Метка Мародёров

Где-то далеко отстукивали ритм барабаны.

Подчиняющаяся задаваемому ими темпу музыка пульсировала по городским кварталам. То затихая, то вновь набирая силу, она шумным потоком вливалась в толпу, одновременно будоража и успокаивая, поселяя в сердцах тревогу и пробуждая в них радость.

Музыке невозможно было не подчиниться; она же звала за собой, вовлекая в сумасшедший пляс. И вместе с этим странным, мгновенно привязывающимся ритмом танцевало всё: дома, украшенные сотнями горящих бумажных фонариков со свечами внутри, люди, выряженные в яркие одежды, жуткие черепа, смотрящие пустыми глазами из тени каждого угла...

Сегодня в небольшом городке Друиде с размахом отмечали местный праздник – Марник. День Мёртвых, получивший своё название по имени древней богини смерти.

Этот праздник всегда был особенным. По слухам, ночью в дома родственников возвращались души усопших, чтобы проведать тех, кто был ими покинут. Их ждали. Задолго готовили тёплый приём: к каждому дому, где в недавнем времени скончался человек, вела дорожка из свечей, которые горожанам предстояло торжественно поджечь с наступлением сумерек. Эти огни должны были указать путь призракам. Ради них украшали и кладбища: на каждой могиле, помимо тех немногих, имена чьих владельцев давно канули в Лету, тех, от которых остались одни каменные остовы, лежали яркие венки, составленные из засушенных цветов, трав и гигантских листьев папоротника, традиционно являвшихся растением-символом Марника. Венки украшали шишками, цветами, высушенными плодами и старыми игрушками – всем, что попадалось под руку при подготовке ко Дню Мёртвых. Считалось, что любая вещь, случайно попавшаяся на глаза в это время, непременно должна была стать праздничным атрибутом: мол, в противном случае духи предков разозлятся и проклянут.

А ещё именно в этот день каждой хозяйке следовало закончить начатое рукоделие, причём ни разу не перерезать нити и не вплести в узор новой, потому что каждая ниточка символизировала собой линию жизни – настоящей, человеческой, и оборвать её кому-либо из рода людского было не дано. Вечером законченные работы вывешивали за ворота, выставляли на всеобщий суд. А кому что понравится – забирает себе. Хорошая примета: то, что чужими руками со старанием, с душой сделано, удачу принесёт и от бед сбережёт.

Захватывала атмосфера праздника и самих своих создателей: люди наряжались в яркие, броские платья и костюмы, припасённые заранее специально для этого случая. Краски буйствовали на подолах юбок, брюках, поясах и обуви, и горожане превращались не то в причудливую цветочную оранжерею, не то в расцвеченную осенью древесную листву, не то в рассыпавшиеся по земле самоцветы. Девушки укладывали волосы в причудливые причёски, вплетали в волосы прекрасные душистые цветы и наряжались в невероятные украшения, которые сберегали в течение целого года. Красочные одеяния не могли испортить ни одного человека; они всем были к лицу и каждому приходились по душе.

По улицам разносились пряные запахи специй и пленительный аромат свежей выпечки. Прямо на площадях и в переулках раскладывали палатки, устанавливали шатры, да и просто выносили тяжёлые деревянные столы на открытый воздух. Столы тут же уставляли закусками и винами, тарелками и фужерами, прочими угощениями и утварью. В этот вечер каждый горожанин, даже самый бедный, мог позволить себе наесться до отвала: всё бесплатно! Всего в избытке! Всё доступно!

На небольших площадках, непременно появлявшихся в городе вместе с пиршеством, лихо отплясывали танцоры под звучную музыку, исполняемую бродячими оркестрами. Играли все, кто был способен играть; в ход шли любые инструменты, не только самые старые и хлипкие, которыми много лет не пользовались, берегли в силу возраста, но даже и те, что имели абсолютно ужасное звучание. У музыкантов не было нот, и каждый исполнял свою собственную композицию, даже не пытаясь прийти в согласии со своими коллегами, но – удивительное дело! – массовая какофония перерождалась в нечто совершенно восхитительное, звучащее в первый и последний раз в этой жизни, и потому неповторимое.

