В темноте прошлого
Предупреждение!
В этой части содержатся сцены жестокого обращения с детьми (не детальные, но они присутствуют). Я не стала сильно описывать некоторые моменты (потому что мне самой от этого противно), но вы сможете понять, о каких именно идет речь - там есть легкие намеки.
Дядя - с большой буквы (в некоторых местах), потому что это прозвище.
Песня, под которую писалась часть главы:
https://soundcloud.com/ooo-ooo-171222112/nadezhda-griczkevich
В полной темноте найди мою руку... (ost пророк) - этот отрывок.
1:20 - начало отрывка
Глава 14
В полной темноте...
Элайджа чувствовал себя загнанным зверем, бегущим в кромешной тьме, не находящим выхода. Его сила, его бессмертие - всё это превратилось в ловушку. В последнее время он не мог дышать, не мог говорить, не мог слышать. Мир вокруг стремительно менялся, а он оставался на месте. Хотя, если подумать, так оно и было. Он и его семья давно застыли во времени. Вечные войны, бесконечные распри, бессмысленные ссоры... Порой Элайдже казалось, что он задыхается, как ни парадоксально это звучало для бессмертного.
Когда он оказался в богом забытом городке (его название он даже не запомнил), вокруг лежал снег - невзрачный, утоптанный, сероватый по краям дороги. Его внимание привлек танец местных жителей, чьи силуэты двигались в морозной дымке. Видимо, здесь был праздник. Люди пели, смеялись, девушки водили хоровод вокруг костра. Казалось, они танцевали так же, как и столетия назад.
И вдруг перед ним всплыло воспоминание - он и Никлаус, любующиеся своей первой любовью, Татией. Татия... С неё всё и началось. Бесконечная погоня за призрачным счастьем. Он искренне хотел помочь брату снять проклятие, чувствуя свою вину, но порой Никлаус пугал его. Не как кровожадный вампир, убивающий без разбора (Элайджа и сам не был святым), а именно как брат. С каждым днём Никлаус терял ещё одну крупицу человечности - и это пугало больше всего.
Первородный сидел на скамейке, рассеянно наблюдая за дымом, поднимающимся от костра. Местные, конечно, заметили его - новые лица здесь бросались в глаза. Но, почувствовав его ауру или, быть может, тяжесть его настроения, все обходили стороной, не решаясь заговорить с незнакомцем.
- Дяденька, возьмите конфетку, - раздался тоненький голосок.
Перед ним стояла... девочка? Маленькое существо, укутанное в одежду на два размера больше, так что лишь пытливый взгляд мог разглядеть в этом комке ткани хрупкую голубоглазую малышку. Она протягивала к нему худенькую ладошку, в которой лежала конфета.
- Дяденька, возьмите конфетку, - повторила девочка, улыбаясь ему с такой теплотой, что Элайджа невольно вспомнил Ребекку. Та тоже умела светиться, как солнце, в те далёкие дни, когда они ещё верили в счастье. - Вы грустный. Съешьте, и вам станет легче.
Он усмехнулся. Будто конфета могла решить его проблемы. Но, несмотря на абсурдность ситуации, он не смог отказать ребёнку. Медленно протянул руку, коснулся её холодных пальчиков и взял сладость.
Девочка радостно вскрикнула и запрыгнула на скамейку рядом с ним, весело болтая ногами. Достала из кармана ещё одну конфету и принялась её разворачивать. Элайджа не спешил пробовать угощение. Он был ошеломлён, почти растерян, и в голове мелькнула шальная мысль: а не пора ли ему добровольно лечь в лечебницу с белыми стенами? Если, конечно, вампиров туда вообще принимают.
Он смотрел на малышку, не в силах отвести взгляд. Дети чувствовали опасность острее взрослых - их, вампиров, они обычно боялись. Будто ощущали исходящую от них тень. Конечно, бывали исключения, но чаще - среди тех, кто постарше, лет десяти хотя бы. А этой девочке вряд ли было больше пяти. Если, конечно, её не скрывала слишком большая одежда.
- Дяденька, а почему вы грустите? - спросила она, засовывая фантик в карман.
И её взгляд... Слишком взрослый. Слишком понимающий.
- У меня проблемы в семье, - выдавил Майклсон, приоткрыв лишь крохотную часть правды.
Девочка кивнула, потом нахмурила бровки, будто обдумывая его слова.
- У вас кто-то умер? - снова спросила она.
- Нет, - Элайджа улыбнулся, и в этой улыбке была горечь. - Я просто потерял своих родных.
- А вы не искали их там, где потеряли? - невинно спросила девчушка, и в её детском голосе прозвучала странная, почти провидческая мудрость.
Элайджа горько усмехнулся. О, как же он искал. Искал до тех пор, пока само понятие времени потеряло смысл. Казалось, вся его вечность превратилась в бесконечный поиск того, что, возможно, существовало лишь в его воспоминаниях.
- Я потеряла папу, - сказала девочка, уткнув нос в слишком большой воротник куртки, - но он сказал, что вернётся.
Первородный замер, не находя слов. Он слишком хорошо понимал, что скрывается за этими детскими надеждами. Что он мог сказать? Разве имеет право кто-то, даже бессмертный, отнимать последнюю веру у ребёнка?
- Но я знала, что он врёт, - вдруг твёрдо произнесла девочка, и Элайджа вскинул брови от неожиданности. - Я ведь ему не нужна. Значит, и он мне тоже не нужен. - Она сказала это с такой взрослой, болезненной уверенностью, что у него сжалось сердце. - А вам нужна ваша семья?
