Глава 6. Крупица истины
Однообразные дни путались, бежали куда-то, спотыкались о недели и путались вновь. Воспоминания, отрывочные, бессвязные, то и дело приходили на ум. Странные картинки проносились перед глазами, словно в бреду звучали слова. Зачем прошлое возвращается? Чтобы вновь найти брешь в слабой броне человека?
Лео вспомнил, как они добирались до Пустыни – захудалого городка, затерянного в бесконечных северных снегах. Небольшое поселение ремесленников, удалённое от старых железнодорожных путей, встретило путников унылыми серыми домами и не более жизнерадостными серыми же жителями.
Резко стемнело, словно на небе кто-то выключил лампочку, и тут же повалил снег.
На первых порах еле заметный, снегопад всё набирал и набирал обороты, пока не перерос в настоящую метель. Всё побелело в один миг: и воздух, и земля, медленно опутываемая снежной паутиной, и небо, скрывшееся за пеленой вьюги. Ветер бил в лицо, и снежинки, обычно хрупкие и тонкие, больно вонзались в кожу. Из-за этого приходилось всё время смотреть себе под ноги, на яркий, режущий своей белизной глаза снег, пока не выступали слёзы – тогда можно было на секунду зажмуриться, передохнуть немного, закрыв от морозного ветра лицо рукой, и вновь двинуться в путь.
Ноги вязли в снегу, ботинки отсырели и начали промерзать. Запутавшиеся в волосах снежинки стремительно таяли.
Где-то вдалеке, за сплошной белой пеленой, выпирали над сугробами тёмные остовы сооружений. Далеко ли до них идти, близко ли, определить было совершенно невозможно. Один виток дороги сменялся другим, а навязчивые чёрные точки зданий всё также маячили перед глазами, поддразнивая и будто бы смотря с издёвкой, насмехались над промёрзшими путниками.
– Быстрее! – тщетно стараясь перекрыть шум ветра, выкрикнул Равиль. – Скоро будем на месте, если поторопимся! Метель набирает обороты, скоро станет невозможно идти!
– Без тебя вижу, умник!.. – недовольно пробурчал себе под нос Лео, но всё же последовал совету спутника и предпринял попытку ускориться. Авантюра закончилась полным крахом: сделав неверный шаг, мальчик по колено провалился в сугроб, попытался выбраться, но завяз ещё сильнее.
– Ненавижу Север, – мрачно констатировал он и, рванувшись ещё раз, с размаху шлёпнулся в снег.
***
– Я не буду этого делать! – категорично заявил Равиль, кутаясь в побелевшую от снега куртку.
– Ну, да, конечно! Лучше подохнуть от холода, чем поступиться своими глупыми принципами! – скривился под скрывающей лицо накидкой Лео. – Поверь, если нас заживо погребёт под снегом, «спасибо» тебе никто не скажет. И даже цветочков на могилу не принесут. Ой, прости, у нас же даже местечка на кладбище не будет, потому что раньше весны трупы вряд ли обнаружат!
– Тебе никто не предлагал стать актёром?
– О, конечно, предлагали! Просто не захотелось растрачивать талант по пустякам. А теперь иди и скажи, что надо!
– Я же сказал: не буду! – нахмурился Равиль. Несколько недель жизни впроголодь не могли не сказаться на его виде: черты лица заострились больше прежнего, и юноша, осунувшийся и усталый, казался куда младше своего настоящего возраста.
– Не буду, не буду! – взвился Лео. – А ты знаешь слово «надо»? Так вот, тебе надо пойти в один из этих чёртовых домов и сказать пару-тройку слов хозяину. И всё! Что не так?
– Не хочу врать.
– Как с тобой сложно! – махнул рукой на спутника мальчишка и, подняв руку к лицу, чтобы закрыться от сильного ветра, сам полез куда-то через сугробы.
***
– Откройте, именем его Императорского Величества! – Равиль стучал в дверь, не переставая повторять зазубренную когда-то давно фразу. Ветер бил по лицу и уносил слова куда-то в сторону. За дверью было тихо. Лео, скрестив руки на груди, стоял рядом и скептически наблюдал за бесплодными занятиями северянина.
