Весельчак

Он очнулся в тишине.

Было утро. Обычное. Лёгкий ветер, скамейка под окном, детская площадка. Всё было… в порядке. Слишком в порядке.

Словно ничего не случилось.

Он встал, подошёл к зеркалу — лицо было чистым.
Никаких разрезов, крови, чужих глаз. Только он сам. Усталый, бледный.

Тимур вышел из квартиры.

В подъезде пахло краской.

На первом этаже бабка поливала цветы, и когда обернулась — улыбалась.
Не обычной улыбкой. Разрезанной. Лицо будто висело на двух верёвках, растянутых до ушей. Глаза не моргали.

— Доброе утро, Тимурчик, — сказала она. Голос был как из старого радиоприёмника.

Он вышел на улицу.

И понял: все. Все они — уже его.

Во дворе играли дети. У всех — одинаковые лица. Разрезанные рты.
Игра называлась "Кто засмеётся последним — тот умрёт последним".

Пожилые сидели на лавке. Улыбки до ушей.
Разговаривали о погоде, пока один из них не вывернул себе челюсть.
Остальные засмеялись. Весело. По-настоящему. Как будто так и должно быть.

На магазине "Продукты 24" была новая вывеска:
"УЛЫБАЙСЯ — ЭТО БЕСПЛАТНО"
А рядом — огромный смайл, написанный жёлтой краской, уже потекшей от солнца.

Он попытался выбраться. Опять.
Но теперь дороги не вели никуда.
Повороты замыкались, улицы исчезали. Он шёл — и приходил на то же место. Район превратился в петлю.
И в небе — не солнце, а смайлик. Огромный, тусклый, светящийся сквозь облака.

Он встретил Настю. Или то, что от неё осталось.

Она сидела на качелях. Волосы — как раньше. Глаза — вырезаны. Улыбка — нарисована прямо по щеке.
Но голос был её.

— Тим… зачем ты сбежал? Мы же втроём были. До конца.

— Ты умерла…

— Нет. Я стала частью. Нас теперь много. И нам весело.

— Где… где Влад?

Она повернулась.
На другой качеле — сидел он.
Но не двигался. Как кукла. Как пустая оболочка.
И на его груди — надпись:
"НЕ СМЕЯЛСЯ. НЕ ПРОШЁЛ."

Тимур убежал в подъезд.
Захлопнул за собой дверь.

Поднялся в свою квартиру. Там было темно.

На стене — зеркало.

Он подошёл к нему… и увидел Весельчака.

Теперь без маски. Его настоящее лицо.
Не лицо — мозаика. Из сотен улыбок.
Губы — чужие. Щёки — вырезанные у детей.
Глаза — пустота, в которой отражался весь город.

Весельчак смотрел изнутри зеркала.
— Устал?

— Что ты сделал с ними?..

— Освободил. От боли. От страха. От мыслей.
Теперь у них есть только одно — улыбка.

— Ты — не человек.

— Верно. Я — зеркало. Я родился, когда твой страх впервые стал громче, чем твоя совесть. Когда ты захотел видеть смерть… и не отвести взгляд.

— Я не такой…

Весельчак наклонил голову.

— Все вы такие. Просто не все решаются посмотреть на себя по-настоящему.

Зазвенел звонок.
Тимур вздрогнул.

Подошёл к двери. Открыл.

На пороге — он сам.
Копия. Лицо чистое. Глаза — живые.
Он сказал:

— У тебя осталась последняя возможность. Или ты примешь меня — и станешь частью города...
— …или ты сломишь себя. И всё исчезнет.

— Как?

— Улыбнись, — прошептало отражение. — Но не снаружи. Внутри. Убей смех. Сломай лицо.

И копия исчезла.

Тимур остался стоять. Один. В тишине.

И тогда он понял: это ловушка. И выход есть. Но он не наружу.

Он подошёл к зеркалу.

Взял осколок стекла.
Поднёс к лицу.
И сказал:

— Я не буду твоим сосудом. Я не твой. Я — не ты.

И разрезал себя. Не как они. Не в улыбку.

А поперёк. Против правил.

Всё стало белым.