Каждый год по центральной улице шествовал размалёванный карнавал: «ряженые» собирались в толпы и под звуки самопровозглашённых гимнов, в сопровождении броских флагов с различными изображениями, обходили шумные кварталы, устраивая представления и запуская фейерверки. К процессии мог присоединиться любой желающий: весёлая многоликая толпы объединяла всех. Эмоции накрывали с головой, голова кружилась от быстрых плясок и пьянящих вин. Мог ли кто-то избежать общего безумия? Нет, конечно, нет, да и зачем? Пусть народ хоть раз в год возьмёт над жизнью шефство и повеселится вдоволь!

Но там, где есть свет, всегда найдётся тень. И День Мёртвых приходил отнюдь не на потеху.

Мало кто помнил, для чего люди наносили на лица в честь праздника жуткие изображения, походящие на голые лица скелетов: согласно поверьям, помимо хороших, «родных» духов, находили путь в мир земной и те, от кого набожные прихожане спасались в церквях. Марник – вовсе не время добрых приведений-защитников. Это праздник паранормальных сущностей, демонов и нечисти. Это день кровавых ритуалов, жертвоприношений и сожжения тел казнённых арестантов. Марник – это прыжки через жаркое пламя костра и призыв иномирных сущностей на полуночном кладбище. Этот праздник идёт рука об руку с самой смертью. Марник – и есть смерть.

Все эти карнавальные костюмы, рисунки на лицах, маски вовсе не призваны потешить самолюбие веселящихся людей. Они – их новая личность. Личность, существующая на протяжении одного дня единственный раз в году. Личность, умирающая в пламени последней свечи. Маски нужны для того, чтобы нечистая сила потерялась в ликующей толпе и не нашла выхода; для того, чтобы демон принял живого за своего побратима; для того, чтобы зло не искалечило человеческую душу, не разглядев её за личиной мертвеца.

Да и вообще: день Мёртвых назван так не только в память по усопшим. Потому что в этот день умирают: именно на Марник воплощают в жизнь самые суровые приговоры тем, кто не заслуживает жизни. Палачи забывают старые заветы, и обрубают спутанные нити – вместе с человеческими жизнями, вместе с людскими душами.

На праздник все прилавки усыпают черепами: большими и мелкими, животными и человеческими, белыми с желтизной, под цвет настоящих костей, и украшенных яркими узорами: птицами, цветами, волнами... папоротником. Все верят, будто бы это обереги на счастье, но это не совсем так: череп – защита от смерти, откуп от неё. Откуп, осуществляемый за счёт жизни существа, которого ты никогда не знал и не узнаешь. И даже не пожелаешь узнать.

Говорят, на Марник можно встретить свою Смерть. Заглянуть ей в глаза и открыть самые сокровенные тайны. Увидеть будущее, узреть бездну небытия... Но того, что скрывается за жуткой чёрной пропастью, смертному не суждено узреть. Никогда.

Неизвестно, удалось ли кому встретиться со своей кончиной лицом к лицу в День Мёртвых или нет, потому что никто об этом никогда не рассказывал. Наверное, даже если бы кого и посетило жуткое видение, он бы всё равно не стал об этом распространяться: слишком уж щекотливая тема. И все молчат – то ли от незнания, то ли от страха...

Карнавальное шествие растеклось по улицам.

Тут и там мельтешили яркие флажки, головокружительных расцветок платья путались со свечами, фонариками, гирляндами, и буйство красок неприятно кололо глаза. Музыка пульсировала в ушах, хотелось заглушить её чем-то, лишь бы не слышать; но от навязчивой мелодии невозможно было отделаться.

Азамат медленно пробирался сквозь толпу, то и дело бросая косые взгляды на раскрашенные лица-черепа участников карнавала, на что большинство из них отвечали улыбками. Глаза мужчин и женщин, обведённые тёмными кругами, их губы, выкрашенные наподобие грубо зашитого шва, блёстки на костюмах, в свете бесчисленных огней напоминающие живое пламя, – всё отталкивало мальчика, всё вызывало буйные приступы омерзения. Ему хотелось убраться подальше от толпы, распихать людей локтями, закричать, чтобы привести участников жуткого действа в чувства; но он не делал ничего. Просто протискивался между разгорячёнными от плясок и вина телами, спрятав лицо за половинчатой скелетоподобной маской – почти такой же, как и у других празднующих, только не нанесённой на кожу, а держащейся на завязанных на затылке тесёмках.