– Ударишь ещё раз – быстро пригнись. Так, чтобы из окна не видно было, – неожиданно выдал он.
– Что? – Равиль от удивления так и замер с поднятой рукой. Брови метнулись ко лбу. – Не думаю, что это хорошая идея.
– Лучше попробуй раз сделать, как я говорю, умник. Должно помочь. А от того, что ты ещё час простоишь тут, дубася в дверь, результатов мы точно не достигнем никаких. Кроме обморожения, разумеется.
– Ладно. Попробуем твой метод, – нехотя согласился Равиль, впрочем, всё ещё относясь к предложению рыжего воришки недоверчиво и неодобрительно.
Он вновь ударил ладонью по двери и быстро, словно тень, скользнул к окну и спрятался под подоконник. Лео, трясущийся от холода, последовал его примеру. Несколько минут пошли в полном молчании и бездействии.
– Я же говорил, что это глу... – начал было Равиль, намереваясь уже вылезти из импровизированно убежища, как Лео вдруг ухватился за его плечо, мешая подняться, и юноша, прислушавшись, понял причину его поступка: протяжно скрипнула дверь, раздались и тут же замерли неверные шаги. Равиль осторожно выглянул из укрытия: на крыльцо вышла закутанная в тёплую шерстяную шаль пожилая женщина. Она затравленным взглядом оглядывала окрестности, явно высматривая хулигана, стучавшегося в двери её дома.
– Именем Императора и по праву гвардейца личной армии Его Величества приказываю пустить нас в дом, – скороговоркой произнёс светловолосый юноша в одежде солдата имперской гвардии. Он вырос словно из-под земли, чем изрядно напугал хозяйку хлипкого жилища. Схватившись за сердце, женщина испуганно охнула и, отступив назад, попыталась закрыть дверь перед лицом непрошеного гостя.
Но было уже слишком поздно: Имперские гвардейцы и в послереволюционный период имели немалый авторитет в обществе.
***
– Карта? Что это за место?
– Всё то же: Барра.
Лео примостился за столом в выделенной им с Равилем на пару коморке. Небольшое помещение освещали тусклые свечи, расставленные на столе и подоконнике. Вечерний сумрак скрадывал очертаний предметов и наносимых на бумагу линий, поэтому мальчику приходилось изрядно напрягать глаза, чтобы не допустить ошибки при создании городского плана. За окном бешено и протяжно ревел ветер. Пурга застлала сплошной белой пеленой зимний пейзаж.
– Я не понимаю тебя. Зачем рисовать город, в который не планируешь возвращаться? – недоуменно спросил Равиль.
– Это сложно объяснить, – нехотя ответил Лео, отложив карандаш. Лист бумаги, лежащий перед ним, покрывали многочисленные значки и надписи, многие из которых были зачёркнуты и перерисованы заново, уже в другом месте.
– Понимаешь... Эта карта... Как бы сказать... Она подходит не только к Барре. Я думаю, по ней можно ориентироваться и в других местах. Вернее, это стало бы возможным, если бы я её закончил.
– Почему ты так считаешь?
– Просто выдвигаю предположение, – пожал плечами Лео и вновь принялся за работу.
Равиль, задумавшись, промолчал. Он всё никак не мог понять поступков своего спутника: ни того, чего он добивался, ни того, чего хотел достичь. Постояв неподалёку от стола ещё немного, тщетно вглядываясь в переплетения карандашных линий, юноша развернулся и направился к выходу из комнаты. Он решил поговорить с хозяйкой приютившего их дома. Как-никак, они поступили с ней не особенно честно, е ему хотелось загладить общую вину перед старой одинокой женщиной. Гвардеец ведь всегда должен быть благороден, так?..
***
Дело не спорилась. Импровизированная карта получалась косой и кривой. Лео чертил, зачёркивал, справлял, вновь наносился причудливые знаки.
Рядом со скупыми квадратами и прямоугольниками появлялись кривые надписи: «больница», «гостиница», «школа». Закончив с одним участком, Лео старательно вырисовывал рядом с каждым зданием значок, такой же кривой и неряшливый, как и карандашные буквы.