Майклсон открыл рот, но слова снова застряли в горле. Нужна ли? Конечно, нужна. Он посвятил им всю свою бесконечную жизнь - защищал, оберегал, спасал. Казалось, он дышит только ради них. Но почему тогда... Почему он продолжает искать тех, кто явно не хочет быть найденным? Ребекка, Никлаус, Кол... Они прекрасно существуют без него. Так кого же он преследует на самом деле - их или призраки собственных воспоминаний? Может, всё это время он бежал не ради семьи, а ради самого себя - чтобы заполнить пустоту, что с каждым веком становилась только глубже?
Элайджа застыл, не в силах вымолвить ни слова. Время будто остановилось. А когда он наконец поднял взгляд - скамейка рядом была пуста.
Лишь одинокая конфета лежала на деревянных досках, где только что сидела девочка. Её внезапное исчезновение казалось неестественным, словно она растворилась в холодном ночном воздухе вместе с последними клубами дыма от потухающего костра.
Первородный медленно протянул руку, подбирая сладость. Бумажная обёртка хрустнула в его пальцах, напоминая о хрупкости того странного момента, что только что пережил. Куда делся ребёнок? Была ли она вообще реальной? Или это ещё один призрак из его бесконечного прошлого, явившийся, чтобы задать вопросы, на которые у него до сих пор нет ответов?
Но крохотные следы от ботинок на снегу напоминали ему, что всё это было наяву.
В полной темноте...
- Мелкая дрянь! - выкрикнула женщина, швыряя вслед ребенку пустую бутылку. Та, встретившись со стеной, разбилась вдребезги.
Девочка шмыгнула в свою комнату - вернее, в то, что можно было назвать комнатой. Тесный, темный чулан, где она могла спрятаться и проспать до утра, зная, что ни один взрослый не станет её искать.
Не раздеваясь, все в той же мокрой от снега куртке, она свернулась калачиком и попыталась заснуть. Из соседней комнаты доносились хриплый смех и обрывки пьяных разговоров - друзья матери снова собрались. Но девочка давно научилась не обращать на это внимания.
Сегодня был праздник - значит, завтра останется еда. Не вся, конечно. Но тетя из библиотеки поделится. Та иногда кормила ее и разрешала читать книги в обмен на помощь.
- Таких детей много, - вздыхали местные, бросая на девочку жалостливые взгляды. Все знали: после ухода мужа мать не просыхала, а ребенок рос сам по себе, терпя вечные гулянки и вспышки ярости.
Иногда мать обрушивала на нее весь свой гнев, крича, что это из-за нее ушел отец. Девочка не понимала, правда ли это, но слова впивались глубже осколков.
Осколков, которых в доме было слишком много.
Как-то раз ей не повезло задеть зеркало - оно разбилось, и острые щепки стекла вонзились в нежную кожу. Кровь сочилась несильно, но мелкие шрамы до сих пор оставались на спине и не заживали, будто отметины невидимой войны.
А однажды, в пьяном угаре, мать замахнулась на нее ножом.
К счастью, лезвие было тупым, и рана получилась неглубокой. Но в больнице девочку только отругали: «Ну как так, упала на нож?»
Она знала, что не падала. Но кому какое дело? А может, все знали правду. Им-то что?
Местные помогали, чем могли - кто едой, кто одеждой, кто копейкой за помощь по хозяйству. Но взять чужого ребенка к себе? Нет, это уже слишком.
Так, за год, обычная девочка увидела то, что детям видеть не положено.
Сначала было страшно. Больно. Она плакала, умоляла маму "очнуться", но слезы ничего не меняли. Потом пришло спасение - книги. Она читала жадно, взахлеб, словно в них была скрыта тайна, как пережить все это.
И, кажется, нашла.
У нее был сильный иммунитет - за год она ни разу не заболела. И ненасытная любознательность - она совала нос везде, где могла, выискивая крупицы тепла в этом холодном мире. Возможно, именно это и держало ее на плаву.
Завтра она снова пойдет в библиотеку. Поможет тете. Почитает.
И, закрывая глаза, она все еще наивно надеялась, что у того дяди с грустными шоколадными глазами... все будет хорошо.
***
Элайджа не знал, почему остался в этом маленьком городке, не знал, почему после вчерашнего разговора с ребёнком ему стало легче, и не понимал, зачем носил в кармане завёрнутую в фольгу конфету. Но он точно знал одно - ему нужен был перерыв.
Медленно осматривая улицу, словно в поисках чего-то или кого-то, Первородный направился в библиотеку. Сам не понимая почему, он позволил ногам нести себя туда.
Сняв номер в небольшой гостинице (к удивлению, в этом маленьком городке их оказалось несколько), он решил проветрить голову. Как выяснилось у местных, в определённые времена года их городок пользовался популярностью, и сюда заглядывали туристы. Но сейчас, зимой, новые лица были редкостью.
Он остановил нескольких прохожих, и почему-то, решил спросить о светловолосой девочке. Хотя по их взглядам было ясно - они знали, о ком речь, но в ответ звучали лишь невнятные отговорки. Кто-то внезапно вспоминал о неотложных делах, а кто-то просто отворачивался. Лишь один мужчина случайно обронил: «Её иногда видят в библиотеке», - и поспешно зашагал прочь, будто боялся, что сказал лишнее.
