Мы сделали это

Запыхавшись, влетаю в кабинет литературы и уже открываю рот, чтобы выпалить тысячу извинений за опоздание, но кресло за учительским столом пустует. Я выдыхаю с облегчением и, миновав парты одноклассников, которые приветственно тянут ко мне кулаки, падаю на своё место рядом с Кристиной. Она даже не поднимает головы от телефона, продолжая с кем-то переписываться.

— Доброе утро, Кристина Валерьевна, — всё ещё тяжело дышу, но улыбаюсь, качнувшись в сторону подруги и толкнув её плечом.

— Уже день, — бросает она без энтузиазма. — Ты пропустила три урока, зачем вообще приходить тогда.

— В прошлом году ты целую неделю приходила исключительно на последние уроки, и тебя ничего не смущало. — Пытаюсь заглянуть ей в глаза, но она закрывает лицо волосами. — Что стряслось?

— У меня ничего. А у тебя?

— Тоже ничего.

Не совсем понимаю, куда ведёт наш разговор, но он мне уже не нравится. Замечаю боковым зрением, что Киса машет рукой, чтобы привлечь моё внимание, и вскидываю указательный палец, прося подождать.

— Ничего? Ты поэтому пропустила почти весь учебный день и ничего мне не сказала? — Крис вдруг резко поворачивается, и я вздрагиваю от того, как её колени бьются о мои.

— Слушай, — пытаюсь сжать пальцами её плечо, но она сбрасывает мою руку, — я же вечером написала, что со мной все хорошо. А опоздала потому, что ходила в больницу, чтобы убедиться, что Козлова не отбила мне селезёнку или почки. У меня даже справка есть. — Лезу в сумку и демонстрирую ей каракули и синюю печать на листе бумаги жёлто-серого цвета.

Взгляд синих глаз скользит по справке, и Крис поджимает губы, становясь еще более недовольной, чем была минуту назад.

— Ты должна была мне сказать.

Чувствую, как венам потихоньку начинает растекаться раздражение.

— Прости, что не сдала тебе рапорт, Крис, — отворачиваюсь от подруги и достаю из сумки учебник с тетрадью. На столе вибрирует телефон: пришло сообщение от Кисы.

Киса: Чё-кого, почки на месте? А селезенка? А матка?

Я: Меня трогает твоя забота, но все мои органы на месте. И даже матка.

Киса: Какие прекрасные новости с самого обеда! Предлагаю после уроков выпить за здоровье твоей матки.

Я: Кислов, оставь мою матку в покое.

Поднимаю глаза на друга. Он сидит вполоборота рядом с Мелом, закинув одну ногу на стул и согнув её в колене. Парень ловит мой взгляд и подмигивает, расплываясь в улыбке. Перед глазами флэшбеком проносится сегодняшняя ночь и пьяные губы Кисы на моей коже. А затем вижу, как он входит в кухню со словами, что после первого стакана виски не помнит абсолютно ничего. Трясу головой и демонстрирую другу средний палец, намекая ещё раз, чтобы он перестал писать про мою матку.

— Ты что, сейчас серьезно? — В моё пространство врывается низкий шипящий, почти змеиный голос Кристины, и я поворачиваю к ней голову, вопросительно вскинув брови. — Я с тобой разговариваю, а ты с Кисловым чатишься?

— Прости, не поняла, что это был разговор, — убираю выбившиеся из хвоста волосы с лица и поворачиваюсь к парте. — Больше походит на вооруженное нападение.

— Я тебя не узнаю в последнее время.

— И что это значит?

— Ты какая-то другая, агрессивная. — Она несильно бьёт меня по плечу, привлекая внимание. Хотя оно и так сконцентрировано на ней. — Вчера вместо тебя было какое-то злобное животное, Оль.

Ауч. Неприятно. Да, вчера я действительно повела себя излишне агрессивно. Но животное? Желудок сворачивается в узелок от спазма. Слышать что-то подобное от лучшей подруги — словно получать нож в спину. Осталось только провернуть.

— А надо было улыбнуться Крысиной морде, когда она мою мать и меня шлюхами назвала? Так ты предлагаешь решать проблемы: терпеть и улыбаться?

— Никто не просит тебя терпеть. Но одно дело перебрасываться взаимными оскорблениями, и совсем другое — пытаться убить. Это было ужасно! — На последнем слове она не сдерживается и повышает голос, и половина класса, взбудоражено обсуждающая свои дела, оборачивается в нашу сторону.

Я вижу удивлённые взгляды друзей, но делаю вид, что не замечаю их.

