Метка Мародёров

– Так вот чем вы занимались! Искали вход в катакомбы! – Люси неодобрительно покачала головой и, аккуратно поправив выбившуюся из причёски прядь, вновь посмотрела Азамату в глаза. – Полагаю, мероприятие успехом не увенчалось?

– Именно, – сокрушённо откликнулся мальчик, задумчиво помешивая ложкой остывший чай. Видеть Люси вновь после долгой разлуки было, несомненно, приятно, но разговор намечался не из лёгких.

– Знаешь... Я надеялась, что у Лео хватит ума не лезть в лабиринты, но... Его желание заняться этим делом удивляет меня меньше, нежели то, что ты поддержал его инициативу. Ты всегда казался мне более... рассудительным.

– Это было важно! – не сдержавшись, воскликнул Аза, но тут же пожалел о столь яркой эмоциональной вспышке. – Мы просто должны были попытаться выяснить правду, – уже спокойнее сказал он. – Мы имеем право действовать по своему усмотрению, разве нет?

– Нет! – голос Люси звенел от недовольства. Азамат вжал голову в плечи: никогда ещё он не видел сестру Лео выведенной из себя. Похоже, теперь этот пробел будет заполнен. – Пойми, Азамат, есть тайны, которые не нужно раскрывать! Прошлое, которое нельзя ворошить! И катакомбы... – девушка на секунду запнулась, словно не находя нужных слов, но тут же взяла себя в руки и решительно вскинула голову: – Это не место для прогулок. Там нечего искать. Как вы не понимаете, что так только наживёте себе неприятности!

– Ты не знаешь, о чём говоришь!

– Знаю, Аза, знаю! – воскликнула Люси. Посмотрела ещё раз на мальчика с застывшим на лице протестом – и глубоко вздохнула. – Мы ещё продолжим этот разговор, но не сегодня. Поздно. Спокойной ночи.

Девушка, грациозно развернувшись, в своей обычной манере, словно и не было этой короткой перепалки, удалилась из комнаты, осторожно прикрыв за своей спиной дверь. Азамат остался сидеть за столом, всё так же вороша ложкой чаинки.

– Как бы Люси к нам ни относилась, как бы ни понимала, она всё равно остаётся взрослой, - пробормотал он себе под нос, будто обращаясь к какому-то невидимому собеседнику. – А взрослые все одинаковы: им лишь бы правила соблюдали. А дальше хоть трава не расти...

***

Люси сидела на жёсткой кровати, обхватив колени руками – совершенно не по правилам приличия. Она думала о том, сколь сильно заблуждаются в своих идеалах дети. Как упрямы они, не желая принимать утверждений на веру. Как амбициозны, думая, что высшие смыслы, не покорившиеся прежним поколениям, сами собой откроются им, новым людям.

Аза не знал того, что было связано неразрывной цепью с этим завораживающим словом – катакомбы. Для Люси оно значило многое: опасность и смерть, надежду и спасение, путь к свободе... и самую страшную тюрьму. Да, Аза не знал её чувств, не знал об опасностях, скрывающихся в закоулках заброшенных коридоров, но незнание не освобождает от ответственности. Об этом мальчику и её брату следовало бы помнить, как помнила она сама тот день, когда впервые прошла катакомбы насквозь.

– Быстрее! Ну же, не мешкай!

– Я устал! И здесь так темно и сыро... Давай вернёмся!

– Не ной! Мы идём только вперёд, как птицы, летящие на юг, помнишь? Они не возвращаются до весны... И мы не вернёмся, пока не придёт время.

– А когда оно придёт?

Глухие голоса отдавались от стен и высоких потолков, теряющихся во мраке, и терялись в невидимой дали. Помещение было тёмным настолько, что зона видимости ограничивалась сантиметрами пятью, не больше. И воздух... Такой затхлый воздух, плотный, как желе... Стесняющий движения, мешающий размышлять... Заползающий гадостным слизнем внутрь, заполняющий лёгкие, обжигающий и жаром, и холодом дыхательные пути одновременно.

