9
Так бы я и жила, закрывая глаза на ненависть к самой себе и прикрываясь гордостью. По одному и тому же распорядку: тренировка, избиение Тимура, звонок отца, сон. И вся жизнь в одинаковом темпе. Тянется, как самая вонючая резина. По-настоящему я участвую лишь в одном процессе – насилии. И это ужасно. Ссоры с папашей больше не мучали, а пробегали мимоходом. Но одна из них заставила меня собрать всю убедительность в кулак.
Я пила чай. Абсолютно спокойно, без надоевшего самокопания, без грязных мыслей, просто наслаждалась вкусом. За окном коричневое небо, будто задымленное, переходило в чёрные деревья. Оранжевый свет фонарей рассеивался на снегу. Иногда искры фейерверков одуванчиками распускались в высоте – новый год, всё-таки. Наступил на прошлой неделе, но всё же. Как хорошо, что отец играет в идеальную семью вполсилы и решил не праздновать всем вместе.
Вспомнишь солнце, вот и лучик. Хотя, здесь бы подошла другая версия этой пословицы. Некультурная. Но о какой культуре может идти речь, я описала избиение Тимура на несколько страниц… Спасибо, что вырвала.
На фоне размышлений нудил папаша. Я равнодушно изучала узор на чашке, пока отец ни взревел «ты меня слышишь?!» В защиту я сказала об усталости, обрекая себя на десяток претензий. Однако, отец продолжил изначальную тему:
- Ты ответишь или как? Почему ты пропадаешь в гардеробной?!
- Всегда разные причины. - Я поторопилась их перечислить, но отец перебил ещё на первой.
- Ты же понимаешь, что оправдания имеют срок годности. «Мерила платьишки» десять раз не катит, убираешься ты не каждый день... – И разбор остальных отмазок, то придуманных самим отцом, то мной.
Пустые обещания заколотить гардеробную досками заливались в уши и выливались оттуда же. Я терпеливо глотала оскорбления и обещала заходить туда реже. Унижение – главный ключ к разрешению ссоры с отцом. Смирение и повиновение – запасные. Поэтому стоило отцу перепрыгнуть тему и ляпнуть про сон, я сразу побежала в постель. Как послушная дочь. В двадцать два года...
Плотные шторы ограждали от внешнего мира, но не от ночи. Она наполнила спальню густой чернотой и тишиной. Я закуталась в пышное одеяло по макушку. Сосредоточившись на отце, я забыла о снотворном. Вылезать, бросать любимую подушку... лучше поворочусь лишний час, чем буду слушать лекцию отца. Предвижу первую фразу, «ну ты же не спишь!» Интересно, он сейчас следит за мной? Я укуталась плотнее. Горячее дыхание напомнило о первом дне похищения.
Тимур жадно вбирал воздух и пытался ошпарить меня, выдыхая. Его слёзы блестели, пока он впивался в мою руку. Я бы сделала из его зубов ожерелье. Посередине повесила бы красивый голубой глаз. Я пошарила под одной из подушек, достав холодный мизинец. А потом жалуюсь на запах…
А как бы проходил день без Тимура? Мария со всеми её личностями прекратила бы существование? Я улыбнулась, спросив, будет ли плакать отец. Задаю глупые вопросы что ребёнком, что взрослой.
Тимур тоже. Он часто спрашивает, почему я похитила именно его. Ответ простой, не понимаю как он сам не догадался. У меня нет человека ближе. Только с ним я говорю честно, не боясь что отец заставит его всё пересказать. Тимур скоро умрёт, можно и секреты раскрыть.
Звучит и хорошо, и плохо. Я потеряю единственного друга. По собственной вине. Всё что от него останется - это пальцы, расфасованные по комнатам, и вонючий труп. Сердце сдавило прессом. Я убрала мизинец. Надо бы положить его в морозильник, но вряд ли это поможет. В голову будто втиснули чугунный шар. Снова пропасть в груди. Ну этого отца, выпью таблетки и спокойно посплю.
Колкая прохлада пробрала до мурашек. Сев на край, я зависла. Такое бывает по утрам, когда не хочется видеть мир. В мыслях я обычно дорисовываю сон, о котором постесняюсь рассказать. Никакой эротики, только сокровенные желания. Я прокралась к выходу. Отец не отреагировал. Наверное, ждал когда я зайду в гардеробную. Или уснул?.. Я уже минуту держала дверную ручку. Сил опустить её не хватало.
Что поможет лучше, таблетки или человек? Уснуть с мокрыми глазами или обсудить проблему? Выбор очевиден. Кончики пальцев дотрагивались до обоев, подбираясь к деревянной поверхности. Сегодня я навещала Тимура лишь один раз, чтобы переодеться. Как он? Заветная ручка скрипнула. Запах как из пасти дворняги, но в десять раз отвратительнее. Бедный Тимур.
Я будто опустилась на дно океана. Неизвестность, шум в ушах... Я осторожно шагнула. Звук такой, будто иду по грязи. Наверное, это лужа крови. Скрежет. Видимо, скотч на руках Тимура. Я присела, дотронувшись до его плеча. Тимур чуть дёрнулся. Полушёпотом я спросила как он. Ответа не последовало. Наощупь я стала искать его голову. Ткань, ткань, кожа, волосы… Лицо.
Оно совсем не отдавало жаром, как в первый день похищения. Щёки полутвёрдые. Странно. Я спросила, живой ли он. Тишина. Машинально я поднесла руку к его носу. Не возникло даже малейшего тепла, и я схватила Тимура за волосы. Я разглядела бледные закрытые веки, чуть опустившееся лицо. Удар пришёлся по щеке. Не проснулся. Тимур леденел на глазах, кожа твердела, клетки отмирали. Он молчал. Я начала делать искусственное дыхание, но в ту же секунду тошнота вырвалась из горла. Прямо на труп. Воняющий, гниющий, мерзкий, противный, любимый труп.
Я лила слёзы, надеясь на воскрешение, как в сказке. Плакала, молясь что проблемы уйдут сами собой. Как беспомощный ребёнок. Как всегда.