— Знаю, — цежу сквозь зубы, опустив взгляд на парту.

У меня нет оправданий. Да и они бессмысленны: мне и правда не стоило нападать на Козлову. Но и строить из себя невинную овечку не стану. Как случилось, так случилось. У меня тоже нервы не железные.

— Ты же могла её инвалидом сделать! — Кристина вскидывает руки к лицу и наклоняется ближе ко мне, словно я совсем тупая, и у неё не осталось доводов в запасе.

— Слушай, — не выдерживаю и скриплю стулом, откидываясь на спинку и складывая руки на груди. — Козлова тоже не ангел. Мы обе виноваты в случившемся. Так что давай сменим тему. Честно, надоело второй день по одному и тому же кругу ходить.

— Тебе надоело? Правда? — тянет приторно елейным голосом подруга. — Ну, ничего себе! Знаешь, Крысиная морда та еще сука, но не она напала на тебя. Это сделала ты. Я так директрисе и сказала.

Мышцы тела деревенеют, и я очень медленно поворачиваюсь к Крис. Стискиваю челюсть так сильно, что зубы неприятно скрипят.

— Ты сделала что?

Мой голос сейчас не походит на человеческий — это самое настоящее змеиное шипение на парселтанге. Кристина с невозмутимым видом откидывает копну черных волос на спину и смотрит мне в глаза с вызовом.

— Да, я сказала директрисе, что это ты виновата в драке. И не надо на меня так смотреть. Это же правда. Или ты хотела, чтобы я соврала и свалила всю вину на Козлову?

Шумно втягиваю носом воздух и с трудом сдерживаюсь, чтобы не столкнуть подругу со стула. Хочется кричать, но вместо этого я отвечаю совсем тихо, чтобы услышала только Крис:

— Ты могла сказать, что виноваты обе. Ты хоть представляешь, как подставила меня?

— Оля, речь идёт не о несделанной домашке или причине прогула — ты напала на человека и даже не стыдишься этого! Надеюсь, что тебя накажут достаточно сильно, чтобы это навсегда отбило желание ввязываться в драки. Ты моя лучшая подруга, и я не хочу, чтобы своё совершеннолетие ты отмечала в колонии. Однажды скажешь мне спасибо.

Ногти с облупившимся лаком впиваются в ладони и оставляют глубокие белые полумесяцы. Роняю подбородок на грудь и делаю несколько размеренных вдохов и выдохов, пытаясь успокоиться. Но чем сильнее я стараюсь держать себя в руках, тем больше под рёбрами закручивается торнадо гнева.

— Могу прямо сейчас сказать тебе огромное спасибо и послать нахер, подруга.

— Что?

— Пошла в жопу, говорю.

Я резко поднимаюсь на ноги, и стул с грохотом врезается в стену позади. В классе тут же воцаряется тишина, и ко мне обращаются десятки удивленных взглядов. А я не могу ни на кого смотреть. Беру свои вещи и иду по проходу к первой парте, где рядом с Анжелой всегда пустует место. Рюкзак и учебник с таким шумом приземляются на стол, что вздрагивает не только Бабич, но и я. Рывком отодвигаю стул и сажусь рядом.

— О, девчонки, — прерывает затянувшееся молчание Локонов, — что, развод? Прошла любовь, завяли помидоры?

— Локон, — зову я, не оборачиваясь, — завали хлебало.

Ручка Хэнка врезается в спину, Мел склоняется через проход, но в класс заходит Ольга Васильевна, чем выбивает из меня вздох облегчения. Парням приходится отвалить, потому что начинается урок. Учительница ничего не говорит, когда замечает меня на первой парте, ещё и рядом с Анжелой, но бросает удивленный взгляд. Ещё бы — я с пятого класса неразлучна с Кристиной и на всех уроках сижу только с ней. Учителя даже не пытаются нас рассадить, потому что это неизбежно ведет к скандалу. И вот, впервые за пять лет я по собственной воле пересела от лучшей подруги. Но если бы я просидела там еще минуту, мы с Крис точно подрались бы.

Почему у меня в последнее время всё сводится к драке? Неужели я и правда веду себя как агрессивное и злобное животное?

Ольга рассказывает что-то про дуэли и Александра Сергеевича, но я слушаю её вполуха, рисуя крестики на полях тетради. Мои мысли витают далеко от кабинета литературы, и я никак не могу взять себя в руки, чтобы прислушаться к теме урока. Телефон, который стоит на беззвучном, лежит у меня в кармане, но я догадываюсь, что на нём уже десятки вопросительных сообщений от парней, которым жуть как любопытно, что же случилось. А ещё говорят, что парни не сплетничают, в отличие от девчонок. Как бы ни так.