Что-то не сходилось. Мальчик пролистал несколько старых эскизов и, наткнувшись на очередные ошибки, отчаянно застонал и запустил руки в волосы. Кошмар, настоящая катастрофа! Лео понимал, что в этих символах, жалких, тщедушных, не понятных никому, кроме него самого, скрывался какой-то смысл. Должен был скрываться. Иногда, посреди ночи, он вдруг просыпался и, лихорадочно схватив карандаш, нависал над исписанными листами. Но мысль, секунду назад такая отчётливая и яркая, правильная и совершенно очевидная – ускользала, оставляя за собой гнетущую пустоту.
Лео уделял кропотливому, но пока такому безнадёжно бесполезному занятие дни и ночи, иногда вовсе не ел и отмахивался от Равиля, даже не слушая, что тот говорил. Мальчик считал, думал, сравнивал... анализировал. Но всегда цепочка ровных, выстроенных и приглаженных фактов рушилась легко и стремительно, словно карточный домик, стоило ему взглянуть на городской план. Идеи и предположения не сходились с условными изображениями. Казалось, эти картинки жили собственной жизнью, не подчиняясь общей логике и порядку, чем просто не могли не вывести Лео из себя.
– Чёрт, не может же всё так кончится. Давай же, давай! – бурчал, непонятно к кому обращаясь, мальчик и вновь принимался чертить. Карандаш то и дело ломался, тонкие линии смазывались, толстые наползали друг на друга и разбегались по рисунку уродливыми трещинами.
Не сходится. Снова ничего не сходится!
И Лео, зло ударив кулаком по столу, вновь погружался в изучение бумаг.
Пока ты не сдался, ничего ещё не потеряно. Он помнил об этом. И продолжал пытаться найти выход из неразрешимой загадки.
***
Когда солнце только-только решилось выглянуть из-за скальной гряды, бушевавшая целую неделю буря улеглась, оставив в напоминание о себе лишь снежные заносы, да переломленные жутким ветром древесные стволы.
Светало. Снег искрился в первых рассветных лучах, и его белизна резала глаза. Это не страшно. Главное, метели не стало.
Тихо и грустно скрипнув, открылась и немедленно захлопнулась дверь старого покосившегося домика. Женщина неопределённых лет с изрезанным морщинами лицом настороженно окинула взглядом соседние дома и ступила на дорогу. Снег хрустел под её ногами, а сзади вилась длинная дорожка глубоких следов.
Женщина покачала головой, будто бы сетуя на то, что занесло тропинки, и, перевязав на голове платок так, чтобы он полностью скрыл волосы и нижнюю часть лица, заспешила в сторону Пустынской церкви: золотистые купола поблёскивали в утреннем свете совсем рядом. Не более чем в паре кварталов.
Город спал, и на улицах царила почти мёртвая тишина. Только шаги старушки удивительно отчётливо звучали в морозном воздухе.
Она направлялась в церковь, чтобы помолиться Богу в одиночестве: давно уж не осталось других прихожан. Выбеленные стены гармонично сливались с белой землёй и сероватым небом; только купола радостно блестели и переливались, словно не знали ни о метели, ни о людском горе. Они сверкали всегда, когда вставало солнце, с тех самых пор, как возвели церковь.
– Бом-бом-бом! – раздался заунывный призыв колокола. Женщина на секунду замерла и перекрестилась, а затем продолжила свой путь.
Колокол загремел вновь, и в ответ ему над городом взмыли стаи ворон. Их чёрное оперение ярко выделялось на фоне окружающей белизны, и птиц было видно издалека.
– Кра! – крикнула особо бойкая ворона, проносясь чуть не над самой головой пожилой прихожанки.
– Тьфу ты, птица старая, слуга Дьявола! – пролепетала женщина, перекрестилась сама и зачем-то перекрестила ещё и ворону.
Впереди, наконец, выросла в полный рост небольшая церковка. Вороны и её успели облюбовать: уселись на колокольне и зло и зловеще каркали в ответ на заунывный бой.
Женщина подняла голову и строго глянула на птиц, которые, впрочем, не обратили на прихожанку ни малейшего внимания. Но что это? Сощурившись, старушка наблюдала вовсе не за зловещими спутницами человеческих бед: она смотрела на купол часовни. Там, возвышаясь над невысокими зданиями Пустыни, грозно сверкала семиконечная звезда.