Они шли медленно, еле передвигая ноги, чтобы не запнуться о выступающий камень, пробивая путь через тьму огоньком от едва колеблющегося пламени свечи. Огонёк вдруг дрогнул, поднялся выше и выхватил из сумрака красивое бледное лицо девочки. Чёрные круги под глазами и худое лицо свидетельствовали об усталости и изможденности: она многие ночи провела без сна. Она передвигалась по коридору на ощупь, правой рукой постоянно упираясь в выложенную из огромных булыжников, покрытых странной резьбой, стену. Маленький брат судорожно цеплялся за локоть, и девочка боялась, что он нечаянно заденет свечу. Она уже не один раз принималась бранить себя за самодурство, за решение спуститься в запретные катакомбы и, главное, за то, что увлекла меньшого ребёнка, так старательно подражавшего старшей сестре. Но так было лучше для них обоих – страшнее, рискованнее, но всё же разумнее. Из подземелий, по крайней мере, можно было выбраться. Чисто теоретически...

Дети передвигалась по мрачным проходам уже долго. По крайней мере, так казалось обоим. Но подземелье... оно словно бы жило по своим законам: секунды здесь могли показаться вечностью, сутки – пролететь как один миг. Подземные лабиринты крали человеческие эмоции и мысли, заменяя их болью и чувством отчаяния... Из катакомб был выход – но как чертовски далёк был он, как несправедливо труден был путь!

Говорят, надежда умирает последней. Если, конечно, ты сам не отдашь концы вместе с угасающей искрой этого чувства...

Длительный переход порядком утомлял, и силы плохо подготовленных к таким марш-броскам ребят были уже на исходе. Запасы терпения и веры тоже потихоньку истощались. Они никогда не выберутся отсюда. Никогда... Никто не узнает, куда они исчезли, никто не будет пытаться это выяснить. Их постигнет тот же печальный конец, что и многих других: грязные, пыльные, трухлявые скелеты не были редкостью в заброшенных коридорах катакомб. Порой попадались длинные лучевые или бедренные кости, лежавшие друг от друга на огромном расстоянии, словно их кто-то с силой оторвал от туловища и утащил... Но самым жутким фактом, заставлявшим стынуть в жилах кровь, было другое. В некоторых местах булыжники неосвещённого прохода были покрыты целыми грудами свежих частей скелета. Белых-белых, словно здоровые зубы, испещрённых сетью желтоватых нитей костной "паутинки", будто бы отполированных. Без единого пятнышка крови или куска плоти...

Холод обнимал одиноких путников, пробирая до костей, сковывая льдом самую душу. Последние здравые мысли вырывались этим морозом, почти что живым и мыслящим, из головы, словно сорные травы с грядки. Он выжигал хаотичные мысли, бившиеся в мозгу подобно запертым в прозрачной банке мотылькам, словно безжалостное пламя, его точная копия и вечный противник, придавало ему сил. Когда-то достаточно было закутаться в тёплую шаль, чтобы защититься от пагубного воздействия низких температур, уступавших лишь дюжину градусов воздуху снаружи. Теперь же, когда город наземный, опутанный паутиной интриг, тонул в крови, город подземный отдавал всё тепло до последней капли ему, будто стремился поддержать пламя в разгоревшихся кострах Преисподней. И катакомбы были холодны и мертвы, как бездыханное тело. Они крали чужую энергию, чтобы сохранить себе жизнь.

Непонятно откуда приходившие слабые порывы ветра грозились затушить и так уже слабенький огонёк тающей свечи. Если он потухнет окончательно, это будет означать конец. Свет в этом царстве тьмы и мрака – единственный оберег и единственное оружие, единственный друг и помощник... Единственная гарантия жизни. Не станет свечки с подтаявшим воском, пропадёт её бледное, чуть живое пламя – угаснет с ним и последний, такой же слабенький, шанс на спасение.