Анжела медленно ведёт рукой по парте и приподнимает мой раскрытый учебник на пенал, а затем беззвучно опускает свой мобильник на парту так, чтобы Ольга его не спалила. На экране скрин истории из инстаграма Козловой. Выглядит она, честно, паршиво: щека на одной стороне сине-багрового цвета и сильно опухшая, из-за чего глаз не до конца открывается. Губы в трещинах, нос покрасневший, но, хотя бы, не сломан. Я бы точно услышала хруст ломающейся носовой перегородки. В углу она оставила подпись, и я приближаю фото, чтобы прочитать длиннющий список медицинских терминов.

— Она что, — шепчу, обращаясь к Анжеле, — стырила справочник из травматологии и выписала оттуда всё по алфавиту?

Бабич едва заметно улыбается, кидает взгляд на Ольгу, а затем склоняется ближе.

— Типичная драма-квин. Странно, что она не написала «перелом стопы в десяти местах».

Анжела права. У Козловой есть склонность к драматизму и преувеличению. Когда в шестом классе во время зачёта по канату она плюхнулась с высоты один метр на толстенный мат, то еще минут десять после этого ревела и причитала, что у неё точно сломан копчик.

— Или «микроинсульт жопы на фоне стресса».

— Да, — кивает Анжела и опускает длинные накрашенные ресницы, после чего едва слышно произносит. — Ты молодец, что дала ей леща. У меня самой порой руки чешутся.

У Бабич с Козловой своя невидимая война. Не знаю, за что, но девочки невзлюбили друг друга до зубного скрежета. Возможно, дело в парнях. Вражда женского пола между собой в большинстве случаев сводится к мужикам, как бы прискорбно это ни звучало.

— Девочки, — прерывает нашу тихую болтовню Ольга Васильевна, и мы тут же откидываемся на спинки своих стульев, — я вам не мешаю?

— Извините, — тихо бормочу я и до конца урока стараюсь больше не издавать ни звука.

***

Киса: Подгребайте на поле.

Пишу короткое «ок» в ответ и закрываю общий чат с парнями. Не застегиваю куртку и убираю шапку в сумку, потому что на улице тепло. Спортивное поле совсем недалеко, и я решаю пройтись пешком.

Мы с парнями разминулись после того, как я пулей выскочила из кабинета сразу после звонка и умчалась к классной руководительнице, чтобы отдать справку из больницы. А ещё мне не хотелось даже взглядами пересекаться с Кристиной. Мысль, что подруга не пыталась защитить меня перед директрисой, а сделала всё, чтобы потопить, до сих пор гремит в голове. Если кто-то из моих друзей убьёт человека, то я молча помогу избавиться от трупа, а потом унесу эту тайну с собой в могилу. По-другому и быть не может. И я точно не пойду рассказывать об этом в полицию, потому что так «правильно» и «мне потом за это спасибо скажут».

Перебегаю дорогу и оставляю за спиной хмурое здание школы. Иду по тротуару торопливым шагом, продолжая невесело размышлять о свалившемся на меня дерьме. Мамино разочарование, возможные последствия драки с Козловой, ссора с Кристиной. И Киса.

Грёбаный Кислов. Злость на то, что он сделал ночью, тесно сплетается в груди с обидой. Он оставил меня в этом одну, а сам всё забыл. Стёр из своего сознания так же, как и смел границу нашей дружбы. Да как он посмел?

Мои мысли то и дело возвращаются к его горячим губам с привкусом виски и слишком обжигающим пальцам. Иду и борюсь с желанием задрать футболку под курткой и убедиться, что прикосновения Кисы не оставили на мне ожогов. Теперь мне будет ещё труднее делать вид, что мы «просто друзья». Точнее, для него-то и правда друзья, а я готова расшибить лоб в молитве о том, чтобы повторить эту ночь. На этот раз без парней и падающих шкафов.

Разве это честно? Первый шаг сделал он, а страдать теперь мне. И радоваться бы, что в каком-то смысле ничего не случилось, а значит, это не усложнит нашу дружбу, но почему-то мне кажется, что все никогда не было таким сложным, как сейчас. Может, стоит плюнуть на всё и просто поговорить? В конце концов, человеку для того и дан язык.

