Мы сделали это

Уже рассвело, но солнца ещё не видно. Рассвет прячется за серо-голубыми облаками, застилающими небо на горизонте. Море отражает цвет купола и буйствует в такт моему тревожному настроению. Волны, подгоняемые холодным ветром и подводным течением, бьются о берег, оставляя после себя пену и мусор, принесенный с глубины.

Даже на берегу слышно, как скрипят от натуги старые доски затопленного корабля. С каждым новым прибоем он склоняется всё ниже и ниже, по миллиметру, и никто не знает, когда он рухнет полностью. Громкие ранние чайки облепляют старую мачту и суетливо взмахивают белоснежными крыльями, будто пытаются поставить корабль на воду и погнать по волнам.

Я прячу замёрзшие руки в карманах, поэтому не могу прикрыть ладонью широкий зевок и ныряю носом в воротник куртки. Кажется, сегодня мы с Кисой спали не больше часа. Проболтали почти до рассвета, обо всём и ни о чём. Только я прикорнула на плече Кислова, а уже через мгновение прозвенел противный будильник. Поэтому челюсть сводит от очередного приступа долгого зевка, а веки горят и чешутся от недосыпа и колющего ветра.

Кажется, как и организм, мой мозг всё ещё спит. Не могу понять свои ощущения, собрать мысли в кучу, понять, что мы делаем и к чему это всё нас приведёт. Дуэль — это ведь что-то далёкое, неизвестное, о таком пишут в книгах и снимают в фильмах, это нечто нереальное, и принять тот факт, что Мел действительно будет стреляться с режиссёром из-за Анжелки — это кажется одновременно и самым охренительным бредом, и самой ужасной идеей на свете.

Киса стоит возле небольшой лодки, наматывая длинную веревку на руку. Его нога беспокойно стучит по мокрой гальке, и он оглядывается по сторонам. Неподалёку, прижавшись грудью к коленям, на корточках сидит наркоман по имени Антон, которого Гена привел в качестве врача. Его потряхивает от ломки, и он до мяса грызёт собственные ногти, раскачиваясь вперёд-назад. Взволнованный Мел бродит вдоль берега, наступая на набегающие волны. Его серый шарф развевается за ним трагичным и меланхоличным флагом. Зуев и Хэнк негромко переговариваются между собой у песчаников. Режиссёра не видно, но у него есть ещё немного времени.

Пинаю камешек под ногами и делаю шаг в сторону воды. Пенистая волна касается прорезиненной подошвы кроссовок, и рука крепко цепляется за рукав куртки.

— Чехова, ноги намочишь.

Киса оттаскивает меня подальше от воды, и я закатываю глаза, цокая языком.

— Ну, мам!

— Не мамкай мне, — шутливо грозит парень, толкая меня, и я в ответ легонько бью его в плечо. — Блять, ну ты и абъюзерша.

— А мне всегда казалось, что ты любишь пожёстче, — усмехаюсь я и делаю несколько шагов спиной, повернувшись лицом к парню.

Киса поигрывает темными бровями и хитро щурится, протянув руку, чтобы щелкнуть меня по носу.

— Люблю, но предпочитаю всё же доминировать, властвовать и всё такое.

— Ох ты ж блять, — бью себя ладонью по лбу и отворачиваюсь. — Ты ужасен!

— Чья бы корова мычала! — Киса нагоняет меня и закидывает руку на плечо, притягивая к себе; в ответ я обнимаю парня за талию. — Признайся, тебе же нравится.

— Я лучше съем свою печень, чем скажу такую хрень, — наигранно кривляюсь я, но не могу сдержать улыбку, и Киса тут же ловит её, сомкнув холодные пальцы на моих щеках. — Да сколько можно лапать мое лицо? Из-за тебя опять прыщи выскочат!

— Давай тогда что-нибудь другое пощупаю, — Кислов тянет руку к моей заднице, и я тут же бью его по тыльной стороне ладони, высвобождаясь из объятий. — Недотрога.

— Почему почти все наши разговоры так или иначе приходят к теме секса?

— Просто у нас охреневшая сексуальная химия, Чехова, — ухмыляется Киса и сжимает зубами кончик языка, глядя на меня сквозь взлохмаченную челку.

— Придурок.

— Я тоже тебя люблю, солнышко.

Я молча усмехаюсь и следую за ним, пиная попадающиеся под ноги камни. Киса тормозит передо мной неподалёку от машины, и я поднимаю на него вопросительный взгляд.

— Ты как? — негромко спрашивает он, сунув руки в карманы куртки.