Сопротивляться холоду и накатывавшим вместе с ним ужасу и панике становилось всё труднее. Почти невозможно. А, может, бросить всё? Прекратить жалкие попытки сопротивляться? Бросить и сдаться... Сесть, прислонившись спиной к грубым и неровным булыжникам каменной кладки, затушить огонёк и остаться в таком положении ждать скорой смерти... Смерть, она ведь не такая уж и страшная. Просто закрываешь глаза, и всё. И тебя больше нет. Нет. Нет...

Ладони невольно сжались в кулаки от осознания собственного бессилия. Может, Люси бы и бросила всё, но... Её руку всё ещё крепко сжимал маленький брат. У него, как и у неё самой, никого теперь не осталось. Нельзя его бросить. Нельзя предать. Значит, нужно идти... и обязательно найти путь к спасению.

Огонёк жалобно дернулся от очередного порыва ветра, колыхнулся, словно по нему, как по озерной воде, пробежала рябь... Дрогнул и... потух. Потух, не оставив и следа. Потух... Свеча выпала из ослабевших рук, глухо ударившись о каменные плиты.

Нечему теперь было защитить детей от лютого монстра, притаившегося в самых глубинах сознания, словно в закрытом на многие замки заброшенном подвале старого дома. Эти «замки», когда-то прочные и неподвластные времени, теперь стали хрупки и держались с трудом. Держались, пока держался огонёк. А теперь... теперь «монстр», таившийся в самой глубине, вырвался наружу, разлившись по венам сотнями противоречивых чувств: тоской, одиночеством, страхом, непониманием, злостью на себя и на других. Всем тем, что их всегда учили держать под контролем, не позволяя даже крохотным росткам чувств взрасти. Теперь, оказавшись на свободе, весь этот негатив полностью захватил сознание, загубив те самые тонкие надежду и веру, что единственные были способны поддержать в человеке если не жизнь, то хотя бы стремление к жизни.

– Мне страшно, Люси. Давай вернёмся! – Лео осторожно потянул рукав платья сестры, и этот простой жест будто бы вернул девочку в реальность. Она старшая. Она ответственна за маленького человека, стоящего рядом с ней. Нельзя терять голову. Не сейчас.

И, собрав остатки воли в кулак, Люси через силу улыбнулась и, присев на корточки, чтобы смотреть брату прямо в глаза, положила руки ему на плечи:

– Не бойся. Знаю, здесь темно и гадко... Но наш папа тоже ходил здесь. Ему не было страшно. И ты не бойся, хорошо?

Глаза с трудом улавливали в темноте очертания двух детских фигур. Люси едва различала лицо брата, а тот едва ли видел её ласковую улыбку, но это не имело никакого значения. Потому что они были рядом и за то время, что жили бок о бок, изучили каждый жест друг друга.

Мальчик неопределённо шмыгнул носом, явно не веря её словам.

– Ну же, чего ты? Помнишь, ты говорил, что хочешь стать генералом и командовать настоящими войсками? Но ведь командир должен быть образцом для подчинённых. Ему не подобает бояться темноты.

Лео быстро глянул на неё – Люси заметила, как поднялась и опустилась, словно в кивке, его голова – и вновь упёрся взглядом в пол. Генералом, сильным и храбрым, ему стать хотелось, но темнота давила и шевелила в голове тайные страхи. Он попытается быть смелым... но это так сложно!

– Я не испугаюсь. Честно, – пообещал он, и Люси одобрительно потрепала его по плечу.

– Вот и молодец. Хорошо... А теперь... – девочка на секунду замолчала, как делала всегда, когда хотела рассказать о новой придумке. – Давай сыграем в одну хорошую игру?

– В какую?

– Нужно пробежать по коридору до лестницы. До неё далеко, поэтому побежим быстро-быстро, чтобы поскорее там оказаться. А если выиграешь, я тебе подарю что-нибудь хорошее.

– Что? Что ты мне подаришь, если я буду первым? – в глазах брата, верно, вспыхнул детский азарт и предвкушение чего-то интересного, и Люси тихонько – так, чтобы он не заметил, – вздохнула. Для него это обычные догонялки, за которые, вдобавок, обещан чудесный приз. Конечно, ему хочется победить. Знал бы он, как знала это сестра, что истинная награда за выигрыш куда ценнее ярмарочной побрякушки, которую мальчик, должно быть, уже успел себе вообразить: это было состязание со смертью, а вовсе не детская забава. Но Лео не стоит мучить себя лишними тревогами, не на его плечах лежать грузу ответственности: она ему ничего не расскажет, пока этот вопрос не перейдёт в ранг жизненно важных.