Из размышлений меня выдёргивает оглушительный звук мотора. Делаю шаг в сторону, потому что кажется, что драндулет на полной скорости влетит мне в спину. Мотоцикл тормозит рядом, коснувшись колесом бордюра, и у меня вырывается едва слышный стон, когда я узнаю фигуру в чёрном кожаном костюме.

— Привет, красотка. — Рауль Кудинов снимает шлем и одаривает меня ленивым изгибом губ. Его волосы растрёпаны после езды, и он поправляет их одним небрежным взмахом руки. Уверена, он тысячи раз репетировал этот жест перед зеркалом.

— Привет, Рауль, — поправляю лямку на плече и складываю руки на груди. — Решил покрасоваться или так, мимо проезжал?

Парень смеётся в ответ, и его улыбка становится шире, но у меня внутри ничего не ёкает. Даже мурашки трепета не ползут. Ничего, абсолютная пустота. Рауль Кудинов привлекает меня так же, как и обструганный кусок бревна. Хотя, на бревно от усталости присесть можно. А Кудинов бесполезен по всем фронтам. Ей богу, залежалая пицца недельной давности вызывает у меня большее возбуждение, чем этот ёбырь-террорист.

— Еду в офис к отцу. А ты меня ждала и выискивала в толпе?

Его неприятный взгляд скользит вниз по моей фигуре, и он облизывает губы. На мне яркая оранжевая куртка, кроссовки и джинсы с широкими штанинами. Чего он облизывается, никак в толк не возьму.

Становится неуютно. Не знаю, что девушки находят в Рауле симпатичного и привлекательного, но каждый раз, когда он смотрит на меня, я чувствую себя кроликом перед удавом. Это далеко не самое приятное чувство, и точно не способствует развитию каких-либо хороших взаимоотношений. А ещё где-то в затылке продолжает настойчиво биться жилка с мыслями о Кисе. Долбаный Кислов.

— Слушай, Рауль, — переминаюсь с ноги на ногу и засовываю руки в карманы куртки, — лучше объясниться на берегу. У меня есть парень. Так что, если ты имеешь на меня какие-то виды, то забудь. Вот.

Чувствую, что краснею, и это бесит. Сейчас Кудинов скажет, что у меня завышенная самооценка, и на деле я ему не нравлюсь. Парни всегда так делают, чтобы не чувствовать себя ущемлёнными после отказа.

— Дай угадаю, — вскидывает брови парень, продолжая улыбаться, и присаживается на сидение мотоцикла, — один из той компашки, с которой ты тусуешься? Камон, Оля, это же смешно.

Настала моя очередь вскинуть брови в немом удивлении. Что смешного, не понимаю.

— Они же глупые малолетки. А ты, — он ведёт ладонью в воздухе вдоль моей фигуры, и я неосознанно делаю маленький шаг назад, — слишком хороша для этой школоты.

— Следуя твоей логике, я тоже малолетка.

— Нет, — Рауль качает головой, и его улыбка становится снисходительной. — Ты другая. Ты старше, взрослее своих сверстников. Тебе нужен настоящий мужчина, а не мальчик. Подумай об этом.

Кудинов перекидывает ногу через сидение, надевает шлем и, взревев мотором, срывается с места, оставляя меня в недоумении взирать на его стремительно удаляющуюся фигуру. Настоящий мужчина? Он себя-то имеет в виду? Если бы можно было взять и раздать самооценку Кудинова всем нуждающимся, в мире не осталось бы закомплексованных людей.

— Дебил, — мрачно бурчу себе под нос.

Встряхиваю головой, прогоняя мысли о Рауле, и сворачиваю по тропинке, ведущей во дворы, чтобы срезать путь.

На старом футбольном поле, неподалеку от холмистых вершин, подростки гоняют мяч. Бреду в высокой жухлой траве в сторону трибун, с которых давным-давно растащили яркие пластиковые сидения. Один из знакомых на поле окликает меня по имени, и я приветственно вскидываю ладонь, направляясь к своим друзьям.

Мел развалился на деревянных сидениях, рядом с ним вижу начатые бутылки пива; Киса стоит рядом с Хэнком, и они о чём-то эмоционально разговаривают. Точнее, Хэнк стоит и качает головой, а Киса туда-сюда сгибается и разгибается, чем-то возмущаясь. Трачу несколько секунд, чтобы замедлить шаг и полюбоваться парнем и его забавно взъерошенными волосами. Заметив моё приближение, Киса вскидывает указательный палец и громко произносит:

— А ну, Чехова, быстро отвечай: Рауль красивый?