— Нормально, — пожимаю я плечами. — Или ты о чём-то конкретном спрашиваешь?

— Обо всём этом, — он кивает в сторону коробки с дуэльными пистолетами, лежащей на капоте Зуевской машины.

— Это же нормально, что теперь мне всё кажется плохой идеей? — тихо говорю я, поёжившись. Ветер вдруг стал холодным и пронизывающим.

Киса делает шаг, становясь ближе, и опускает ладонь на мою макушку. Его пальцы легко скользят, почёсывая, и сейчас тот редкий момент, когда мне не хочется сбросить его руку. Кислов редко проявляет такое откровенное сочувствие и заботу.

— Нормально. Но тебе не стоит переживать. Спилберг, походу, зассал. — Тяжело вздохнув, он щурится, глядя на линию горизонта за моей спиной. — Полчасика тут поторчим и поедем на базу бухать.

— Как у тебя всё просто и продуманно, — фыркаю я, закатив глаза.

Вдруг Киса быстро наклоняется и ведёт кончиком носа по моему, заставляя заткнуться и подавиться воздухом. Округлив глаза, я пялюсь на парня, который быстро отстраняется и ухмыляется, как ни в чём не бывало.

— И что это сейчас было?

— Не хочу, чтобы ты парилась, — отвечает он беззаботно, пожав плечами. — Отвлекаю.

Да, отвлёк — не то слово. Я даже забыла, как дышать.

— Нам... эм... — я путаюсь в словах и неловко чешу нос, не глядя Кислову в глаза. — Идём к парням.

Киса не спорит, и мы быстро направляемся к машине — наши шаги по мелкой гальке звучат громко и рассинхронно. Я едва поспеваю за длинными ногами друга, но Киса тормозит, терпеливо дожидаясь, пока я нагоню его.

— Где Спилберг? Не видно? — интересуется Кислов у парней.

— Нет, — качает головой Хэнк и оглядывается на скалистый подъём, ведущий к дороге. Он вынимает из кармана телефон и смотрит на время. — Минут десять ещё подождём.

— Кис! — За моей спиной под ногами Мела хрустит галька.

— А? — отзывается Кислов, оборачиваясь.

Егор втискивается между мной и Хэнком и оглядывается в сторону воды. Выглядит он совсем паршиво — осунулся, кожа посерела, под глазами пролегли тёмные круги.

— Кис, слушай, а ты это... Ты лодку типа на рыбалку взял?

Мы одновременно поворачиваем головы в сторону «Лапочки», одиноко стоящей неподалеку от воды.

— Типа, чтоб, если что, труп притопить. Нет? — Киса обводит наши лица глазами и переступает с ноги на ногу. — Пара камней, верёвка и всё. Скинули.

— Да, нормально, — одобрительно качает головой Гена, — чтобы всё по-честному было. Так, — он взмахивает ладонью, — для разводилова.

— Какого разводилова? — резко подаётся вперёд Киса, наседая на Зуева.

— Ну, как какого? Если этот Роман деньги предложит, мы чё, откажемся?

— Слышь, — Киса трёт пальцами подбородок и растягивает губы в раздражении. — Дуэль — это нихера не сделка, ты понял?

— Слышь, я понял, — психует Гена и повышает голос. — Не накаляйся! Я сам на нервах, понял?

— Да хватит орать, — перебиваю я парней, толкнув бедром Кису, и киваю в сторону холмика. — Вон, идёт.

Режиссёр спешит к нам, скатываясь по каменистой горке, и несёт в руках упаковку пива и две коробки пиццы. Моё внимание привлекают его пижамные штаны, которые кажутся слишком лёгкими для сегодняшней погоды, да ещё и таким ранним утром.

— Там, короче, — начинает он издалека, тяжело дыша от бега, — дорогу развезло! Водила застрял, пришлось пешком добираться! Парни, — сипит он, подходя ближе, — простите за опоздание.

Я громко прочищаю горло, привлекая к себе внимание. Никогда не смирюсь с тем, что некоторые люди считают нормой обращаться к нашей компании «парни», игнорируя моё существование.

— Извините, — спешит исправиться мужчина, заметив моё недовольство. — Здрасьте.

Режиссёр ставит на камни пиво и пиццу, и Киса делает шаг вперёд.

— А это всё зачем, а? — кивает он на «отступные».