Переступив порог невзрачного здания, которое местные называли библиотекой, вампир начал осматриваться в поисках чего-то... или, как он не хотел себе признаваться, кого-то. Искомое нашлось сразу - тот же комок одежды сидел за столом, заваленным книгами, и что-то сосредоточенно читал. Девочка даже не шелохнулась, когда Элайджа поравнялся с ней. Казалось, она находилась не здесь, а в каком-то другом мире.
- Вы, молодой человек, с чем пожаловали? - спросила женщина средних лет, внимательно разглядывая вампира.
Тот обернулся, затем подошёл ближе:
- Эта девочка часто здесь бывает? - внушил первородный, пытаясь не сильно давить на женщину силой.
- А, Аделин? Да, частенько. Мне помогает, книги читает. Очень умная и любознательная, - женщина оживилась, но тут же вздохнула. - Жаль только, мать её совсем не просыхает. Пьёт днями напролёт, о ребёнке и не думает...
Её голос звучал странно - то ли с искренним сочувствием, то ли с расчётом вызвать жалость у слушателя, а может, и то и другое сразу.
Элайджа резко сжал челюсти и отвернулся. Только этого ему не хватало - сорваться сейчас... Он, конечно, видел множество таких детей за свои века. Но если честно, он думал, что подобное невежество осталась где-то в далёком прошлом.
Женщина, имени которой он даже не удосужился узнать, продолжала что-то говорить, а тем временем Элайджа, не обращая ни на что внимания, направился прямо к ребенку.
Он не стал тревожить девочку, а лишь, отодвинув стул с почти церемонной осторожностью, сел рядом за стол, пытаясь не задеть любовно сложенную стопку книг. Дубовая поверхность стола была испещрена царапинами - свидетельствами множества таких же одиноких часов, проведенных здесь за чтением.
«Маленький принц», «Ромео и Джульетта», «Макбет», «Фауст», «Рапунцель», «Золушка»... и еще множество книг, которые явно не подходили для ребенка ее возраста. Переплеты некоторых были потрепаны до неузнаваемости, будто их перечитывали десятки раз. Казалось, что девочка читает все, что видит, без разбора - словно пыталась заполнить этими историями какую-то бездонную пустоту внутри.
Элайджа не понимал, почему он еще раз захотел увидеть Аделин, честно не понимал. В его груди что-то болезненно сжалось, когда он заметил, как кончики пальцев девочки посинели от холода даже здесь, в помещении. Он явно был не тем, кто мог бы ей помочь, он явно был не тем, кто был достоин ей помочь... Но он не смог уехать, не поговорив с этой девочкой еще хотя бы раз.
Первородный тихо, под злым взглядом женщины (он чувствовал его жгучее неодобрение на своей спине), так чтобы не напугать ребенка, постучал костяшками пальцев по столу рядом с ней. Звук был мягким, но Аделин вздрогнула, словно ее выдернули из другого измерения. Она отвела рассеянный взгляд от книги и взглянула на вампира - и в тот момент в ее глазах что-то дрогнуло.
- Дядя конфета! - восторженно вскрикнула она и дернулась от гневного тона женщины, которая громко выкрикнула ее имя. Девочка стушевалась, пряча свои красные от стыда щеки в воротнике куртки, которая, как он заметил ранее, явно была ей велика - возможно, чей-то подарок "на вырост".
Элайджа не смог не заметить ее испуганный взгляд, когда библиотекарь громко назвала ее имя. Заинтересованные взгляды других посетителей библиотеки, которые смотрели на него с интересом и настороженностью, будто он был хищником, случайно забредшим в их тихий мирок.
Почему статный мужчина, который, все понимали, был при деньгах (это читалось в каждой детали его одежды), обратил внимание на маленькую, несуразную девочку? У многих выстроились свои предположения на этот счет, и Элайджа мог их понять - он сам видел достаточно человеческой низости за свои века.
- Не хочешь со мной прогуляться? - спросил вампир, и его собственный голос прозвучал неожиданно мягко. Аделин подняла взгляд, посмотрела на мужчину с интересом. В ее глазах не было страха, а скорее легкое любопытство - как у того самого Маленького принца, глядящего на новый астероид. Девочка кивнула и, встав со стула, начала собирать книги, но вампир ее остановил.
- Не надо, я сам все уберу, а ты подожди меня на улице, - Аделин еще раз кивнула, и, следуя его просьбе, пошла прямо к выходу, даже не оглянувшись. Элайджа тяжело вдохнул. Девочка была такой доверчивой - нужно было поругать ее за то, что она соглашается гулять со всякими незнакомыми взрослыми. Но кто бы это сделал? Кто вообще заботился о ее безопасности?
Он осмотрел зал: «зрители», которые с интересом рассматривали его, еще не ушли. Элайджа хорошо мог понять, что в каждом городе свои порядки и многие закрывали глаза на некоторые вещи, если это касалось местных. Но если ты не местный... Стоит сделать один неверный шаг, как весь город будет знать об этом. В воздухе витало то самое молчаливое осуждение, которое он ненавидел больше всего - когда люди предпочитают не замечать проблему, но с готовностью осудят того, кто попытается ее решить.
«Надо немного прибраться», - подумал вампир, и в мгновение ока убрал все книги со стола и направился к испуганным людям. Их глаза расширились, когда они поняли, что перед ними не просто странный незнакомец - но кто-то... другой.