Глупо хлопаю ресницами в ответ и не замечаю маленькую ямку под ногами. Оступаюсь и едва не лечу плашмя на землю. Неужели Киса видел меня с Кудиновым? Да быть такого не может.

— С чего вдруг такой вопрос?

Подхожу ближе, и Хэнк закидывает ладонь мне на плечо, притягивая для приветственных объятий. Опускаю ладонь на талию друга и улыбаюсь, коснувшись щекой его груди.

— А Мел у нас, оказывается, начал рубиться в мужской красоте. Говорит, что Рауль красивый!

Мел пожимает плечами, изобразив стеснительную улыбку, и тянет мне ладонь, по которой я шлепаю, и мы стукаемся кулаками.

— Ну, если объективно, то Рауль не урод, — вскидываю брови, глядя на Кису, и облокачиваюсь на Хэнка, спрятав руки в рукавах куртки. — Но есть в нём что-то скользкое.

— Вот, — друг перегибается через металлические проржавевшие поручни и с хлопком опускает ладонь мне на плечо. — Чехова шарит, моя девочка! А то я не могу понять, как у остальных мозг устроен, что они все липнут к этому хуесосу.

— Ну, в глазах остальных он красивый, — пожимает плечами Мел.

— Он сегодня мне затирал про тему эту голубую, — делится Киса, глядя на нас с Хэнком. — С Дантесом и этим, как его... Как звали второго?

— Геккерном?

— Да, с ним. Реально было?

Вполуха слушаю историю Мела об усыновленном Дантесе, которому тогда было уже за двадцать, и у него был живой отец. Переминаясь с ноги на ногу, опускаю ладони на холодный поручень и бросаю взгляд на Кислова. Он внимательно слушает Егора, жуя жвачку, от чего острая линия его челюсти выделяется сильнее, и перебирает пальцами шнурки на спортивных штанах, завязывая в бантик. Кровь приливает к лицу, потому что я вспоминаю, как эти же длинные пальцы ночью развязали завязки на моих шортах.

В кармане вибрирует телефон, выводя из ступора, в котором я продолжаю пялиться на штаны друга. Прочистив горло, вытаскиваю мобильник, чтобы прочитать сообщение.

Рита Грошева: Чехова, ты пойдешь на кастинг?

Морщусь и тихо вздыхаю. Я совсем забыла про рекламу.

Я: Не могу, ты же видела мои губы.

Рита Грошева: Да можно же замазать! Говорят, что приезжает съемочная группа аж из самой Москвы! Это же такой шанс!

Я: Сорян, но мне сейчас правда не до съёмок. Но ты попробуй, обязательно!

Рита Грошева: Думаешь, стоит?

Я: Конечно. Давай, вали на кастинг, потом напишешь, как всё прошло.

Рита Грошева: Ты лучшая! Спасибо! Если я стану знаменитой, то во время награждения обязательно упомяну тебя и твою мотивацию.

Я: Договорились, я запомнила.

— Получается, — Киса садится на трибуну и откидывает затылок на поручень, окидывая нас задумчивым взглядом, — Пушкина завалил пидорас?

— Получается, что так, — кивает Егор.

Воцаряется тишина, и мы разрываем её смехом. Я чешу пальцами нос, улыбаясь, и опускаю глаза на экран телефона, когда на него снова приходит уведомление. На этот раз от Рауля, который прислал мне какую-то фотку. Двигаю по дисплею большим пальцем и закрываю уведомление, не посмотрев на содержимое.

— Да кто тебе там надрачивает? — вскидывает тёмные брови Киса и хлопает по трибунам рядом с тобой.

Пролезаю под ржавыми перекладинами и сажусь на скрипучие доски. Рука Кислова немедленно опускается на моё плечо. И этот жест выглядит настолько обычным и естественным, что аж щемит в груди. Ненавижу тебя, Киса. Ненавижу и люблю одновременно.

— Рита, — опускаю подробности про Рауля, потому что не хочу рассказывать о встрече с парнем и оправдываться за то, что он всё ещё не в чёрном списке. — Она спрашивает, пойду ли я на кастинг для рекламы пирожного.

— О, точняк, — кивает Киса, — и чё ты?

Я вскидываю ладонь и показываю на опухшие губы с бордовой раной и тёмные круги под глазами от недосыпа.

— Как я с таким лицом пойду? Чтобы сыграть бомжиху, которую не пустили в пекарню погреться?

— Да ладно тебе, Оль, — Боря носком обуви задевает мой кроссовок, — всё у тебя нормально с лицом. Почти незаметно.