— В общем, ребят, — мужчина шумно выдыхает, вытянув губы, и хлопает себя по животу. Он вынимает из широкого кармана куртки бутылку дорогого виски и демонстрирует нам. — Я всю ночь не спал, думал там всякое. Это однозначно косяк, каюсь. Ну, кто без греха, ведь так? Егор, — он обращается к Меленину, — ты вообще правильно сделал, что врезал мне. Приехал какой-то хер с горы и девчонку соблазнил. Я ж сам из глубинки, у нас бы за такое ноги обломали.

— Ну вот, у нас даже круче, получается, — ехидничает Киса без тени улыбки.

— Да, — кивает режиссёр с нервным смешком, — у вас точно круче. Поэтому я хочу попросить у тебя, Егор, прощения. Ну, и заочно у Анжелы, конечно.

— Охренеть, — встревает Гена, в нетерпении подпрыгивая на месте. — А компенсация?

Хочу ударить друга, но стою слишком далеко. Серьёзно? Компенсация? И что дальше? Отдаст деньги сейчас и продолжит трахаться с малолетними актрисами и изменять своей жене? Такие по нормальному не понимают. Это как в поговорке: «Горбатого могила исправит».

— Компенсация? — Роман мотает головой. — Вообще не проблема! Сколько надо?

В его глазах загорается реальная надежда, что сейчас всё решится и обойдётся.

— Эм, — Гена оглядывается на нас, тянет гласные, задумавшись, и в итоге выдаёт: — Полтинник!

Чувствую, как рядом со мной напрягается Киса — от него волнами исходит раздражение и отвращение.

— Нормас, чё, — усмехается он. — Пивко с вискариком, пиццей зажевали и помирились, да? — Он почти выкрикивает слова Мелу в лицо, который стоит, потупив взгляд. — Слышь, а почём нынче девственность, Спилберг? Полтос и дальше поехали?

Я вслепую нахожу горячую ладонь парня и крепко сжимаю, мысленно прося не взрываться. Жду, что он скинет мою руку в качестве просьбы не встревать, но вместо этого он переплетает наши пальцы и сжимает с такой силой, что я едва сдерживаю жалкий всхлип.

Киса ассоциируется у меня с бомбой — только ты думаешь, что провода перерезаны, время остановилось, фитили потушены, как он резко взрывается и разносит всё вокруг. И всех.

— Пацаны, я правда не думал, что всё так... — негромко лепечет мужчина, совсем растерявшись.

— Ага, слышь, чёт ты не сильно расстроился, когда со своей женой по телефону сюсюкался!

— Извините, — встревает санитар-наркоман, втискиваясь между мной и Хэнком; мужика конкретно ломает, и я слышу, как стучат его зубы. — Я правильно понимаю, что ничего не будет? Гена, можно тебя?

Он хочет отвести Зуева в сторону, но Мел резко вскидывает голову.

— Будет. Я не принимаю извинений.

Киса бьёт Хэнка ладонью по плечу, второй продолжая держать меня за руку.

— Чё застыл? Стволы доставай.

Сердце вдруг начинает биться слишком сильно. Наблюдаю за тем, как Боря вынимает пистолеты, объясняет побледневшему режиссёру, что будет заряжать их при нём, чтобы тот убедился, что всё честно. Мужчина предпринимает последнюю попытку отвертеться; язык заплетается, его трясёт, он без остановки качает головой, взгляд мечется от пистолетов к нашим лицам. Кажется, он всё ещё не верит в происходящее. Отказывается верить. Кислов снова на него орёт, подавляя своим злобным и властным голосом, от которого даже я немного сжимаюсь.

И тут мне становится жаль Романа. Глупо жалеть кого-то вроде него, но он растерял всю свою браваду, уверенность, с которыми командовал на съёмках все эти дни. Из самодовольного москвича он превратился в качающуюся на ветру картонку, которая вот-вот шлёпнется на землю, то ли от ветра, то ли от обморока.

Выпустив мою онемевшую ладонь, Киса берёт коробки из-под пиццы и раскладывает их на камнях в качестве барьеров, откуда и будут стреляться Мел с режиссёром. Он же и объясняет правила. Схема классическая — Пушкин и Дантес.

Когда Хэнк предлагает выбрать пистолеты, воцаряется молчание, и слышен только звук волн. Мы застываем, глядя на неподвижно стоящих дуэлянтов. Мел первый шагает вперёд и забирает своё оружие. Перед тем, как отойти к своему барьеру Егор негромко говорит мне на ухо:

— Если что, скажи маме, что я в Питер уехал.

И меня прошибает. Только сейчас я так чётко и ясно осознаю, что Мел может умереть. По правде умереть, откинуться, склеить ласты. Осознаю, что дуэль не с холостыми патронами, а с самыми настоящими. Я видела, как они пробили голову манекена — я сама это сделала.