Элайджа вышел через пять минут из библиотеки. А может, и больше - кто считал? Конечно, пришлось немного повозиться, потому что стереть память пяти людям одновременно заняло какое-то время. Но дело было сделано: он стер память всем свидетелям о том, что Аделин сегодня вообще была здесь и что они видели его тут. В их воспоминаниях этот день теперь будет обычным, ничем не примечательным - как и большинство дней в этом городке.
Девочка, ожидая вампира, сидела практически у порога библиотеки и пыталась сделать снеговика. Но, несмотря на все ее попытки, снег рассыпался, не складываясь в маленькие шарики. Она упрямо собирала его голыми руками - перчаток на ней не было, и пальцы уже покраснели от холода.
Услышав скрип снега под ботинками, Аделин резко встала и развернулась к вампиру лицом. Ее лицо украсила такая яркая улыбка, что Элайдже, почему-то стало плохо. У него все внутренности скрутило, когда он посмотрел этой девочке в глаза - они светились абсолютным, безоговорочным доверием, которого он не заслуживал.
Она была одна, никому не нужная, в этом большом мире. Как он понял, мать не интересовалась состоянием ребенка, отца рядом не было, а люди в городе выполняли свои обязанности «хорошего гражданина» - то подкармливая, то давая одежду, то иногда помогая ей чем-то. Но ни один из этих людей не хотел брать на себя обязанность по защите этого ребенка. Это было как темное пятно в их идеальном городке, которое они предпочитали прятать от лишних глаз - не решая проблему, но и не признавая ее существования.
Прежде чем подкорректировать память библиотекарю, Элайджа все же детально узнал у нее все о ребенке - ведь она была к девочке ближе всех. Женщина сказала все, что знала, но знала она не так много, как хотелось бы. Каждое ее слово было пропитано тем самым показным сочувствием, за которым скрывалось равнодушие. Но факт того, что местные не хотели говорить об этом ребенке без внушения, немного злил. Нет, злил не «немного» - это разжигало в нем ту самую древнюю ярость, которую он так тщательно подавлял веками.
Аделин была невидимкой. Ее, конечно, было жалко, когда ты видел ее, и, следуя зову совести, некоторые ей помогали. Но в остальное время девочки как будто не существовало. Она была призраком, тенью на обочине их благополучной жизни - и они предпочитали делать вид, что этой тени не существует.
И теперь эта «тень» смотрела на него с такой надеждой, что у Элайджи впервые за многие столетия перехватило дыхание.
- Дядя Конфета? - позвала его Аделин этим несуразным прозвищем, и в ее голосе звучала такая искренняя радость, будто это было самое естественное имя в мире. Первородный неожиданно для самого себя улыбнулся - его забавляло это, забавляла ее детская непосредственность, которой он не видел уже... сколько веков?
- Ты ела? - вдруг спросил он, сам от себя не ожидая такого вопроса. Хотя, если подумать, он много чего от себя не ожидал в последние часы. Особенно с тех пор, как встретил эту девочку.
- Тетя дала мне печенье, - честно ответила Аделин, нахмурив брови в милой гримасе, будто пытаясь вспомнить что-то важное.
Печенье? Всего лишь печенье для маленького ребенка? Элайджа, конечно, не был экспертом по детскому питанию, но за свои долгие века он точно знал - дети всегда едят много и с аппетитом, причем не только сладости, а нормальную, сытную еду. Его взгляд автоматически скользнул по ее худеньким рукам, слишком тонким для ее возраста.
Затем вампир резко осмотрелся - на улице появлялись люди, которые смотрели на них с неприкрытым интересом, будто они были каким-то уличным представлением.
Первая мысль - схватить девочку и убежать куда-то, где на них никто не будет смотреть с таким навязчивым любопытством. Ирония ситуации не ускользнула от него: такое чувство, что все вдруг решили вспомнить о существовании Аделин именно в тот момент, когда он оказался рядом. Хотя, скорее всего, все было наоборот - она стала интересовать их только потому, что теперь рядом с ней был он, этот загадочный незнакомец в дорогом пальто.
- Дядя конфета, я знаю одно место, где никто не ходит, - неожиданно произнесла девочка, будто уловив настроение Майклсона. Ее голос звучал таинственно, как у ребенка, делящегося самым важным секретом.
Элайджа нахмурился и снова внимательно взглянул на ребенка. Аделин была слишком доверчивой, и с этим нужно было что-то делать. Первородный, демонстративно игнорируя любопытные взгляды вокруг, медленно опустился на корточки рядом с девочкой, чтобы быть с ней на одном уровне. Его темные глаза внимательно изучали ее лицо.
- Аделин, - произнес он мягко, но серьезно, - а тебя не учили, что нельзя ходить с незнакомцами? Вдруг я тебя украду? - Он действительно не хотел пугать ребенка, честно не хотел, но эта ее наивная, почти пугающая доверчивость требовала немедленного вмешательства.
Аделин вместо ожидаемого испуга просияла пуще прежнего, будто не слышала только что сказанных им слов. Ее глаза засветились такой непоколебимой уверенностью, что у Элайджи на мгновение перехватило дыхание.
- Но у вас добрые глаза! - наивно воскликнула она, повышая тон так, что несколько прохожих обернулись. - И вы не похожи на злого человека. Вы мне не навредите.
О, как же она ошибалась! Ведь Элайджа далеко не человек, и он уже давно, очень давно переступил тот порог, за которым начинается настоящее зло. Его руки были испачканы кровью больше, чем она могла себе представить.
- Ладно, - после паузы сказал Майклсон, поднимаясь во весь рост, - пошли поедим. Детям нужно нормально питаться.