— Да нет, нахер эти съёмки, — рука Кисы крепче сжимает плечо. — Ещё неизвестно, как они эти кастинги проводят. Вдруг скажут трахаться со всей съёмочной командой. Нахуй надо.

— Блин, ты серьезно? — поворачиваю голову, и наши лица оказываются в смертельно-опасной близости друг от друга. — Что ж ты раньше не сказал? Тогда я пойду на кастинг!

Привстаю, делая вид, что спешу, бегу и теряю тапки, но тут же падаю назад, потому что ладонь Кислова перехватывает меня поперёк талии.

— Да нихера! — Он крепко сжимает моё запястье, и я от восторга захожусь в молчаливом визге. — Побежала она, побежала! Сиди и не рыпайся.

— А то что? — интересуюсь я, глядя на Кису с вызовом.

Ну, давай, скажи, что сделаешь? После сегодняшней ночи Киса вряд ли сможет меня удивить.

— А вот это мы с тобой обсудим без свидетелей.

— М, — усмехаюсь, качая головой, и снисходительно хлопаю парня по колену, — ясно всё с тобой, Вань.

Мел что-то говорит Хэнку, тот ему отвечает, но я не слышу их — Киса склоняется ближе и, задевая мочку уха губами, совсем тихо произносит:

— Хочешь знать, что я сделаю? Выпорю, солнышко. Грубо и жёстко. Поняла?

Из горла вырывается нервный смешок, и я отталкиваю смеющегося друга от себя. Глупо, но мне даже обидно, что он произнёс это в шутку.

— Уйми свои порывы, Кристиан Грей, — протягиваю руку к Егору. — Мел, дай пиво.

Прижимаюсь губами к зелёному горлышку и делаю большой глоток. Холодный напиток стекает по пищеводу, понемногу остужая разгорячённое тело. Чувствую на себе пристальный взгляд и поворачиваюсь к Кисе. Его губы изогнуты в дерзкой ухмылке, а тёмные глаза спрятаны под чёлкой. В одной руке он держит бутылку пива, а вторая касается моих волос, собранных в хвост. Он накручивает пряди на пальцы и отпускает, а после цепляет резинку и тянет вниз, чтобы распустить уже взлохмаченную причёску.

Грёбаный Кислов, что ты со мной делаешь?

***

Торможу на тротуаре и вскидываю руку с зажатым в ней вибрирующим телефоном.

— Я вас догоню.

Хэнк с Мелом кивают и идут к входу в гостиницу, а Киса тормозит и вскидывает к груди пальцы, сложенные в кривое сердечко. Демонстрирую ему средний палец, а он закатывает глаза, хватаясь за грудь и изображая смертельное ранение. Усмехаюсь и отворачиваюсь, чтобы принять звонок.

— А ещё дольше можно маму морозить? — ворчит родительница, начав разговор без приветствия.

— И я рада тебя слышать, мам.

— Прекрати паясничать. Ты где сейчас?

— Возле гостиницы.

— И что ты там забыла?

Прикусываю язык, чтобы не ляпнуть: «А с каких пор тебя интересует где я и что делаю?». Обычно её устраивает тот факт, что я хожу в школу, а ночи провожу дома. А на то, что я делаю всё оставшееся время — ей плевать, даже если она утверждает обратное.

— Мелу надо у отца что-то спросить.

— Кому? — не понимает мама; за одиннадцать лет, что я дружу с парнями, она так и не запомнила их имена.

— Егор Меленин.

— Не знаю такого, — бросает мама и переключается на другую тему. — Я что звоню: мы в понедельник приедем с Лизой, поэтому приготовь и её спальню. Застели постель и приберись: пыль, полы, ну как обычно всё. А еще сходи в магазин и купи её любимые кукурузные хлопья и йогурт.

— Я понятия не имею, какие хлопья она любит, — засовываю ладонь в передний карман джинсов и опускаю глаза на свою обувь.

— Как ты можешь не знать, что любит твоя младшая сестра?

— А Лиза знает, какие кукурузные хлопья нравятся мне? — интересуюсь как бы невзначай и перевожу взгляд на вход в гостиницу. Парней не видно.

— Ей семь, она не обязана этого знать, — отрезает мама, и я хочу тут же сбросить звонок.

Я ненавижу хлопья. Вообще. Любые. До блевоты ненавижу.

— Пришлю тебе список продуктов, — продолжает родительница. — Мы задержимся на пару дней или неделю — зависит от серьезности инцидента. Ты знаешь, что Анечка сегодня в школу не пришла из-за тебя?