Сжимаю губы и киваю. Боюсь, что если открою рот, то начну плакать. Поэтому тру ладонью щёку и отхожу к санитару Антону, который стоит возле песчаников. Мы с ним замираем, глядя на расходящихся дуэлянтов и секундантов. Пронизывающий ветер бьёт в лицо, но я не чувствую холода. Наоборот, ошалелый стук сердца разгоняет кровь по венам с бешеной скоростью, и мне становится невыносимо жарко. Оттянув ворот куртки, я наблюдаю за дуэлью, забыв, как дышать.

— Целимся на счёт три! — кричит Киса. — Раз! Два! — Он делает паузу, сглатывая, и я бросаю на него взгляд; на лице отражается толика страха, которую он прячет за нахмуренными бровями. Беру его ладонь в свои и крепко сжимаю. Кислов кивает и выкрикивает: — Три!

Мел первый делает несколько медленных шагов и вскидывает пистолет вперёд. То же самое делает и режиссёр. Пальцы впиваются в руку Кисы; я знаю, что мои ногти делают ему больно, но не могу разжать руку, её словно судорогой сводит.

Один шаг, и режиссёр поднимает оружие наверх, стреляя в небо. Вслед за его выстрелом раздается второй, и мужчину грубо опрокидывает. У него вырывается удивленный вздох, и он падает на спину. На белой футболке моментально расплывается красное пятно.

Что? Что случилось?

Медленно перевожу взгляд на застывшего с поднятой рукой Мела, рядом с которым медленно оседает дым пороха. Он хлопает глазами, будто и сам не понимает, что только что случилось. До меня медленно доходит, что он выстрелил. Второй хлопок принадлежит ему. Егор выстрелил и попал мужчине в живот.

Первым бежит санитар. Я следом. Поскальзываюсь на камнях и бьюсь ладонями о гальку, но игнорирую боль и поднимаюсь на ноги. Опускаюсь на колени рядом с судорожно вздыхающим режиссёром, и меня едва не выворачивает. Рана на его животе больше похожа на укус животного — кусок разорванного мяса и толчками льющаяся кровь. Санитар прикладывает марлю, пытаясь остановить кровотечение.

Роман стремительно бледнеет, его глаза закатываются, я бью ладонями по его щекам, приводя в чувство, но он болтает головой из стороны в сторону и бессвязно мычит. Одной рукой мужчина хватает меня за запястье, сжимая, и я накрываю его похолодевшие пальцы своими.

— Тише, тише, — шепчу я, поглаживая режиссёра по голове. — Сейчас вас подлатают.

Жду, что Антон достанет иголки, нитки, спирт — что еще нужно для зашивания ран, — но он поднимается на ноги, отходит к парням, и сквозь ветер до меня доносятся его слова:

— Не выживет, — говорит он Гене. — Задета важная артерия, три-четыре минуты.

Кровь отливает от лица, и меня прошибает холодным потом.

Блять. Сука. Пиздец. Твою мать. Что делать?

Мужчина из последних сил отчаянно цепляется за мои руки, и я шепчу ему бессмысленные слова, пытаясь успокоить. Утешить. Извиниться.

— Пиздец, надо же что-то делать! — кричит Гена, падая на колени рядом со мной. — Он же откинется сейчас!

— Да ничего тут не сделаешь, — разводит окровавленными руками санитар.

— Блять! Пиздец! — Зуев вскакивает на ноги, как обезумевший носится по пляжу и кричит, не затыкаясь. — Во что мы, блять, влезли! Нас посадят, вы понимаете, долбоёбы? Нам пизда!

— Харе орать, — злится Киса. Он трёт пальцами губы, пытаясь понять, что делать дальше, но глаза под чёлкой мечутся по сторонам, выдавая панику. — Завали ебальник!

Губы режиссёра едва заметно двигаются — он делает последний рваный, хриплый вздох и замирает, уставившись серыми глазами в небо. Хватка на моём запястье размыкается, и рука безвольно падает на гальку. Мужчина мёртв.

Медленно поднимаюсь на дрожащих от слабости ногах, вытираю ладони о джинсы и хватаюсь за голову.

Так, Оля, нельзя паниковать, только не сейчас. Нет, надо рассуждать трезво. Если не сделать всё как надо, Мела посадят за убийство. И нас вместе с ним как соучастников. Гена состоит на учёте в наркологичке, у Кисы тоже проблемы с полицией из-за наркотиков. Нам всем пиздец, если не взять себя в руки прямо сейчас.