А что касается любопытных взглядов окружающих? Он разберется с ними позже. Но одно стало ясно - кое-что в этом городке придется изменить. И, возможно, эти изменения начнутся прямо сейчас, с этой маленькой девочки, которая почему-то увидела в нем что-то хорошее, чего он сам в себе не замечал уже много столетий.
***
После их разговора у библиотеки Элайджа повел Аделин в ближайшее кафе, наплевав на осуждающие взгляды местных жителей. Он помог ей забраться на слишком высокий стул (кто вообще проектирует эту мебель, не думая о детях?), сел напротив и взял в руки меню, внезапно осознав всю сложность выбора.
Мысли путались в голове: нельзя ничего жирного или тяжелого, но вдруг она не любит овощи? Хотя овощи полезны... Молочный коктейль - не слишком ли это? А что если у нее непереносимость лактозы?
- Аделин, что ты хочешь? - наконец сдался Элайджа, отложив в сторону меню и собственные сомнения. Боги, он почувствовал себя настоящей мамашей-наседкой!
Девочка молча протянула руку, и вампир, поняв намек, передал ей меню. Она изучала его с таким сосредоточенным видом, будто впервые видела эти слова, затем подняла на Элайджу полный надежды взгляд
- Заказывай все, что хочешь, - улыбнулся он, подзывая официантку. К ним подошла блондинка с натянутой улыбкой, бросавшая на ребенка странные взгляды. Элайджа нахмурился, но промолчал.
- Аделин, прошу, - жестом пригласил он девочку. Та просияла и, словно впервые в жизни (а возможно, так оно и было), начала зачитывать понравившиеся блюда.
В итоге заказ состоял из трех основных блюд, двух десертов и молочного коктейля. Когда очередь дошла до Элайджи, он заказал лишь стейк с кровью и воду. Конечно, можно было попросить (внушить) чистую кровь, но пить ее при ребенке казалось ему неправильным.
Когда официантка ушла, Аделин сверкнула своими голубыми глазами:
- А я могу потом забрать еду с собой? - в ее голосе звучала такая надежда, что у Элайджи что-то сжалось внутри.
- Конечно можешь. Можешь даже заказать себе что-то ещё, если захочешь, - ответил он, и девочка просияла еще сильнее.
Элайджа горько улыбнулся. Раньше он никогда не понимал мотивов Никлауса, взявшего под опеку Марселя. «Хотел вырастить верного союзника?» - размышлял тогда первородный. Но сейчас, глядя на эту хрупкую девочку, чья улыбка была ярче солнца, несмотря на всю боль внутри, он наконец понял. Понял все слишком хорошо.
Но в отличие от брата, Элайджа отдавал себе отчет: Аделин не место рядом с ним - тем, кто гоняется за призраками прошлого, оставляя за собой лишь трупы и страдания.
Когда принесли еду, они молчали. Вернее, Аделин ела, а Элайджа наблюдал. Пристально и долго. Девочка брала понемногу из каждой тарелки, остальное аккуратно складывая в контейнер, который он попросил принести. С десертом вышла заминка - она вертела тарелки, хмурилась, явно что-то рассчитывая. Потом потянулась за ножом, но Элайджа остановил ее (мало ли поранится?). По просьбе девочки он разрезал оба десерта пополам и поменял кусочки местами, чтобы в каждой тарелке оказалось по половине от каждого.
Одну тарелку она оставила себе, вторую, слегка смущаясь, пододвинула к вампиру.
- Это вам, - прошептала Аделин и тут же уткнулась в свой десерт.
Элайджа не любил сладкое. Но отказать ребенку он не смог. И пока нежный вкус таял во рту, он вдруг осознал, что этот момент - этот простой, ничем не примечательный обед - запомнится ему навсегда.
***
- Мне пять лет, - произнесла Аделин на следующий день, когда они встретились на том же месте, что и в первый раз. Ее голос звучал торжественно, будто она сообщала важную государственную тайну.
Прошло два дня. Два странных, непривычно спокойных дня с того момента, как он взял эту маленькую руку в свою. Два дня, когда он впервые за последние века не бежал, не искал, не строил коварные планы - просто существовал.
Честное слово, Майклсон её не искал. Он просто пришел сюда, чтобы посидеть в тишине и решить, что делать дальше. Пока он с усилием внушал местным жителям заботиться о девочке (это требовало тонкой работы с сознанием каждого), сама Аделин снова тихо сбегала из дома, стараясь не разбудить свою спящую мать.
С тех пор, как она встретила Дядю Конфету, в ее маленьком мире поселилось волшебство. Казалось, что этот загадочный дядя пришел прямо со страниц ее любимых сказок, чтобы помочь ей, как добрый волшебник или рыцарь из старинных легенд.
Когда она снова пришла к месту их первой встречи, то сразу заметила его - героя своих мыслей, сидящего на той же скамейке.
- Дядя Конфета! - вскрикнула девочка и подбежала к нему. Это странное прозвище прилипло к нему намертво, ведь своего имени незнакомец так и не назвал, да и Аделин не считала это важным. Для нее он навсегда останется Дядей Конфетой - волшебником, появившимся в самый нужный момент.
Слово за слово, когда Элайджа с неподдельным интересом начал расспрашивать девочку о жизни, разговор зашел о возрасте.
- Но скоро будет шесть, - дополнила Аделин, загибая пальчики на руке с серьезным видом. - А вам сколько лет?