Азамату была противна сама мысль о том, чтобы стать подобным этой жуткой пародии на существ из загробного мира, но ему всё же пришлось принять правила чужой игры: без денег долго не протянешь, а их без особых хлопот можно добыть только на фестивале, когда богатеи с отказавшими от избытка алкоголя мозгами наиболее доверчивы и тупы. О, какой великолепный шанс! Да ещё, вдобавок, можно нажиться парочкой бесплатных вышивок: вон, висят, как и полагается, на балконах, словно только его и ждут. Уж он-то найдёт им более достойное применение, нежели очередная домохозяйка, у которой прохудилась старая половая тряпка!

Азамат аккуратно обогнул ещё пару человек и ловко заскочил на открытую террасу какого-то кафе. Как ни странно, посетителей сейчас не было: видимо, даже завсегдатаи заведения предпочли тёплому вечеру в привычном кругу праздничный балаган. Что ж, пусть развлекаются... С террасы куда-то вверх уводили крутые ступени, и Аза, не успев толком обдумать своё решение, быстро вскарабкался по лестнице и очутился на крыше.

Здесь, как и внизу, никого не оказалось. Тогда мальчик примостился на парапете, свесив ноги вниз, и замер. Отсюда карнавальная толпа казалась переливающимся всеми красками морем, в котором, впрочем, преобладали агрессивные рыжие и красные оттенки. Нет, это не море... а река, огненная река! Она заполонила все улицы и площади, она везде, куда бы ни упал суетливый взгляд. Она не мелеет, но становится всё полноводнее, и не замедляется, а лишь ускоряет свой бег.

Здесь, на крыше, музыка была почти не слышна; но Азамат знал, что, стоит ему вновь ступить на камень мостовой, её едкий, всепоглощающий ритм вновь ворвётся в сознание и заставит смешаться с толпой, забыть обо всём, что существует вне города. Марнику не нужен алкоголь, чтобы опьянить, – он и без того способен легко вскружить голову.

Но здесь, в этом потаённом уголке, праздник шумит далеко внизу, поэтому его почти мистическая сила ослабевает... И отпускает.

Азамат сделал глубокий вдох: вечерний воздух, чистый, свежий, с лёгкими нотками грядущих холодов, наполнил лёгкие, принеся с собой слабые ароматы неизвестных духов. Мальчик поморщился и чихнул. Его клонило в сон, но он не осуществил ещё и половины того, что запланировал: рано или поздно придётся спуститься вниз, а пока главное – не закрывать глаза, иначе чарующее море сладкой дрёмы унесёт прочь и от Друида и от Дня Мёртвых на своих волнах.

Азамат потянулся и, бросив короткий взгляд на небо, где за пеленой быстро проносящихся мимо клочковатых облаков как раз показался бледный диск Луны, вновь обратил взор на раскинувшийся внизу город.

Карнавал продолжал хаотичное, но притом торжественное шествие по узким ярко освещённым улочкам. Это зрелище завораживало и пугало своей грандиозностью одновременно. Тысячи лиц, переставших сегодня быть человеческими, двигались в едином ритме, словно ведомые чужими руками марионетки. Толпа медленно перетекала от дома к дому, будто никак не могла определиться с направлением движения, и её мерное колыхание намертво приковывало к себе взгляд.

Где-то вдалеке вспыхнула узкая полоска крошечных слабых огоньков: там зажгли «призрачные» свечи, понял Аза. Значит, скоро подойдёт время традиционного возложения венков на могилы предков, а там уж будет близок и конец фестиваля...

Азамат ударил себя рукой по лбу: и как он, дурак, мог здесь задержаться на столь долгий срок! Сколько прошло времени с тех пор, как он преодолел последнюю ступень лестницы? Час? Больше? В любом случае, достаточно, чтобы времени на сбор вышивок и прочих полезных сувениров осталось впритык! Мальчик резко вскочил с места, чуть не потеряв равновесие на узкой полоске парапета, и спешно, перепрыгивая через несколько ступеней за раз, слетел на террасу.

Тут же он вновь оказался вовлечённым в шумный поток: музыка, разнёсшаяся по улице особенно мощной волной, окутала мальчика, словно кокон; он и не заметил, как снова очутился посреди потока людей с причудливо и жутко разукрашенными лицами.