Конечно, мне же еще человек двадцать сказали за это «спасибо».

— Да, знаю. Мы же в одном классе учимся.

— Тебе хоть перед одноклассниками было стыдно за своё поведение?

У мамы просто фантастическая способность игнорировать всё, что мешает ей строить собственную реальность. Она прекрасно знает, что весь — реально весь — класс ненавидит Крысиную морду. Только Маша из параллели общается с ней. И про прозвище Козловой мама тоже знает. А теперь делает вид, что верит, что одноклассники должны были зачморить меня за драку. Настроение падает ещё ниже и пробивает новый уровень дна.

— Да, мам, мне очень стыдно. А ребята из класса готовят для меня костёр, чтобы с позором сжечь в понедельник. Прямо как в Салеме во время охоты на ведьм.

— Боже, — тяжелый вздох вырывается из динамика, — и как с тобой можно нормально разговаривать? — На заднем плане раздаётся голос Лизы; сестра произносит что-то невнятное. — Ладно, мне пора. Увидимся в понедельник. Надеюсь, до этого времени ты не вляпаешься во что-то ещё. Побереги мои нервы, Оль. Пока.

Она даже не дожидается моего ответа и сразу бросает трубку. Пару секунд смотрю на экран, считая вдохи и выдохи. Интересно, через сколько времени мама снова станет на прощание говорить, что любит меня? Блокирую телефон и убираю в карман.

Мужчина в чёрной куртке, из которой торчит розового цвета футболка, в шапке и в тёмных очках едва не сбивает меня с ног возле ресепшена. Сдвинув очки на нос, он окидывает мою фигуру внимательным изучающим взглядом и странно хмыкает. Извиняюсь и пытаюсь протиснуться мимо, но он цепляет пальцами ткань моей куртки.

— На кастинг пришла?

Говорит он вальяжно, даже надменно. Словно его утомляет, что меня надо ещё и спрашивать о чём-то. Задерживаю взгляд на его пальцах, и он тут же убирает руку.

— Нет.

— Почему же? Не слышала, — он обводит зажатым в руке ключом от номера холл гостиницы, как будто это должно что-то означать, — что для кондитерской снимают рекламу? Нам нужна актриса на роль русалки.

— Да, я знаю, — киваю и делаю шаг назад. — Хорошей съёмки вам!

Вскидываю руки и сжимаю ладони замком, жестом показывая, что я действительно искренне желаю удачи. Мужчина, видимо режиссёр, снова хмыкает и проходит мимо, направляясь к лестнице. Он минует сидящих на ступенях Кислова и Хенкина и исчезает на втором этаже.

— Вы кино снимаете? — интересуется Киса у парней, сидящих в кресле напротив.

— Мультики, — отвечает один из них, уставившись в телефон.

— Да ладно, я ж серьёзно.

— Рекламу.

— А, — тянет Кислов и улыбается, кивая Хэнку, — кондитерская фабрика господина Куди-и-и-нова!

— А я пробовал это пирожное, действительно вкусное. «Фантастика» же называется? — отзывается второй парень.

— «Фантазия», — поправляю я его, проходя мимо. Облокачиваюсь на перила рядом с Кисой и перевожу взгляд на Мела, беседующего с отцом.

— Кстати, — Кислов поднимается на ноги и идёт к креслам, — если надо чё, у меня есть на пробу. Будет по кайфу — завтра привезу ещё.

Перевожу многозначительный взгляд на Хэнка, и он пожимает плечами. Нас обоих раздражает «работа» друга, но мы оба знаем, что говорить ему об этом в стотысячный раз просто нет смысла. Киса всегда и всё делает по-своему.

Один из парней съёмочной команды изображает пальцами телефон, прикладывая к уху, и Киса кивает ему, расплывшись в довольной ухмылке. Он вразвалочку идёт к ресепшену, и его громкий голос разносится по всему холлу:

— А эротические сцены будут? — Он наклоняется к женщине, которая, судя по всему, тоже приехала с командой из Москвы. — Я, если что, очень свободный и сексуальный!

Вот же паразит. Очень свободный, ну ещё бы. А с «сексуальным» у меня даже язык не повернётся поспорить. Отвратительный и сексуальный. Господи, ну за что мне это всё? Любила же я мужиков из книг и сериалов, почему нельзя было продолжать сохнуть по ним? Какой, к чёрту, Кислов!

Женщина что-то негромко отвечает Кисе, и он усмехается.

— Ты местная?

