коротко стриженной голове, он смотрит на меня и с улыбкой произносит: — Мой тебе совет: просто возьми и поцелуй его, когда он трезвый и не накуренный. Всё. Даже говорить ничего не придётся.

— Мы уже поцеловались, — тихо говорю я, спрятав лицо за волосами.

— Да ну? — Мел даже подскакивает от услышанного. — Когда? И что?

— В ту ночь, когда Гена расхреначил шкаф в моей квартире, — поясняю я. — И... Ничего. Киса на утро ничего не вспомнил.

— Ладно, он реально козёл, — хмыкает Мел после недолгого молчания. — Почему ты ничего не сказала? Ну, о случившемся.

— Испугалась, — со вздохом признаюсь я. — Ты прав, я жуткая трусиха. Я ж тоже боюсь потерять его дружбу. И боялась услышать, что это был пьяный порыв, который для него ничего не значит. Потому что для меня значит. А если делать вид, что ничего не было, то...

— То легче притворяться, что ничего не чувствуешь, — заканчивает за меня Мел и хлопает ладонью по плечу. — Вот только не надо этого делать. Если чувствуешь, то чувствуй.

— Вау, — прыскаю я со смеху, — какая глубокая мысль, Мел.

Но друг даже не улыбается. Смотрит на меня серьёзно, как родитель на провинившегося ребёнка.

— Оль, я же серьёзно. Помнить одной — это, как минимум, нечестно. Почему-то мы рассказываем друг другу всякую хрень, что творим по пьяни, а об этом ты решила умолчать.

— Мел, — я начинаю закипать от хождения по кругу, — я же сказала. Испугалась.

— Ну и бойся дальше, раз тебе так нравится, — фыркает Мел и с кряхтением поднимается на ноги. — Только теперь ты знаешь, что твои чувства к Кисе взаимны. А это значит, что, если вы не будете вместе, то это будет только твоей виной. И глупостью.

Возмущение застревает в горле и вырывается рваными хрипами. Мел покровительственно хлопает меня по голове и идёт к проходу в виде иллюминатора. Обернувшись, я выкрикиваю самый тупой вопрос на свете:

— Егор, что мне делать?

Просунув одну ногу в отверстие, он поднимает на меня глаза и с усмешкой отвечает:

— Завтра туса, Оль. Действуй. В конце концов, ты никогда не узнаешь, что может дать тебе жизнь в обмен на твою храбрость. Не узнаешь, пока не сделаешь первый шаг.

Могу только кивнуть в ответ. Улыбнувшись, Мел скрывается в самолёте, а уже через несколько секунд оказывается на земле и идёт в сторону гаража, не оборачиваясь. Стиснув коленями ладони, я смотрю ему вслед и качаю в воздухе ногами.

Туман спускается всё ниже — с гор на землю, окутывая мягкими молочными облаками стоящие вдалеке строения. Он медленно подбирается к заброшенному парку аттракциона, накрыв первым колесо обозрения. Я наблюдаю за тем, как от ветра качаются разноцветные кабины, и размышляю над словами Мела.

Егор всегда говорит от чистого сердца. От глубокой и чуткой души. Когда не хватает смелости нырнуть внутрь себя, Егор всегда берёт меня за руку и помогает преодолеть все зыбучие пески и запутанные лабиринты, в которых я теряюсь и долго, бессмысленно блуждаю в темноте.