- Очень много, я очень старый, Аделин, - с легким смешком произнес первородный, наблюдая, как девочка весело качает ножками, не достающими до земли. Ее большие сапожки болтались в воздухе, как два кораблика в океане.
- Да? А по вам и не скажешь. Вы очень красивый, - смущенно проговорила Аделин, внезапно опустив глаза и покраснев.
Майклсон неожиданно для себя тепло улыбнулся. Эта детская непосредственность казалась ему забавной и... трогательной.
- У тебя все хорошо с мамой? - вдруг спросил он, уже понимая, что скоро ему придется навестить эту женщину. Мысли Элайджи путались: уйти и продолжить свои вечные поиски или, может, наконец остановиться? Он еще не знал ответа, но чувствовал - решение близко. Однако прежде нужно было изменить здесь все. Да, промыть мозги целому городу - рискованно, но по-другому нельзя. Этот ребенок должен расти в любви и безопасности. Другого варианта он не принимал.
- Мама хорошая, когда не пьет, - тихо произнесла девочка, но вампир с его острым слухом уловил каждое слово. - Когда папа ушел к другой тете, маме было очень грустно, и она стала пить. Говорила, что ей так легче. Ненавижу алкоголь, он сделал маму злой.
В голове Элайджи мгновенно созрел план: надо отучить эту женщину пить. Навсегда.
- А ваша семья? У вас все хорошо? - неожиданно спросила девочка. Если честно, он думал, что она давно забыла их первый разговор.
- У нас все очень сложно, - не стал откровенничать первородный. Какая польза от этой горькой правды? - Мы просто часто ссоримся.
- Да? А вы говорили им, что любите их? - спросила девочка, с детской прямотой глядя на Майклсона. - Я всегда говорю маме, что люблю ее, несмотря ни на что. Даже если мама... злится.
Сердце вампира забилось сильнее, словно он услышал то, что не должен был... или, наоборот, должен был услышать давным-давно. Говорил ли он когда-нибудь, что любит их? Любит свою семью? Заглядывая в прошлое, он мог с уверенностью произнести эти слова для каждого из своих братьев и сестры. Но сейчас? Сейчас груз веков и ответственности сдавил его сердце, и эти простые, такие важные слова застряли где-то глубоко внутри.
Элайджа вынырнул из своих мыслей, вернувшись к реальности и маленькой девочке перед ним. Даже если это и есть ответ на все вопросы, сейчас нужно думать о другом.
- И часто мама злится? - тихо спросил он, стараясь не напугать Аделин. После этих слов она словно сжалась, став еще меньше и беззащитнее.
- Нет, не часто! - поспешно ответила девочка, пытаясь оправдать мать. Но первородный понял - врет.
Он лишь надеялся, что эта злость не переросла в рукоприкладство. Или... переросла? Мысль заставила его кровь в жилах похолодеть.
Элайджа резко встал со скамейки, затем, протянув руку Аделин, спросил:
- Ты не познакомишь меня со своей мамой?
Девочка испуганно взглянула на него.
- Ты же веришь мне, да? - задал, казалось бы, нелепый вопрос вампир, но именно это и помогло девочке принять решение.
- Верю, - прошептала Аделин и вложила свою маленькую ладошку в его большую руку. Ее пальчики были холодными, но доверие в этом жесте согревало Элайджу сильнее, чем любое солнце.
***
Лучше бы он пришел сюда один. Лучше бы не брал с собой Аделин. О чем он думал, приводя сюда ребенка? Всего минуту назад он наивно полагал, что просто внушит ее матери забыть об алкоголе, найти работу и начать заботиться о своем ребенке. Но сейчас... Сейчас, услышав слова какого-то собутыльника этой женщины, Элайджа жаждал крови. Он хотел стерть этот дом с лица земли, сжечь дотла вместе со всеми, кто находился внутри. Заслуживала ли ее мать спасения? Минуту назад казалось, что да. Но теперь...
Девочка стояла на пороге, наблюдая за хмурым вампиром. Она не слышала слов, долетавших из дома. Но знала, что там по-прежнему находились "друзья" мамы и сама мать. Но все равно привела Дядю Конфету сюда. Все было до банального просто - она безгранично верила ему. Его глаза казались ей добрыми и нежными, а руки - такими теплыми (или, может, просто на контрасте с ее вечно холодными пальчиками). Она верила, что Дядя Конфета просто поговорит с мамой, и наивно надеялась, что после этого разговора мама снова станет той, кого она так любила.
Аделин солгала бы, если бы сказала, что не любит маму. Она любила ее, отчаянно, безнадежно, как ребенок может любит родителя, и часто повторяла это вслух - в тщетной надежде, что эти слова снимут проклятие, тяготевшее над ними обеими. Хотя она вела себя куда взрослее своих сверстников, в душе она оставалась маленьким ребенком, свято верящим в чудо.
Что мама рано или поздно очнется. Перестанет пить. Прекратит приводить этих странных друзей, которые смотрят на нее такими голодными глазами. Перестанет швырять в нее бутылки и шутить, что продаст ее соседу.
И вчерашний вечер, когда мама с силой дернула ее за руку, пытаясь отобрать бутылку...
И тот раз месяц назад, когда мать, застав дочь врасплох, ударила её в спину...
И тот случай, когда Аделин прятала нож, боясь, что мама снова поранит ее в пьяном угаре, но случайно порезала женщину сама - и та лишь истерически захохотала...
И тот день, когда она наступила на разбитое стекло и, чтобы не разбудить маму плачем, выбежала босиком в снег...