– Я... – голос плохо слушался от усталости, но нельзя было позволить ему дрожать. – Я подарю тебе перстень. Тот, который достался мне от мамы. Он же тебе нравится, да?

– Очень! Ты правда мне его отдашь, правда?

– Если выиграешь, – Люси положила руку на плечо брату, который будто бы забыл о недавней усталости и страхе и ёрзал на месте в ожидании испытания. – Только нужно соблюдать правила, помнишь? Никуда не сворачивать. Бежим прямо, до лестницы. На счёт три, – она прокашлялась, как судья, отсчитывающий время. – Раз. Два... Три!

И они побежали. Шаги гулко отдавались под сводчатыми потолками, и по спине Люси бежали мурашки от осознания того, что этот шум мог привлечь к ним внимание тех, кто остался далеко за спиной. Её успокаивало только то, что ушли они достаточно далеко. Девочка не видела брата, но слышала, как он прерывисто дышал где-то рядом. Бежит... Старается. Люси немного ускорила шаг: она знала, что Лео не отстанет. Он всегда успевает за ней. Больно уж шустрый.

Грубо вытесанные из скальной породы ступени неожиданно выступили из темноты, и дети остановились прямо перед ними, тяжело глотая ртом воздух.

– А я первый! Ты видела? Я прибежал раньше! – хвастался Лео, прерывисто и часто дыша. Они передвигались в кромешной тьме, и лишь привыкшие к ней глаза не дали детям сбиться с пути. По дороге Люси временами протягивала в сторону руку и кончиками пальцев прикасалась к шероховатому влажному камню стен, чтобы представить ширину коридора и лишний раз убедиться в верности взятого направления. К счастью, каменные плиты, покрывавшие пол под ногами, были подогнаны друг к другу достаточно плотно. Иначе уберечь ребят от того, чтобы не растянуться, запнувшись, во весь рост, мог бы лишь счастливый случай.

– Молодец. Молодец... – похвалила брата Люси, вслушиваясь в тишину подземелий. Собственное громкое дыхание мешало разобрать, не творилось ли чего в боковых коридорах, но вдруг какой-то резкий, совершенно неестественный звук привлёк дыхание девочки.

– Тихо! – Люси, резко подавшись вперёд, зажала рукой рот Лео, всё ещё радующемуся недавней лёгкой победе. – Мы... – голос вновь дрогнул помимо её воли. – Мы сейчас сыграем ещё в одну игру. Нужно идти очень тихо, будто ты гвардеец, крадущийся за опасным преступником, который не должен узнать о его присутствии. Представил, как он себя ведёт? Молодец... И мы сейчас так же пойдём: тихо и осторожно. А будешь шуметь – результат забега не считается.

– Так не честно! Ведь я выиграл! – Лео неосторожно повысил голос, и Люси шикнула на него, приложив в знак молчания палец к губам:

– Я же сказала: не шуметь! Ты же хочешь получить перстень?

Брат нахохлился, но промолчал. А когда девушка протянула ему руку, неслышно, словно тень последовал за ней.

На верхней площадке их встретило препятствие, на которое и рассчитывала Люси, задумывая вторую часть «игры»: сразу за лестницей, замерев, словно статуя, стоял стражник из новых, подняв над головой руку с горящим факелом. За его спиной зиял освещённый проём – выход из заброшенных подземелий.

Люси знала, что произойдёт дальше, но не могла этого предотвратить. Ведь не бежать же обратно, в катакомбы? Нет... Нет!

Всё дальнейшее отложилось в сознании девочки в виде череды бессвязных картинок. Словно дурно проявленные кадры киноленты, смутные образы всплывали перед её глазами... и исчезали, чтобы спутаться с обрывками других воспоминаний.