Не сразу понимаю, что обращаются ко мне. А ведь я так и застыла посреди холла, даже когда Хэнк прошел мимо. Парень, что договорился с Кисой о товаре, смотрит на меня с явным интересом, разглядывая. На вид ему лет двадцать пять, но трудно понять точно из-за лысой головы, которая, как будто, размывает границы возраста.

— Ага, — киваю и тут же перевожу взгляд на спину Кисы.

— Значит, ты знаешь, где тут можно попить вкусный кофе? — продолжает парень и улыбается, когда я поворачиваюсь к нему, с трудом оторвавшись от Кислова, флиртующего с взрослой тёткой. — Может, проведёшь мне небольшую экскурсию?

Он что... пытается познакомиться? Похоже, что мое замешательство отражается на лице, потому что парень привстает, одёргивает штанину и протягивает мне ладонь.

— Я Дима.

— Оля, — киваю я и жму его руку. Ладонь сухая, тёплая, даже немного горячая, а рукопожатие крепкое.

У Кисы совсем другие руки. Ладонь ближе к запястью тёплая, а длинные пальцы всегда холодные, как ледышки. Он постоянно кладет их мне на шею, чтобы согреть. И когда Ваня берёт меня за руку, то будто обнимает её — пальцы обвивают запястье и задерживаются, массируя выпирающую косточку.

— Так что, Оля, — парень из съёмочной группы демонстрирует свой телефон, — как насчет экскурсии?

Я принимаю решения за долю секунды. Как там говорят: клин клином вышибают? Если я буду концентрироваться на других парнях, то смогу избавиться от мыслей о своём лучшем друге? Должна. Нужно срочно избавляться от них, пока я еще способна соображать и отличать реальность от собственных фантазий и желаний.

— Конечно, с удовольствием покажу тебе наш город, — я улыбаюсь и протягиваю ладонь, в которую Дима вкладывает свой смартфон.

Пальцы беззвучно стучат по экрану, набирая номер телефона. Нажимаю на вызов, и мой мобильный откликается глухой вибрацией кармане. Возвращаю телефон парню и поправляю волосы, убирая их с лица.

Даже не знаю, что чувствую прямо сейчас. Когда всю жизнь живешь в небольшом городке, в отдельном мире школьников, который почти не соприкасается с туризмом, со временем понимаешь: ты знаешь всех, а все знают тебя. В таких курортах не до конца и понимаешь, кто является фоном города — мы или приезжие. Мы здесь не знакомимся. Никто не спрашивает номера телефонов. Кажется, мы все родились со встроенными контактами всего города в голове. Поэтому во мне зарождается трепет — со мной познакомились! Прям как в фильме! Это интригует и заставляет предвкушать что-то эдакое.

— Чехова, не тормози!

Я вздрагиваю, услышав грубый оклик. Киса стоит на верхней ступени и нетерпеливо переносит вес с пяток на носки и обратно, ожидая меня.

— Мне пора, — делаю шаг в сторону и смотрю новому знакомому в глаза.

А он ведь симпатичный, очень даже ничего. Но не такой, как Киса.

Едва сдерживаю порыв влепить себе затрещину. Как можно смотреть на одного парня и мыслями бросаться в объятия к другому? Чехова, проснись!

— Я позвоню, Оля, — улыбается парень и показывает тот же жест, каким он договаривался с Кисловым о «кайфе».

— Буду ждать, Дима.

Миную застывшую, как статуя, фигуру Кисы и нарочито бодрым шагом спускаюсь вниз. Толкаю дверь и выхожу на свежий воздух. Только сейчас замечаю, что на улице пахнет ранней весной — мокрым асфальтом и талой землей.

Глухие шаги раздаются позади, и Киса тоже выходит из гостиницы. Он ничего не говорит, только тормозит рядом, когда я подхожу к Мелу и Хэнку.

— Ольга, — тянет гласные Егор и посылает мне томный взгляд и загадочную полуулыбку, — у тебя что, появился новый знакомый?

— Да, — смеюсь и подхватываю друга под руку, и мы идём прочь от гостиницы, — знакомство как в лучших любовных романах! Позвал выпить кофе и прогуляться по достопримечательностям нашего города.

— Что за романы ты читаешь, если это дерьмо — лучшее? — доносится недовольное ворчание Кисы за спиной.

— Бла-бла-бла, — не оглядываясь, вскидываю ладонь и изображаю ею болтливый рот Кислова. — Завидуй молча, солнышко.

Слышу его недовольное пыхтение и почему-то не могу сдержать торжествующей улыбки.