Она искренне верила, что всё это пройдёт. Что её сердце, сейчас сжатое в комок страха, снова расправится и сможет любить мать - не за ласку, которой нет, а просто за то, что она есть. Что в глазах матери когда-нибудь появится то тёплое, что она смутно помнит из раннего детства. И что Дядя Конфета - будто посланный добрым волшебником - непременно спасёт их.
Она очень на это надеялась.
Элайджа присел перед Аделин на корточки. Его руки едва не тряслись от ярости, но он изо всех сил сдерживался - ребенок не должен этого видеть.
- Закрой глаза. Сейчас я кое-что сделаю, и ты окажешься в другом месте. Не бойся, хорошо?
Аделин без раздумий кивнула. Майклсон бережно, но быстро подхватил ее на руки и с вампирской скоростью перенес подальше от дома.
Поставив девочку на землю, он снял свое пальто и закутал её в него, словно в защитный кокон.
- Подождешь меня тут пять минут? Я скоро вернусь.
Девочка восторженно смотрела на него, ее глаза сияли так ярко, что Элайдже казалось, он ослепнет. На улице уже сгущались сумерки, и он не хотел оставлять ее одну надолго. Не дожидаясь ответа, он исчез в темноте.
- Настоящий волшебник! - прошептала Аделин, кутаясь в пальто, пропитанное его запахом.
Он вернулся к дому, который должен был быть тихой гаванью для ребенка. Он надеялся взять себя в руки.
Но как можно сдержаться, услышав ТАКОЕ?
Ее мать хотела продать Аделин... ПРОДАТЬ СОБСТВЕННОГО РЕБЕНКА.
Она сидела и «шутила», что отдаст дочь тому, кто предложит больше. А эти твари (даже животные не заслуживают такого сравнения) оживленно обсуждали, как "расцветет" девочка...
Шутка? Это была ШУТКА?!
Сначала Элайджа пытался убедить себя, что они не осознают своих слов. Что они не в своем уме.
А потом пришел гнев. Всепоглощающий. Неудержимый. Древний.
Элайджа не был ангелом. Не был святым. Да, он предпочитал решать вопросы мирно. Но сейчас... Сейчас «мирно» не было вариантом.
Он распахнул дверь - и его ошеломило волной спиртового смрада. Он чувствовал его и раньше, но теперь осознал весь ужас этого места. Дом буквально утопал в бутылках - целых, разбитых, опорожненных...
И она жила здесь? Ходила по этим осколкам? Пряталась, как мышь, надеясь, что ее не заметят?
Когда он вошел в гостиную, где мать Аделин (если эту пьяную женщину еще можно было так назвать) сидела в компании трех мужчин, его охватило отвращение.
Если девочка видела это каждый день...
«Пристрастилась к алкоголю» - это было слишком мягко. Эта женщина утонула в нем без остатка. И Элайджа боялся, что спасения для нее уже нет.
- О, гость! - прохрипела женщина, еле поднимая голову. Голос её был хриплым, будто пересыпанным пеплом, но в глазах вспыхнул живой, почти хищный интерес. Она медленно провела языком по потрескавшимся губам, изучая его взглядом с ног до головы.
А потом - будто острая игла пронзила туман в её сознании.
- Ты тот самый, да? - она резко дернула головой вверх, и грязные пряди волос упали с её лица, открывая лихорадочный блеск глаз. - Говорили... кто-то крутится возле моей девчонки, - губы растянулись в ухмылке, обнажая пожелтевшие зубы.
Она двинулась вперёд, цепляясь дрожащими пальцами за край стола.
- Хочешь забрать её? Я не против... - голос стал сладким, вкрадчивым, но в нём змеилась дрожь чего-то ненастоящего, как дешёвый алкоголь в стакане. - Назови цену, и...
Она не успела договорить.
Ее безжизненное тело рухнуло к ногам Майклсона.
Мужчины вскочили, завизжав от ужаса. Кто-то бросился бежать. Кто-то молил о пощаде. Кто-то попытался напасть.
Никто не выжил.
Когда ярость утихла, Элайджа оглядел гостиную. Пол, стены, мебель - все было залито кровью. Его одежда пропиталась ею. Кажется, он даже оторвал кому-то голову...
Он убил мать Аделин.
Это осознание ударило его запоздало. Он медленно перевел взгляд на тело женщины с свернутой шеей. Ее мертвые глаза смотрели на него в ужасе.
Она увидела его настоящего перед смертью.
И он знал - это было страшнее любой боли.
Он не жалел ее. Он жалел лишь, что эта тварь была матерью той светлой девочки, которая за несколько дней подарила его черствой душе странное спокойствие.
Оставалось одно - дать ей счастливое будущее. И он знал, как это сделать.
Он достал зажигалку (почему-то в последнее время носил ее с собой - может, из-за сигар, что предлагали деловые партнеры?). Одной искры хватило. Шторы вспыхнули мгновенно. Огонь жадно перекинулся на пол, мебель... Алкоголь лишь ускорял расползание огненного змея.
Майклсон холодно положил зажигалку в карман и вышел.
Постояв несколько минут, наблюдая, как дом превращается в пылающий костер, он исчез - оказавшись в своем номере.
Аделин не должна видеть его таким.
Но он не знал одного: девочка видела.
Аделин после ухода Майклсона потопталась еще на месте примерно минут пять, боясь двинуться. Пальто было неимоверно теплым, да. Оно грело не только тело, но и душу, словно обнимало её. Но было таким большим, а вдруг она его запачкает? Она нервно провела ладонью по ткани, боясь оставить след.