Он машинально дотронулся до собственной маски, будто желая защититься от этих схожих с людьми сущностей, но тут же отдёрнул руку: маска обожгла ладонь ледяным холодом, словно не один час пролежала на морозе. Как странно... Но времени думать нет, толпа напирает сзади, влечёт вперёд, дальше по заполонённой улице! И Азамат, наконец, подчиняется её воле.

Мальчик будто впал в забытье: его разум растворился в разуме карнавала; воля цветастого шествия стала его волей, глаза толпы – его глазами. Он шёл, восторженно глядя по сторонам. Вдруг по вкусу Азамату пришлись и вызывавшие ещё недавно холодную дрожь маски, и вычурный блеск украшений, и далёкий грохот барабанов, замиравший где-то за спиной. Музыка больше не раздражала: она приятным теплом разбегалась по венам, становясь чем-то не просто важным, но незаменимым. Она заполнила всё вокруг, заглушила шум голосов и вой ветра. Кроме музыки не осталось ничего - и Аза, не сдержавшись, закружился со всеми в её темпе. Ему было хорошо, и он рассмеялся.

Но чудесное наваждение рассеялось также внезапно, как и появилось: мальчика кто-то ощутимо задел плечом, ключица отозвалась болью, и оковы волшебной мелодии отпустили. Вновь отчётливо проступили весёлые людские голоса и грохот фейерверков. Музыка стала тише, спряталась, словно забитый пёс, и вскоре совсем перестала ощущаться.

Азамат встряхнул головой, недоумевая, что с ним только что произошло. Озарение, разумеется, не снизошло, но дышать стало легче, и мысли прояснились. Только, увы, облегчение было временным и длилось до тех пор, пока до Азы не дошло: он потерял ритм толпы. Люди налетал на него, будто бы не замечая, со всех сторон летели точки и пинки. Мальчик попробовал двигаться поперёк общего потока, но ничего не вышла: людская масса сорвала его с места и понесла вперёд. Двигаться в толпе – как плыть против течения: нужно много сил и упорства, но далеко не факт, что ты одолеешь первородной стихию.

Сейчас карнавальное шествие было именно стихией, сильной и непокорной. И оно несло Азамата всё дальше, пока не выбросило где-то на середине заполонённой площади, где выступал бродячий цирк. Мальчик увидел вдалеке артистов, жонглирующих зажжёнными факелами: они смело перебрасывали их одной руки в другую, подкидывали воздух и ловили за миг до соприкосновения с землёй. В другое время мальчик, наверное, остался бы посмотреть на необычное представление, но только не сейчас, когда он понял, что наступил, наконец, идеальный момент для того, чтобы вырваться из потока.

И действительно: ему удалось протиснуться на боковую улочку, где почти никого не было. Тут же он претворил в жизнь одну из идей: проходя мимо низкого балкона с открывавшейся на улицу дверью, Аза подпрыгнул и зацепил кончиками пальцев расшитое полотенце. Ткань натянулось, словно не желая попасть в руки незнакомцу, но потом всё же подалась и осталась у воришки в руках. Мальчик придирчиво осмотрел узор, довольно фыркнул и сунул добычу в карман куртки. Проделав ту же операцию ещё с несколькими вышивками, Азамат неспешно двинулся в направлении городских окраин: здесь разобрался, теперь можно и на кладбище сбегать, там наверняка ещё не успели убрать венки...

Несмотря на то что Аза приближался к выходу из Друида, народ на площадях вновь начал прибывать, и вскоре он оказался в очередной раз втянутым в цветастое шествие – правда, двигавшееся в нужном ему направлении.

Неожиданно его вновь сильно толкнули в спину. Аза недовольно зашипел, но даже не подумал ударить в ответ. Он бы и продолжил идти как ни в чём не бывало, если бы неожиданно не понял, что украшение, также снятое с чьего-то окна, вывалилось из кармана и вот-вот должно было исчезнуть под подолом пышной юбки некой весёлой барышни. Мальчик сделал резки выпад вперёд, но не успел схватить вожделенный предмет. Чья-то рука успела дотронуться до украшения прежде его собственной.