Вот стражник грубо схватил её за руку... Лео, маленький и юркий, ускользнул от тяжеловесного мужчины: конечно, этой громадине не тягаться с ним в ловкости...

А потом... Люси не помнила, как, но она вытащила у охранника револьвер. Старый, тяжёлый. Она уже держала когда-то такой в руках: с трудом уговорила отца дать его рассмотреть. Девушкам не полагается стрелять – вот о чём думала она, медленно, словно во сне, но точно, будто проделывала это уже много раз, взвела курок и прицелилась, зажмурив зачем-то один глаз. Громоздкое оружие плохо лежало в руке, его тяжесть тянула ладонь к земле... Стрелять было страшно. Стрелять по-настоящему в первый раз в жизни. Не тайком, не в шутку, целясь не в начерченный на заборе корявый крест, а в живую мишень. Целиться, зная, что права на промах или осечку нет, потому что нет второго шанса.

Она знала, что так будет. Знала, и всё равно не была до конца готова.

Люси помнила, что за секунду до выстрела всё вокруг будто бы замерло, и воцарилась идеальная тишина... А затем раздался ужасный грохот, и револьвер тяжело дёрнулся в руке. Она чуть не выпустила его, но в последний момент успела крепко сжать пальцы. В воздухе перед лицом всплыло и рассеялось серое пороховое облако. Люси опустила оружие.

– По-пала... – проговорила она по слогам онемевшими губами. Солдат лежал на шершавых каменных плитах, беспомощно раскинув руки в сторону. Факел выпал из мёртвых пальцев, но никто не обратил на это внимания. Люси заворожено смотрела на кровавую полосу, протянувшуюся до самой стены. Ощущение от совершения убийства не шло ни в какое сравнение с тем, что она только могла себе вообразить. Рот скривился в беззвучном рыданье, но она вновь нашла силы взять себя в руки:

– Уходим отсюда, - неожиданно осипшим голосом обратилась девочка к брату.

– Я... – пролепетал было он, но она не дала мальчику закончить:

– Я сказала – уходим! Сейчас же! – голос сорвался на крик и Люси, закашлявшись, отвернулась. Убийца, она убийца! Правы были родители, когда утверждали, что только Бог властен распоряжаться жизнью человека...

Она вновь посмотрела на Лео: в глазах мальчика застыл безмолвный ужас, и, самое кошмарное, взгляд больших внимательных глаз был направлен на неё. На убийцу. На револьвер, зажатый в побелевших от напряжения пальцах.

Люси больше не стала ничего говорить: слова в этой ситуации не имели силы. Девочка подошла к брату, всё ещё судорожно сжимая оружие в правой руке. Хотела вновь положить по-дружески мальчику ладонь на плечо – но в последний миг отдёрнула руку, словно не имела больше права к нему прикасаться.

Словно приняв некое решение внутри себя, молча развернулась и направилась к режущему светом глаза проходу. Она не остановилась и не обернулась, чтобы проверить, шёл ли Лео за ней: он от неё не отстанет. Не останется позади, несмотря ни на что. Она знала это.

Люси помнила и кое-что ещё: блёклую надпись, проступавшую на потемневшем от времени камне арки. «Вход есть другой выход» – и выточенная под словами надпись: «Художник». Она знала, что подобные броские лозунги не были редкостью в древних зданиях: архитекторы прошлого всегда стремились оставить отпечаток в истории своего творения. Эти надписи обычны были связаны с историей зданий, но что значила эта цитата, Люси так никогда и не поняла. Почему её разместили в катакомбах? Какому «художнику» она принадлежала и почему неведомый мастер не назвал своего имени? Потерпев позорное поражение в попытках разгадать эту тайну, девушка отступила... но, видимо, брат её оказался более настойчивым.

Никогда прежде ей не приходила в голову такая мысль, но...

– Ты ведь для этого искал подземелья в Барре? – обратилась она к брату, словно говорила сейчас с ним. Губы искривила грустная усмешка. – Зачем тебе это знание теперь, столько лет спустя? Что же ты помнишь, Лео?