Дядя сказал, что придет быстро. Но его нет очень долго. Каждая секунда тянулась как час. А вдруг мама сделала ему больно? Сердце ёкнуло. Или дяди его побили? Она сжала кулачки, представляя, как они набрасываются на него. Но он же волшебник. Как Мерлин. Значит, он сильный? А вдруг нет? Вдруг магия - это не мечи и молнии, а что-то хрупкое? А может, он не может вредить другим?
Девочка, съедаемая волнением, начала снимать пальто, в которое она, казалось, укуталась слишком сильно. Руки дрожали, но она боялась его испортить. Ей нравился запах и ощущение тепла. В нём пахло чем-то древесным и сладким, как будто рядом с ней была частичка Дяди Конфеты. Аккуратно сложив его на снег, где она и стояла, Аделин быстренько направилась к дому. Ноги несли её сами, будто что-то звало. Слава богу, что Дядя перенёс её в знакомое ей место.
Только она не успела.
Прибежала в последний момент.
Прибежала как раз в то время, когда Эладжа, весь в крови, выходил из горящего дома.
Сердце билось в груди как бешенное. Гул в ушах, лёгкие обжигало холодом и дымом. Дом, где она росла, дом, где была мама, горел. Огонь пожирал стены, искры взлетали в небо, как падающие звёзды. А Дядя Конфета стоял весь в крови, наблюдая за этим.
Испугалась ли она этого? Да, конечно. Больше да, чем нет. Но сквозь страх пробивалось что-то ещё. Почему-то в груди разлилось какое-то странное спокойствие. Как будто всё уже случилось, и теперь можно только смотреть.
Быстро вернувшись на место, где оставила пальто, она снова надела его и, свернувшись калачиком, села на снег. Теперь оно казалось ещё теплее, ещё нужнее. Почему-то ей казалось, что Дядя Конфета расстроится, если не увидит её тут. Он не должен знать, что она видела его. А вдруг он разочаруется в ней?
Девочка ещё не понимала, что мамы больше нет. И девочка ещё не осознавала, что её жизнь никогда не будет прежней.
***
Элайджа остановил машину возле дома своих бывших деловых партнеров. Мотор замолчал, но в ушах ещё стоял гул - будто сама машина не хотела заканчивать этот путь.
Когда он наводил справки на Гарри Паркера, одного состоятельного бизнесмена, пытаясь нарыть на него какое-нибудь грязное белье, он с удивлением обнаружил, что в его жизни его не было. Ни взяток, ни тёмных сделок, ни спрятанных любовниц - только чистые, как снег, отчёты и благотворительные фонды.
Гарри Паркер был честен во всем, он и его жена Джульетта, начинающая актриса, которая была младше его на десять лет, вели довольно прозрачный образ жизни. Их фотографии в соцсетях светились искренними улыбками, а интервью пестрели словами о семейных ценностях. Их можно было даже прировнять к лику святых, судя по тому, сколько пожертвований они делали.
Джульетта и Гарри были счастливы в семейной жизни, но их жизнь омрачало только одно: у них не было детей. Гарри был бесплоден, а Джульетте было сложно выносить ребенка из-за здоровья. Они мечтали о детском смехе в пустых комнатах своего большого дома, но судьба будто смеялась над ними. Они часто говорили, что возьмут ребенка из детдома или дома малютки. Даже уже присматривали варианты.
Но Элайджа решил все ускорить.
Он правда искренне надеялся, что они примут ее как родную.
- Ты меня бросаешь, да? - задала вопрос Аделин, когда они вышли из машины.
Её голос дрогнул, но в глазах не было ни капли детской наивности. Когда Дядя, имени которого она так и не узнала, сказал, что отвезет её куда-то, то она даже не сопротивлялась. Потому что в его глазах было столько боли, что девочка вдруг поняла, что больше никогда не увидит маму.
Аделин знала, что такое смерть, читала об этом. И тогда, увидев, как её дом горит и Дядю в крови, она не могла обманывать себя. Да, она была ребёнком, но могла сложить два и два.
Она не знала, что тогда произошло, но, несмотря ни на что, страха перед вампиром она не испытывала. В его движениях не было угрозы, а в прикосновениях - жестокости. Она видела, что он не причинит ей боль. По крайней мере, физическую.
- С тобой все будет хорошо, - произнес Элайджа, садясь на корточки перед ребенком и заглядывая той в глаза.
Его голос звучал твёрдо, но в глубине - будто трескался, как лёд под тяжестью невысказанного.
- Ты будешь расти здоровой, красивой и сильной. Ты не будешь ничего и никого бояться и будешь жить, как хочешь. Твоя жизнь будет наполнена счастьем, и больше никто и никогда не причинит тебе зла.
Элайджа говорил это тихо, с полной уверенностью, не используя силу. Он не внушал, а скорее уверял ребенка, что все так и будет.
- И когда-нибудь, ты снова протянешь руку кому-то, как протянула мне. Я только надеюсь, что этот кто-то будет действительно достоин твоей доброты.
Из глаз Аделин полились слезы, она тихо всхлипнула.
- А теперь забудь все неприятные воспоминания, забудь, кто ты есть, и живи, как хочешь. И когда-нибудь, возможно, ты всё вспомнишь.
Лёгкая дымка окутала сознание девочки, и она закрыла глаза.
Мир исчез. Осталась только полная темнота.
И Элайджа, из глаз которого скатилась одинокая слеза.