Азамат выпрямился, недовольно взглянул на человека, уведшего у него из-под носа добычу... и замер.

Перед ним возвышался очередной ряженый, вот только от его вида у мальчика проступил холодный пот. На мужчине, как и на всех в День Мёртвых, была надета маска... Азамат даже не мог понять, нарисована она была или, как у него самого, просто надета на лицо. Как бы то ни было, ему вдруг показалось, что никакой маски на незнакомце и вовсе не было, что он всегда выглядел так. Играющие на серебристо-белой краске блики лишь усилили странный эффект. Азамат зажмурился, помотал головой из стороны в стороны, на секунду даже отвернулся – всё, чтобы развеять чудную иллюзию. Но, когда он снова обратил взгляд на мужчину, ничего не изменилось: незнакомец всё также стоял в паре шагов от него, сжимая в ладони поднятое с земли украшение. Тогда мальчик тщательнее вгляделся в него, пытаясь понять: может, он уже встречал этого человека?

На нём была маска, расписанная серебряными и золотыми узорами. По сторонам от лица свисали шнурки, украшенные множество блестящих бусин. А глаза... За чёрными традиционными ободами черепных глазниц сверкали неестественно яркого синего цвета радужки, и эти красивые и одновременно жуткие глаза показались Азамату куда более страшными и мёртвыми, чем все те бесчисленные черепа, что украшали городские улицы на Марник.

Неожиданно до мальчика дошла ещё одна вещь: толпа будто бы расступилась, плавно обтекая тот участок земли, где замерли друг напротив друга он и этот жуткий человек в пугающе реалистичной маске.

– Отдайте, – подал голос Азамат и сам испугался того, насколько тот показался слабым и тихим. – Это моя вещь.

Незнакомец вперил в него изучающий немигающий взгляд синих глаз и, простояв так несколько секунд, протянул Азе руку и вложил в его ладонь потерянное украшение. Он не произнёс ни слова и не сдвинулся с места, словно ему было интересно узнать, что сделает мальчик теперь.

– Спасибо, – буркнул Аза и тут же спрятал подвеску в карман. Мужчина в маске кивнул и вновь не предпринял попытки уйти. Мальчик во все глаза смотрел на него, на зловещую улыбку, навеки замершую на серебряной маске, и не мог понять, что могло этому господину быть нужно от него, такого неприметного и вполне себе обыкновенного.

Толпа словно бы посерела, разом растеряв все краски. Люди скользили мимо бесшумно, словно кладбищенские тени, и Аза, как ни старался, не мог разглядеть ни одного лица.

Охватившее его чувство было похоже на то, что он испытывал, когда слился с народной массой. Но тогда существовали только он и музыка. А теперь были его скукожившееся тело, спутанные мысли, грохот барабанов вдалеке... и немигающие синие глаза за бесчувственной узорчатой маской.

Мужчина и мальчик стояли и смотрели друг на друга в абсолютном молчании, и Азамата вдруг кольнуло странное чувство: этой встречи не должно было быть, в ней кроется что-то неправильное, что-то запретное!

– Спасибо, – ещё раз тихо сказал он, с трудом оторвав взгляд от тёмно-синей пленяющей радужки глаз незнакомца. Развернулся и, не говоря больше ни слова, скрылся в толпе. К миру вернулись краски, и к стуку собственной крови в ушах примешалось тихое звучание карнавального гимна, но мальчик был уверен: если он обернётся сейчас, за спиной его вновь встретит человек в маске мертвеца, его синие глаза найдёт путь к самому сердцу... и всё прочее снова перестанет существовать.

Аза не заметил, как силуэт таинственно незнакомца закрыла яркая пышная юбка, под которой чуть не исчезло упавшее на землю украшение и как мужчина и женщина бросили друг на друга холодные оценивающие взгляды.

Говорят, на Марник можно встретить свою Смерть. Никому не суждено знать, в каком обличье она явится и скоро ли настигнет, но увидеть её может каждый. Нужно только на секунду закрыть глаза – и уцепиться за образ, явившийся из темноты.

Говорят, предсказание на кончину, сделанное в День Мёртвых, сбывается всегда.

Теперь Азамат верил, что старые легенды не лгали... и был почти наверняка уверен в том, от чьей руки ему было суждено принять смерть.