— Киса, тащи лодку! — велю я парню и подталкиваю Гену с Хэнком в спины. — Хватайте режиссёра, надо отнести его в лодку! Живо! Не стойте!

Я помогаю, схватив мужчину за ногу. Блять, какой же он тяжелый! Мы кряхтим, таща его втроём к воде. Когда тело падает в лодку, я ныряю рукой в карман мужской куртки, достаю телефон и вынимаю симку. Дроблю её на мелкие кусочки камнем и бросаю в воду, мобильный возвращаю обратно мёртвому владельцу.

Мел, которого вырвало сразу после выстрела, сидит на камнях, безумным взглядом уставившись на горизонт. Бегу к нему, присаживаюсь рядом и хлопаю парня по щекам.

— Ну же, Мел, давай, вставай! — Шарфом вытираю рвоту на его подбородке и снова хлопаю друга по щекам. — Алло, приём! Поднимайся!

Гена помогает мне. Он ставит Егора на ноги, который, кажется, всё ещё не понимает, что происходит. Наверное, если бы я застрелила человека, мне бы тоже всё это показалось сраным бредом.

Мел мешком ныряет на пол «Лапочки» рядом с телом режиссёра. Хэнк протягивает мне руки, помогая забраться в лодку. Гена швыряет булыжники и верёвку.

Море буйствует — ему не нравится, что мы наделали, не нравится, что мы собираемся скинуть в его воды труп. Волны швыряют нас, пытаются перевернуть. Мои кроссовки намокают в ту же секунду, как вода перемахивает через борт и заливает пол. Бешеный прилив не дает оттолкнуться от берега, выплыть в бухту.

От нового подводного толчка я не удерживаюсь на ногах и вываливаюсь из лодки, приземлившись коленями на песок. Всё мокрое — одежда, лицо, волосы. В кармане лежит телефон, но мне плевать. Кровь шумит в ушах, я не могу подняться, вода летит прямо в лицо. Киса хватает под локти и помогает встать, сжимает ледяными пальцами мои щёки и кричит что-то на ухо.

Я крепко цепляюсь заледеневшими пальцами в бортик «Лапочки» в надежде, что нас не перевернёт. На дне лодки плещется розоватая вода, что с каждой минутой становится всё более насыщенного цвета. Вёсла бьются о пенную гладь, парни тужатся, отплывая всё дальше от берега. Мел сидит на полу и жмётся щекой к моей ноге, глядя в небо пустым взглядом серых глаз.

Мокрая веревка обжигает пальцы — я с трудом завязываю узел на ногах режиссёра, парни заталкивают камни в пижамные штаны. Мёртвый взгляд взирает в пустоту над нами, и я тянусь рукой, чтобы их закрыть.

Забуду ли я когда-нибудь звук, с которым тело переваливается за борт и бьётся о воду? Глухой удар, переходящий в громкое бульканье и шипение негодующего моря. Ветер свистит в ушах, мокрые волосы бьют по лицу, лодку качает, как корабль во время шторма.

Егора снова тошнит, и он падает животом на борт. Хэнк держит его за пальто, чтобы парень не свалился в воду вслед за режиссёром. Хорошо, что я ничего не ела, иначе мы бы свисали с лодки вдвоём, выворачиваясь наизнанку. Тру лицо мокрыми руками и опускаю голову между коленями, тяжело дыша. Грудь трещит, пытаясь дать легким пространства, чтобы вдохнуть.

Ладонь Кисы опускается на тыльную сторону шеи, прямо под волосами, и я хватаюсь руками за его колено. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как по лицу стекает вода. Возможно, это даже слёзы.

— Иди сюда.

Киса притягивает меня к себе, и я утыкаюсь ему в грудь, дрожа всем телом. Он крепко обнимает меня, прижавшись щекой к мокрым волосам. Наша одежда пахнет кровью и морем, и голова кружится от каждого нового вздоха. Я цепляюсь за Кису, как за спасательный круг, и он держит меня крепко и надёжно, давая понять, что ни за что не отпустит.

Ветер гонит облака в сторону, обнажая светло-розовый купол неба. Яркие лучи скользят по лицу, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на ослепительно-оранжевый диск солнца, поднимающийся над водой. Рассвет столь красив; он переливается бликами на волнах, мажет нежной акварелью по горизонту. Небольшие облака отделяются от темной толпы и медленно ползут в сторону города, оставляя после себя едва заметную дымку в небе.